Спросить
Войти
Людмила СТАРКОВА
РОССИЙСКАЯ ЦЕНЗУРА - ПЕРВЫЕ ЗАДАЧИ И ПОИСК РЕШЕНИЙ
Проблемы взаимоотношений власти и общества, власти и личности, зависимость свободной мысли и просвещения от цензурного контроля всегда волновали современников. Результаты цензурных решений чаще всего невозможно спрогнозировать, действенность такой политики во многом определяется условиями, в которых она осуществляется.
СТАРКОВА Людмила
Константиновна
— к.и.н, доцент
Саратовского
государственного
университета
Споры о правомерности существования цензуры в современной России не прекращаются со времени принятия Закона о печати (июнь 1990 г.). В настоящее время все громче призывы к возрождению цензуры для средств массовой информации, к ужесточению «слишком либерального» закона о СМИ, к контролю новых источников информации. По данным статистики, 49% москвичей поддерживают идею введения цензуры на телеканалах, а по России эта цифра достигает 75—80%. Правда, о политической цензуре пока речь не идёт. В то же время, в современной России журналистам ежегодно предъявляют до трёх с половиной тысяч судебных исков, причём большинство из них выдвигается чинов-никами1.
Наше общество имеет немалый опыт существования в условиях цензуры. В связи с этим исследование некоторых особенностей развития цензуры в России в XVIII — начале XIX в. представляет большой научный интерес. Важно проследить причины возникновения этого явления в российских условиях, выяснить мотивы, побуждавшие власти к постоянному совершенствованию деятельности цензуры, расширению полномочий и усложнению её задач.
Цензура в России существует с XVIII в. К этому времени контроль за печатью был введён во многих европейских странах. В Англии, Пруссии, Дании жёсткие цензурные законы решительно отстаивали интересы монарха и знати (в английском парламенте уже в XVII в. произносились речи против предварительной цензуры). Развитие цензурных учреждений европейских стран подтверждает предположение о том, что наиболее жестокая цензура существует в обществах с множеством нерешённых политических и социальных проблем.
В условиях самодержавного российского государства распоряжения относительно цензуры исходили от монарха. При Елизавете Петровне власти впервые пытаются препятствовать распространению в печати сведений политического характера. В 1742 г. выходит распоряжение о том, что все уже изданные книги, касающиеся событий дворцовых переворотов, необходимо «объявить для переправления». «Переправление», скорее всего, ограничивалось проверкой и изъятием листов с «подозрительным содержанием». Несколько позже власть стремится с помощью цензуры предупреждать и ограничивать инакомыслие в религиозной и гражданской жизни. Для помощи в этом новом и важном деле привлекаются учёные и представители Синода, а с распространением вольных типографий — и управы благочиния. С возрастанием значения для российского общества печатного слова, власти пытаются контро-
лировать процесс распространения идей. Процесс «пересмотра книг» получает официальный статус.
Впервые о цензуре упоминается в указе Екатерины II на имя А.А. Прозоровского от 15 мая 1790 г. При Екатерине II высшей цензурной инстанцией продолжал оставаться Сенат. Цензурный штат первое время формировался следующим образом: духовные цензоры избирались Синодом, гражданских назначал Сенат, учёных рекомендовали Академия наук и Московский университет. Изначально к цензуре книг привлекаются люди образованные, богобоязненные, сведущие в науках. Разрешения выдаются по месту предъявления изданий.
Десятилетие существования частных типографий содействовало появлению большого количества читателей, российское образованное общество изменилось. С распространением просвещения всё более расширяется круг образованных людей — дворяне, чиновники, духовенство. По подсчётам исследователей, их общее количество составляло более 200 тыс., или около 1% населения Российской империи. Если при Петре I потенциальным читателям практически навязывали вновь напечатанные книги, и многие из них так и остались невостребованными, то со временем ситуация меняется: в последней четверти XVIII в. было издано более 7 тыс. книг, общий тираж составил около 7 млн экз., существовало более ста периодических изданий1. Печать всё больше влияла на процесс формирования общественного мнения. Это пугало и настораживало власти.
И хотя императрица была сторонницей просвещения, она сочла необходимым привлечь к надзору за книгоиздателями и книгопродавцами полицию. Хозяин вольной типографии мог печатать книги только после разрешения управы благочиния. Рядом с образованным и любознательным членом общества (издателем, автором и читателем) появляется значительная фигура представителя «силового ведомства». Вначале это был начальник управы благочиния, не всегда трезвый и не очень грамотный, поэтому в цензурной деятельности были возможны случайные промахи. Так, по недосмотру невнимательного полицейского
цензора, А.Н.Радищев смог напечатать «Путешествие из Петербурга в Москву». Интересно, что разрешивший печатать крамольную книгу пристав Рылеев повинился перед императрицей и легко получил прощение за свой проступок. Он небрежно просмотрел книгу и поставил отметку не там, где следовало, и автор позже смог добавить статью о цензуре.
