Современная культура и идентичность ижоры и води: возрождение и конструирование

2006_ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА_Сер. 2, вып. 2

АРХЕОЛОГИЯ И ЭТНОГРАФИЯ

А.Ю. Чистяков

СОВРЕМЕННАЯ КУЛЬТУРА И ИДЕНТИЧНОСТЬ ИЖОРЫ И ВОДИ: ВОЗРОЖДЕНИЕ И КОНСТРУИРОВАНИЕ

Основой для оценки современного состояния малочисленных этнических общностей запада Ленинградской области води и ижоры стали полевые исследования автора, проводимые с 1999 г. на территории Кингисеппского района Ленинградской области. Ленинградский экспедиционный отряд, в состав которого входят студенты кафедры этнографии и антропологии исторического факультета СПбГУ, обследовал значительную часть поселений района. Работы проводились в Усть-Лужском округе (1999), Сойкинском (2000), Котельском (2001), Нежновском (2002), Куземкинском и Большелуцком (2003), Пустомержском и Опольевском (2004). Значимую методическую помощь в проведении исследований оказал старший научный сотрудник Музея антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН, специалист по этнографии Ленинградской области Н.В. Ушаков.

Кингисеппский район отличался и отличается до сих пор полиэтничным составом населения. Кроме русских и финнов-инкери, только здесь сохранились последние представители народа водь - потомки древнего населения Северо-Запада, давшего название одной из Новгородских пятин. Численность води - всего лишь несколько десятков человек. В деревнях в северной части района проживает также ижора.

В результате экспедиционных работ был собран материал, характеризующий этнокультурные процессы в районе, хозяйство, материальную и духовную культуру ижоры, води, финнов-инкери, русских. Полевые работы позволяют сделать и некоторые общие выводы об изменении этнического самосознания (идентичности) местного населения за последние годы.

Этнонимы водь и ижора упоминаются еще в русских летописях: водь впервые под 1069 г. (вожане участвовали в походе полоцкого князя Всеслава на Новгород); ижора (ижорцы, ижоряне) - под 1228 г. (ижора вместе с корелой и ладожанами нанесли поражение отряду финского племени емь, приплывшему на судах в Ладожское озеро). Кроме того, в средневековых источниках встречается этноним чудь. Первое упоминание о «чудце», проживавшей недалеко от Копорья, относится к 1240-1241 гг. Погостами «в Чюди» в XV в. называли Никольский Толдожский и Воздвиженский Опольский, занимавшие низменные и заболоченные участки к северо-западу от Ижорского плато (ныне -территория Кингисеппского района).

Новгородские писцовые книги 1500 г., наиболее ранний из дошедших до нас статистических источников, особо не фиксировали этническую принадлежность населе© А.Ю. Чистяков, 2006

ния. В тексте отмечены только прозвища жителей, некоторые из которых связаны с территорией распространения определенных групп: сойкины (жители Сойкинского п-ва), ковошане (жители р. Коваши, по-ижорски Хэваа), толжане (от р. Толдоги); другие же с известными в более поздний период этнонимами: чудины (чудь - устаревшее название води, используемое в документах вплоть до начала XX в.), вошки (от води). Прозвище ижеряне нельзя безусловно отнести ни к первой, ни ко второй группе: Ижорой называется географический объект - один из притоков Невы; это же название принадлежит современной этнической общности.

Позднее, во всяком случае начиная с ХУШ-Х1Х вв., значение этнонима ижора трансформировалось: так стали именовать этническую общность, включившую в себя несколько групп, каждая из которых говорила на своем диалекте: хэвасских ижор (ковошане писцовых книг), сойкинских (сойкинцы), нижнелужских и оредежских (двум по-ледним группам соответствий в писцовых книгах не зафиксировано). Сохранение диалектов стало проблемой при создании на рубеже 1920-30-х годов ижорской письменности и литературного языка, разработанного на основе сойкинского диалекта. У населения низовьев Луги был зафиксирован следующий негативный отзыв о начавшемся в 1932 г. Школьном обучении на «родном» языке: «На что нам родной язык, куда мы с ним поедем, у сойкиных пастухами служить, что ли, будем?»1

