Изменения имиджа молодого Клемента Готвальда после 1948 года

УДК 94(437.3)

Изменения имиджа молодого Клемента Готвальда после 1948 года

Юрай Бенко

Статья посвящена анализу имиджа президента ЧССР Клемента Готвальда в период его деятельности в Словакии, входившей в состав социалистической Чехословакии (1948-1989). Эта часть жизни Готвальда, представлявшая непродолжительный и специфический период в самом начале политической карьеры, предшествовала его карьерному росту в структурах как Коммунистической партии Чехословакии, так и государственной власти. В центре внимания автора - два произведения, посвященные исследованию этого периода и появившиеся на двух разных этапах социалистической диктатуры: историческая монография Зденки Голотиковой, увидевшая свет в 1953 г., а также словацкий исторический кинофильм «Зрелая молодость» (1983 г.). В период между появлением этих двух произведений изменилось состояние исторического познания. В 1960-е годы из историографии исчезли многие интерпретационные догматические схемы, включая и образ молодого Готвальд, утратившего прометеевский пафос. Однако последовавший затем период нормализации повернул вспять этот процесс, что не могло не отразиться и на фигуре Готвальда, который снова был превращен в стабилизирующий элемент режима. В результате каноническое изображение молодого Готвальда в двух указанных произведениях, как и в других работах, не претерпело существенных изменений. Образ изменился, скорее, в деталях, но они являлись в основном свидетельскими. Исследование показывает, как изменения политической ситуации в Чехословакии и Советском Союзе оказывали влияние на появление или изъятие из исторического контекста той или иной фигуры. Наличие или отсутствие исторических фигур - соратников Готвальда в период формирования коммунистического движения в Словакии в 1920-е гг. - в официальной памяти режима являлось в меньшей степени отражением исторической реальности, а в большей - следствием отлучения и реабилитации в рамках коммунистического движения.

Благодарность: статья подготовлена в рамках проекта «КоШтийу а diskontmшty роИйскуЛ а spoloCenskych е1й па Slovensku V 19. а 20. бйшс») («Непрерывность и прерывность политической и социальной элиты Словакии в XIX и XX веках»), поддержанного Агентством поддержки исследований и развития; договор № АР^^-14-0644.

Статья переведена в рамках проекта РГНФ № 16-01-14040.

Для цитирования: Бенко Ю. Изменения имиджа молодого Клемента Готвальда после 1948 года // Запад - Восток. 2017. № 10. С. 136-153.

DOI 10.30914/2227-6874-2017-10-136-153

© Бенко Ю., 2017

Коммунистическая диктатура в Чехословакии формировалась после 1948 г. по советской модели, с помощью Советского Союза и под его контролем. Во многом она являлась отражением сталинского режима на его поздней стадии.

Сходство было значительным также и в одной из специфических системных черт сталинского режима - в культе личности. Зарождение культа личности И. В. Сталина в Советском Союзе восходит к концу 1920-х годов [7, s. 450; цит. по: 1]. В Чехословакии он стал составной частью официальной пропаганды и культуры после прихода к власти Коммунистической партии Чехословакии в феврале 1948 года. Он функционировал параллельно с намного более молодым, но не менее мощным культом лидера КПЧ, а с 1948 г. и президента Клемента Готвальда. В отличие от СССР, культ личности в коммунистической Чехословакии просуществовал гораздо меньше времени; не произошло его безбрежного расширения и использования всего потенциала. Критика же культа Сталина Хрущевым получила резонанс и у его сателлитов, включая Чехословакию, где в конце 1950-х гг. проходило устранение основных негативных тенденций этого периода. Одним из конкретных результатов переоценки предшествующей практики властей явился следующий факт: тело Готвальда, тщательно подготовленное после смерти для бальзамирования и выставленное в его собственном мавзолее по образцу Ленина, Сталина и Г. Димитрова, в 1962 г. в конце концов было кремировано.