Эта деятельность была знакома Радищеву очень хорошо, так как он некоторое время служил в таможне (именно там посматривали прибывшие из-за границы книги, журналы и газеты). Само существование цензурного ведомства автор подвергал сомнению, считая его вредным и излишним: «Если я писал против цензуры, то думал, что творю добро; думал, что она не нужна, и если не будет существовать, то обязан всяк сам ответствовать, на цензуру полагаться не будет»2,
— писал он, находясь в крепости.
После французской революции 1789 г. ужесточаются условия существования вольных типографий, они постепенно закрываются. В пограничных таможнях ужесточаются условия пропуска книг, там создаются цензурные управления, комплектуется штат цензоров. Цензура должна была «направлять» периодические издания и литературные сочинения и не допускать до читателя «опасные» иностранные издания. 16 сентября 1796 г. появляется суровый указ Екатерины II об ограничении свободы книгопечатания и ввоза иностранных книг, об учреждении цензур на границах и о закрытии частных типографий. Он действовал до принятия первого цензурного устава в 1804 г.
При Павле I остаются в силе все цензурные распоряжения предыдущего правления. Продолжается централизация цензурных учреждений: с июня 1797 г. окончательной и высшей цензурной инстанцией стал Совет при императоре. Павел самолично регулярно утверждал журналы Совета, нередко высказывал в резолюциях мнение как по поводу содержания изданий, так и действий цензоров и членов Совета. Сам Павел присутствовал в Совете всего лишь один раз — 1 декабря
щего императора определённых взглядов на цензурные проблемы. Совет охотно утверждал строгие «приговоры» цензоров на местах. Так, в 1800-1801 гг. была пропущена только одна книга, признанная вполне безобидной - «Тунгусское богослужение» из Китая. Для большинства рассмотренных Советом изданий действовало предписание императора: все признанные цензурой «недозволенными» книги сжигать или отправлять из портов обратно. Специально оговаривалось, чтобы книги сжигали тайно. Эти меры, кроме всего прочего, наносили огромный вред книжной торговле в стране.
Согласно записям в журналах Совета, запрещались, возвращались автору или уничтожались (сжигались) произведения разнообразной тематики: рукописи книг по вопросам равноправия женщин, книги и журналы, упоминающие о революции во Франции, содержащие сведения о новом революционном летоисчислении, какие-либо суждения о царственных особах. Не одобрялись сочинения, «потрясающие основы семьи и брака», «соблазнительные для юношества», а также книги, хулящие тогдашних союзников России. Запрещались книги, где говорилось о республиканском правлении, всеобщем равенстве и правах человека, осуждалось рабство. Во внимание принимались даже ноты и знаки препинания. Иногда цензоры старались заранее пресечь последующие попытки перевода книг неугодной тематики. Некоторые авторы научных трудов еще в процессе работы получали из полиции строгое указание «прекратить писание».
Какие тенденции можно отметить в направлении цензурной деятельности при Павле I? Цензура, в России, как и в других государствах той эпохи, выполняла важные общественные функции, служила инструментом формирования взглядов читателей и средством укрепления авторитета монархического правления. Цензоров вынуждали быть стражами общественной нравственности и защитниками престижа державы. В процессе деятельности постепенно совершенствовался цензурный аппарат, вырабатывались навыки работы. Цензоры действовали очень осторожно, опасаясь за последствия опрометчивых решений. Им было известно, что правительству предпочтительнее сжечь сотню хороших книг,
чем пропустить одну, содержащую малейший намёк на революционные взгляды. Конечной инстанцией для решения судьбы автора или владельца книги, издателя, а также тиража издания являлось мнение императора. Часто на полях списка, поданного в Совет цензорами, стояла грозная резолюция Павла, подобная записи от 7 марта 1799 г.: «Книги сжечь, а хозяев, отыскав, поступить с ними по законам, за выписку оных»1. Цензурные дела в Тайной экспедиции присутствовали наряду с такими политическими преступлениями, как государственная измена или выступление против крепостнических порядков.
После прибытия корабля из-за границы с книжным грузом, его (груз) очень обстоятельно исследовали. Книги находились в цензуре по полгода, иногда и годами, все книги там перелистывали и расшивали. Из-за одного слова, затрагивающего политику или религию, могли конфисковать всё сочинение, либо вырвать «ненужные» страницы. Донос цензора о том, что книгопродавец умышленно (!) выписывает запрещённые книги, мог привести к тяжелым последствиям - аресту, наказанию или ссылке.
