В Дагестане национальная и религиозная идентичности складывались параллельно

собрании омоновцы, в том числе и Бувади Дахиев, пообещали сложить оружие, если командира назначат со стороны. Оттуда его и назначили. Новый командир разбавил отряд своими людьми, отремонтировал свой кабинет. Развесил по стенам портреты Ахмада Кадырова. Есть у российской власти железный принцип, которым она пользуется на Кавказе уже 300 лет, - опираться только на бывших врагов. Оружие омоновцы не сложили.

«Что ж вы так?» - спросил я Бувади при встрече. При новом командире он так и остался начальником штаба. «Главное - сохранить отряд», - сухо ответил Бувади. Это была его личная ошибка. Компромисс, на который не следовало идти. Из-за этого Бувади погиб. Ненависть к бывшим боевикам, нагло и с одобрения центра захватившим всю власть в республике, распространилась и на него, ни дня не воевавшего против России. И он попал под перекрестный огонь этой ненависти. Компромиссы с совестью нигде до добра не доводят. В Москве можно потерять репутацию. А на Кавказе убьют.

«Московский комсомолец», М., 18 сентября 2006 г.

Леонид Ланда,

востоковед (Санкт-Петербург) Александр Иванов, журналист

В ДАГЕСТАНЕ НАЦИОНАЛЬНАЯ И РЕЛИГИОЗНАЯ ИДЕНТИЧНОСТИ СКЛАДЫВАЛИСЬ ПАРАЛЛЕЛЬНО

Республика Дагестан, бесспорно, претендует на статус наиболее исламизированного субъекта Российской Федерации (конечно, если не считать Чечню). К 2005 г. здесь действовали свыше 1500 мечетей, а каждый четвертый житель Горного (аваро-андо-цезского и даргинского) Дагестана совершал хадж в Мекку. В то же время республика известна невероятной этнической пестротой: здесь проживают представители более 30 национальностей, порой даже лингвистически относящихся к разным языковым семьям.

В условиях Кавказа представители каждой коренной этнической группы стараются подчеркнуть «особый путь» своего народа,

его славное историческое прошлое. Звучит это в большинстве случаев примерно так: «...а когда-то мы правили всем Кавказом и половиной России...».

Этническая и религиозная идентификация дагестанцев развивалась параллельно, а в некоторых случаях они были взаимосвязаны. С конца 80-х в Дагестане начинают возникать организации, выступающие в поддержку интересов (в том числе и территориальных) той или иной этнической группы: «Аух» - чеченцев-аккинцев и «Тенглик» - кумыков (1989), «Бирлик» - ногайцев (1989), «Лакское культурное общество» и «Кази-Кумух» - лакцев (1990), «Сад-вал» - лезгин (1990), «Цадеш» - даргинцев. Собственные влиятельные организации создают также табасаранцы, андийцы, ди-дойцы, агулы, каратинцы и т.д.

Помимо собственного национального движения практически каждая дагестанская этническая группа «обзавелась» своим муф-тиятом. В противовес уже существующему Духовному управлению мусульман Дагестана (ДУМД), деятельность которого контролировалась в основном аварцами, в республике появляются муфтияты даргинцев, лакцев, лезгин и т.д. При этом важно отметить, что в первой половине 1990-х годов ни в национальных движениях, ни в созданных по этническому принципу муфтиятах не было представителей радикального ислама.

До середины 90-х годов республику раздирали межнациональные конфликты, ислам воспринимался с этнической точки зрения - «наш или не наш?». При этом известными и популярными собственно исламские движения стали во второй половине 1990-х. Любопытно, что часть этих движений, в особенности наиболее радикальная, включала в себя, как правило, представителей либо одной национальности, либо нескольких родственных народностей. Так, к примеру, один из самых известных на Кавказе ваххабитов Багаутдин Кебедов всегда опирался на своих соплеменников-хваршин и на родственные им андо-цезские народы.

