Спросить
Войти
УДК 94(47).084.6
ТУЛЬСКИЕ КОНЦЕНТРАЦИОННЫЕ ЛАГЕРЯ ПРИНУДИТЕЛЬНЫХ РАБОТ В ПЕРИОД ВОЕННОГО
КОММУНИЗМА
С.Ф. Володин
На примере Тульских концентрационных лагерей исследуется опыт организации принудительного труда в период военного коммунизма. Делается вывод о том, что лагерная экономика этого времени отражала основные возможности и пороки проводимой экономической политики.
Как бы ни относиться к доктринальным истокам политики военного коммунизма, очевидно одно: эскалация гражданской войны существенно изменила отношение к самому человеку, к возможности его использования для нужд военной экономики. 15 апреля 1919 г. ВЦИК РСФСР принял постановление, в соответствии с которым при губернских советах образовывались лагеря принудительных работ. Еще через день 17 апреля ВЦИК принял инструктивный документ, определяющий собственно порядок их функционирования. Центральная идея декретов заключалась в том, что все заключенные должны были немедленно назначаться на оплачиваемые работы с расчетом на то, что содержание лагеря будет окупаться трудом заключенных. Законодатель исходил из того, что вознаграждение за труд каждого заключенного будет производиться по ставкам профессиональных союзов соответствующих местностей. А затем из заработка заключенного будет удерживаться стоимость его содержания, не превышающая трех четвертей заработной платы. Более того, заключенные, проявившие «особое трудолюбие», могли получить разрешение жить на частных квартирах и являться в лагерь для исполнения назначаемых работ [1, л.38-40].
В соответствии с решением советского руководства также и при Тульском губернском совете в июле-августе 1919 г. происходили работы по созданию концентрационного лагеря принудительных работ, под который было выделено 11 бараков военно-инженерной дистанции, находящихся за городской чертой. В начале сентября того же года лагерь начал фактическое функционирование, т.е. начал принимать заключенных. В частности за период с 28 сентября по 12 октября 1919 г. в лагерь поступило 194 человека. При этом большинство первоначального контингента лагеря составили заложники - 103 человека. Приговоренных по суду и заключенных в порядке административного заключения губчека насчитывалось по 31 человеку. Еще 29 человек определялись как военнопленные белогвардейцы [2, л. 1]. Постепенно контингент заключенных увеличивался, достигнув к концу декабря 1919 г. 415 человек.
С самого начала распределение рабочей силы в Тульском концентрационном лагере должно было подчиняться определенному порядку. Заявки со стороны советских учреждений на рабочую силу поступали в подотдел принудительных работ отдела управления Тулгубисполкома, который, при утверждении проекта наряда работ Губкомтрудом, отдавал распоряжение коменданту лагеря о направлении заключенных на определенный вид работ. Оперативное же распределение рабочей силы осуществлял «рабочий стол» собственно лагеря. Этот «рабочий стол» выдавал заключенным особые «рабочие карточки», в которых отмечались их рабочие дни. При отправлении на работы вне лагеря старшему конвоиру выдавался «контрольный лист», в котором отмечались такие характеристики, как место предстоящей работы, количество занятых лиц, время начала работы, отметка о выполнении назначенного наряда [2, л. 90].
В силу профессиональных характеристик первоначального контингента лагеря «буржуазные или интеллигентские элементы» его трудовое использование могло ограничиваться лишь неквалифицированными видами занятий. Заключенные работали, главным образом, на железнодорожных станциях по разгрузке и выгрузке различного рода грузов. Ежедневно их направляли на фабрику сельскохозяйственных машин и орудий, а также на шахты, находящиеся в 10 верстах от лагеря [2, л. 25]. Однако по мере увеличения числа заключенных их квалификация изменялась в лучшую сторону с точки зрения выполнения актуальных потребностей. Так, в марте 1920 г. в составе 404 заключенных помимо 204 чернорабочих были определены категории квалифицированных работников — это 5 кузнецов, 7 электротехников, 8 механиков, 10 сапожников, 42 слесаря. Также здесь были идентифицированы работники канцелярского труда: 6 бухгалтеров, 5 счетоводов, 27 конторщиков, 5 письмоводителей [3, л. 55]. А поскольку военно-коммунистическая экономика потребляла огромное количество такого труда, то и эти работники были востребованы в заявках со стороны советских учреждений.