Культ вождя в процессе советизации служил, прежде всего, стабилизации режима и интеграции общества. Фигура Готвальда являлась зачастую предметом, в первую очередь, монументальных и портретных изображений. Этот метод изображения производил особенно сильное впечатление, оптимально выполняя функцию глорификации вождя, а его создатели не должны были слишком обременять себя историческими реалиями. Как раз поэтому в жанрах, в которых не так просто избежать исторического контекста, реалий и детализации его жизни, например, в исторической монографии или в документальном кино, работ, изображающих жизнь «первого рабочего президента», значительно меньше. Но и они в большей степени концентрируются, скорее, на другой части его политической карьеры -вхождении во власть во второй половине 1920 гг., и в первую очередь на финальной фазе его восхождения на политический Олимп. Фундаментальных работ, в которых предметно рассматривается деятельность Готвальда в Словакии в 1921-1924 гг., т. е. в начале его политического пути, всего несколько. Собственно говоря, их всего лишь две: монография Зденки Голотиковой «Клемент Готвальда в Словакии в 1921-1924» [5], вышедшая в 1953 г., а также исторический фильм «Зрелая молодость» (<^ге1а mladost&») (1983 г.) [см. также 11]. Даже при их чувствительном отношении к другим темам режима они не приняли иного подхода, кроме явного обожания.

Молодой Готвальд Зденки Голотиковой

В настоящей статье предпринят анализ двух указанных работ. Первая ее часть будет сосредоточена на монографии З. Голотиковой, которая представляет собой главным образом каноническую работу о Клементе Готвальде в ключевой период построения социалистической диктатуры советского типа в Чехословакии - в пятидесятые годы. Во второй части рассматривается вышеупомянутый фильм.

Единственным цельным трудом в Словакии, посвященным пребыванию и деятельности К. Готвальда в Словакии в течение нескольких лет, является книга

З. Голотиковой «Клемент Готвальд в Словакии в 1921-1924 гг.», изданная в 1953 году [6]. Если бы мы искали в ней исчерпывающий ответ на вопрос, кто ожидал в Быстрице Готвальда, прибывшего в сентябре 1921 г. в Словакию, и кто в последующие годы составлял неотъемлемую часть его политической жизни, мы нашли бы лишь искусную историографическую ретушь. Сохранившимися остались только те, кто оставался верным партии и ее лидеру в течение следующих десятилетий. В 1953 году, когда умер Готвальд, их политические судьбы совпадали с поэтапно создававшейся историей «революционного движения». И, напротив, в соответствии с официальной памятью, которая зарождалась в пятидесятые годы, из нее безжалостно исключались все те, кто не совпадал с нею. Вступало в действие простое правило прямой пропорциональности: чем больше личная биография касалась людей - товарищей, сопровождавших Готвальда на пути к власти, тем большую часть их работы можно было положить на алтарь культа.

Труд З. Голотиковой можно назвать, скорее, агиографическим, чем историографическим. Он вышел вскоре после кончины «первого рабочего президента», тем самым даже это событие начала 1953 г. внесло свой вклад в окончательную его версию. В то время, когда группа советских специалистов приступила к мумификации тела покойного президента, официальный дискурс в области искусства, журналистики, науки или политики полностью ориентировался на показной траур по умершему вождю [см. также: 20, s. 283-303]. Культ личности Готвальда достиг кульминации. Как и в Советском Союзе в случае со Сталиным, так и в коммунистической Чехословакии фигура Готвальда в любой сфере становилась объектом безграничной популяризации и глорификации, но ни в коем случае не предметом критического анализа, включая даже общественные науки. Вот почему и с этой точки зрения следует трактовать этот дебют автора: считать его не столько биографией, сколько прежде всего праздничным некрологом, который должен был внести свою лепту в продвижении Готвальда на центральное место в пантеоне чехословацкого коммунистического движения.

В тот период З. Голотикова работала в Институте истории Коммунистической партии Словакии (далее КПС), основанном в памятном 1953 году. История государственной партии этим актом институционализировалась в качестве самостоятельной научной дисциплины. Создание Института истории КПС полностью отвечало проводившейся политике в историографии, свойственной и другим странам советского блока. Исследование истории партии и рабочего движения в Словакии подчинялось диктовавшейся политической линии, стремившейся «установить параллели между историей Коммунистической партии Чехословакии, Коммунистической партии Словакии и истории Коммунистической партии Советского Союза» [6, s. 111]. Организации, которые занимались исследованиями по этой теме, являлись одновременно составной частью правящих коммунистических партий.