Зарубежные издатели также могли поплатиться за неуважительные или насмешливые суждения о российском императоре и его политике. Например, в
При несовершенстве цензурной системы степень строгости наказания зависела от произвола отдельного цензора. Практика цензурной деятельности рас-
сматриваемого периода даёт основания предполагать, что урядник управы благочиния времён Радищева был менее опасен, чем злопамятный и компетентный цензурный чиновник, желающий быть отмеченным начальством. Именно так зарекомендовал себя цензор Ф.О. Туманский, когда сообщил о «проступке» пастора Зейдера из Ливонии, который после обнародования списка запрещённых книг, отослал властям такие издания из личной библиотеки. После доклада цензуры пастора доставили в Петербург, в тюрьму, и после наказания кнутом (!) сослали в Сибирь1. Иногда даже члены императорского Совета оказывались снисходительнее рядовых цензоров-практиков. После запроса петербургской цензуры о судьбе сочинений Вольтера, Совет ответил, что «так как до сего времени сочинения Вольтера ввозились в Россию в великом множестве и находятся во всех книжных магазинах и библиотеках, то следует поступать с ними как с сочинениями дозволенными». Совет безоговорочно запретил все сочинения Вольтера позже, только после внушения императора.
В целях усиления контроля продолжался процесс централизации цензурного ведомства. С апреля 1800 г. всё печаталось только после предварительного разрешения петербургской цензуры, которая имела теперь значительно больше прав, чем другие. В какой-то момент Павел I намеревался вообще закрыть все русские типографии (они подозревались в печатании запрещённых и противозаконных книг, нот и песен).
Иностранная периодика попадала к читателям только в изложении нескольких немецких газет, политические журналы не допускались цензурой. В целях охраны общественного спокойствия даже из газет, пользовавшихся относительным доверием правительства, постоянно удалялись целые разделы. По распоряжению президента Академии наук, все политические известия для «Ведомостей» следовало присылать из департамента иностранных дел, чтобы переложить на дипломатическое ведомство ответственность за содержание.
Информационная изоляция способствовала искажению представлений обра-
зованной части общества о политических событиях вне России, научных и культурных достижениях Запада. А это, в свою очередь, затрудняло правильную оценку российских реалий. Современница вспоминала, что в то время аресту цензуры подверглись даже книги, выписанные для императрицы Марии Фёдоровны, они были доставлены по назначению лишь после специального распоряжения императора.
Вскоре, после усиления цензурных мер, один из сторонников такой политики с удовлетворением заметил, что «голос нечестия и вольнодумства совершенно затих при гласе мудрой строгости Павла». За это время на треть уменьшился объём печатных изданий - 875 наименований за четыре года (в 1797 г. — 175, в 1798 г.
- 237, в 1799 г. — 254, в 1800 г. — 209, за весь 1801 г. вышло всего 34 книги и бро-шюры)2.
Исследование начального периода развития цензуры в России даёт возможность выделить ряд особенностей. С самого начала распоряжения по цензуре исходили только от имени престола и прочно связывались в обществе с властью и личностью монарха, что придавало определённый, часто негативный оттенок его образу. Со временем эта тенденция не изменилась, прежде всего, из-за настойчивого стремления правителей лично направлять процесс формирования и функционирования органов цензуры.
Цензоры руководствовались указами, связанными с конкретной обстановкой внутри страны и за её пределами. Побудительными мотивами появления новых распоряжений чаще всего являлись внешнеполитические события. Внутренние причины усиления контроля за печатью — появление значительного количества просвещённых людей, которых волновали судьбы Отечества. Они не могли высказать в печати свои взгляды на злободневные темы, почти невозможно было получить из-за границы интересующее издание. В период до появления цензурного устава действовали одновременно карательный и предварительный принципы цензурного рассмотрения и наказания, преследовались любые проявления вольномыслия. Вышесказанное вполне подтверждают воспоминания сов-
ременника: «Можно вообразить, какова была цензура! Нынешняя, шихматовс-кая, глупа, но тогдашняя была уродлива и сопровождалась жестокостью»1. Но излишнее цензурное усердие, по мнению современников, только расширило аудиторию читателей запрещённых изданий; цензурные запреты способствовали усилению читательского интереса.
К сказанному можно добавить, что когда при Александре I вольные типографии вновь открылись, императорский указ от 14 июня 1801 г. подтвердил прежнее распоряжение об обязательном обозначении на первых листах издания
даты и места разрешения к печати. Но уже в 1802 г. от цензуры были отстранены управы благочиния, пропуском книг к читателям стали ведать губернаторы, которые формировали штат цензоров из представителей «учёного сословия». Александр I «прекратил царство ужаса, уничтожил Тайную канцелярию,... отменил строгую и, разумеется, нелепую и бестолковую ценсуру. Россия отдохнула»,— вспоминал известный издатель и литератор Н.И. Греч2. Смягчение цензурных условий в начале нового царствования оценивалось современниками как одно из самых важных для России новшеств.