Правовой статус занятий заключенных вне лагеря существенно различался. Основная масса заключенных привлекалась на «черные» работы в качестве неквалифицированных контингентов, организуемых в конвоируемые «партии». Прежде всего, для осуществления погрузочноразгрузочных работ на железнодорожных станциях. В свою очередь квалифицированные работники подразделялись на две категории. Первая из них использовалась по индивидуальным «контрольным книжкам», дающим право на ежедневную или особо оговоренную отметку в лагере. Вторая категория работники, откомандированные на внешние работы с разрешением проживания вне лагеря. При этом оплата за труд на внешних работах должна была производиться в кассу лагеря по направляемым заявителям счетам. Как уже говорилось выше, она определялась отраслевым тарифом.
Особым спросом пользовался женский труд. Так, по наряду подотдела с 24 сентября 1920 г. подлежало выслать 10 женщин для стирки белья красноармейцам 329 батальона при Тульской губернской ЧК. Через несколько недель командир подразделения уточнял, что лучше было бы высылать заключенных женского пола «из числа пожилых и по возможности не меняя постоянного состава» [4, л. 15]. И в этом была своя логика. Например, «командированная» А. В. Кузнецова не справилась со своими обязанностями в столовой служащих Губпродкома и «за несоответствие» определялась на занятость «на общих основаниях» [4, л. 42].
Действительно, «командирование», «контрольные книжки» являлись немаловажным поощрением для заключенных. Прежде всего, они получали «гражданский» продовольственный паек и определенный уровень свободного передвижения. Да и сами предприятия были заинтересованы в подобном режиме, в том числе из-за того, что это могло существенно увеличить рабочий день заключенного. Причем на выполнение заявок влияли несколько факторов. Один из них режимное ограничение для военнопленных, заложников. Их применение, как правило, ограничивалось подконвойными «черными» работами, хотя и были исключения. Конечно, к прямому исполнению принимались распоряжения вышестоящих органов. От них, как правило, поступали постоянные наряды на использование партий неквалифицированных работников. Например, 18 марта 1920 г. Тульский комитет по трудовой повинности «предлагал» отпустить в распоряжение Тульской железнодорожной станции 60 человек для погрузочных работ. В других случаях во внимание принималось «весомость» ходатайствующей стороны. Так, 8 марта 1920 г. была удовлетворена заявка хозяйственного отдела Губпродкома на очистку тротуара от снега и льда, но в такой просьбе было отказано родильному приюту № 3. Впрочем, влиятельному Губпродкому было отказано в отправке для устройства столовой 2 каменщиков, 4 печников, 5 плотников, 4 чернорабочих в силу дефицита такого рода рабочей силы [5, л. 49, 56, 99, 119].
За короткое время лагерь существенно увеличил контингенты заключенных, предназначенных для внешних работ, и соответственно объем оплаты за них. После образования 4 лагерей при подотделе принудительных работ отдела управления Тульского губернского исполкома проекты работ уже определялись для каждого лагеря отдельно. При этом обращает на себя внимание то обстоятельство, что на показатели выходов заключенных на внешние работы и соответственно на суммы оплаты их труда влиял особенный режим заключения каждого лагеря. Высокие показатели первого лагеря объяснялись, например, тем, что здесь содержались срочные заключенные, которых в первую очередь привлекали к внешним работам в качестве командированных. В третьем лагере содержались заключенные,
имеющие срока заключения менее 6 месяцев, в том числе рабочие местных военных заводов. Наоборот, военнопленные второго и четвертого лагерей не могли быть использованы в этом качестве, хотя в некоторых случаях и допускались исключения. Лишь с октября 1920 г. был определен достаточно устойчивый фронт внешних работ для заключенных четвертого лагеря.
Бухгалтерские записи внелагерной платной работы мало говорят о реальной эффективности этого рода принудительного труда. Вряд ли можно было ожидать от недоедающих, оторванных от свободы людей подлинного трудового энтузиазма, о котором грезил первый комендант Тульского концентрационного лагеря Ф. И. Бухман. В своих «Заметках из жизни Тульского концентрационного лагеря», опубликованных в местном «Коммунаре» 4 марта 1920 г. он рисовал картину воистину чудодейственного преображения заключенных в усердных работников. Правда, Бухман не сообщал о том, что на деле у заключенных из буржуазии и интеллигенции возникали «недоразумения и жалобы». И что этим жалобам противостоял «вспыльчивый характер» заместителя коменданта [6, л. 84]. К тому же стройные силлогизмы автора не выдерживали столкновения с действительностью. В лагерь поступили из Москвы 146 «карманных воров, громил мелких, сухаревских спекулянтов и других подонков, кочующих из одного места заключения в другое». Эти «типично-уголовные элементы» явно не спешили привыкать к физической работе. Как только представлялась любая возможность, они попросту бежали из места трудового перевоспитания [7, л. 46].