Результатом подобного рода специализации и изоляции явилось то, что «партийная история создала чрезвычайно «чистые» и закрытые интерпретационные структуры...» [6, s. 111]. Идеологический тон задавал пражский Институт истории Коммунистической партии Чехословакии (далее КПЧ). В период жесткой централизации в государстве и партии в его режиссуре формировалась и история КПС, которой надлежало быть полностью согласованной с историей КПЧ. В целом словацкая марксистско-ленинская историография 1950-х гг. придерживалась жесткого идеологического шаблона тридцатых годов, содержавшегося в письме Сталина редакции

журнала «Пролетарская революция» в 1931 году. В нем советский лидер обращал внимание на то, что «основным источником и отправной точкой для исследования историка Коммунистической партии должны быть не архивные материалы, а постановления высших партийных органов и высших должностных лиц» [18, s. 36]. Работа Института истории КПС почти до конца 1950-х гг. велась в соответствии с этой инструкцией и в значительной степени ограничивалась решением пропагандистских задач и публикацией трудов коммунистических идеологов [6, s. 111].

Свидетели и очевидцы

Образ молодого Готвальда создается в основном с опорой на два вида источников. С одной стороны, это статьи Готвальда первой половины 1920-х гг. в словацкой коммунистической прессе; с другой - подлинность реконструированного прошлого должны были гарантировать воспоминания его соратников. В заключении труда говорится: «Данная работа написана на основе материалов, опубликованных в 1921-1925 гг. в журналах «Hlas ludu», «Pravda chudoby» и »Spartakus», воспоминаний современников Клемента Готвальда, изданных и лично собранных в Банскобыстрицком и Врутцком краях, а также с опорой на фонды документов, хранящихся в Канцелярии президента республики в Праге, в Институте истории КПЧ в Праге и в Институте истории КПС в Братиславе» [см.: 5, s. 137].

Однако в годы становления культа личности право выступать и быть выслушанным публично предоставлялось не всем свидетелям и очевидцам, а только тем, кому режим в 1950-е годы разрешал вспоминать. Их отношение к партии и членство в ней не претерпели драматических поворотов. Принцип отбора наметили составители одной из книги воспоминаний о периоде становления коммунистической партии в Чехословакии, которая была опубликована к 40-й годовщине Октябрьской революции в России. Право говорить об истории партии получили те, кто остался верен партии, в отличие от более слабых, которые «откололись и исчезли, а некоторые превратились в подлых предателей» [12, s. 390].

Тщательно отобранные свидетели деятельности К. Готвальда в Словакии становятся тем самым сотворцами его культа, что, в свою очередь, приносило им престиж и прибыль в годы становления режима и его официальной памяти. Их воспоминания о событиях, происходивших несколько десятилетий назад, выполняли актуальный «социальный заказ» (возможно, приспосабливались к нему). Деформирующий и избирательный механизм индивидуальной памяти, который в работе с показаниями свидетелей являл собой основной подводный камень в критической «устной истории», стал конструктивным и желанным элементом в становлении коллективной памяти коммунистического режима. Более важной по сравнению с сочетанием свидетельств и исторических фактов явилась гармония с официальным, сфабрикованным изображением истории КПЧ.

Свидетели работы Готвальда в Банской Быстрице и во Врутках никоим образом не затеняли его деятельность1. В движении их нельзя причислить к той категории лидеров, которые могли бы в исторической реальности либо в вымышленных событиях конкурировать с главным героем своим положением или своей значимостью. Их свидетельства и действия представляют, скорее, гармоничный хор на таком фоне, который позволял особо выделить его поступки. Это выражается даже в форме

ссылок автора на источники: часто упоминаются коллективы товарищей из Сасовой, из Вруток, из Сучан, из Быстрицы. Между центральной фигурой и хором свидетелей -зияющая пустота, которая могла бы поведать критическому читателю о том, что перед ним не картина исторической реальности, а, скорее, легенда из жизни святых.

Те же, кто вначале заполнял вакуум между святым и свидетелями его деятельности, в начале пятидесятых годов оказались за пределами представлений основателей движения и были исключены из официальной памяти.

