Спросить
Войти
УДК 94(477.75)"1474/1517"
Мещерский юрт как зона двойного влияния Московского государства и Крымского ханства1
Булат Рахимзянов
(Институт истории им. Ш. Марджани Академии Наук Республики Татарстан)
Аннотация. В статье исследуется слабо изученная в отечественной историографии проблематика так называемых «буферных», или «фронтирных» зон -территорий, расположенных на пограничье. Эти территории часто имели весьма специфическую систему управления и взаимодействия с внешнеполитическими контрагентами. В некоторых случаях они подчинялись не одному, а двум или даже трем более влиятельным игрокам международной сцены. Данный аспект рассматривается на материале Мещеры, которая в дипломатических источниках синонимична понятиям «Мещерский юрт», а в историографической традиции - «Касимовское царство», или «Касимовское ханство». Как показывают материалы дипломатической переписки Московского княжества и Крымского ханства, Мещера в конце XV - начале XVI вв. являлась ареалом двойного воздействия как Московии, на землях которой она была расположена, так и Крымского юрта, представители которого в это время правили в Касимове.
Теория «движущейся границы», созданная на рубеже XIX-XX вв. американским историком Ф.Дж. Тернером2 на материале истории США, подчеркивала существование в североамериканской истории пограничных зон («фронтира» - frontier), в которых под влиянием окружающей среды образовывался особый уклад общественной жизни, оказывавший формирующее влияние на весь процесс развития государства. В 70-е гг. XX в. на основе «теории границы» также американским историком Дж. Вечински (J. Wieczynsky) была выработана концепция средневековой российской истории, согласно которой русская колонизация в южном и восточном направлениях привела к появлению у России своего «фронтира». В 80-90-е гг. XX в.
акценты изучения восточной политики России в аспекте теории «движущейся границы» смещались к исследованию восточной российской границы в XVI в. как места встречи и взаимодействия разных цивилизаций и культур.
При этом понятие «восточная граница Московского государства» можно несколько расширить, включив в него и политическое, а также социальное и культурное наполнение. В таком случае географический фактор может перестать быть определяющим. Для того, чтобы происходил обмен политическими и культурными ценностями, месту обмена совершенно не обязательно располагаться в пограничной зоне, если на его территорию теми или иными путями попадают представители разных культур. Именно таким местом и были татарские анклавы Московского государства, наиболее древним, своеобразным и при этом «образцовым» из которых была Мещера, или комплекс территорий, составлявших Касимовское ханство. Однако еще до образования Касимовского ханства как одного из специфических осколков Улуса Джучи у княжеств Северо-Восточной Руси, в числе которых была и Москва, уже были опыты контактов со степной зоной посредством территорий, которые по тем или иным причинам были включены в татарский мир.
Действительно, во взаимоотношениях северо-восточных русских княжеств и Степи немаловажное значение играл географический фактор - чем ближе к Степи, тем более интенсивно данная территория была вовлечена в мир Дешт-и Кипчака. Географически не очень обширные земли, соседствующие с более крупными державами, часто имели весьма своеобразную систему внешнего подчинения, характеризующуюся элементами подчиненности сразу нескольким влиятельным игрокам политической сцены [см.: 2, с. 257-326, особенно 257-259, 311, 324-326].
Апофеозом фронтирных территорий стало образовавшееся в первой половине XV в. Касимовское ханство, или, как оно называется в дипломатической переписке, «Мещера», «Мещерский юрт». Неудивительно, что оно было образовано именно на смежных территориях Рязанского и Московского княжеств, граничивших с землями Орды. Мещеру отличает ряд особенностей, которые нехарактерны для других частей Московского княжества.