Судя по всему, трудовая отдача заключенных на внешних работах в большинстве случаев была не велика. В частности, целенаправленная проверка внешней занятости заключенных представителями подотдела принудительных работ и губкомтруда выявила ряд характерных фактов. Во-первых, предприятия и учреждения явно завышали свои потребности в рабочей силе, не обеспечивая ее реальной занятостью. Так, на одном из складов восемь присланных из лагеря рабочих проспали весь день, так и не получив конкретного задания. Во-вторых, как в случае с губземотделом, отсутствовала должная организация труда заключенных. Здесь даже не знали, сколько они наряжают заключенных: «знаем, что ходят на работу, вот и весь ответ губземотдела...». И вот отосланные из Советской мельницы «лишние» работники разделились на две части: одна половина ушла домой, вторая спала во дворе той же мельницы». В-третьих, отмечали проверяющие, заключенные приходили на работу очень поздно к 11 часам [8, л. 336].
Следует отметить, что в начале ноября в организации внешних работ была предпринята попытка серьезного изменения. Речь идет о такой ключевой форме занятости, как командирование. По состоянию на 1 сентября 1920 г. списочный состав по всем четырем тульским лагерям был 3969 человек. Наличный состав на это число равнялся 2233 человек. Количество
же командированных на постоянные работы составляло 659 человек, т.е. 16,6 % по отношению к первой цифре и 29,5 % ко второй [7, л. 632].
И вот теперь, 5 ноября 1920 г., коллегия отдела управления губисполкома постановила отменить все командировки заключенных для работ в учреждения и предприятия. Предполагалось, что заявки на рабочую силу из лагерей будут проходить через органы распределения рабочей силы в общем порядке. Это должно было обеспечить правильный учет и целесообразное использование рабочей силы и предотвращение возможности заполнения учреждений служащими из заключенных. В противном случае при снятии заключенных по каким-либо причинам со своих рабочих мест аппарат учреждений мог быть парализован. Одновременно предполагалось создавать из заключенных ударные группы для выполнения срочных заданий губкомтруда [7, л. 774, 775] .
Естественным следствием такого изменения стало увеличение контингента располагаемой рабочей силы и, как следствие, расширение состава партий заключенных, отправляемых на «черные» работы. Во второй половине ноября количество таковых доходило до 300 человек. Впрочем, требования жизни подправляли прямолинейную логику сухого документа. В докладе о деятельности тульских лагерей с 16 по 30 ноября 1920 г. об этом говорилось так: «Потом по распоряжению подотдела все специалисты-оружейники, патронники и железнодорожники стали высылаться на работы по контрольным книжкам. А вслед за этим и многие другие специалисты, канцеляристы и даже чернорабочие получили разрешение ходить на работы по контрольным книжкам на места, где они раньше состояли в командировке. Наряд на черные работы партиями, таким образом, с 300 человек был снижен до 250-230 человек, а в связи с освобождением по амнистии к концу года сократился до 200 человек [7, л. 845].
Общий наряд концентрационного лагеря, помимо внешних работ, включал в себя несколько видов занятости. Как стандартное пенитенциарное учреждение оно функционировало на основе ежедневного наряда дежурств дневальных, уборщиков и кухонных работников, исходя из повзводного расчета (3 дневальных, 1 уборщик, 1 кухонный работник). К этому кругу добавлялись бесплатные хозяйственные виды деятельности: ламповщики, кипятильщики, уборщики отхожих мест и другие. Но особое значение придавалось собственно платным работам внутри лагеря. Действительно, на платной работе вне тульских концентрационных лагерей была занята основная доля их контингентов. Например, в сентябре 1920 г. она составляла от 62 до 64 % [7, л. 554]. Вместе с тем, как хозяйственная единица командной экономики лагерь с самого начала стремился к автаркии и накоплению своего дефицитного ресурса рабочей силы. Ведь передача этого ресурса по внешним нарядам в пользование другим объективно сужала круг властных полномочий лагерного руководства, поэтому при любой возможности оно стремилось создавать и увеличивать свое собственное производство. Кроме того, занятость внутри лагеря снижала вероятность побегов и тем самым обеспечивала сохранность контингента.