Реликтом локальных этнонимов представляется этноним ямы, зафиксированный в конце XVIII в. только в одном источнике - рукописи Ф.О. Туманского «Опыт повествования о деяниях, положении, состоянии и разделении Санкт-Петербургской губернии», хранящейся ныне в РНБ. В 1970 г. этнографическая часть этого труда стала доступной более широкой аудитории после издания ее эстонской исследовательницей Э. Ыпик с комментариями на эстонском языке.

Ф.О. Туманский обнаружил ямов в деревнях Орлы и Извоз, расположенных друг против друга на берегу Луги ниже г. Ямбурга (до XVIII в. - Ям), а также их окрестностях. Этноним ямы, который Ф.О. Туманский считал происходившим от летописного этнонима «емь», не был известен их соседям - русским и эстонцам, которые называли ямов и чудыо, и ижорой. Чудь (или, как еще ее называет Ф.О. Туманский, - «чудь здешняя», т.е. водь) отличала ямов от ижоры, именуя первых «ранда лазит» - жители берега, а вторых - «карьялазит» (это эндоэтноним ижоры).

О самоназвании ямов «Опыт повествования...» сообщает следующее: «Они (ямы. -А.Ч.) свой род скрывая, охотно соглашаются зваться ижерами. Но в том противоречит им их наречие, образ жизни, нравы, обычаи...», «скрывают они весьма прилежно свое название и происхождение свое и обыкновенно желают быть и называют себя ижоряна-ми; а названия чюдского не любят и от свойственности с ними отрекаются».2 При этом ямы представлялись Ф.О. Туманскому относительно многочисленной группой, превосходящей, например, проживающую по соседству чудь.

В данном случае возможно говорить о существовании двойственного, многоуровневого самосознания, когда в условиях постоянных контактов маргинальная группа (а именно таковой были ямы конца XVIII в.) сохраняет еще представление о своей особо-сти, но одновременно начинает причислять себя к соседней группе - к ижоре, которая была, по-видимому, в языковом и культурном отношении ближе к ямам, чем чудь (ямы «имеют много обычаев чудских, но больше того ижорских»). В свою очередь, предки ижоры, с которыми контактировали ямы, в прошлом именовались сойки нами, ковоша-нами и к концу XVIII в. уже прошли через этап смены идентичности.

Источники XIX в. не содержат никаких данных о ямах. Этот этноним не встречается ни у A.M. Шегрена, ни у П.И. Кеппена (у последнего и Орлы, и Извоз отмечены среди ижорских деревень).&1 Согласно современной научной классификации жители Орлов и Извоза относятся к нижнелужской ижоре. Как показали полевые исследования автора, посетившего обе деревни летом 2003 г., их жители не сохранили никаких представлений об этнониме ямы и относят себя к ижоре.

На протяжении XIX в. происходила постепенная ассимиляция ижоры с русскими. В этом отношении показателен пример, относящийся к пограничыо Гатчинского и Волосовского районов. П.И. Кеппен, основываясь на материалах ревизии 1848 г. и личных наблюдениях, отметил проживание ижор в окрестностях современного пос. Елиза-ветино (Гатчинский район) в деревнях Ижора (53 чел.), Смольково (29), Заполье (17), Шпаньково (16) (в трех последних вместе с финнами-савакот), в двух поселениях Ка-литинской волости Волосовского района Калитино и Раглицы (вероятно, имелись в виду Старые Раглицы). П.И. Кеппен не указал численность ижорского населения двух последних деревень, поскольку сведения о них были получены им от пастора Шпаньковс-кой кирки. Ижоры проживали и в северной части Волосовского района в деревнях Тег-лицы, Рукулицы, Лашковицы, Коростовицы, Радицы (в некоторых деревнях вместе с финнами).&1 Ни одна из переписей XX в. не зафиксировала ижору в этом регионе. Современные полевые исследования также не выявили каких-либо воспоминаний об ижор-ском населении. Более того, никто из местных жителей не смог предложить объяснение названию деревни Ижора. Скорее всего, часть ижоры была русифицирована (принадлежность к православию облегчала этот процесс), другая могла подвергнуться ассимиляции и со стороны близко родственных по языку ингерманландских финнов.