Мещерский городок и прилегающая к нему территория (будущее Касимовское ханство) располагались в той части Рязанского княжества, которая носила название «Мещерские места», «Мещера». Ее статус в договорных грамотах оговаривался особо:
«.. .А что Мещерскаа места, что будет покупил князь велики, дед твои, Олег Иванович (великий князь рязанский в 1350-1402 гг. - Б.Р.), или отец твои, князь Велики Федор Олгович (великий князь рязанский в 1402-1427 гг. - Б.Р.), или вы (великий князь рязанский Иван Федорович, 1427-1456 гг. - Б.Р.), или ваши бояре, и в та места тебе, великому князю Ивану, не вступатися, ни твоим бояром, знати ти свое серебро и твоим бояром» [4, с. 144].
Как видим, несмотря на то, что «Мещерские места» в свое время были приобретены рязанскими князьями, к моменту договора (1447 г.) эти места являлись собственностью московского великого князя. При этом подчиненность местного населения верховному сюзерену - московскому великому князю - была еще далека от завершения: «если князи мещерские (предводители местных племен - мещеры и мордвы. - Б.Р.) не учнут мне, великому князю (Василию II. - Б.Р.) правити, и тебе (рязанскому великому князю Ивану Федоровичу. - Б.Р.) их не приимати, ни в вотчине своеи их не держати, ни твоим бояром, а добывати ти их мне без хитрости по тому целованью» [4, с. 144].
Таким образом, «Мещерские места» являлись «вотчиной» московского великого князя [8, с. 127, 130]. Об этом говорят и договорная грамота Василия II с польским королем и великим князем литовским Казимиром IV (1449 г.) [4, с. 162], а также договорная грамота Ивана III с великим князем литовским Александром Казимировичем (Ягеллончиком) [4, с. 330]. Подтверждают это и более ранние документы [см.: 4, с. 44, 54, 85], самый первый из которых относился к 1382 г. [4, с. 29].
Однако ряд данных дипломатической переписки Москвы с Крымом говорит нам об индикаторах включенности Мещеры в мир позднезолотоор-дынских государств, позволяющих рассматривать эти земли как зону двойного влияния Московского государства и Крымского ханства. Покажу это на примерах последовательного ряда фактов.
Дипломатические источники содержат информацию о том, что татарское население Мещеры (Касимовского ханства), в лице, прежде всего, представителей крупных мусульманских феодальных кланов со своими людьми, до ликвидации ближайших татарских ханств и упрочения границ Русского государства, обладало правом свободного отъезда. При этом ясачное население оставалось на месте - им, по всей видимости, распоряжался верховный сюзерен в лице московского великого князя [7, с. 197].
Когда в 1474 г. разбиралось обычное для средневековья дело о «грабеже» русских купцов на территории Кафы, кафинцы предъявляли ответные претензии о таком же «грабеже» на территории Руси - «что их пограбили царе-вичевы казаки (касимовские казаки. - Б.Р.)». Великий князь Иван III отвечал:
«Ино яз к вам и первее сего приказывал, царевич (имеется в виду второй правитель Касимова Данияр б. Касим (1469-1486 гг.). - Б.Р.) великого царя род Тахтамышев, а уланов и князей и казаков у него много; как к нему приежжают люди многие на службу, так от него отъежжают люди многие; и нам почему ведати, хто будет ваших купцов пограбил? А у нас тот грабеж не бывал» [9, с. 8].
В этих строчках явно проступают элементы автономности Мещеры - великий князь дает понять кафинцам, что не несет ответственности за то, что
происходит на территории юрта. Вряд ли можно представить себе, чтобы так же московский правитель мог говорить о происходящем на территории русского удельного княжества. Видна здесь и включенность данной территории в мир степной политики через взаимный отъезд и приезд татарской знати: совершенно беспрепятственно, без предварительного согласования с верховным сюзереном данной территории - московским великим князем, татарская феодальная элита перемещалась из татарских независимых позднезолотоордын-ских государств (Крыма, Казани, Ногайской Орды, возможно, и других юртов) в вассальный татарский юрт на смежных территориях Рязани и Москвы.
