Спросить
Войти
этот регион был оторван от Средиземноморья и при этом находился на периферии влияния Аварского каганата. В отсутствие могущественных соседей у населения постримской Далмации не было необходимости формировать политические общности, которые могли бы породить новые идентичности. Лишь в IX в., после распада аварского каганата, учреждения фемы Далмация и возникновения Каролингской империи начинается второй процесс. Экспансия идеологически нагруженного христианства, а также взаимодействие местных политических институтов с Каролингской и Византийской империями породили новые политические идентичности и новые идеологические дискурсы. Именно эти глобальные изменения позволили населению региона «стать хорватами», т.е. принять идентичность элиты из Равни Котари1 и создать на ее основе новую общую идентичность, которая объединила идентичности исконного населения и пришельцев.
З.Ю. Метлицкая
WATTS J. Making of polities: Europe, 1300-1500. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2009. - 484 p.
В книге Джона Уэттса, преподавателя и сотрудника Оксфордского ун-та (Великобритания), предлагается новый подход к анализу политической истории Европы XIV-XV вв. В первых строках введения автор определяет свои цели следующим образом: во-первых, «рассказать о позднем Средневековье в терминах, отличных от традиционной терминологии "упадка", "перехода", "кризиса" и "беспорядка"»; во-вторых «представить аналитическое рассмотрение политики этого периода с точки зрения ее целей, источников и развития во времени» (с. 1). Исследователь, обращающийся к изучению политической истории этого периода, указывает Дж. Уэттс, неизбежно сталкивается с тем, что политическая жизнь Европы в это время, с одной стороны, очень насыщена, с другой стороны, очень разнородна и разнопланова, и в результате плохо
поддается систематизации. Соответственно, историки обращаются или к изучению отдельных стран, династий или к исследованию конкретных сюжетов (например, противостояния папства и формирующихся национальных монархий). В тех случаях, когда обобщения необходимы (скажем, в учебниках), над авторами обычно довлеют традиционные представления об этой эпохе как о периоде упадка, кризиса и беспорядка. Эта парадигма, замечает Дж. Уэттс, сформировавшаяся в ХУШ-Х1Х вв., обрела яркое и законченное выражение в работе Й. Хейзинги «Осень Средневековья» (1919) и во многом благодаря авторитету знаменитого историка и философа была воспринята не только академическим сообществом, но и массовым сознанием. Полемика с подобными взглядами является одной из главных задач данной монографии.
Для того чтобы представить собственные идеи более выпукло, Дж. Уэттс дает во введении краткий аналитический обзор историографии XX в., посвященной истории изучаемого им периода (с. 9-34). Он выделяет три основных подхода. В социоэкономиче-ской перспективе Х1У-ХУ вв. рассматривались как период «кризиса феодализма» и зарождения элементов капиталистических отношений; другие исследователи концентрировали свое внимание на социальных катаклизмах, порожденных перенаселением, войнами и эпидемиями. Войны и бунты оказывались в центре внимания последователей второго подхода, рассматривавших их как характерный признак «переходной эпохи». В рамках третьего подхода Х1У-ХУ вв. исследовались как период становления государства в нашем современном понимании. Признавая плодотворность всех этих подходов, Дж. Уэттс, однако, указывает, что ни один из них в отдельности, ни все три вкупе не обеспечивают исследователя необходимым инструментарием для анализа сложнейшей картины политической жизни позднего Средневековья. В качестве еще одного пробела в существующей историографии исследователь отмечает тот факт, что «Европа» в них, как правило, понимается слишком узко, как территории, лежащие в границах бывшей Каролингской империи, и - в англоязычной историографии - Англия. Славянские и Скандинавские страны, Балканы, Ирландия и Шотландия остаются за рамками рассмотрения, что, по мнению автора, когда речь идет о политической истории Европы, может существенно исказить картину.