К концу XX в. ассимиляция финноязычного населения Ингерманландии зашла достаточно далеко. Причиной этого были как естественные процессы урбанизации, ведшие к усилению межэтнических контактов, так и принудительные миграции, репрессии. Ситуация характеризовалась исчезновением эндогамных браков (в 1930-е годы их заключалось менее половины от общего числа, последний же эндогамный брак, по данным на середину 1990-х годов, был совершен в 1961 г.).:& Проживание в полиэтничной русскоязычной среде привело к тому, что послевоенные поколения практически не знали языка предков. В начале 1990-х годов 70% финнов-ингерманландцев состояли в межэтнических браках. Лишь треть лиц в возрасте 40-55 лет считали финский родным языком, а среди молодежи (до 24 лет) таких было всего 4%.в Перепись 1989 г. зафиксировала проживание в Ленинградской области всего 276 ижор (из 400 по стране), водь же была признана полностью ассимилированной.

События, происходящие в последние годы в Кингисеппском районе, да и в других частях Ленинградской области, необходимо рассматривать в контексте общероссийских тенденций поиска региональной идентичности.

Постсоветский период стал временем интенсивного развития российского краеведения. Начиная с рубежа 1920-30-х годов официальное краеведение изучало хозяйственно-производственную специфику края, участие жителей региона в становлении Советской власти, в коллективизации и индустриализации, в Великой Отечественной войне. С середины 1980-х годов (и это четко прослеживается в публикациях местных газет) в обществе усилился интерес к не изученным событиям локальной истории, так называемым белым пятнам, в том числе к этническим особенностям населения тех или иных местностей. В настоящее время для области, района, города стало самим собой разумеющимся подчеркивать свою самобытность, свое отличие от соседнего образования соответствующего уровня. На проходившей в октябре 2003 г. в РНБ конференции «Проблемы создания региональных энциклопедий» председатель Союза краеведов России академик РАОН С.О. Шмидт в своем докладе «Региональные энциклопедии на рубеже столетий» метко подметил, что «сейчас каждый регион имеет необычное выражение лица. Раньше было все одинаково. И если Вы бывали в музее в провинции, то знали, насколько одинаковы там экспозиции».7

В современных условиях, когда культурные различия между группами нивелировались, остались в прошлом и не воспринимаются самим населением как значимые для современности, важной составной частью этнической или региональной идентичности являются распространенные представления об истории своей общности (региона) -историческая память. Полевые исследования на Сойкинском полуострове, где сейчас проживают большинство фиксируемых переписями и исследователями ижор, показали, что в 2000 г. только лица старшего поколения четко определяли себя как ижор и преимущественно владели ижорским языком. Молодежь, за редким исключением, говорила только по-русски. Многие из молодых людей, хотя и имели представление о своих прибалтийско-финских корнях, но не задумывались об этом факте родословной и не придавали ему никакого значения. В то же время было отмечено бытование представлений о Сойкинском полуострове как древней этнической территории ижор.

Любое самосознание, кроме простого представления об этнической принадлежности, имеет и символическую нагрузку. Некоторые элементы культуры кажутся носителям этого самосознания характерными для своей общности (это может соответствовать, а может и не соответствовать реальности). С другой стороны, представители соседних групп могут (но не обязательно должны) воспринимать эти элементы как эт-носпецифические, маркирующие своих соседей.