Некоторые приближенные сначала крымского, а затем касимовского хана Нур-Даулета б. Менгли Гирея, действительно, как приезжали, так и отъезжали из Мещеры в Крым и обратно. В 1504 г. крымский улан Али уехал в Касимов, разгневавшись на старшего брата [9, с. 352, 451, 545]. В этом же году его старший брат, улан Берю, умер. «И иные слуги его и ясачники его порожжи стоят», - писал Менгли-Гирей Ивану III и просил отпустить из Касимова Али: «а он бы слуги свои взял и малой свой ясак ел, да тем бы жил» [9, с. 545].
Живший в Касимове представитель клана Аргын князь Мардан потом переехал в Крым. Право Мардана на отъезд не вызывало сомнений:
«Похочет Мардан князь к тебе ехати», - писал Менгли-Гирею Иван III, - «и мы его к тебе отпустим» [9, с. 138].
Выехавший из Крыма в Касимов сын мирзы (впоследствии - князь) Уде-ма (представитель клана Мангыт) позже снова думал вернуться в Крым:
«Мангыт Удемов мырзин сын в Городок поехал, и нынеча сюды (т.е. в Крым. - Б.Р.) ехати мыслит... И ты (Иван III. - Б.Р.) бы Удемова сына, которой в Городке живет, с тем с моим слугою с Суунчеем пришлешь, то мое слово и прошенье инаково не учини, Удемова сына пришли», просил (или требовал?) крымский хан Менгли-Гирей Ивана III в 1502 г. [10, с. 421]3.
Также и соглашение 1508 г., заключенное с Абд ал-Латифом б. Ибрагимом, оговаривало в качестве особого условия возможность свободного отъезда и приезда на службу в Мещерский Городок представителям четы-рехклановой системы Крыма [10, с. 50-51].
Интересно, что иногда отъезд-приезд знати в Крым из Касимова и обратно происходил без санкции и ведома правителя Мещерского юрта, кото3 Интересно, что сам князь Удем (род Мангыт) иногда воевал московские украины (возможно, без санкции хана): в 1517 г. «приходили крымские татарове на великого князя украйну на тулские места: Агышов княжой сын Шыринов Токузак мирза, да Удем князь Мангыт (курсив мой. - Б.Р ), Телеш мирза Мангыт, Кудаш мирза Ширин Берючюков брат, Кочкар мирза Зезеут Мамышев сын со многими людьми, да поимав были и прочь пошли. ... а от царя у великого князя весть никакова не бывала» [10, с. 477]. Причины этих «воеваний» не столь просты и примитивны, как это представляется иногда в историографии.
рый о некоторых случаях мог просто не знать: сношения между Крымом и Москвой по поводу феодальной знати Касимовского ханства в ряде ситуаций шли напрямую между правителями Крымского ханства и Московского государства, минуя «посредников» в виде вассального Москве хана Касимова. Так, в посольстве от хана Менгли Гирея к Ивану III от ноября 1491 г. послы говорили от имени хана:
«Да говорили о Мардане о князе (см. выше. - Б.Р.), чтобы деи его пожаловал князь велики отпустил, а Нурдовлат бы деи царь не ведал» (курсив мой. - Б.Р.) [9, с. 121].
Как видим, московские князья приглашали к себе не только Чингисидов, но и представителей второй - бекской (княжеской) страты - потенциальных карачи-беков, чтобы рассчитывать на них впоследствии.
Иногда в Касимов попадали и сеййиды. К примеру, в памяти послу в Крым Василию Григорьевичу Морозову от 1509 г. (время правления в Крыму Мухаммед-Гирея I б. Менгли-Гирея и Василия III в Москве, когда вынужденная «дружба» предыдущих правителей стала достаточно быстро уходить в небытие) говорится о «Хозяк-сеите» (сеййид, «наш богомолец») и «Казы-Мансыре»:
«А нечто вспросит царь (Мухаммед-Гирей. - Б.Р.) о Хазяк-сеите: о чем князь великий ко мне Хозяк-сеита не отпустил? И Василью молвити царю: государь наш (Василий III. - Б.Р ), господине, Хозяк-сеитю на то давал волю, как он похочет, а ведомо то и Магмедше князю4; и он похотел служить у нашего государя, и государь наш, господине, и жалует его. А как, господине, он у нашего государя, и он слуга государю нашему, да и тебе; там у тебя хто, и он тебе слуга, да и государю нашему слуга.