Провалы памяти и замалчивание

Речь пойдет не о каких-то второстепенных лицах, а о ключевых фигурах словацкого коммунистического движения как в Банской Быстрице, так и во Врутках, т. е. в тех местах, где работал К. Готвальд. И хотя агиографический труд Голоти-ковой далеко выходит за рамки профессиональной исторической работы, нельзя не отметить: он являет собой неукоснительное соблюдение намерения автора.

С одной стороны, в деятельности заселенной людьми книги несколько раз появляется «верный соратник» Карол Бацилек. Следует упомянуть и такой пассаж: «Во Врутках, как и в Банской Быстрице, Готвальд скромно живет в секретариате партии, где у него только кровать и умывальник. Вместе с ним остается на ночлег и часто живет в секретариате его верный соратник Карол Бацилек. Такой была жизнь наших товарищей, наполненная отречением и трудом» [5, s. 55]. В момент издания книги, в 1953 г., он был, безусловно, важной и влиятельной фигурой в КПЧ, но в первой половине 1920-х гг. оказался относительно маргинальной, поскольку деятельность его ограничивалась лишь локальным уровнем коммунистического движения - организацией во Врутках. В этот период его можно квалифицировать, скорее, как трудно контролируемый радикальный элемент .

Роль и значение Бацилека не поддаются никакому сравнению с ролью тех, кого сложно найти в книге о Готвальде, но кто в первой половине двадцатых годов играл в словацком коммунистическом движении гораздо более значимую роль, нежели Бацилек. Если говорить об организации коммунистического движения в Банскобыстрицком крае, то нельзя обойти вниманием областного секретаря КПЧ Ладислава Шварца. А в связи с коммунистической прессой и в первую очередь с организацией женского движения трудно не вспомнить Барбору Резлеро-ву-Шварцову. Как и Готвальд, они прибыли в Словакию из чешской среды, но, в отличие от него, были уже опытными организаторами, агитаторами и редакторами. Точно так же нельзя не упомянуть, говоря о деятельности Готвальда во Врутках, скажем, Штефана Дарулю, Людо Кореня или Термину Пфайлмайрову. В контексте общесловацкого движения нужно назвать Матея Кршиака, Карола Светлика, Германа Таусига. И уже абсолютно немыслимо именно в связи с Готвальдом пройти мимо личности Юлиуса Верчика.

Из жизни Готвальда, изображенной в книге З. Голотиковой, они исчезли, и на то имеются свои причины. Решающими в созидании официальной памяти коммунистического режима оказались исторические факты более позднего периода. Супруги Шварц в середине двадцатых годов эмигрировали в Советский Союз, но в конце тридцатых годов стали жертвами сталинских репрессий. Другие лидеры еще

в 1920-е гг. добровольно вышли из движения либо же были исключены из него. В культовом образе 1953 года им с их «ошибками», «провалами», «вероотступничеством» и «предательством» места не было. Важным критерием их лояльности можно считать 1929 год, когда была завершена программа большевизации КПЧ. Символом начала новой эры явилось занятие Клементом Готвальдом лидирующих позиций в партии. Имена большинства ближайших соратников Готвальда в Банской Быстрице или во Врутках - вскоре после этого важнейшего перелома в развитии КПЧ межвоенного периода - обнаружить в движении уже невозможно. Словацкое коммунистическое движение оказалось в глубоком упадке и из него исчезло подавляющее большинство его основателей, организаторов и агитаторов [8, 8. 96].

Значительная их часть, дабы избежать абсолютного греха, вернулась к социал-демократии. Но этим они еще в большей мере теряли право на соответствующее место как в истории партии, так в официальной памяти коммунистического режима. Исключение составляет Вацлав Хлумецкий, который также в годы большевизации вышел из партии. Он был легендой социалистического движения, автором социалистических романов, поэзии и редактором социалистической и коммунистической печати, сенатором от КПЧ. В 1958 году опубликована его биография, написанная Я. Плевой [см.: 14].

В 1953 году «верный соратник» К. Бацилек, в отличие от них, находился на пике своей политической карьеры, став одним из самых важных людей в стране: первый секретарь ЦК КПЧ, член политического секретариата ЦК КПЧ, и, наконец, даже внушавший страх министр национальной безопасности, осуществлявший контроль за подготовкой и драматургией политических процессов. Это, вероятно, и позволило ему занять важное место наряду с К. Готвальдом и в далеком прошлом словацкого коммунистического движения.

