Спросить
Войти
ФОРМИРОВАНИЕ ЕВРАЗИЙСКОЙ СОЦИАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ В ПРОЦЕССЕ ВХОЖДЕНИЯ БАШКОРТОСТАНА В СОСТАВ РОССИИ
В последние годы интерес научной общественности к теории и практике евразийства растет. Говорят о сути евразийства как явления, причинах его возрождения, наметившихся направлениях в теории о нем и т.д. Представляется, что прояснению вопросов, связанных с этим явлением, помогло бы изучение «технологии» его возникновения. Рассмотрение явления в генезисе позволяет обнаружить: под воздействием каких обстоятельств оно возникает, какие этапы проходит в своем становлении, как модифицируют его внутренние и внешние факторы, каковы основные тенденции развития. Нами в данном случае предпринимается попытка проанализировать формирование евразийской социальной реальности в процессе вхождения Башкортостана в состав Российского государства и интеграции в российские общественные отношения. Сама формулировка названия статьи говорит о том, что под «евразийством» мы подразумеваем социальную реальность. На это следует обратить внимание, т.к. данное понятие используется и в других значениях: как суб-континентальная характеристика, идейно-политическое движение, концептуальный подход к рассмотрению социокультурных явлений и т.п. В том, что такая реальность существует и к ее формированию самое непосредственное отношение имеет процесс вхождения Башкортостана в состав России, нет сомнения. Здесь следует также уточнить значение понятий «вхождение» Башкортостана в состав России и их «взаимодействие». Это объясняется тем, что в некоторых источниках процесс вхождения народов в состав России и формирование на этой основе нового сообщества раскрываются такими понятиями, которые, на наш взгляд, не совсем корректно отражают суть произошедшего.
Так, общая логика и итоговый результат процесса включения народов в состав России видится историком В.В. Трепавловым следующим
образом: «Каждый регион при своем пребывании в составе России проходил через несколько этапов: собственно присоединение (иногда в виде завоевания), т.е. установление российского подданства; постепенная инкорпорация в структуру государства; наконец, ассимиляция, которая со временем все более активизировалась и порой трактовалась как конечная цель и результат инкорпорации. Этим процессам соответствовали некоторые объективные тенденции. Во-первых, медленная, но неуклонная унификация юридического статуса территорий, установление единого стандарта подданства и управления; во-вторых, русификация, которая отнюдь не должна трактоваться как проявление зловещего умысла удушить этническую самобытность народов. Русификация вызывалась прежде всего объективным обстоятельством — численным и культурным (господствующая религия, язык общения) доминированием русских в России. Обе тенденции то ослабевали, то усиливались, но в разных формах постоянно присутствовали в российской истории» [I, с. 271].
Думается, что позиция автора не безупречна: судьба вошедших в состав России народов априори представляется предрешенной. Самим актом присоединения к России они обрекают себя на ассимиляцию, унификацию, русификацию. Такая участь сегодня не может ни вызывать у представителей «присоединенных» народов разочарование в действиях своих предков, связавших судьбу с Россией, видя в ней покорителя и поглотителя малых народов, а у русских националистов — уверенность в своих великодержавных домогательствах, посчитав их научно обоснованными. «На протяжении рассматриваемого периода народы (этносы), — далее пишет В.В. Трепавлов, — однозначно выступали в качестве не субъектов, а объектов государственной политики» [1, с. 272]. Представляется, что субъектность присоединенных на-
Ирназаров Рашит Исмагилович, доктор социологических наук, профессор Башкирского государственного университета
©Ирназаров Р..И., 2009
родов никак нельзя игнорировать. Даже в случае их, казалось бы, полного бездействия, покорности, подчиненности они продолжают оставаться субъектами, сказываясь даже своим бездействием в формировании соответствующей политики и в целом действий другой стороны.
