Спросить
Войти
Вестник РУДН. Серия: Юридические науки
RUDN JOURNAL OF LAW
http://journals.rudn.ru/law
doi: 10.22363/2313-2337-2018-22-1-42-65
ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ И ТЕМПОРАЛЬНЫЕ ОСНОВАНИЯ ОСВОЕНИЯ ПРАВОВОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ: ПОКОРЕНИЕ ИЛИ АБСОРБЦИЯ
Сигалов К.Е.
Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации Институт проблем эффективного государства и гражданского общества 125993, Москва, Россия, Ленинградский проспект, 49
Актуальность статьи обусловлена тем, что право, как всё в природе и обществе, подчинено универсальным формам существования материального мира. При этом действие всеобщих характеристик объективной реальности, важнейших форм существования — пространства и времени — обусловливает понимание сущности и специфики становления права в различных регионах.
Первая задача статьи — выявление особенностей правового пространства. Пространство — это не только фиксация пребывания вещей, явлений, феноменов в определенной системе координат, но, прежде всего, это совокупность существенных взаимосвязей, способ их организации, «размер» влияния правовых средств на общественную жизнь и т.д. Благодаря пространственному позиционированию явлений друг относительно друга возможно понимание среды права как целостности, возможен общий язык и общие правила. Географическое пространство для человеческой истории, для общественной жизни является постоянно действующим условием среды, и к тому же почти неизменным. Однако общественная практика становится все менее зависимой только от этих условий. Человек на основе своей практики стремится изменить общественную жизнь и содержание культуры, чтобы сделать их более приемлемыми для себя. Разнообразие правовых систем обусловлено различными причинами. Природные и географические факторы, особенности цивилизационных технологий определяют различные условия и потребности жизни различных стран и сообществ.
Вторая задача — определение специфики правового времени. Время и право — фундаментальные категории гуманитарного знания. На первый взгляд, эти категории не совсем соразмерны: первая из них — категория, относящаяся ко всей неживой и живой материи, к социальным явлениям, а также и к познанию; вторая категория отражает форму существования исключительно социальной действительности. Тем не менее, в социальной сфере, и прежде всего в сфере нормативности, время и право вполне сопоставимы по той роли, которую они играют в жизни людей. Действие права сопряжено с действием времени, прежде всего потому, что в праве заложены варианты возможного поведения, являющиеся масштабом для его регулирования.
Сложность понимания категорий правового пространства и правового времени связана с необходимостью повседневного оперирования ими через субъективность восприятия этих категорий. Пространственно-временные характеристики буквально пронизывают правовую культуру и правовую жизнь, являются наиболее фундаментальными категориями, посредством которых человек воспринимает социальное бытие.
Пространство — символ моей власти.
Время — символ моего бессилия Жюль Ланьо1
I. ВВЕДЕНИЕ
Пространство, как и время, являются всеобщими материальными и духовными атрибутами бытия, формами освоения мира. Любой человек и любое человеческое сообщество выстраивают свою жизнь посредством пространства и времени. Эти категории воспринимаются как на уровне обыденного сознания, так и на уровне теоретического мышления. Однако они носят и нормативный характер (Meccarelli Solla Sastre, 2016:3-24), ибо люди используют пространство и время в практике освоения природы, установления параметров своих отношений между собой, понимании собственного внутреннего мира. Незнакомое пространство и непознанное время воспринимаются человеком с осторожностью и опаской. Внешние формы проявления этих явлений и феноменов не во всем совпадают с их сущностью, а здравый смысл заставляет каким-то образом еще и соотнести и сопоставить их между собой, «закодировать» время в пространстве и пространство во времени. Б. А. Успенский пишет:
«...опыт восприятия пространства предстает как первичный в гносеологическом отношении; соответственно, он может определять восприятие времени — время может осмысляться как пространство. Пространство и время предстают в нашем сознании как соотносимые явления (категории, формы бытия). Они как бы изоморфны и могут быть уподоблены друг другу: так, в частности, если пространство наполнено предметами, то время наполнено событиям, и ориентация в пространстве (правое — левое) соответствует ориентации во времени (до — после), и т. п.; соответственно, они легко перекодируются друг в друга. Основная разница между пространством и временем2 проявляется в их отношении к человеку как воспринимающему субъекту: пространство пассивно по отношению к человеку, тогда как человек активен относительно пространства; напротив, время активно по отношению к человеку, тогда как человек пассивен в отношении времени» (Uspenskii, 2002:42).