Во второй половине 90-х годов национальная напряженность в республике сменяется напряженностью религиозной: накаляются отношения между тарикатистами (приверженцами традиционной для Дагестана трактовки ислама) и фундаменталистами. У этой проблемы социальные корни: речь идет об имущественном разделении внутри традиционного дагестанского сельского общества 28

(джамаата) в постсоветские времена. К примеру, в одном горном селении есть две-три состоятельные семьи, а остальные вынуждены либо работать на них, либо влачить нищенское существование.

С началом первой российско-чеченской войны многие молодые безработные горцы ушли в Чечню на помощь «соседям-мусульманам». Именно там они переняли фундаменталистские идеи от полевых командиров из арабских стран. Многое в Чечне приятно удивило молодых дагестанцев, например, отсутствие кланов среди боевиков: здесь были важны не национальность и род, а «принадлежность к исламской умме». Важно также, что все, кто воевал в Чечне, возвращались в Дагестан с «неплохими деньгами», что притягивало молодежь.

В то же время пренебрежение «святыми местами», запрет на празднование мавлида (дня рождения Пророка Мухаммеда), другие идеи, проповедуемые фундаменталистами, вызвали весьма резкие протесты других жителей села, придерживающихся суфийской традиции. Власть же старалась не замечать назревающий внутри-исламский конфликт.

К 1997 г. дагестанское общество фактически разделилось на две части. В ряде андо-цезских и даргинских селений были отмечены беспорядки и столкновения между жителями. Даргинцы из Ка-дарского джамаата (селения Кадар, Чабанмахи, Карамахи), придерживающиеся ваххабитского направления в исламе, самостоятельно ввели на своей территории законы шариата, а всех противников изгнали или «заставили передумать».

Похожие ситуации возникали также во многих селениях, в которых проживали преимущественно народности андо-цезской группы, хваршины, багулалы, чамалалы, капучины и т. д.

Официальные встречи и диспуты между фундаменталистами и приверженцами суфизма ни к чему не привели. Ваххабиты называли тарикатистов язычниками за то, что суфии уделяют большое внимание могилам праведников и другим святым местам, тарика-тисты, в свою очередь, считали ваххабитов еретиками и отступниками от традиций предков.

Ситуация достигла максимального накала в августе-сентябре 1999 г., когда чеченские боевики во главе с Шамилем Басаевым и в союзе с дагестанскими фундаменталистами напали на Ботлихский, Цумадинский и Новолакский районы Дагестана. Власти после этой

беспрецедентной акции наконец обратили пристальное внимание на существование религиозного конфликта в республике. МВД провело ряд акций по разоружению ваххабитов в Буйнакском, Ки-зилюртовском и Хасавюртовском районах, а в конце 1999 г. в республике был введен Закон о запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности.

В начале XXI в. религиозный конфликт дополнился национальным. Аварцы, самая многочисленная и наиболее религиозная этническая группа, были против того, чтобы во главе республики стоял даргинец Магомед Али Магомедов, а мэром Махачкалы являлся даргинец Сайд Амиров. Некоторые сторонники аварского суфийского шейха Сайда Эфенди Черкейского и вовсе пытались переложить религиозную оппозицию «мюрид (последователь) та-риката - ваххабит» на оппозицию межэтническую, утверждая, что руководство республики «оказывает поддержку фундаменталистам». Лишь после того, как Магомеда Магомедова на посту президента республики сменил аварский политик Муху Алиев, а даргинцы и представители других этнических групп получили ряд ответственных постов в правительстве, ситуация в Дагестане постепенно начала приходить в норму. Духовное управление мусульман Дагестана не только сохранило, но и расширило сферу своего влияния на мусульман.

Сегодня можно говорить о постепенном переносе очагов нестабильности из Дагестана и Чечни в Ингушетию, Кабардино-Балкарию и Карачаево-Черкесию. Однако в Дагестане сохраняется определенная напряженность как в национальном, так и в религиозном отношении. Теперь ситуация зависит в основном от политики, которую будут вести кабинет Муху Алиева и ДУМД.

«Независимая газета», М., 4 октября 2006 г.