Историческая память как часть идентичности также приобретает символическое значение, включая в себя реальные или ирреальные представления о происхождении и историческом пути своей этнической общности, о неких, существовавших в прошлом особенностях языка и культуры, позволявших отличать ее от соседей. Историческая память современного населения объединяет переработанные в народном сознании факты из литературных источников или средств массовой информации; воспоминания о имевших место в прошлом событиях, передающиеся от поколения к поколению в устной традиции (например, легенды о возникновении поселений), топонимическое осмысление ландшафтных объектов и т.п.

У всех этнических общностей Ингерманландии (в том числе и у русских) важной частью представлений о прошлом являются многочисленные предания о шведской войне и времени шведского владычества. Именно с этим временем историческая память связывает начальный этап этногенеза ингерманландских финнов - их появление в регионе в результате миграции. Среди ингерманландских финнов прослеживается тенденция отождествлять своих предков с этим периодом истории. Иногда интервьюируемые противопоставляли шведов и русских как враждующие стороны (шведы при этом упоминались в положительном контексте).

Примером проявления исторической памяти является осмысление топонимов, происхождение которых связывают с событиями «шведской войны» и Петром I, превратившимся в основного персонажа исторических преданий. Так, по рассказам местных жителей в дер. Большое Руддилово во время войны со шведами якобы стояли орудия, а в соседней дер. Войносолово (топоним напоминает по звучанию слово «война») «стояли войска». Название дер. Вассакара связывают с женским именем Васса. Интервьюируемые рассказывали, что когда Петр I ехал мимо деревни, он увидел бабку, которая драла кору. Царь поинтересовался, как ее зовут. Та ответила: Васса. «А что делаешь?» — спросил Петр. «Кору деру» — был ответ. Известны и другие варианты истории. По одному из них - в деревне жила некая Васса, которая драла кору. Эту кору покупали шведы, приплывавшие на кораблях. По другому - у Вассы были работники, которых она корила (т.е. ругала). По третьему - Васса жила со своим мужем Карпом. Далее следует рассказ о Петре I, который интересуется их именами.

Этнокультурная ситуация в регионе изменяется со второй половины 1980-х годов. К этому времени многие представители молодого поколения, хотя и имели представление о своих прибалтийско-финских корнях, но не задумывались об этом факте родословной и не придавали ему никакого значения. На рубеже 1980-90-х годов на самом разном уровне все чаще обсуждалась необходимость возрождения малочисленных народов Ленинградской области. В лучшем положении оказались финны-инкери, насчитывавшие в 1989 г. на территории области около 12 тыс. человек. Уже в 1989 г. возникла их национальная организация «Ингерманландский Союз» («1пкепп Нк(:о»), при помощи Финляндии началось возрождение лютеранских приходов Церкви Ингрии. В 1998 г. в Санкт-Петербурге официально зарегистрирована городская национально-культурная автономия фипнов-иикери.

Ижора и водь были слишком малочисленными группами населения, чтобы полностью копировать тот же путь. Но за 1990-е годы на общественном уровне признано существование этих этнических общностей, их вклад в историю и культуру Ленинградской области и Санкт-Петербурга. Примером признания такого вклада может быть, в частности, факт включения в изданную в 2004 г. энциклопедию «Санкт-Петербург» статей, посвященных води и ижоре. Следующим этапом естественно становится вопрос о возможности сохранения и поддержания культурной самобытности води и ижоры.

Ведущая роль в создании нового информационного поля принадлежит краеведам, районной прессе (сейчас в Кингисеппском районе издаются газеты «Время» и «Восточный берег»), музеям, библиотекам. Роль прессы в данном случае особенно велика, поскольку реализуемые через сеть почтовых отделений газеты, доставляемые в библиотеки сельских округов, читаются большинством населения.