Познание этих двух важнейших категорий также различно, ибо пространство воспринимается непосредственно, а время — опосредованно. Поэтому че1 Французский философ-спиритуалист (1851-1894).
ловек вначале познает пространство, а время уже воспринимает через пространственные познавательные смыслы (Verle, 81-82)3.
Все события в мире происходят в пространстве, через которое осуществляются все контакты между субъектом и окружающей его среды. Все события в мире происходят во времени, люди и сообщества проживают время, оперируют им, основываются на опыте прошлого для жизни в настоящем и предвидения будущего. Среда обитания и существование каждого субъекта взаимообусловлены и взаимоопосредованы, и только так может существовать социальный мир. Каждый социум владеет пространством и временем, но каждый распоряжается ими совершенно по-разному.
Пространство лежит в основе социального освоения окружающей действительности. Индивидуальный антропосоциогенез, с одной стороны, и коллективный антропосоциогенез предусматривает процесс «овладения» окружающим пространством и отдельной личностью, и социумом.
Первобытные племена и отдельный человек воспринимали окружающее пространство как мир, где проходит граница между безопасными и опасным, познанным и непознанным, своим и чуждым. Это пространство приходилось делить и с окружающим природным миром, порой враждебным и опасным, и окружающим социальным миром (соседними племенами) — столь же враждебным и опасным. Это пространство обладало зримыми и значимыми факторами принадлежности к кому-либо. Как животные «закрепляют» за собой определенную территорию, оставляя на ней свои метки, так и люди изначально старались закреплять «свои» территории непосредственного места жительства, сбора «даров природы», охоты, рыболовства, затем выпаса скота, и, наконец, сельскохозяйственных угодий, дорог, переправ через водоемы, а далее и мест добычи полезных ископаемых и производственного пространства. Эти территории надо было либо охранять от агрессивных набегов соседей, либо самим что-то у них отвоевывать, а также вступать в определенные договорные отношения территориальной принадлежности. Тем не менее, территория как пространство принадлежности изначально занимало важнейшее место в правовом и политическом регулировании отношений — как внутри социума, так и другими социумами. В то же время использование и охрана имеющегося, освоение и от-воевание нового пространства всегда были важнейшими факторами прогресса.
Мировой опыт дает несколько способов освоения пространства, когда завоевание или абсорбция занимают различное место во взаимоотношении с правовыми и политическими обстоятельствами жизни людей.
II. АНТИЧНАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Античная цивилизация, ее материальная и духовная культура, античный способ производства, сама античная ментальность всегда оказывали гигантское воздействие на генезис европейской культуры в целом, на ее становление формирование и развитие. Тем не менее, многие параметры самого феномена античного в восприятии современного человека далеки от истины. Событиям, людям и отношениям Античности приписываются черты, для них не характерные.
Во-первых, несмотря на высокие достижения Античности, ко многим моральным, религиозным, философским, научным представлениям в эту эпоху относились просто не так, как это стало в эпохи последующие. С позиции современности рассматривать это как несовершенство контрпродуктивно, просто в «детстве мировой цивилизации» по-другому и быть не могло.
Во-вторых, классическая европоцентричная историография в силу различных причин подходила даже к «зачислению в Античность» весьма избирательно. Скажем, история Древней Греции и Древнего Рима изучена обстоятельно, скрупулезно, но в то же время и несколько дискретно. Например, Афины изучены лучше, нежели малые полисы, а история Финикии, Карфагена просто зияет лакунами. Собственно начало «стиранию памяти» о Карфагене положили римляне, извечные антагонисты карфагенян. Действительно, осталось значительно меньше свидетельств о карфагенской цивилизации, нежели о римской. Причем многие карфагенские артефакты были просто сознательно уничтожены. Принадлежность или непринадлежность ряда средиземноморских и малазийских стран и регионов (Лидия, Мидия, Киликия, Фригия, Пергам, Палестина) (МашиеШ, 2007:82-97)4 к античной цивилизации также вызывает вопросы.