Башкортостан в состав России был именно «вхожден», т.е. включился в ее состав добровольно, на основе свободного волеизъявления. В слове «присоединение» добровольность, свобода волеизъявления не обнаруживают себя. В недавнем прошлом, чтобы подчеркнуть непринужденный характер включения Башкортостана в состав Русского государства, говорили «добровольное присоединение». Сегодня, думается, этот акт обозначается более адекватным самому процессу словом «вхождение». «Присоединить» можно и не считаясь с мнением присоединяемого, а «входить» предполагает приложение усилий и входящего и того, кто позволяет входить, т.е. взаимодействие. «Взаимодействие» означает действовать совместно, оказывать влияние друг на друга, испытывая при этом изменения [2, с. 74]. Итак, вхождение Башкортостана в состав России представляет собой событие, состоящее из взаимодействия названных сторон, и поскольку это взаимодействие не ограничивается однократным актом — моментом заключения соглашения, а продолжается длительное время и при этом достигаются какие-то результаты, оно есть процесс.
Вхождение Башкортостана в состав России представляет собой такой процесс, где субъектами взаимодействия выступают не отдельные индивиды, даже группы, а целые общества, причем разных типов организации. В конце XVI в. Россия представляла собой общество, экономику которого составляло сельское хозяйство, состоящее из земледелия и скотоводства, основанное на крепостном труде. Сравнительно была развита промышленность, представленная в виде ремесел. В XVII в. начинают появляться крупные предприятия, начинает складываться всероссийский рынок. Устанавливается крепостное право, разделив население на два основных класса — помещиков и крепостных крестьян. Церковь находится в зависимости государства. Происходит централизация государства, утверждается абсолютизм. Государство выступает главным организующим началом общественной жизни.
Башкортостан представлял собой общество, экономическую основу которого составляло ско-
товодство, причем пастбищное, осуществляемое на семейном труде. Общественные отношения складывались главным образом на основе кровнородственных связей. Собственность была общая, т.е. общинная. Господствующей религией являлся ислам. Организующим началом общественной жизни выступали религиозные установки, народные традиции и институты самоуправления.
Представленность субъектов взаимодействия на социетальном уровне придает этому взаимодействию особое выражение. Общество ведь не столько сами люди, а их отношения и все то, что обеспечивает формирование и реализацию этих отношений. Как отмечает П.А. Сорокин, общество есть единство таких составляющих, как личность в качестве субъекта взаимодействия; общество как совокупность взаимодействующих индивидов с его социокультурными отношениями и процессами и культура как совокупность значений, ценностей и норм, которыми владеют взаимодействующие лица, и совокупность носителей, которые объективируют, социализируют и раскрывают эти значения [3, с. 218].
Из сказанного следует, что взаимодействие Башкортостана и России как двух субъектов на социетальном уровне означает взаимодействие разнотипных общественных систем, различающихся особенностями организации общественной жизни. При этом люди предстают не столько как физические лица, а сколько как носители определенных социальных качеств, культуры. А последние хотя генетически не присущи человеку, но по силе воздействия на его действия, образ жизни не уступают генетическим, даже превосходят. Включенность общества во взаимодействие находит отражение в «действиях» его социальных институтов как инструментов сохранения и утверждения его самобытности. «С достоинством» будет «вести себя» и культура. Известный русский мыслитель А.А. Богданов писал: «Культурные принципы отличаются величайшим жизненным консерватизмом; они — то, что всего консервативнее в социальной жизни. Иначе и быть не может: культурный принцип есть закрепление наиболее устойчивых, наиболее повторяющихся соотношений, притом порожденных социально-хозяйственной необходимостью. Им люди и коллективы подчиняются автоматически, не рассуждая и не выбирая» [4, с. 28—29].
Вхождение Башкортостана в состав России не ограничивается взаимодействием названных
субъектов. Они представляют в этом процессе Восток и Запад, Азию и Европу. И изучение эволюции их взаимодействия с момента заключения договоренностей до полной интеграции позволит предметно представить технологию возникновения евразийской социальной реальности.