Существовало два наряда на платные работы внутри лагеря. Первый из них это наряд специалистов: мастеровых, канцеляристов, работников склада и др. Другой наряд на черновые работы, постоянные и непостоянные. Причем все платные работы подлежали особому учету по индивидуальным контрольным книжкам, контрольным листам и специальной тетради контроля, данные по которым должны были соотноситься. В свою очередь размер оплаты за осуществленные виды работ определялся в среднем по трем ставкам дневного заработка. По состоянию на начало 1920 г. легкий труд оценивался в 43 руб. 20 коп., тяжелый в 52 руб. 56 коп., квалифицированный в 69 рублей [2, л. 125]. Правда, к этому следует добавить, что в экономике натурального обмена реализованная квалификация труда поощрялась различными натуральными благами, прямыми и косвенными.
Достаточно быстро в лагере стали организовываться мастерские. Первоначально в сентябре 1919 г. по разрешению отдела принудительных работ НКВД приступила к работе сапожная мастерская. В октябре-ноябре того же года к ней присоединились столярная, портновская мастерские, а также парикмахерская. И, как сообщалось, ежедневно в них наряжалось от 18 до 30 человек [2, л. 86]. В январе 1920 г. вышеназванный центральный орган также разрешил наладить в лагере работу плотничной, кузнечной, слесарной и швейной мастерских [9, л. 38]. Эти мастерские, находящиеся в бараке № 135, представляли собой несколько комнат и коридор, разделенных переборками из досок, не доходящих до потолков. Кроме того, нужды лагеря обслуживал гужевой обоз, а также намечалась организация огородного хозяйства. Как предполагалось, все эти подразделения должны были самоокупаться. Так, по смете на 1920 г. от эксплуатации огорода предполагалось получить полтора миллиона рублей. Доходы от лагерных мастерских должны были составить 430 тыс. рублей. Причем, как раз такую сумму в проекте сметы предполагалось истратить на закупку оборудования для мастерских [2, л. 125].
Уже в феврале 1920 г. руководство подотдела обратилось с просьбой в Главное управление общественных работ и повинностей о возможности натурального премирования рабочих мастерских. Речь шла о половине нормы крупы, мяса или рыбы для поощрения отличившихся работников, принимая во внимание их участие в исполнении заказов различных советских учреждений. Но так как продовольственный фонд лагеря был лимитирован, то одновременно предлагалось ввести «голодную» норму для тех, «поведение коих того будут требовать» [10, л. 91].
По мере реорганизации Тульского концентрационного лагеря и появления четырех отдельных лагерей внутрихозяйственная деятельность сосредоточивалась главным образом в первом лагере. Отметим, что в середине марта 1920 г. в Туле был открыт второй лагерь, в мае - третий. Во
втором лагере содержались военнопленные офицеры, в третьем следственные и военнопленные солдаты. К 1 июня 1920 численность заключенных по всем четырем тульским лагерям достигла 1500 человек. Наконец, в июне 1920 г. в связи с забастовкой и арестом до 2000 рабочих ТОЗа был образован 4-й лагерь, который вслед за быстрым освобождением рабочих стал принимать военнопленных поляков [7, л. 62, 168]. То есть состав заключенных первого лагеря и предопределял его хозяйственное значение. Здесь содержались срочные заключенные, и тем самым более или менее обеспечивалось постоянство квалифицированного контингента. Именно здесь располагались мастерские, обслуживающие нужды всех лагерей подотдела. Причем, в соответствии с приказом по подотделу от 9 октября 1920 г. всем комендантам лагерей предписывалось всех поступивших в лагеря специалистов на второй день по прибытии направлять в распоряжение заведующего мастерскими. И только после его определения полезности для внутрихозяйственных нужд конкретных специалистов работники, не пригодные для мастерских, могли быть отправлены для выполнения других, в том числе внешних, работ. Кроме того, заведующий мастерскими организовывал ремонтно-строительные работы во всех лагерях, что существенно увеличивало круг его полномочий [9, л. 141]. Помимо платной работы в мастерских весной-летом 1920 г. проводились работы по устройству шоссе на территории первого лагеря. Не предназначенные для использования бараки разбирались, а освобожденная от них площадь разрабатывалась для посадки овощных культур. В качестве посадочного материала, например, оказались использованными 100 пудов картофеля, конфискованных у мешочников. Также силами заключенных благоустраивалась территория лагерей: проложена мостовая, отрыты водостоки, подводилось электричество [7, л. 67, 168].