Верчик vs Готвальд

Отдельную главу в эпическом образе «Готвальд в Словакии» представляет Юлиус Верчик. И не только потому, что он в тот период являлся одной из ключевых фигур в Словакии. Его взгляды также являются красноречивым мемуарным источником о молодом Готвальде. Во время пребывания в Словакии они тесно сотрудничали, организовали движение, редактировали печать и вели агитацию. Более опытный и искушенный Верчик стал, скажем так, наставником молодого Готвальда. Во второй части своих четырехтомных воспоминаний он посвящает ему множество обширных упоминаний, которые совпадают с освященным образом и вносят коррективы в сложившуюся на то время историографию коммунистической партии.

Верчик - важный источник информации об этом периоде жизни Готвальда. При нем Готвальд нашел работу, ближе познакомился с партией и идеологией, которые позднее вывели его на пост главы государства. Он делил с Верчиком жилье, причем Верчиковцы в течение некоторого времени взяли даже на себя заботу о Марте, внебрачной дочери Готвальда. Стойкий и целеустремленный Готвальд превращался в Словакии в игрока первой лиги, находясь при этом в тени Верчика. Тот был, видимо, благодаря и этому, источником воспоминаний о начинающем редакторе и администраторе, которые никак не вязались с его глорифика-цией, особенно тех из них, которые были абсолютно неприемлемыми для культа Готвальда. Пожалуй, наибольшей скандальностью поражают его воспоминания о встрече Готвальда со своей будущей женой Мартой Голубовой. Она якобы была

очень красивой женщиной, но легкого нрава. Ротмистр Готвальд познакомился с нею в конце 1919 г., а в августе 1920 г. у них родилась дочь Марта. Однако жить вместе с ними он не стал, а в сентябре 1921 г. и вовсе исчез в Словакии. Как вспоминает Верчик, в один прекрасный день, в 1922 г., после переезда редакций всех словацких коммунистических журналов во Врутки, в редакцию вбежала Голубова и положила на типографский станок ребенка примерно двухлетнего возраста со словами: «Вот твой внебрачный». После того, как Готвальд сбежал через редакционное окно, коммунисты Вруток накормили обоих и отправили домой. Через полгода они вернулись назад. Мрачный Готвальда утверждал, что не станет жить «с этой шлюхой». Нужно учесть, что некоторое время назад Готвальд выпустил брошюру о моральных принципах коммуниста. Отвечая на упреки своих коллег, он в конце концов признал, что Марта является лишь жертвой несправедливой капиталистической системы.

Иконописное изображение Готвальда ставили под угрозу не только воспоминания Верчика, но и весь архив того периода. Фигура Верчика в истории коммунистической партии в Словакии, особенно в первой половине 1920-х гг., в отличие от Готвальда, является доминантной. Это опровергает один из повторяющихся тезисов догматической марксистско-ленинской историографии о том, что у словацкого коммунистического движения «не было лидера» до Готвальда [9, s. 356-357]. Слишком значимый вес Верчика и свидетельства в архивном материале по истории коммунистического движения представляли для готвальдовского культа иконоборческую угрозу1.

Поэтому удивительно, что в конце книги З. Голотиковой он все же появляется. Тем не менее он несет конкретную, хотя и воображаемую функцию - являет собой контрапункт твердому и безупречному характеру К. Готвальда, а также играет роль его побежденного политического соперника. Несмотря на щедрое признание его риторических способностей и журналистского мастерства, все последующее омрачено негативными коннотациями. В 1920 году Верчик приехал на несколько месяцев в Россию, чтобы ознакомиться с функционированием советского государства [см. подробнее: 3]. Автор приписала Верчику «склонность к демагогии и позерству, его нездоровое честолюбие и диктаторские наклонности» [5, s. 124].

Как отмечал в этом контексте Я. Млинарик, имя Верчика не было в «догматической историографии» пятидесятых годов абсолютно табуировано: «Оно повторяется слишком часто в исторических работах, однако деятельность личности, которой это имя принадлежит, совершенно не оценивается и не анализируется. Оно приводится в качестве примера постыдной позиции, как отпугивающий факт предательства, национализма и так далее... Оказалось, что «пнуть» Верчика квалифицировалось как истинное проявление научности и партийности...» [9, s. 346].