Все чаще на страницах районных газет появляются публикации, затрагивающие так или иначе историю ижоры и води. Стало обычным подчеркивать этнокультурные особенности описываемого поселения или этническое происхождение героя очерка. Например, в интервью с М.А. Федоровым, ветераном рыбного флота, 44 года проработавшего на Сойкинском полуострове (в 2003 г. ему было 74 года), среди информации о прошлом и настоящем промыслового рыболовства в крае приведены и следующие факты о биографии интервьюируемого:

«Отец и мать у меня коренные ижоры. Я соответственно тоже. Только по паспорту считаюсь русским. Раньше ведь, сами знаете, за то, что ты из ижор могли и наказать. В школе меня постоянно дразнили, что, дескать, плохо знаю русский язык, хотя дома со мной родители никогда по-ижорски не говорили. Но несмотря на это, язык я понимаю неплохо»*

Другим примером может быть статья о расположенной на левом берегу Луги дер. Кейкино. Уже ее название «Там, где бросал невод ижор Кейко» обращает читателя к ижорской истории. Статья затрагивает и проблему ассимиляции ижор, утрату ими этнического самосознания и участия в этом процессе властей:

«В семье, из которой происходит Алла Ивановна Семенова, были финны и ижоры, а по паспорту - все русские. Ее мама, когда в 1979 году была перепись, воскликнула:

- Ой вой! Всю жизнь была ижорка, и вдруг оказалась русской!

Она, видимо, до конца не понимала, что ижорское происхождение было выгодней скрывать в те времена. Так постепенно происходила ассимиляция местного населения, забывался язык»."

Когда мы говорим о возрождении культуры практически исчезнувших (ассимилированных) групп, возникают следующие вопросы: что нам известно об их культуре, чем эта культура отличалась от культуры их соседей и, наконец, какие именно элементы мы предполагаем возродить? Культура любого народа претерпевает изменения с течением времени, поэтому, решив возродить, например, традиционный костюм води или ижоры, необходимо понимать, что костюм XVIII столетия, известный из описаний, имел отличия от костюма конца XIX - начала XX в., о котором можно получить представление и непосредственно по музейным экспонатам.

В условиях, когда молодое поколение уже не знает языка, когда многие элементы культуры уже забыты или сохранились лишь в воспоминаниях старожилов, наиболее важным представляется формирование самосознания. Необходимо учитывать, что любое самосознание, кроме простого представления об этнической принадлежности, имеет и символическую нагрузку. Тс или иные элементы культуры представляются носителям этого самосознания характерными для своей общности. С другой стороны, и представители соседних групп могут (но не обязательно должны) воспринимать эти элементы как этноспецифические, маркирующие своих соседей.

В этом контексте можно рассмотреть еще одну газетную публикацию, посвященную празднику дер. Лужицы в 2003 г. Эта деревня является одним из тех поселений, где еще сохранились носители водского языка. Именно здесь трудами местного краеведа Татьяны Викторовны Ефимовой был создан Водский музей. С 2000 г. в Лужицах отмечается праздник деревни. За точку отсчета было взято первое упоминание деревни в Новгородских писцовых книгах 1500 г., а днем празднования определено 12 июля - Петров день, старый деревенский праздник. В статье сообщается о разработанных водском флаге и гербе: «Эту символику мы сделали сами, основываясь на рассказах вожап, этнографу, исследователю малых пародов Санкт-Петербургской губернии Федору Туманско-му в конце 18-го века».™

Своего рода культурным символом оказывается в рассматриваемой статье и обычай, приуроченный к Пасхе: «у водского народа было свое особое отношение к солнцу. Перед Пасхой рано утром выходили и смотрели, как на восходе оно играет лучами». Такой обычай в действительности был распространен не только у води. Он известен у различных этнических общностей Ингерманландии - ижоры, финнов-инкери, русских.

Строго говоря, символом становится и собственно праздник и даже дата основания деревни - ведь в Писцовой книге 1500 г. впервые упомянута большая часть сельских поселений Ингерманландии, однако в данном случае на дату обратили внимание и сделали ее значимой для деревни.

Таким образом, в процессе формировании нового этнического самосознания значение этномаркирующих приобретают самые разные культурные элементы, которые в прошлом могли и не быть таковыми объективно. Применительно к вышеописанной истории следует отметить важность самого праздника как общественного действия, имеющего функцию сплочения коллектива. Это действие формирует историческую память этнической или локальной группы, подчеркивая ее 500-летнюю историю, т.е. древность пребывания на данной территории.