В начальном этапе вхождения Башкортостана в Россию (сер. XVI — сер. XVII вв.) взаимодействие скорее носило симбиозный характер — стороны ограничивались соблюдением своих обязательств, вмешательства во внутренние дела не допускали, каждая жила и развивалась по своим привычным законам социальной организации, руководствуясь соответствующими идеями, взглядами, ценностями.
Ситуация начинает меняться с конца XVII в. Период с конца XVII в. до сер. XIX в. можно считать переходным — именно в этот период происходят трансформационные процессы как в российском обществе, так и в башкирском.
Xронология взаимодействия отличается драматичностью. Вооруженные конфликты между сторонами были в 1572, 1581, 1616, 1645 гг. Но особенно крупными считаются восстания башкир XVII—XVIII вв.: 1662—1664; 1681—1684; 1704— 1711; 1735—1740; 1755—1756; 1773—1775 гг.
Возникает вопрос: почему произошла резкая смена в характере взаимодействия сторон, почему последнее происходит именно в виде вооруженного противостояния. Ответ можно найти, ознакомившись с причинами конфликтов. Причиной первого крупного восстания башкир (1662—1664 гг.) являлись захват башкирских земель и произвол представителей российской власти. Восстание завершилось тем, что официально было подтверждено вотчинное право башкир на землю и правительство обещало покончить со злоупотреблениями сборщиков ясака. Восстание 1681—1684 гг. было вызвано указом царя о насильственной христианизации башкир и других народов Поволжья. Оно закончилось тем, что правительство осудило захват башкирских земель, подтвердило вотчинные права башкир и отказалось от курса христианизации. Восстание 1704— 1711 гг. началось как ответная реакция на усиление гнета со стороны правительства, установление неправомерных сборов с башкир, произвол представителей власти. Завершилось тем, что правительство вынуждено было подтвердить вотчинное право башкир, отменить новые налоги, осудить произвол и насилие местных властей.
Нетрудно заметить, что взаимодействие на втором этапе в корне изменилось: если на первом отношения строились на неприкосновенности организационных основ общественной жизни каждой стороны, то на втором — российская сторона старается лишить башкирское общество несущих его конструкций. Прилагаются усилия отделить башкир от ислама и подвергнуть христианизации, отклонить их вотчинное право, нейтрализовать общинное самоуправление, заменив его административным и т.д. Российская сторона выступает инициирующей конфликт стороной, использует регулярную армию, другие административные ресурсы.
К началу XVIII в. включение Башкортостана в систему российских общественных отношений еще сильнее актуализируется. Этого требует развитие промышленности, особенно горной. Однако тому препятствием является упорство башкир, не пожелавших поступиться своими культурными принципами. Обстановка требовала наконец как-то решить башкирский вопрос.
Правительство имело два варианта комплексного решения башкирского вопроса. Автором первого проекта был казанский губернатор Волынский, который в своей «Записке о башкирском вопросе в Российской империи и о наилучших способах его решения», поданной в Сенат в 1730 г., исходил из того, что решение вопроса возможно только методами военного принуждения, добиваясь при этом последовательного сокращения численности башкирского населения. Основным методом достижения этой цели он полагал увеличение налогового бремени, активное использование башкир во внешних войнах России, провоцирование конфликтов между башкирами и их соседями. Волынскому вторил кун-гурский бургомистр Юхнев, который считал, что единственным методом решения башкирской проблемы является вывоз их в центральные районы государства, поголовное крещение и раздача в крепостное владение. От этого на Руси людей станет больше, басурманы примут христианскую веру, а в Башкирии можно будет русских поселить [5, с. 182—185].