Эпитеты, характеризующие имя Верчика, отталкивающие: «опасный мародер, националист и карьерист», «агент националистической словацкой буржуазии» в словацком движении, «предатель», «ликвидатор», «оппортунист» с «преувеличенными амбициями и гигантоманией».

Однако ни добровольный выход Верчика из коммунистической партии в 1930 г., ни даже обвинения в многочисленных неудачах и политических уклонах в годы

его деятельности на лидирующих постах в КПЧ не стали главными в причинах, по которым впоследствии он оказался за рамками подвижной границы официальной памяти коммунистического режима. Самым тяжким грехом Верчика считался поступок, связанный с периодом Словацкого государства. В 1942 году, после проведенного органами государственной безопасности расследования, он специально написал антисоветский и античешский сборник «Мое отношение к национальному вопросу». По его словам, тем самым он пытался обмануть власти и получить алиби, поскольку его обвиняли в том, что он представляет угрозу для Сло-1

вацкого государства .

Но этим он прежде всего обманул послевоенные следственные органы, а затем это же сослужило добрую службу компрометирующим и фальсификаторским стремлениям стражей культа Готвальда - прежде всего главному архитектору историографического канона по истории рабочего движения и КПЧ в Словакии Милошу Госиоровскому2. Верчика, используя компиляции, обвинили в пособничестве в становлении фашистского режима и коллаборационизме, приговорив к четырем годам лишения свободы. Как утверждает Млынарик, обвинительный акт приписывал ему и более серьезные прегрешения, которые, однако, не были доказаны. Тем самым сочинение «Мое отношение к национальному вопросу» стало главным аргументом обвинения [см.: 9, s. 348-349].

Воспоминания Верчика, написанные в 1940-е гг., указывают на замалчиваемую историю Коммунистической партии в Словакии. Историография начала систематически открывать его лишь в 1960-е гг. (особенно во второй половине), когда догматический подход, опирающийся на предельно искаженные воспоминания и свидетельства, отступил в результате политической разрядки, в том числе в сфере общественных наук, и особенно поворот ad fontes. Стали появляться работы, в конце 1960-х гг. отторгшие и сломавшие априорный шаблон о деятельности Коммунистической партии в межвоенный период «как революционного авангарда пролетариата, которая в результате процесса большевизации сумела, под руководством Готвальда, во все большем масштабе правильно применять верную линию международного коммунистического движения в чехословацких условиях; как массовой политической партии с весьма значительным (или даже решающим) влиянием на политическое развитие страны» [18, s. 37].

Работы, опирающиеся на источники, вытесняли из истории Коммунистической партии Словакии первой половины 1920-х годов Клемента Готвальда и возвращали в нее Верчика, Шварца и других бывших грешников [см.: Ibidem]. В 1963 году один из самых известных словацких историков-марксистов Людовит Голотик обратился к личности Верчика в своей статье по тематике съезда в Любохне в январе 1921 г., правда, в несколько амбивалентном ключе. В начале статьи он априори заявляет, что «революционерами не считаются те радикалы, которых вынесла революционная волна, но которые по самым различным причинам уже в двадцатые

годы отошли от движения» [4, s. 339]. Наряду с критикой выступления Верчика на съезде и осторожной похвалой («Все же доклад Верчика на любохнянском съезде нельзя оценивать негативно»), в примечании автор констатировал: «В первой половине двадцатых годов он относился к ведущим деятелям КПЧ в Словакии» [4, s. 351].

Созданный вокруг Клемента Готвальда вакуум, ставший одним из основных характерных черт истории КПЧ в 1950-е гг., начал постепенно заполняться. Логическим следствием было то, что все значения и заслуги, которые ранее в тщательно заретушированных образах Готвальда были связаны лишь с его именем, в результате архивных исследований и ослабления политического контроля перераспределялись и на тех, кто оказывался рядом с ним.

