Спросить
Войти
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
вопросы НАЦИОНАЛИЗМА 2018 № 1 (3 1)
Дмитрий Владимирович 1<Арндухов
д.ист.н., Новосибирский государственный технический университет, dvkarn@mail.ru
В ПОИСКАХ ЛЕГИТИМАЦИй
ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКИХ
ИДЕНТИЧНОСТЕй
«СВОЯ ИСТОрИЯ» МЕЖДУ НАуКОй И ИДЕОЛОГИЕЙ
Аннотация: Очерк-размышление посвящён оценке научных и идеологических аспектов проекта по изучению возникновения раннемодерных наций в Восточной Европе, складывания восточнославянских протонациональных общностей и их самосознания. Рассматриваются особенности методологического подхода и результаты исследований различными авторами проблематики формирования восточнославянских идентичностей XV-XVIII вв.
Abstract: The paper is an essay which assesses the scientific and ideological aspects of a research project intended to study the rise-up of early-modern nations in Eastern Europe, the emergence of East Slavic protonational communities as well as their ethnic and national self-consciousness. It explores the peculiar features of project&s epistemological approach and the research results obtained by various scholars who studied the formation of East Slavic identities in the XV-XVIII centuries.
Национализм и формирование наций в Европе до недавнего времени было принято связывать с трансформацией общественных и политических институтов Нового времени. Сторонники такого подхода называли «веком национализма» XIX столетие — связывая его расцвет с буржуазным общественным сознанием, сформировавшим запрос на национальное са-жо-сознание1 Применительно к более
_ 1 Нации и национализм / Б. Андерсон,
_ и др. М.: Праксис, 2002. С. 338-339.
ранним эпохам — от Средних веков до Просвещения — доминантными признавались иные формы самоидентификации общественно-политических общностей — династическая, сословная, конфессиональная, языковая и т.д.
Этот «классический» подход к интерпретации национализма в наши дни подвергается критике и пересмотру. Возраст наций был изрядно «увеличен» — их зарождение связывается не с буржуазной эпохой, а с эпохой Возрождения. Источниками, анализ которых привел к выдвижению таких
идей, послужили «национальные» мифологии, сформировавшие самосознание, носителями которого являлись не широкие слои общества, а узкие интеллектуальные элиты, в свою очередь оказывавшие влияние на политические и общественные представления2.
Как результат, сконструированные под влиянием ренессансных мифов представления о существовании «ран-немодерных» наций возникли задолго до оформления в качестве дееспособных политических организмов сообществ (национальных государств), к которым они применялись. Тем самым принципиально изменился взгляд на генезис национального самосознания — так как, согласно данному подходу, именно миф создал нацию3. Процесс этот был уделом интеллектуалов, как правило, тесно связанных со стремительно секуляризировавшейся средой священнослужителей различных христианских конфессий, в меньшей степени светских писателей-мифот-ворцев.
Тем самым миссия политической и культурной дифференциации европейских сообществ была возложена на авторов ученых трактатов, исторических хроник и полемических памфлетов эпохи Возрождения. Именно они в рамках политического заказа определяли границы наций и формировали их идентичности, нередко являвшиеся умозрительными конструкциями, игнорировавшими эмпирически осязаемые реалии, обосновывая принадлежность отдельных региональных общностей к одному политическому организму и противопоставляя другому. В Западной Европе таким путем были «порождены» французская, германская и британская нации, в Восточной Европе — по аналогичному
Princeton University Press, 2002. P. 156-157.
принципу — венгерская, польская и «литвинская».
В числе общностей, которым не удалось сформировать порожденную ренессансной мифологией единую «раннемодерную» нацию, с суверенной политической организацией, оказались восточные славяне, являвшиеся наследниками исторических традиций Древней Руси. Поэтому их принадлежность к тому или иному «надрегио-нальному» организму в рамках разных традиций определялась ситуативно, исходя из складывавшейся политической конъюнктуры.