Другой вариант решения башкирского вопроса содержался в проекте обер-секретаря Сената И.К. Кирилова, предусматривающем строительство системы укрепленных пунктов по юговосточной границе Башкортостана. Такое строительство должно было, с одной стороны, привес-
ти к полному включению Башкортостана в систему российских экономических, социальных, политических, духовных, административно-управленческих отношений. Правительство хотело стать реальным хозяином края, по своему усмотрению распоряжаться его природными богатствами и людскими ресурсами. С другой стороны, с появлением опорных пунктов Башкортостан превращался в плацдарм для проникновения России на Восток для присоединения Казахстана, налаживания экономических, торговых связей со Средней Азией, Китаем, Индией.
Проект Кирилова поддерживается правительством, и ему поручается организовать экспедицию для его реализации. В ноябре 1734 г. экспедиция прибывает в Уфу, имея в своем составе 130 офицеров, 3500 солдат, а также строителей, специалистов по горному делу, ученых-геологов, купцов, канцеляристов и других категорий людей.
Проект Кирилова для урегулирования отношений был новаторским документом. В нем предусматривался новый подход к организации взаимодействия с башкирами, а именно, включение их самих в преобразовательные процессы, происходящие в крае, что в корне меняет характер взаимодействия — принудительные меры с применением силы заменяются приобщением башкир к российским общественным отношениям с использованием социальных механизмов, т.е. развертыванием в крае таких экономических, социально-политических, организационных преобразований, в которые были бы «втянуты» башкиры.
А. Доннелли, сравнивая действия по колонизации правительств США и России, отмечает, что в Америке «колонисты почти не пытались приобщить местные населения к европейскому образу жизни или интегрировать местные культуры в англо-американское общество. Британское правительство, а позднее федеральное правительство Соединенных Штатов в своей пограничной политике руководствовались скорее принципом исключения, чем включения — тем принципом, исходя из которого русские управляли местными народами Башкирии, Сибири и других пограничных районов» [6, с. 260—261].
Программа освоения Башкортостана Кирилова предусматривала не только внедрение «чужих» для башкир видов социальной практики, но и существенных изменений в социальной организации самого башкирского общества.
«Последствия этого решения (указа правительства, принятого по проекту Кирилова. — Р.И.) трудно переоценить, — пишет Б.А. Азнабаев, — во-первых, была создана экономическая база для активной помещичьей, заводской и крестьянской колонизации... Во-вторых, распространение рыночных отношений на башкирские земли вынуждало собственников активно включаться в систему правовых отношений с русским населением и российской администрацией. В-третьих, любой договор по продаже вотчинной земли считался законным только при условии согласия всех полноправных членов общины» [5, с. 187]. «До 1736 года распоряжение земельными владениями являлось исключительно привилегией глав родоплеменных образований. На этом праве родоплеменной знати основывалась вся система самоуправления башкирских общин, в т.ч. и организация племенного ополчения. По указу 1736 года рядовой вотчинник и глава рода юридически оказались в равных условиях по отношению к праву распоряжаться общинными землями. Таким образом, этот закон лишал родоплеменную знать главного инструмента ее власти — распоряжения земельными владениями» [5, с. 188].
Реализация указа 1736 г. предполагала соответствующий административный аппарат. «Кирилову необходимы были люди, которые, обладая необходимым авторитетом среди сородичей, тем не менее, были бы зависимы от российской администрации. В этой сложной ситуации Кирилов нашел единственное оптимальное решение: он отверг обычай наследования старшинской должности в пользу принципа выборности. Общины должны были предоставить трех кандидатов на должность, из которых уфимская администрация производила назначение на старшинскую должность сроком на один год. Новые старшины принимали присягу и давали клятву на верность царю. Уфимская администрация определяла полномочия, имела возможность штрафовать и поощрять новых башкирских старшин».