Итогом поворота к источникам, а также одним из последних примеров отголосков потепления в издательской политике во второй половине 1960-х гг. явился обобщающий труд «Краткая история КПЧ в Словакии», изданная в 1971 году. З. Голотикова написала в нем часть, включающую и период деятельности Готвальда в Словакии. Хотя данный обобщающий труд нельзя сравнивать с хвалебной работой 1953 года, все же следует отметить, как тот же автор приблизился к человеку, который почти двадцать лет до этого стал центральной фигурой ее монографии. На первый взгляд, совершенно очевидно, что первые труды о коммунистическом движении в Словакии, которые возникли на основе последовательно строгих архивных исследований в 1960-е гг., вернули Готвальда из божественного одиночества первой половины 1950-х гг. туда, где он фактически находился -в узкий круг отлученных коммунистических активистов, с которыми он пришел в Быстрицу, а через год - во Врутки. С сентября 1922 г. издавались «Hlas ludu», «Proletärka», «Spartakus», а также многие другие профсоюзные журналы во Врут-ках [см.: 8, s. 72].

В их числе - Верчик, ранее предатель, позер и фразер, а сейчас уже сложившаяся личность, напористый, покладистый, смелый, в разговоре и в письме гибкий и отзывчивый [16, s. 116-117; 9, s. 351]; жертвы сталинских процессов Ладислав Шварц и Барбора Резлерова-Шварцова; те, кто вышел из движения уже в середине 1920-х гг. (национал-большевик Людо Корень или староста Вруток от КПЧ и коммунист-депутат Штефан Дарула) и другие.

И напротив, Карол Бацилек, который в 1953 г. сумел вспомнить отшельническую историю Клемента Готвальда, был в гораздо более заполненном людьми обобщающем труде перемещен в 1930 год. Хотя уже в первой половине 1920-х гг. он стал одним из известных представителей местной организации во Врутках, а в движении был более заметным по сравнению с Готвальдом, он даже приблизительно не имел такого радиуса воздействия и влияния, как Верчик. Например, Млынарик опубликовал в своей книге статистические данные публичных выступлений и пришел к следующему выводу: «Из ораторов, которые являлись также ведущими деятелями КПЧ в Турце и в северо-западной Словакии, чаще всего можно было услышать выступления коммунистов, живших во Врутках, например, Юлиуса Верчика, то есть самого активного и известного деятеля словацкого коммунистического движения в двадцатые годы, которого как выдающегося оратора чаще всего посылали на собрания и массовые мероприятия. Часто выступали на собраниях и Юрай Штястны, Людовит Корень, Рудольф Минарик, А. Бартош, Йозеф Варга, Карол Бацилек, иногда Клемент Готвальд, а из женщин - прежде всего

Термина Пфайлмайерова и Зузана Голанова» [8, 8. 86]. Однако Верчик в обобщающем труде получил определенную сатисфакцию за якобы свои неудачи в двадцатые годы, когда он находился в политическом зените. В вопросе его деятельности в роли инструктора по Словакии была отвергнута его ответственность за недостатки в работе партии в годы его работы на посту инструктора ЦК КПЧ по Словакии, за что его критиковало руководство КПЧ [16, 8. 158] и прежде всего: было признано авторство Готвальда в спорном и подвергшемся критике руководством КПЧ документе от июля 1926 г.: «Освободите Словакию от угнетательского аппарата буржуазии» [8, 8. 154].

Однако даже эти осторожные оценки в последующий период нормализации подверглись нападкам. На шахматной доске словацкой историографии Верчика снова передвинули в безымянное поле, тогда как Готвальд триумфально возвращался на передовую позицию - на этот раз прежде всего в трудах Вильяма Плевзы1 [15].

Нормализация, культ, фильм

В годы нормализации культ Готвальда в чехословацком обществе снова ожил, хотя и не приобрел такой интенсивности, как в 1950-е годы. Его тщательно сконструированный и глорифицированный образ приходит в мысли и сердца населения, хотя в более умеренном виде, но более широкими и общепринятыми путями, которые создавались вместе с распространением новых средств массовой информации. Революционным инструментом стало телевидение. Оно, в отличие от 1950-х гг., открыло невиданные ранее возможности для использования кинопродукции в идеологических целях, которая еще с межвоенного периода являлась мощнейшим пропагандистским оружием. Это можно отнести и к жанру исторического фильма. Внимание коммунистических элит в Чехословакии было приковано к нему на начальном этапе построения социалистической диктатуры. В постановлении (1950 г.) Президиума ЦК КПЧ указывалось, «что исторический фильм должен обращаться к актуальному настоящему, показывать прогрессивные традиции народа и подчеркивать роль коммунистической партии в борьбе рабочего класса против капитализма и за торжество социализма» [17, 8. 25].