Распространение представлений об этнокультурном развитии региона происходит и через сеть библиотек, связанных, в свою очередь, со школами. Не случайно, что в 1994 г. Кингисеппской центральной районной библиотекой был издан указатель литературы «Ижорская земля». Термин «Ижорская земля» имеет в этой книге не столько территориальный, сколько этнический аспект: сборник, как свидетельствует аннотация, стал «первой попыткой составителей обобщить имеющийся в районной библиотеке материал об ижорской народности». В указателе отмечены и научные издания по археологии, этнографии и газетные публикации.

Обследование деревень Куземкинского округа (2003) подтвердило большую роль сельской библиотеки в формировании идентичности. Директор библиотеки, расположенной в дер. Большое Куземкино, Валентина Александровна Пилли на протяжении ряда лет собирает воспоминания местных жителей об истории деревень, семей. Существенное место в этих текстах, написанных пожилыми людьми, отведено этнокультурной проблематике. В библиотеке размещена и экспозиция предметов традиционной ижорской культуры. Так, посетители могут видеть и наиболее репрезентативный экспонат - ижорский женский костюм. В результате в этом округе все жители осведомлены о проживании здесь в прошлом ижоры. Ижорским происхождением теперь принято гордиться, и интервьюируемые в беседах всегда подчеркивают свою этническую принадлежность (или этническую принадлежность своих предков). В настоящее время локальная история Куземкинского округа конструируется и интерпретируется именно как история ижоры.

Иная ситуация наблюдается в деревнях Нежновского округа. Сопоставление статистических материалов 1848 и 1920 гг., казалось бы, свидетельствует об ассимиляции за этот период основной массы ижорского населения округа (например, в материалах переписи 1920 г. деревни Копаницы, Холодные Ручьи, Ильмово, Урмизно, Большое, Среднее и Малое Райково оказываются полностью русскими). Реальная ситуация гораздо сложнее. В 2002 г. в ходе интервью возникали трудности с однозначным определением этнической принадлежности информанта и его предков. Например, жительница дер. Большое Райково (1921 г.р.) назвала родную деревню русской, отметив при этом, что «старые люди» знали ижорский язык, сохранявшийся в какой-то степени еще в 1970-е годы. Информацию о длительном бытовании ижорского языка подтвердила и другая жительница этой деревни - русская, приехавшая из Новгородской области в 1952 г. Информантка из дер. Павлово (1926 г.р., считает себя русской) рассказала, что отец и мать говорили дома не только по-русски, но и по-ижорски (особенно «если какие секреты» были), хотя «сами себя ижорами не называли», («по настоящему они не ижор-цы, а чухны» - так определила информантка этническую принадлежность предков) и в графе «национальность» в паспортах всегда указывали «русский»." Ижорский языкбыл распространен в названных поселениях и в начале XX в., но жители при этом считали себя русскими (современные информанты называли себя или своих родителей «русскими, говорящими по-ижорски»). Соответственно изучавшие ижору этнографы XX в., не проявляли интереса к Нежновскому округу и отправлялись на полевые работы па побережье Финского залива, где население сохраняло четкое самосознание.

Однако и сами жители не проявляют явного интереса к поиску своих этнических корней. В настоящее время, в отличие от Сойкинского (где с 1993 г. работает Ижорский музей), Усть-Лужского, Куземкинского округов, здесь не наблюдается оживления краеведческой работы. Отчасти это связано с более тяжелой экономической ситуацией в Нежновском округе и малочисленностью населения (в 2001 г. здесь из-за отсутствия

необходимого количества учащихся была закрыта даже начальная школа). Однако и сами жители не проявляют явного интереса к поиску своих прибалтийско-финских корней.