Во введении Дж. Уэттс разъясняет предлагаемую им новую методику исследования. В качестве инструмента для анализа политической жизни автор вводит понятие «структуры», включая в него «любые стандартные ходы, формы, схемы и сценарии, в соответствии с которыми происходит политическая жизнь; а также стандартные ходы, формы, схемы и сценарии, которые определяют эту жизнь, и, подсказывая действующим лицам средства достижения целей, решения, идеи и возможности, порождают и объясняют те или иные политические события» (с. 35). В рамки этого общего определения Дж. Уэттс включает, во-первых, структуры формализованные в виде неких сообществ, институтов или установленных систем отношений (административные структуры королевской и имперской власти, церковные структуры, институт налогообложения, династические связи, гильдии, политические союзы и пр.). Во-вторых, менее формализованные или неформализованные структуры (системы родственных связей и связей патроната, внутрикорпоративные связи и пр.). В-третьих, структуры, не реализованные «физически», но существующие в языке и мышлении, определяющие терминологию и парадигмы (например, аристотелева логика, кодексы римского и канонического права, проповеди, манифесты и т.п.) (с. 35). Традиционный метод изучения политической истории, указывает Дж. Уэттс, предполагает анализ целей, мотивов, интересов и взаимодействий различных людей и группировок, а также глубинных причин и последствий конкретных политических феноменов; при этом «логика» действий, ходы и формы, в которых воплощаются эти феномены, осознанно или неосознанно рассматриваются как нечто заданное и неизменное. Такой подход, по мнению автора, может быть весьма продуктивен, но он не позволяет увидеть целостную картину. Основная идея Дж. Уэттса состоит в том, что указанная «логика», ходы и формы, повторяющиеся в разных ситуациях и в разных странах (т.е. то, что он называет «структурами»), не остаются неизменными, но меняются с течением времени. Проследив эти изменения, можно описать и понять основные тенденции в политической жизни, в частности, в политической жизни Европы рассматриваемого им периода. «Вкупе эти формы и схемы, физические, ментальные и лингвистические, должны рассматриваться как основные "русла", в которых проходила политическая жизнь позднего Средневековья; с их помощью
мы можем объяснить, почему политические события данной эпохи развивались тем или иным путем, а также увидеть как и почему эволюционировала картина политической жизни в целом» (с. 36). Исследователь, однако, подчеркивает, что в отличие от сторонников неоднократно критиковавшегося «структуралистского подхода» он концентрирует свое внимание только на тех структурах, существование которых осознавалось самими людьми исследуемого им периода. Кроме того, он не ставит своей целью объединение выявленных структур в некую единую «систему», видя свою главную задачу в том, чтобы показать, что для Европы Х1У-ХУ1 вв. характерно «весьма значительное количество общих форм, которые, взаимодействуя друг другом различными способами, порождали специфические схемы и сюжеты континентальной политической жизни» (с. 37).
Основная часть монографии Дж. Уэттса состоит из трех глав: «Европа в 1300 г.: политическое наследие», «XIV век» и «XV век». В первой главе автор исследует структуры и формы, унаследованные поздним Средневековьем от предшествующего ему «периода роста», «высокого Средневековья».
Дж. Уэттс начинает рассмотрение с анализа более крупных политических и государственных структур, потом обращается к анализу наиболее влиятельных комплексов идей и представлений, затем - к основным способам распространения политических идей, и в заключение выделяет наиболее типичные формы социальных связей и взаимодействий. В политической жизни Европы XIII в., указывает исследователь, мы наблюдаем две противоположные тенденции. Одна из них - это отмечаемое практически всеми исследователями постепенное формирование - посредством правового и институционального роста - более могущественных и более гетерогенных политических образований монархического типа (например, крупные королевства, Священная Римская империя, папство). Вторая, менее заметная, но не менее важная тенденция -это увеличение числа формально подчиненных неким властям, но до определенной степени автономных политических и административных структур (скажем, сеньория, город или поместная церковь). В этой двойственности, по мнению автора, берут начало многие противоречия и конфликты, отличающие период позднего Средневековья. Для политического мышления XIII в. характерен интерес к
законам, праву и юриспруденции. При этом крупные структуры видят в них инструмент политического доминирования, а более мелкие образования - орудие для борьбы за свою автономность. Подобный идеологический климат, заключает Дж. Уэттс, позволял множеству разных политических образований претендовать на некоторую степень автономности и авторитетности и оправдывать свои притязания ссылками на принятые правовые и политические теории. В качестве другой особенности политического мышления данной эпохи Дж. Уэттс выделяет интерес к концепции «политического сообщества» как группы людей, объединенных тем , что они живут под управлением одного и того же человека, группы людей или института. В качестве основных средств, обеспечивающих благополучное существование «политического сообщества», рассматривались закон, ограничивающий деятельность короля в соответствии с требованиями разума и волей подданных, а также факт наличия у короля опытных и образованных советников (с. 134). Рассматривая формы распространения политических идей в XIII в. за стенами университетских аудиторий, исследователь особо подчеркивает роль в этом процессе членов нищенствующих орденов (с. 150). Анализируя социальные связи, Дж. Уэттс предлагает в качестве двух основных моделей «двор» (как место жительства или собрания) и «familia» (как группу людей, связанную взаимными обязательствами) (с. 154).