Данный процесс в последние годы привлек внимание международного научного сообщества, о чем свидетельствует цикл научных конференций и опубликованных по их итогам сборников статей, объединенных в серию «Post-Древняя Русь»4. Организатором этих мероприятий выступил Германский исторический институт в Москве, титульным спонсором — Фонд имени Герды Хенкель, а исполнителями — авторитетные ученые из шести стран Центральной и Восточной Европы. В качестве руководителя коллектива авторов проявил себя российский медиевист А.В. Доронин.
Площадкой для проведения конференций и исследований, а также публикации их результатов стал проект «Восточные славяне в поисках новых надрегиональных идентично-стей (конец XV — середина XVIII в.) в контексте зарождения модерных наций в Европе». Масштабы замысла, охват проблематики, а также привлеченные для его реализации организационные и финансовые ресурсы
производят огромное впечатление. За последние годы были проведены три представительные конференции. Первая из них, состоявшаяся в Минске в ноябре 2015 года, посвящалась вопросам «дискурса восточнославянского (не)единства», вторая — прошедшая годом позже во Львове — проблематике «зарождения новых надрегио-нальных этнокультурных общностей руси», третья — организованная в сентябре 2018 года в Варшаве — роли этнического и конфессионального факторов в самоопределении «модерных наций» Восточной Европы.
заслуживает самой высокой оценки научная результативность проекта, которая тем не менее сочетается с рядом дискуссионных, а порой и провокационных тезисов и постулатов, выдвинутых его инициаторами. Постулатов, позволяющих задуматься о роли исторического знания в идеологическом дискурсе, формирующемся в контексте геополитических сдвигов в современной нам Восточной Европе. Постараемся проанализировать оба эти аспекта.
Научная команда проекта представлена яркими представителями научных школ главным образом постсоветских стран — учеными из России (М.В. Дмитриев, А.В. Сиренов, Е.Л. Конявская, П.С. Стефанович, Т.А. Опарина, С.В. Полехов и др.), Белоруссии (Г.Н. Саганович, О.И. Дзяр-нович, В.А. Воронин и др.), Украины (В.А. Ткачук, А.М. Бовгиря, В.И. Ульяновский) и Литвы (К. Гудмантас, Ю. Кяупене, Д. Баронас). В конференциях и публикациях проекта также приняли участие отдельные ученые из Польши и Германии.
В большинстве опубликованных работ проблематика формирования идентичности этнополитических и этноконфессиональных общностей Восточной Европы XVI-XVIII веков раскрывается «от источника» и «от автора». Исследователи реконструируют систему исторических, культурных и конфессиональных доминант в представлениях определенной эпохи или ряда эпох, либо сложившихся в конкретной региональной среде. Чаще других в центре внимания оказываются вопросы множественности культурных ориентаций, говорится о «разделённости» сознания восточнославянских элит, испытываемых ими влияниях в контексте формирования мифологических конструктов, легитимизирующих те или иные над-региональные идентичности. Данные конструкты определяются как «исторические нарративы», за которыми закрепляется функция «поиска своей истории». Тем самым каждая из исследуемых традиций приобретает для их исследователей самодостаточное культурное значение, рассматривается как феномен общественной мысли вне зависимости от степени его известности или распространенности.
Среди «влияний», сформировавших раннемодерные идентичности, подчеркивается исключительная важность двух, исходящих из главных восточноевропейских политических центров Раннего Нового времени — Речи По-сполитой и Московского государства. Именно с ними связываются трансформации культурно-исторического сознания восточнославянских общностей региона, для которого особое значение имело «наследие Древней Руси», тесно связанное с общерусской православной традицией.