В-третьих, в Античность исследователями «встраиваются» феномены, присущие более поздним эпохам. Писатели, художники, теологи, философы, правоведы, историки, политологи, а позднее и кинематографисты воспринимали и изображали античность так, как именно они ее понимали в контексте проживаемой и переживаемой ими актуальной эпохи, в соответствии с представлениями именно этой эпохи о современном им государстве и праве, с ее (этой эпохи) моральными проблемами, этосом, лексикой, технологиями, вооружением и т.п. Это порождало и продолжает порождать в массовом сознании представления, весьма далекие от действительности. Следует заметить, что такое же восприятие прошлого характерно и для других эпох. Ни один ученый не может быть уверен, что именно его представление о прошлом является истинным.
Тем не менее, с рядом феноменов, характеризующих Античность, соглашаются почти все исследователи. Античность — это колыбель европейской цивилизации, и многое из того, что было заложено в те далекие времена, продолжает, так или иначе, формировать социальные параметры жизни европейцев. Именно в античности был заложен фундамент современной демократии ^оПИет, 1958), современного представления о самоуправлении, о праве, государстве, а на ее излете — и о христианстве как ведущей религии Запада (^еаскег, 1990:1-29).
Античная цивилизация формировалась на базе более ранних восточных цивилизаций (Древний Египет, Ассирия, Вавилон, Персия и др.), но в определенной мере в противостоянии им. Всеобщая восточная кабала, под гнетом которой находились все подданные верховного правителя (который был «по совместительству» владельцем всего сущего, верховным военачальником, главным жрецом, а часто и живым воплощением божества) была заменена античным рабовладением, которое, кстати, не было и экономическим базисом общества. В Древней Греции государственное устройство и даже первоначальное античное право было принципиально другими. Республики соседствовали с монархиями, но, но в отличие от Востока, древнегреческий басилевс или римский рекс были первыми среди равных, а не живыми богами.
«Древнеперсидской монархии — варварской организации — противостоял греческий полис. Он был создан именно в архаическую эпоху, хотя его организация разрабатывалась медленно и тщательно, вплоть до внешнего устройства и городских планов, вслед за стадиями аристократической организации, и более или менее продолжительного опыта тирании. Архаическая эпоха стала во всех отношениях самой свободной и счастливой в длинной истории греческого народа» (МашиеИу, 2007:80).
Для Античности было характерно впитывание чужого и абсорбция нового в своей среде, заимствование всего лучшего, накопленного восточными цивилизациями. При этом греки и римляне все же были свободными людьми, в их менталитете преобладали совершенно иные формы восприятия мира: в Античности отказались от чрезмерной сакрализации оснований научных сведений (в математике, физике, гуманитарном знании). Даже верные, но догматические и бездоказательные основания научного знания обрели форму доказываемых теорем, поскольку значительный объем знаний требовал обязательной верификации. Агон, борьба равноправных сторон оказалась в центре мироощущения. Различные соревнования и игры (Олимпийские, Пифийские, Истмийские, Не-мейские) были важным фактором социальной жизни. Это могло иметь место только в обществе свободных и равноправных людей, чьи права регулировались уже не только волей верховного правителя, а правом и государственным устройством целого ряда государств-полисов. Политическая и экономическая свобода сформировала совершенно иную форму государственности. Центром политического и экономического пространства стал город, вокруг которого формировался полис, а сам урбанизм породил и новое отношение к принимаемым законам, самому праву5.