Вторую главу Дж. Уэттс начинает с общего исторического обзора событий, для удобства разбивая столетие на два периода: 1300-1340 и 1340-1400 гг. Задавая изначально достаточно широкую географическую и тематическую перспективу, автор тем не менее концентрирует свое внимание или на событиях, имеющих параллели в политической жизни разных европейских стран (включая Скандинавию, Восточную и Центральную Европу, Русь и Балканы), или на исторических феноменах, которые существенным образом определяли суждения политических агентов и, соответственно, влияли на ход политических событий (например, Великая схизма). В качестве главного «сюжета» политической жизни XIV в. Дж. Уэттс называет определение и защиту своих прав различными группами и политическими образованиями. Права эти могли быть даны более высокой властью, восходить к далекому (реальному или вымышленному) прошлому или быть прописаны в ученых сочинениях. В рамках данного сценария могли действовать как высшие властные структуры (например, папство или император), так и менее значительные группы, отстаивающие свои права от покушения соседей, соперников или сеньора (с. 203). Одновременно с конца XIII и на протяжении всего XIV в. расширяются размах и охват административной деятельности государственных образований, вследствие чего их власть перестает быть только формально-юридической. Это приводит, с одной стороны, к многочисленным конфликтам по поводу сфер юрисдикции, с другой - к широкому распространению в обществе дискурса «хорошего правления». Протесты по поводу «качества» правления становятся неотъемлемой принадлежностью политической жизни, тем орудием, с помощью которого меньшие политические силы, признавшие в определенной мере свою зависимость от более могущественных институтов, пытаются отстаивать свои интересы. Для политической мысли данного периода характерно стремление применить теоретические идеи для осмысления современных политических проблем и ситуаций.
Третья глава, посвященная XV в., представляет собой по большей части изложение политических событий этого периода, в которых автор, следуя своей методике, стремится проследить и выделить параллели. Внутренние конфликты по поводу сфер юрисдикции, указывает Дж. Уэтт, доминирующие в политической жизни с середины XIV до середины XV в., способствовали укреплению крупных монархических государственно-политических образований. Однако для церкви, городских коммун и принципатов эти противоречия оказались разрушительными. В результате к XV в. права государственной власти получают более широкое признание, но одновременно формируются механизмы мирного разрешения споров и обеспечения представительства, делающие власть более приемлемой. К концу столетия в общественном сознании появляется идея о необходимости устойчивого политического порядка (res publica), как инструмента для обеспечения «благополучия общины» (bonum commune). От государей и их просвещенных советников ожидают определенной «политики», внутренние конфликты легче ставятся под контроль и разграничение войны (которая может быть оправданной и необходимой) и внутренней смуты (которая безусловно является злом) становится более четким. Со временем взаимодействие государства, общества и идеологии - а точнее
людей, которые используют эти структуры, - порождает определенные схемы разжигания таких конфликтов и достижения согласия, сохраняющиеся и в дальнейшем в ХУ1 в. (с. 418).
Таким образом, пишет Дж. Уэттс в заключение «в сложной и насыщенной разного рода конфликтами европейской политической жизни Х1У-ХУ вв. можно тем не менее проследить значимые позитивные тенденции... выражающиеся в процессах государственного и политического роста. Не следует рассматривать позднес-редневековые конфликты исключительно в черном свете. скорее следует воспринимать их как конвульсии и противоречия, без которых не мыслим ни один период радикального исторического развития» (с. 420).
З.Ю. Метлицкая
ИСТОРИЯ РОССИИ И СССР
В монографии, состоящей из введения и четырех глав, основное внимание уделено исследованию ряда дискуссионных вопросов, касающихся социально-экономического положения крепостного крестьянства, анализируется соотношение между размерами различных повинностей крестьян и производственно-экономическими возможностями их хозяйства, характеризуются состояние и развитие различных отраслей деревенской экономики.
Полученные в процессе исследования данные приводят А. М. Рянского к выводу о том, что в трудах советских и дореволюционных историков народнического и либерального толка допущено много преувеличений в отношении эксплуатации барщинных крестьян. Как правило, эти историки относились к свидетельствам современников избирательно, отдавая предпочтение сообщениям самого негативного свойства и игнорируя или, в лучшем случае, недооценивая свидетельства противоположной направленности