Говоря о вкладе отдельных авторов в разработку проблематики проекта, важно обратить внимание на используемые ими характеристики для определения культурно-исторической идентичности различных этнополити-ческих общностей Восточной Европы. В большинстве случаев они зависят от характера и происхождения привлекаемых для исследования источников. В частности, в источниках «московского» происхождения делается акцент на династической идентификации восточнославянских подданных московских
государей, что позволяет говорить о Древней Руси как о предыстории «московской» и «российской» этнополи-тических общностей (А.В. Сиренов)5. В свою очередь источники литовского происхождения дают их исследователям основание для характеристики «литовской» Руси как этноконфесси-онального или социально-географического региона Великого княжества Литовского (О.И. Дзярнович)6 и одной из составляющих «модерной литвинской нации» (В.А. Воронин)7. Представление о политической дифференциации восточного славянства нашло отражение также и в источниках южнорусского (староукраинского) происхождения, в которых «чужой» московской Руси противопоставлена «своя» — литовская и «речьпосполитская» Русь (В.И. Ульяновский)8.
В отличие от политических факторов, факторы конфессиональные, согласно выводам участников проекта, не разъединяли, а сближали восточных славян — служили сохранению их общей идентичности, что нашло отражение не только в памятниках московского, литовско-белорусского и староукраинского происхождения, но также в польских и европейских источниках (М.В. Дмитриев)9. Таким образом, именно православная идентичность способствовала консервации идентичности общерусской вопреки нараставшим тенденциям её регионализации и политической дифференциации. Во многом благодаря этой консервации определение «русский» в восточноевропейском пространстве играло роль культурного маркера православной
среды, тем самым способствуя консолидации восточных славян, вопреки тенденциям к их разделению, вызванным политическими факторами.
Общий вывод, к которому различными путями приходит большая часть привлеченных к участию в проекте исследователей, сводится к констатации факта инородности тех «русской» и «московской» традиций, который были призваны указать на преобладание идеи самобытности восточнославянских региональных сообществ над идеей их надрегионального единства (общности). Подтверждается данный тезис различными источниками — летописными памятниками, полемическими трактатами, дипломатическими донесениями, свидетельствами государственных чиновников, аристократов и духовенства. В то же время русско-московской инородности противопоставляется близость русской традиции к «речьпосполитской» и «литвинской» идеям, представлявшимся русским элитам, по выражению одного из исследователей, более привлекательной альтернативой по сравнению с управляемой «зимним монархом» Московией10.
Именно в этой констатации, с нашей точки зрения, и состояла главная цель реализации всего проекта Германского исторического института, а также его польских, украинских и белорусских партнеров. Причем цель эта далеко не случайна, так как ученая мысль, результаты исторических изысканий на протяжении многих веков играли далеко не последнюю роль в бескомпромиссной борьбе различных политических объединений за влияние на русских землях — в ходе которой условный «Запад» и условный «Восток» большой христианской Европы стремились перетянуть восточнославянские элиты на свою сторону, используя как политические, так и культурные инструменты и приемы. Позволим себе
краткий экскурс в историю этого противоборства.
Еще в далеком XVI веке применявшейся к польско-литовским восточным славянам формуле «Gens Ruthenus natione Polonus» была противопоставлена концепция Третьего Рима, представлявшая московское православие центром духовной жизни восточных славян, а московскую государственность — центром их политической консолидации, альтернативных Кракову и Вильне. В XVII веке, после неудачной попытки вестернизации православного востока на принципах Брестской унии и «речьпосполитизации» Московии в период Смуты — эта борьба приобрела еще более ожесточенный характер. В это время на российскую инициативу с Переяславской унией 1654 г. Речь Посполитая в 1658 г. попыталась дать ответ унией в Гадяче. При этом именно неудача гадячского формата во многом предопределила последующий кризис всего проекта «республики двух народов», так и не решившейся принять в свой состав «Gens Ruthenus» на равноправных началах, и тем самым — не на словах, а на деле — признать Русь «нашей».