А вспросит царь Василья о Казы-Мансыре, и Василью говорить: Казы-Мансырь, господине, бил челом государю нашему, чтобы его отпустил ко царевичю в Городок; и князь великий, господине, по его прошению, отпустил его ко царевичю, и жалует его, господине, государь наш, да и цареви-чю потому же, как наперед того его жаловали» [10, с. 68].
В первом случае речь идет о верховном сеййиде разрушенной Менгли-Гиреем в 1502 году Большой Орды Хаджи-Ахмеде («Хозяка»), который вместе с бежавшими с ханом Шейх-Ахмедом большеордынцами оказался вначале в литовских владениях [11, с. 35], а затем - на подконтрольной Москве территории (очень вероятно, что в Касимовском ханстве). Судя по всему, он пожелал остаться в Московском государстве - в Касимове. Этот сеййид пользовался одинаковым почетом и в Большой Орде, и в Крыму. В 1515 году его уже не было в живых [5, с. 113-114,131-132].
Характерна следующая фраза документа: «А как, господине, он у нашего государя, и он слуга государю нашему, да и тебе (выделено мной. - Б.Р.)», где как бы проступает мысль о двуединстве сюзеренитета над данным лицом как Крыма, так и Москвы (после попадания в Московское государство). Представитель крымской знати оставался подданным Крыма, но находился во власти Москвы. Позже хан объяснял, для чего он просит сеййида у великого князя: «где у него (сеййида Хозяка. - Б.Р.) братья были, да все отошли, а юрты их порожни» [10, с. 72-73], то есть в результате смерти или отъезда его крымских родственников некому управлять крымскими улусами данного сеййида.
Второй случай свидетельствует о крымском выходце, представителе клана Ширин «Казы-Мансыре», который сменил сюзерена с крымского хана на касимовского султана Джаная крымской династии тех же Гиреев, под патронатом великого князя5. Данное действие не вызвало внутреннего протеста ни у лица, его совершившего, ни у его старых (крымский хан), ни новых (касимовский султан и московский великий князь) патронов.
Есть некоторые опосредованные данные о наличии права отъезда и у самих касимовских правителей. Обещая в 1515 г. «опочив» для крымского султана Ахмед-Гирея б. Менгли-Гирея в России, Василий III обещал принять Ахмеда с детьми и со всеми людьми, обещая ему и свободный отъезд в случае его желания:
«А приехати тебе к нам и твоему сыну и всем твоим людем и отъехати от нас доброволно без всякие зацепки» [10, с. 211-212]6.
В 1515 г. место «опочива» не оговаривалось, но в декабре 1517 г. Ахмеду была обещана Мещера [10, с. 419-420].
Крымский хан Мухаммед-Гирей I б. Менгли-Гирей напоминал Василию III в 1517 г.:
«Ано из Мещеры люди шли к нам служити, а от нас в Мещеру» [10, с. 378].
Так постоянно шел отъезд и приезд высшей прослойки населения позд-незолотоордынских государств из одного в другое, в том числе и в вассальные Москве.
Это обосновано - этническиепроцессы, происходившие в татарских государствах в XV - сер. XVI вв., не были изолированными, не протекали в
рамках лишь отдельных ханств. Перед нами совершенно необычный социальный механизм, сложившийся еще в рамках Золотой Орды [6, с. 134]. Этот механизм, изначально сформировавшийся в татарской политической сфере и предназначенный для «внутреннего татарского пользования», благодаря нахождению одного из позднезолотоордынских юртов - Касимовского ханства - на территории Московского государства, вовлекал Москву посредством своего татарского анклава в мир Степи, мир татарской географии и политики практически буквально.