В ментальном представлении Античности «золотой век» остался в прошлом, рассчитывать на то, что вернутся прежние, благополучные и «добронравные» времена уже не стоило — все образцовое осталось в прошлом. Однако «темпоральный круговорот» также не приобрел аксиологической значимости. Представления древних греков о прогрессе не коррелировались с рожденной ими же диалектикой, они считали и самих себя, и собственное социальное полисное устройство самим совершенством, а потому и не прилагали особых усилий для создания развитого права (Hayek, 2006:53—72)6. Собственно кризис полисной системы во многом был обусловлен тем, что древние греки явно переоценили ее значимость и социальные возможности. Древние римляне были более прагматичными: для них линейное, восходящее восприятие мира составляло суть постоянного обновления. Преодолев полисную парадигму, Рим выстроил новые параметры социальности и абсорбировал все интеллектуальные достижения Средиземноморья7, что позволило создать величайшую мировую ценность — римское право. Новая социально-экономическая реальность породила и принципиально новую государственную концепцию, которой Античность прежде не знала. Рим становится империей, сверхдержавой, и обоснование значимости этого правового и социокультурного феномена становится важной идеологической задачей. Наличие совершенных законов предусматривало возможность «управления временем» — будущим начинают овладевать за счет антиципации8 — предвидения событий.
Греки, римляне, финикийцы, карфагеняне экспериментировали с различными вариантами освоения пространства, находившегося за пределами полиса — завоевание чужих территорий и колонизация пустующих земель. Преобладание талоссократии9 или теллурократии10 в развитии конкретного государства было обусловлено целым комплексом социально-экономических и политических обстоятельств11. В дальнейшем именно античное пространственное восприятие мира как закрепление «за собой» осваиваемых территорий, установле5 Город — это пространство права, деревня — пространство традиции.
ние на них своего права и своей государственности стало преобладающим для западной цивилизации. Упадок Античности также имел пространственную составляющую. С одной стороны, невозможность имеющимися ресурсами контролировать огромные территории и несоответствие ментальных амбиций правящих элит военным, экономическим, правовым, духовным и политическим возможностям организации внутренней политической жизни привели к внутреннему кризису Римской империи. С другой стороны, перемещающиеся в пространстве волны варваров-завоевателей, создали новую геополитическую реальность, в которой прежней римской государственности было уже уготовано другое место.
III. ФЕОДАЛЬНАЯ ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА
После заката Античности на Западе возник феодальный мир Средневековья. «Феодализм окончательно сформировался в атмосфере последних варварских натисков. Для этого общества характерно замедление общественной жизни, почти полная атрофия денежного обмена» (Bloch, 2003:431). Европейский Запад выстроил свое восприятие права через темпоральные и пространственные феномены, как основываясь на достижениях Античности, так и на собственном, в первую очередь христианском, восприятии мира. Сокрушив и завоевав Римскую империю, европейские варвары создали на ее пространстве новый мир. Многое было разрушено, и только затем с величайшим трудом воссоздано. Но многое было и создано. Г. С. Померанц обращает внимание на значимость внутренних интенций Средневековья:
«На первый взгляд — просто погром. Но, в конечном счете — основание новой цивилизации — отмечает он, — Варварство — вовсе не нуль культуры. Это культура, сильная своей недифференцированностью (т.е. целостностью). Не будь варваров — остался бы Рим единым римским народом, усталым и порочным как Византия... От варваров идут и национальная структура Европы (поддержанная католической церковью), и суд присяжных, и вольности общин, из которых выросла современная европейская демократия» (Pomerants, 1995:303-304).
Земледельческая цивилизация Европы сделала земельную собственность основной ценностью, поэтому все правовые и социально-политические отношения, так или иначе, были связаны с пространственным позиционированием человека на той или иной территории, с правами и обязанностями, обусловленными тем, что он в этом пространстве располагается, занят тем или иным делом, к этому пространству «привязанным»: владеет этой землей, охраняет эту территорию, передвигается по этой территории, возделывает эту землю, арендует ее для определенных целей и т.д. Ограниченность западноевропейской территории предусматривала в геополитическом отношении строгость границ, в правовом отношении — точность правоотношений, в цивилизационнотехнологическом — продвижение «вглубь», т.е. постоянное развитие земельных отношений, как организационно-правовом, так и в технологическом смысле (т.е. повышение производительности труда, развитие агрокультуры, новой техники и т. д.).
Средневековые войны в Западной Европе были войнами принципов, захвата ресурсов, подчинения интересов. Убийство владельца земли ничего не давало захватчику. Кроме религиозного и морального осуждения вследствие нарушения рыцарского кодекса чести12 всегда находился наследник, претендующий на выморочные земли, а верховная власть вмешивалась в отношения собственности с большой осторожностью. Да и сами правители четко разделяли свою собственность и собственность своих подданных, тот факт, что они были королями, не позволял им покушаться без должных оснований на жизнь, свободы и собственность своих подданных13.