Эта точка зрения, которая последовательно воплощалась в 1950-е гг., с новой интенсивностью возвращалась и в период нормализации. Новое и более широкое значение приобретало осмысление, поскольку оно относилось уже не только к тому фильму, который имел свое зарезервированное место в публичных кинотеатрах, но к фильму телевизионному и серийному творчеству, которое ежедневно транслировалось в домах широких слоев населения.

Убедительность изображавшегося фильмом действа заключается в его визуальной конкретике. Исторический фильм, который претендует на изложение для зрителей картин прошлого и тем самым конкурирует с историческим текстом, может - как и текст - скрывать что-то только тем, что оно не отражается в конкретной сцене. Но если в тексте о короле можно обойти факт, что он голый, то в фильме сделать это не так просто. Кинообраз должен отражать «полностью» свой персонаж, особенно если он находится в центре внимания - с большим количеством черт и взаимодействий с внешним миром; тогда он сможет достичь своей цели. Нужно дать

зрителю ощущение, что для него возродилось прошлое, чтобы избежать впечатления, будто он видит всего лишь пустую и примитивную пропаганду. Эффективность фильма заключается в том, что своими специфическими средствами он потенциально может как можно теснее приблизиться к представлению Ранке о роли истории, представлять, «как было на самом деле». При этом в каждом случае невыполнимое требование подобной комплексности кроется и его уязвимом месте. Создатель фильма либо добросовестно реконструирует полную картину реальности на основе исторических фактов, либо же он вынужден их выдумать. У него нет выбора -в последовательности изображений он обязан предъявить конкретную тотальность, либо изложить совокупность исторических реалий. В этих требованиях кроются фактографические слабые стороны исторического фильма как такового, но в этом заключается и сила его психологического убеждения, его потенциал для использования в целях пропаганды.

Авторы одного из немногих исследований, которые занимаются изображением К. Готвальда в чехословацком кино и на телевидении, ссылаются в этой связи на слова философа Мирослава Петржичка: «Кино, а в этом заключается его (риторическая) сила, всегда несет в себе нечто из не вызывающего сомнений фотоснимка: так было. Но это - иллюзия ничуть не больше, нежели во многом проблематичная вера в истинность истории Мишле. Кино, как и книга, воскрешает прошлое по тем следам, которые после него остаются. Цитируемый в тексте документ является столь же реальным, как и костюм в историческом фильме; в обоих случаях речь идет об определенном отборе фактов, который подчинен общему понятию или образу. И в этом плане фильм всегда будет более эффективным, если речь идет о реконструкции прошлой жизни. Исторические фигуры на киноэкране оживают» [13, s. 15-16; см. также: 2, s. 4, 6].

Если говорить о фильме «Зрелая молодость» периода нормализации - единственном в чехословацком кинематографе, посвященном деятельности Готвальда в Словакии, то упоминавшаяся вера в правдивость его персонажей точно так же проблематична, как и вера в истинность книги 1950-х гг. о молодом Клементе Готвальде.

Кинофильм «Зрелая молодость» (1983)

Работа над фильмом велась ключевой инстанцией по изучению истории партии в Словакии - Институтом марксизма-ленинизма ЦК КПС. Он был создан 1 июня 1971 г. на основе постановления Президиума ЦК КПС, на базе бывшего Института истории КПС и являлся идеологическим гарантом нормализации в области общественных наук, в первую очередь в историографии. Профессиональным консультантом фильма стала сотрудница Института З. Голотикова, автор глорифицирован-ного портрета Готвальда 1953 года. За тридцать лет, которые отделяют одно произведение от другого, словацкая история и сама историография коммунистической партии в Словакии пережили драматическое развитие и многие повороты.

Фильм «Зрелая молодость» - уже второй фильм, который появился в годы нормализации о начале политической карь