Неудивительно, что подобные исторические нюансы логически приводили к тому, что в 1517 году крымский хан Мухаммед-Гирей воспринимал Касимов как свой «юрт» - «а из старины тот юрт наш» [10, с. 377], - заявлял хан заменявшему посла подъячему Мите Иванову7. Так же воспринималось Касимовское ханство и крымской знатью: в 1516 г. крымский мирза из клана Ширин Бахтияр б. Довлетек писал Василию III:
«...сам гораздо знаешь, что Мещерской юрт государя моего царев (выделено мной. - Б.Р.)» [10, с. 251].
Когда в 1512 г. Василий III посадил в Касимове представителя враждебной Крыму большеордынской династии («Намоганского юрта»), это вызвало общее возмущение в Крымском ханстве:
«Над Нур-Довлатовыми и над Касымовыми слугами на нашем юрте недруга нашего сына Шаг-Влияра, того ли тебе пригоже, взяв, держати?» [10, с. 520], - гневно вопрошали крымские беки московскому князю.
Клан Ширин, занимавший в Мещере по знатности и по влиянию первое место среди других четырех кланов, имел к ней особо ревнивое отношение. По преданию, когда-то именно Ширинами была покорена Мещера. В родословной князей Мещерских содержится информация о том, что «князь Ши-ринской Бахмет Усеинов сын пришел из Большие Орды в Мещеру и Мещеру воевал и засел ее» [3, с. 75]. В связи со сменой династии в 1512 г. Ширины начали по сути настоящую локальную войну против Москвы, двинувшись в поход на Мещеру [10, с.377, 520]. Мухаммед-Гирей писал Василию III в 1517 г.:
«.а что наши люди летось и нынеча Мещеру воевали, и за то яз и вперед не имаюся, хоти яз с братом своим с великим князем буду в дружбе и в братстве, ино мне самому на Мещеру не думати, и хоти и детей своих уйму, а людей ми своих не мочи уняти: пришли на меня землею все, что им меня не слушати в том.
А Ширины опричь меня здумали, что им вперед Мещера воевати, за то что нынеча на Мещере наш недруг, а из старины тот юрт наш (выделено мной. - Б.Р.).
И нынеча брат мой князь великий о чем у меня на Мещеру не просит брата или сына; .и толко то по старине не будет, и то всегды быти воева-ной Мещере.
А ведь мы ведаем, что нынеча на Мещере не человек, и людей в Мещере бесерменьи (мусульман. - Б.Р.) нет никого, ино не у кого жити, и то б брату моему великому князю внятны мои речи были. А колко о том царевиче не пишу к великому князю, и он ко мне не отпишет.
А то пак слыхано ли, что бесерменину бесерменин бесерменина в полон взяти, ино наши люди и бесерменью в полон поимали в Мещере, а того у нас и в писанье нет, что бесермена продати, а наши люди мещерскую бесер-менью и попродали, а все тому рняся, что не наш род на Мещере государь. .. .А князи городетцкие и мне приказывали, и не одинова, чтоб наш род был им государь» [10, с. 377-378].
По всей видимости, после смены династии в Касимове (крымской на большеордынскую) значительная часть касимовской знати крымского происхождения отъехала обратно в Крым - «и людей в Мещере бесерменьи нет никого, ино не у кого жити». Москва в этом процессе, судя по всему, не принимала никакого регулирующего участия.
При походе Ширинов на Мещеру в плен бралось не только русское население (опять-таки Москва хранит молчание по вопросу убыли податного населения), но и мусульманское, на что сетует крымский хан, как на вынужденную меру.
Видимо, какая-то часть верхней страты населения Касимова - «Нур-Довлатовы и Касымовы слуги» - «князи городетцкие» - представители четырехклановой позднезолотоордынской системы карачи-беков, аффи-лиированных изначально с пришедшим из Казани Касимом и выехавшим из Крыма Нур-Даулетом (Ширины и, возможно, другие кланы) и их люди, была недовольна сменой династии в Касимове и хотела возвращения Ги-реев.