Более важной составляющей локальной исторической памяти является повсеместно распространенное в волости и не связанное с этничностью знание о том, что в дер. Нежново (в XVIII-XIX вв. - мыза Нежинская) родился выдающийся художник O.A. Кипренский (1782-1836), внебрачный сын помещика A.C. Дьяконова и крепостной крестьянки. В сельской библиотеке представлена подборка литературы, посвященной жизни и творчеству этого художника, а рядом с ее зданием установлена стела в память знаменитого земляка. Сама фамилия Кипренский трактуется как местная и связывается с растением «кипрей» - «иван-чай», выращивание которого в XIX столетии было широко распространено в этих краях, а особенно в ближайших окрестностях Копорья.1&2

Столь же своеобразной группой представляется население деревень Венекюля и Саркюля (Куземкинская волость), жители которых считают себя русскими и во время интервью всегда подчеркивали русское происхождение. Отчасти этническую принадлежность маркирует и топоним Венекюля, переводимый с финского и ижорского как «русская деревня». На формирование русской идентичности местных жителей повлияло школьное обучение на русском языке. Школа в Венекюле появилась еще в 1860-е годы (по воспоминаниям, значительно раньше, чем в других поселениях округи, причем она была основана, якобы, по инициативе самих местных жителей). В 1920-30-е годы население Венеюоли и Саркюли было двуязычным (владело русским и ижорским языками) или даже трехъязычным, так как в Эстонской Ингерманландии, к которой относилась эта территория, школьное обучение было переведено на эстонский язык. Русский и ижорский языки использовались в быту, хотя их функции можно было четко различать. Так, песни в Венекюле пели по-русски, а свадебные и похоронные причитания исполняли исключительно по-ижорски. Такая языковая ситуация не препятствовала жителям деревень быть носителями русского самосознания.

Противопоставление населения Венекюли и Саркюли своим прибалтийско-финским соседям подтверждает и случай, описанный в воспоминаниях Б.К. Емельянова (Иыги) «История деревни Венекюля» (рукопись из собрания Куземкинской библиотеки). В 1930-е годы в школе на вопрос учительницы о прошедшем лете дети отвечали, что работали пастухами «у чухонцев» или «в чухонщине», имея в виду эстонцев и Эстонию (в данном случае территории к западу от р. Нарва). Учительница долго объясняла детям, как правильно надо говорить и даже вынуждена была провести разъяснительные беседы с их родителями.

В последние годы интерес к прошлому деревень усилился и в местностях компактного проживания русского населения. Так, в дер. Ястребино (Волосовский район) возник дом-музей Бориса Вильде - местного уроженца, эмигранта, ставшего во Франции героем Сопротивления. Комплектующаяся сейчас экспозиция музея будет включать, наряду с экспонатами по истории семьи Вильде, и материалы по различным этапам истории региона. В дер. Коммунар (Кингисеппский район) местная жительница, ведущая фермерское хозяйство, планирует открыть в принадлежащем ей доме музей крестьянской культуры. Таким образом, процесс формирования этничности ижор и води в настоящий момент непосредственно зависит от деятельности местной интеллигенции - краеведов, библиотекарей, учителей. Именно представители этого рода деятельности могут дать первоначальный импульс к развитию самобытности малочисленных народов, конструированию их идентичности и культуры в новых условиях.

:l Kenneu П. Селения, обитаемые ижорами и Санкт-Петербургской губернии // Учен. .чан. Ими. Акад. паук но I и III отделениям. СПб., 1853. T. II. Bi.ni, 3. С. 418.

" Кирьяиеп А.И. Перспективы сохранения финнов Ипкери как этнической общности // Финно-угорские народы и Россия. Сб. материал»!) международных конференций 1992-1993 гг. Таллии, 1994. С. 52.

* Дятко О. От отца к сыну // Восточный берег. 2003, 16-22 июля. № 29. С. 7.

!1 Казакова Т. Там, где бросал невод ижор Кейко // Время. 2002, 31 июля. С. 4.

" Архив кафедры этпофафни и антропологии. Полевые материалы АЛО. Чистякова. 2002..Тетрадь полевых записей 1. Л. 10, 14 об., 18 об.

Статья поступила в редакцию 22 декабря 2005 г.