Постоянный передел территорий шел на протяжении всей средневековой истории. Европейцы ожесточенно воевали между собой, отстаивали свои территории от различных агрессоров, часть из которых занимали европейские земли и становились европейцами (норманны, венгры), часть — оставались постоянной угрозой Западной Европе (арабы, турки). Испанцы и португальцы в почти восемь столетий вели Реконкисту, отвоевывая Пиренейский полуостров от мусульман. Народы Центральной и Южной Европы с переменным успехом боролись с турками, дважды пытавшимися взять штурмом Вену, и берберскими пиратами, опустошавшими Южное европейское Средиземноморье и сделавшие его почти безлюдным14. Но столь же постоянным было и стремление европейцев к заморской колонизации. До конца XV в. эти усилия не выходили за пределы европейского и средиземноморского пространства — завоевания крестоносцами Палестины, захват Византии, колонизация Далмации и анклавов черноморского побережья.
В исключительно теоцентричном христианском Средневековье люди полагали, что «время — лишь момент вечности. Оно принадлежит одному Богу и может быть только пережито. Овладеть временем, измерить его, извлечь из него выгоду считалось грехом. Урвать от него хотя бы частицу — воровством» (Ье во£Г, 2005:200). Поэтому в раннем Средневековье отношение к времени было весьма настороженным. Проблема времени в раннем Средневековье коррелиру-ется с проблемой собственности. Время еще не принадлежало человеку. Тем не менее, представление об изначальной греховности человека, о преступном деянии, тем более относительно Божественного промысла уже сформировалось. Античное представление о линейном и непрерывном развитии времени сохранилось, но это развитие происходило по нисходящей.
Классическое и позднее Средневековье породило иной тренд, обусловленный признанием ценностей частной собственности, свободы личности, отстаиванием собственного достоинства, возможностью постоянного обновления. Было признано, что право — это не только государственный инструмент, но возможность отстаивать личные права и свободы. Все эти ценности Античности медленно, но верно, внедрялись в сознание человека. Время, наконец, становится «собственностью» человека — правда не каждого, а только свободного. Время стало правовой категорией, предметом договора в трудовых и обязательственных отношениях15. Но время в сельской местности (при занятиях сельскохозяйственным трудом) и время в городе (при занятии ремеслами и торговлей) обладало разной пластичностью, различной текучестью, опиралось на различные основания производственных циклов. В первом случае оно в большей мере опиралось на природные циклы, во втором случае — на социальные циклы. Именно тогда изменилось отношение и к ростовщичеству — возможности давать и получать кредиты. Прежде это было покушением на промысел Всевышнего, на возможность «распоряжаться временем». Давать деньги в рост в средневековой Западной Европе могли только евреи, изначальные грешники в представлении европейцев. Понадобилась длительная правовая работа, специальные папские энциклики, которые если и не стали считать ростовщичество богоугодным делом, то, по крайней мере, исключили это занятие из сферы запретных для христиан дел. Ганзейцы, флорентийцы, ломбардцы и даже тамплиеры тут же с блеском доказали, что они могут прекрасно «распоряжаться временем», обирая своих единоверцев еще эффективнее, нежели это делали евреи. Ростовщичеством стали заниматься не только бюргеры, но и рыцари, и знать.
Как ни парадоксально, но именно урбанизация принесла западноевропейскому Средневековью реальный импульс к развитию. Западноевропейские города имели особый пространственный статус, это были островки республиканизма в монархическом море, островки свободы в океане деспотизма (Ье Оо£Т, 2007:156-172). Собственность здесь была реальной, хозяйство развивалось более динамично, реально ощущалась сила и власть денег, городские купеческие и ремесленные корпорации породили местное самоуправление и основы гражданского общества, развивались университеты, а средневековое городское право стало прообразом современного права:
«Торгово-промышленная деятельность была немыслима без должного правового регулирования, и именно в городах складываются и развиваются новые юридические нормы и принципы, отвечавшие потребностям бюргерства. Эти принципы существенно отличались от принципов феодального права, и если в последнем преобладали вертикальные связи, отношения господства и подчинения, то в сфере действия городского права особую роль приобретали связи горизонтальные — правоотношения между согражданами» (Оигеу1сИ, 2005:155-156).