Интересно, что военные действия против Мещеры не воспринимались великим князем Василием III как действия против подвластной, входящей в юрисдикцию Москвы территории, и не вызывали дипломатических протестов со стороны московского правителя, хотя и формально, и фактически именно он являлся сюзереном данных земель.
Вышеприведенное откровенное заявление крымского хана говорит нам о том, что политическая элита Крыма смотрела на юрт в Мещере как на еще одно татарское владение, на которое определенные линии Джучидов имели потомственные права. Юрт был расположен на территории Московского государства, и великий князь имел власть над ним, однако в то же время он рассматривался как татарский юрт. А в крымских глазах он являлся потомственным владением Ширинов и их сюзерена - крымского хана.
Действительно, этот московский юрт превратился для крымских феодалов в дом-вне-дома, в некую колонию, куда они приезжали на «опочив» и на более постоянное проживание и получали материальную поддержку и возможности военной службы со стороны Москвы. Этот татарский анклав, как и другие подобные «места», становился интегральной частью степной системы «юртов-уделов», точкой взаимосвязи татарского политического мира и Москвы.
По мере ухудшения отношений с Крымом в 1510-х гг. передача этих земель в руки врагов Крыма (после смены династии в Касимове на большеор-дынскую) означала лишение крымских кланов источников дохода. В то же время для Москвы оставить юрт в руках крымцев означало собственными руками создать «пятую колонну» на своей территории, особенно опасную в случае дальнейших военных действий. Мещерский Городок, расположенный на граничащих со Степью южных территориях, стал бы в таком случае клином, передовой базой для татарских рейдов на Московское государство, если бы он оказался в руках враждебных сил. Москва оказывалась в особо затруднительной ситуации, показывающей, насколько глубоко она была интегрирована в политическую систему Степи [12, 1. 107-108].
Расположенность в пограничной зоне, что делало контакты со Степью иногда попросту вынужденными, давнее наличие татарских поселений на данной территории, включая родовые владения Ширинов, правление крымских Гиреев, свободный приезд-отъезд татарской знати в Мещеру и обратно в позднезолотоордынские государства, и, в то же время, верховный сюзеренитет московского великого князя и принадлежность ему как его «вотчины», делало Касимовское ханство своеобразным островком Степи в Московском государстве.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
примере Казанского и Касимовского ханств XV - сер. XVI вв.) // Исхаков Д.М. Исторические очерки. Казань: Фэн, 2009. С. 123-138.
Сведения об авторе: Булат Раимович Рахимзянов - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Отдела новой истории Института истории им. Ш. Марджани АН РТ (420014, Кремль, подъезд 5, Казань, Российская Федерация); bulatraim@mail.ru
Meshcherskii yurt as an area of double influence of Muscovy and the Crimean Khanate
Bulat Rakhimzianov
(Institute of History of the Academy of Science of the Republic of Tatarstan)
Abstract. The article analyses the problem of the so-called "buffer" or "frontier" zones - the territories of frontier. These areas often had a very specific system of government and cooperation with international partners. In some cases they submitted to two or even three influential players of international political scene simultaneously. This aspect has been investigated on the case of Meshchera, or "Meshcherskii yurt" (in authentic diplomatic sources), or "Kasimov Khanate", or "Kasimov Tsardom" (in historiography). The diplomatic correspondence between Muscovy and the Crimean Khanatecovering the period of late fifteenth - early sixteenth centuries shows us Meshchera as an area of double influence of both Muscovy and the Crimean Khanate: Muscovy possessed lands were Meshchera was situated, and the Crimean representatives ruled in Kasimov at the same time.
REFERENCES
About the author: Bulat Raimovich Rakhimzianov - Cand.Sci. (History), Senior Research Fellow, Sh.Marjani Institute of History, Academy of Science of the Republic of Tatarstan (420014, Kremlin, porch 5, Kazan, Russian Federation); bulatraim@mail.ru