В течение 1920 г. количество мастерских и других хозяйственных единиц внутри лагеря возросло, также как и количество занятых в них работников. В сентябре 1920 г. в мастерских подотдела уже было занято 147 человек, отработавших в этот месяце 2522 рабочих дня. Росли и объемы выполненной работы. Так, занятые в сапожной мастерской 24 работника в августе и 28 в сентябре произвели починку почти тысячи пар износившейся и сшили 210 пар новой обуви. А пять человек из бондарной мастерской, открытой в сентябре того же года, отремонтировали 400 и смастерили десять новых бочек. Правда, не оправдались надежды подотдела относительно огородного хозяйства, занимавшего в сезоне 1920 г. около десяти десятин [7, л. 634].
В октябре 1920 г. было принято решение о том, чтобы всех мастеровых и специалистов из лагерей № 2 и № 4 , находящихся в распоряжении заведующего мастерскими, перевести в отдельный 132 барак первого лагеря [11, л. 7], хотя коменданты других лагерей и не проявляли особого энтузиазма в передаче своих специалистов в чужие руки. К примеру, комендант лагеря № 2 уведомлял коменданта лагеря № 1 о том, что сапожник Карл Литвинов не мог быть передан туда из-за склонности этого заключенного к побегу [12, л. 277]. Впрочем, подотдел рассматривал свои подотчетные лагери как единое хозяйство и твердо исходил из этого принципа.
Согласно инструкциям, значительное количество заключенных не могло быть использовано на внешних работах по своим специальностям. Для руководства подотдела данное обстоятельство выступало в качестве дополнительного аргумента для расширения собственного производства. В отчете подотдела за вторую половину августа 1920 г. об этом говорилось так: «Наиболее полное и всестороннее использование специалистов, например, по сельскому хозяйству, могло быть осуществлено с заведением и развитием различных отраслей сельского хозяйства: скотоводства, птицеводства, огородничества, садоводства, показательного хуторского хозяйства. Специалисты-ремесленники лучше всего могли быть использованы при устройстве соответствующих мастерских или расширении и надлежащем оборудовании уже существующих. [Это] прочнее заинтересовало бы заключенных, дав им возможность разумно и полно прилагать свои силы и знания, устраняя назначение на ту или иную случайную работу временного характера» [7, л. 391-392]. Нужны были инвентарь и инструменты. Однако возможности мастерских в отношении занятости заключенных, вследствие недостатка оборудования, были ограничены. В ноябре в мастерских подотдела работали 152 рабочих, лишь на 17 человек больше, чем в предыдущий месяц. В ноябре же мастеровые отработали 4524 рабочих дня и исполнили за это время 384 заказа на сумму 530 281 руб. 31 коп. [7, л. 929].
В том же отчете заведующий подотделом П. М. Киселев отмечал такую абсурдную черту новой экономики, как произвольный учет результатов трудовой деятельности. Дело в том, что в лагери поступили значительные контингенты белогвардейских и польских офицеров. Из-за режима содержания их приходилось назначать на работы внутри лагеря. Причем за эту работу бухгалтерия должна была засчитывать им поденную плату, отчисляя из нее 75 % в экономические суммы и 25 % оставляя на личные счета заключенных. Экономические суммы должны были выноситься в казначейство на депозит отдела, что выражалось в крупной сумме. Только в июле 1920 г. бухгалтерская запись означилась суммой в 853 228 рублей. Исходя из служебных или идеологических соображений, В. П. Киселев ходатайствовал перед Центром об отмене существовавшего порядка. Он ратовал за то, чтобы подотдел мог вносить на свой счет только за работы, произведенные заключенными вне лагерей, а также за заключенных, работающих в канцеляриях и мастерских [7, л. 394]. И действительно, начисляемые суммы по второму лагерю, начиная с сентября, значительно уменьшились. И хотя эти цифры достаточно условно отражают стоимость оплаченных работ внутри лагерей, все же они несут информацию об основных пропорциях этого вида наряда, подверженных существенному колебанию. Если, например, в августе 1920 г. доля оплаты за работы внутри лагеря резко увеличилась, то затем она также резко уменьшилась. В августе эта доля достигла 42,3 %. Однако уже во второй половине сентября на платных работах внутри лагерей было занято только 25 % заключенных, а вне лагерей 64,5 %. Соответственно в октябре - 20 % и 69 % соответственно. Во второй половине ноября - 19,7 и 58,7 %. Это объяснялось сезонным фактором, когда в течение лета внутри лагерей производились огородные, строительные и ремонтные работы. С другой стороны, в зимнее время существенно увеличивалась доля больных. Так, во второй половине ноября она составила 15,8 % [7, л. 554, 635, 841] .