Отношения с пространством в западноевропейском Средневековье также становятся все более и более правовым. Пространство — это в первую очередь территория, земля, которая была собственностью, которая на разных условиях закреплялась за конкретным человеком, была условием его службы, феодальных иерархических отношений, положением собственника в государстве и гарантиями верховного правителя.
Поскольку западноевропейская земледельческая цивилизация предусматривала весьма строгое и точное отношение к основному виду средневековой собственности — к земле, наследованию территорий, различия в правовой регуляции могли привести к серьезным противоречиям16. Но главное состояло в том, что совершенно по-другому стало организовываться собственное, личное правовое пространство, позволяя отстаивать свои интересы, Человек был вынужден активно отстаивать свои интересы, регулировать те аксиологические отношения, которые составляют смысл его жизни.
«Базовая система ценностей, побуждавшая сынов Западной Европы создавать своей деятельностью известные нам институциональные порядки, состояла из трех важнейших аксиологических компонентов. Каждый из этих компонентов выполнял в рамках упомянутой ценностной системы соответствующую его аксиологической специфике функцию. Активная (в первую очередь практическая) деятельность, направленная на преобразование ок16 Например, Эдуард III предъявил свои законные права на французский престол как внук французского короля, но и Филипп де Валуа царствовал законно по уложениям «Салической правды», это привело к династическому кризису и конфликту между двумя теоретически законными претендентами. Результат — Столетняя война.
ружающей (в том числе социальной) действительности, становилась смыслом существования для человека; реализация личных интересов являлась для него целью; а жизненный рационализм — средством, которое необходимо было использовать в качестве механизма решения любых встречающихся перед человеком социально значимых проблем» (Podvoisky, 2005:80-81).
Геополитическая юридико-династическая картина западноевропейского пространства обусловлена сложными обстоятельствами становления государственности, борьбы с иноземными захватчиками, географическими и природными особенностями регионов, ментальности этносов при формировании самоидентичности, а также династическими браками. При этом одни регионы остались провинциями, а другие стали независимыми государствами.
После завершения Реконкисты западноевропейские притязания на чужое пространство приобрело другую направленность. Собственно изменилось и соотношение теллурократии и талассократии: конфликты перенеслись за океаны, когда различные страны начали ренессансный прорыв в чужое пространство и жесткое навязывание своей воли другим народам под различными основаниями. Англичане покупали новые земли за стеклянные бусы и дешевые побрякушки, формально совершая «справедливую» куплю новой территории. Испанцы и португальцы приобщали «неразумных» аборигенов к христианской вере, французы «осчастливливали» туземцев тем, что теперь они становились подданными их короля. А когда была устранена опасность, исходящая от берберийских пиратов, доминирование европейцев стало глобальным.
Западная цивилизация распространила свое влияние по всему миру, при этом сам термин «Запад» имеет уже не географическую, пространственную коннотацию, а предусматривает определенный цивилизационный смысл. «Сейчас термин «Запад» повсеместно используется для обозначения того, что раньше именовалось западным христианством. Таким образом, Запад является единственной цивилизацией, которая определяет себя при помощи направления компаса, а не по названию какого-либо народа, религии или географического региона» (Huntington, 2005:58).
IV. ЦИВИЛИЗАЦИЯ РУССКОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Русское Средневековье — это особый мир. Здесь отсутствовал классический феодализм, феодальная иерархия, подобная западноевропейской, тоже отсутствовала. Зато долгое время на Руси преобладала весьма специфическая государственно-правовая форма наследования — лествичное право, провоцировавшее междоусобицы17. «Постоянное передвижение князей со стола на стол и сопровождающие его споры роняли земский авторитет князя... Он приходил и уходил, был политической случайностью для области, блуждающей кометой» (ЫуисЬетокн, 1987:200).