Также и после разделов старой Речи Посполитой многие выдающиеся польские интеллектуалы продолжали задумываться о путях «возвращения Руси». Мечтали об этом И. Лелевель и ф. Духинский, О. Халецкий и Ю. Ме-рошевский, не стеснявшиеся в подборе эпитетов для очернения варварской азиатской Московии и превознесения добродетелей цивилизованного «рая народов», каковым представлялась им польско-литовская держава, основанная Ягеллонами. Представляется, что инициатива проекта «Post-Древняя Русь» также во многом вписывается в формат вышеупомянутой традиции, является ее современным научным воплощением.
Ни в коем случае не умаляя научной ценности и масштаба работы, проделанной учеными, привлеченными к
реализации проекта, тем не менее приходится констатировать его очевидную конъюнктурную идеологическую направленность, которая, судя по всему, сформировалась a priori задолго до получения результатов исследований. Его замысел не случайно возник и получил поддержку в период резкого обострения политических отношений между современными восточнославянскими странами, спровоцированного украинским кризисом 2014 г. Это обострение актуализировало помимо прочего проблематику дискурса единства и не-единства исторических наследников старой Руси, в связи с чем весьма востребованными оказались объективно имевшие место на стадии формирования модерных наций подтверждаемые источниками «антимосковские» настроения части восточнославянских элит, увязывавшиеся со стремлением приобщиться к западной цивилизации на основе «литвинской» и / или «речь-посполитской» надрегиональных идентичностей в противовес идентичности общерусской, в большей степени отождествлявшейся с Москвой.
А.В. Доронин, обосновывая оправданность продвигаемого подхода к трактовке восточнославянских иден-тичностей, призывает руководствоваться теорией Б. Андерсена о нации как «воображаемом сообществе», обратив внимание на её неверифициро-ванность на историческом материале Восточной Европы11. Согласно заявленному подходу, «модерная нация» изначально обладает чертами «автохтонной этнокультурной общности» и тем самым лишена влияния «присвоенных» ей в дальнейшем клише и стереотипов (таких как представление об общерусском единстве). Раннемодерный этап мифологизации представлений об идентичности абсолютизируется как некий первоисточник знаний и основа исторической памяти нации. Тем самым процесс поиска в восточносла11 Там же. С. 22.
вянской среде «новых» этнокультурных идентичностей определяется в качестве более продуктивной формы складывания национального самосознания, тогда как все иные трактуются лишь в качестве вариаций идеологического диктата. Этим и оправдывается право отдельных восточнославянских сообществ на «свою историю», противопоставляющуюся «общей» истории, якобы навязываемой извне.
Избранная для достижения целей проекта методология, позволяющая доказать право каждого сообщества на «свою историю», таким образом даёт возможность признать «навязанными» любые иные трактовки прошлого, не отвечающие заданным её создателям критериям, тем самым сохранив в ней лишь те фрагменты и свидетельства источников, которые отвечают нуждам востребованного «здесь и сейчас» дискурса не-единства.
При этом в методологическом поле остаются без ответа некоторые принципиальные вопросы. Например: кем и как осуществляется выбор и определяются границы сообществ, имеющих право на «свою историю» и такого
права лишенных? Почему дискурс «общей истории» не может органично сочетаться с дискурсом «своей истории» и непременно должен с ним конфликтовать? Почему принижается степень влияния одних факторов внешнего воздействия на формирование восточнославянских исторических наррати-вов (например, польской традиции) и избыточно демонизируется влияние других (например, традиции «московской» или «российской»)?
завершая очерк, хотелось бы подчеркнуть: сказанное выше не является подборкой сугубо научных тезисов или постулатов, а лишь общими размышлениями о природе научного знания в наши дни, приглашением к дискуссии на эту тему. Вместе с тем публикации серии «Post-Древняя Русь» вне всякого сомнения заслуживают внимательного прочтения и критической рефлексии, дающей возможность бороться за отделение подлинно научного исторического знания от «истории», формируемой в интересах достижения политических целей и продвижения злободневных идеологических постулатов.