Внимание к внутрихозяйственным делам особенно усилилось на рубеже 1920/1921 гг. К этому времени начинала широко распространяться практика натурального премирования заключенных, выполнивших то или иное производственное задание в рамках сверхурочного времени. Так, в марте 1921 г. работники механической мастерской были поощрены за следующие выполненные сверхурочно работы - установка прессов, разборка и перевозка трансмиссий, оковка оглоблей, ремонт и сборка пролетки, точка пил, исправление телефонов [7, л. 202-203]. Стандартное натуральное поощрение в таком случае составляло У фунт хлеба за дневной сверхурочный труд. Причем при отсутствии хлеба выдавался бурак или картофель. По ведомости на выписку хлеба и табаку за сверхурочные работы мастеровых за вторую половину марта размер поощрения варьировался от 1 Уг до 2 У фунта хлеба и от 9 до 27 золотников табаку в зависимости от количества сверхурочных работ [7, л. 235-237]. Однако поощрение могло выражаться и в других диапазонах. Например, от полутора до 30 золотников хлеба, как в случае исполнения в феврале-марте 1921 г. наряда на пошив гражданской обуви рабочими сапожной мастерской. Правда, более важный для лагеря труд имел уже почасовую цену - У фунта хлеба. Наблюдались случаи и аккордного натурального премирования. Так, военнопленному Дзюбиевичу за сложенный очаг в портновской мастерской намечалось выдать целых 5 фунтов хлеба [7, л. 141, 193].
Разумеется, экономика принудительного труда не могла быть эффективной по своей сути, о чем ярко писали сами основатели марксизма. Однако практики военного коммунизма искали и находили применение любому явлению, которое могло принести полезный ко времени результат. В этой связи организация принудительного труда как социально чуждых элементов была одним из инструментов, который нужно было использовать для решения проблем военной экономики. При этом чрезвычайные институты периода гражданской войны обретали собственную логику существования, сутью которой являлся бюрократический механизм распределения общественных ресурсов. И как раз лагерная экономика в самом концентрированном виде отражала его возможности и пороки. С одной
стороны, это по существу предельная возможность усмотрения и распорядительства в отношении располагаемой рабочей силы. С другой стороны, это огромные расходы на обеспечение лагерного режима и, главное, крайне низкая трудовая отдача со стороны работников-заключенных. Разумеется, на микроуровне степень отдачи такого труда зависела от усилий конкретных руководителей, стечения других обстоятельств. Тульский пример в этом отношении показателен тем, что здесь мы наглядно видим как особенное, так и общее в организации лагерной экономки — это одновременное стремление к экспансии и автаркии за счет расширения фронта внутренних работ, расточительное использование квалифицированной рабочей силы не по специальности, слабая мотивация заключенных к эффективной отдаче своего труда.
Список литературы
Володин Сергей Филиппович, канд. ист. наук, volodin93@yandex.ru, Россия, Тула,
Тульский государственный педагогический университет им. Л.Н. Толстого.
TULA CONCENTRATION CAMPS OF COMPULSORY LABOUR IN THE PERIOD OF WAR
COMMUNISM
S.F. Volodin
The article is devoted to the research of compulsory labor organization in the period of war communism by the example of Tula concentration camps. The author concludes that camp economy reflected the main potential and defects of the economic policy in this period.
Volodin Sergey Filippovich, candidate of historical science, docent, vo-lodin93@yandex.ru, Russia, Tula, Tula State University.