Однако и после отмены лествичного права западная система пространственного позиционирования государственности прижиться вряд ли смогла бы.
На Руси развитие «классической» государственности тормозилось в силу ряда причин. Во-первых, всегда на Руси частная собственность была весьма условной, обладание ей было обусловлено, в первую очередь, волей правителя, отсюда и весьма специфические отношения в системе «власть-подчинение». Во-вторых, Русь располагалась в пространстве сложных природно-климатических условий, рискованного земледелия, суровой длительной зимы и жаркого лета. С одной стороны, это позволяло весьма скромно жить в условиях самообеспечения за счет внутренних ресурсов, с — другой, заставляло прибегать к пространственной автаркии. Контакты с соседями были скорее «настороженными» и фрагментарными, военных конфликтов было гораздо больше, нежели цивилизационного интеллектуального заимствования. В-третьих, восточнославянские племена, занимали территории, которые были ранее либо вообще неосвоенными, либо были заняты племенами, стоявшими на более низкой ступени развития. Германцы, западные и южные славяне приходили на территории, ранее уже занятые и колонизированные греко-римской античной цивилизацией. Этого «подарка судьбы» Русь не получила, а контакты с Византией и другими государствами со сформировавшейся государственностью и действующими правовыми институтами были опосредованными, носили сложный и противоречивый характер. В-четвертых, роль общины как универсальной социокультурной, организующей и фискальной единицы была настолько велика, что компенсировала деятельность многих несовершенных государственных институтов. Это создавало иллюзию отрешенности от власти и блокировало развитие государственности.
Сама природа российского государства всегда была отлична от западной, что нашло свое отражение и в языке. В русском языке слово «государство» вос17 Лествичное право — способ княжеского престолонаследия в Древней Руси. Согласно лествич-ному праву на всем пространстве Древнерусского государства правила одна династия Рюриковичей, старший из которых занимал великокняжеский престол в Киеве, а младшие княжили в других русских землях, в менее крупных городах, в менее богатых княжествах. Великому князю наследовал не его сын, а следующий по старшинству, и тогда все князья перемещались из одной земли (менее значимой) в другую (более значимую). Конкретный князь не считал себя «привязанным» к конкретной русской земле и особо не заботился о ней, ибо его заветной мечтой и целью был Киевский великокняжеский престол. Женщины не могли наследовать власть. Любечский съезд князей (1097 г.) ограничил перемещения князей в пределах владений их отцов, а с конца XII в., был окончательно установлен удельный порядок владения, при котором отцу наследовал сын.
ходит к «государю», термину частноправовому, собственнику рабов и вещей. Западные обозначения государства (английское state или французское l&etat) являются публично-правовыми понятиями, обозначают «состояние, упорядоченность». В английском языке слово «власть» (power) означает также и могущество. Русское слово «власть» восходит к глаголу «владеть». Западные государства уже в раннем Средневековье четко разделяют публичную власть государя и его частную собственность: «imperium и dominium». В русском языке понятие «правительство» семантически восходит к «правителю» как государю, единолично осуществляющую публичную власть. На Западе — "government" (в английском языке) или "gouvernement" (во французском), это только система административно-бюрократического управления.
На Руси отношение к собственности принципиально отличалось от западного — все принадлежало правителю, который мог пожаловать собственность своему слуге, а мог и забрать ее назад. Свобода отсутствовала в принципе, ибо даже высшие сановники были всего лишь слугами великого князя, а затем царя. Города были военно-административными центрами, экономическая и торговая составляющая была в них вторичной. Столь же вторичным феноменом было и право, ибо практически все полагались на авторитет правителя, административный ресурс и военную силу.
Русское государство — типичная теллурократия, поскольку оно развивалось «вширь», за счет освоения гигантских пространств, покорения различных племен и народов. При этом перемещались в пространстве наиболее свободолюбивые, предприимчивые люди, пассионарии. Часто это были беглые крестьяне, бунтари, преступники, не желавшие находиться в зависимости ни от господ, ни от государства в целом. Именно они составили основу казачества, которое осуществило удивительную ментальную метаморфозу, касающуюся пространственного позиционирования. Заселяя окраины Русского государс?