Таким образом, впервые у российского правительства появились действенные средства управления башкирскими общинами. Лояльность старшин была введена в строгие рамки служебных обязанностей с периодической отчетностью и личной ответственностью за порядок в волостях. Выборность старшин на практике стала эффективным инструментом контроля обстановки
внутри башкирских волостей, где всегда находилось несколько претендентов на должность, вокруг которых группировались сторонники и противники. Дух партийности окончательно подорвал традиции беспрекословного подчинения родовой знати, что препятствовало формированию общего оппозиционного настроения и единства действий. Противоборствующие стороны аппе-лировали к российским властям, благодаря чему администрация получила подробную информацию о претендентах на старшинскую должность. Кроме того, у властей появилась возможность отслеживать любые антиправительственные акции на начальном этапе» [5, с. 188].
Между тем проекту Кирилова не было суждено сбываться в мирном исполнении. Тому причиной являются социокультурные различия взаимодействующих сторон, нежелание башкир изменять «своим» принципам социальной организации. «Башкиры прекрасно понимали, — пишет французский исследователь Р. Порталь, — что как только укрепленная линия перекроет границу Башкирии со степью, они будут окончательно изолированы от своих еще сохранивших независимость единоверцев, а колонизация региона и ассимиляция его коренного населения принесут массовый характер» [7, с. 116, 119, 120, 121].
Тем не менее усилия по реализации проекта Кирилова дали результаты. Р. Порталь пишет: «Начав в 1735 г. борьбу против повстанцев, правительство одновременно взяло курс на интеграцию края в состав России», «башкиры, жестоко наказанные после подавления восстания, больше не препятствовали строительству заводов», что «заводы со временем стали напоминать города, поскольку имели собственную церковь, часто школу, полицию, пожарную службу, огороженные заборами дворы рабочих семей, иногда бараки для временных работников и холостяков», что «несмотря на свою многочисленность, заво-ды...в конечном счете изменили облик края» [7, с. 113].
В то же время башкиры продолжали оказывать сопротивление. Через 20 лет, в 1755 г., возникает новое восстание. Причины оставались прежними. И в этом случае, так же как и в прежних, царское правительство вынуждено было подтвердить вотчинное право башкир на землю, отказаться от превращения их в крепостных крестьян и насильственной христианизации. Военные конфликты случались и в последующие годы.
Наконец, продолжавшееся более двух столетий противостояние между представителями двух миров — Европы (Запада) и Азии (Востока) — по вопросу о приемлемости разных культур в пределах одного государства начинает колебаться. Убедившись в неоднократных попытках христианизировать башкир, которые не дали нужных результатов в силу их приверженности к исламу, а также учитывая возможности религии оказывать влияние на сознание и поведение людей, правительство меняет отношение к исламу — берет курс на использование ислама в своих интересах. В мае 1773 г. императрица объявляет указ Синоду (высший государственный орган, ведавший делами православной церкви), в котором было сказано: «Как высший Бог на земле терпит все веры, языки и исповедания, то и ее Величество из тех же правил сходствуя его святой воле, всем поступать изволит». 22 сентября 1788 г. издается указ об учреждении в Уфе «Духовного собрания магометанского закона» [8].
Создавая мусульманские управленческие структуры, правительство рассчитывало взять под свой контроль всех слушателей исламского культа и использовать их в проведении своей политики среди мусульманского населения как внутри России, так и за ее пределами.
Вопрос о достижении взаимопонимания с башкирами, формировании общих принципов жизнеустройства еще долго будет стоять в центре внимания российских властей. В 1798 г. принимается решение о переводе башкир в военноказачье сословие с целью их окончательного усмирения и перевода к оседлой жизни. Лишь в 1863 г. они «получают гражданское устройство как свободные сельские обыватели». Правила, в соответствии с которыми владели и пользовались землей башкиры, что являлось предметом раздора сторон с конца XVII в., хотя и были урезаны правительством, оставались действующими до 1917 г.
Социальная реальность — это то, что формируется действиями людей. То, что башкиры были включены в процесс освоения края русскими, придает особый оттенок этому процессу. По большому счету, вхождение Башкортостана в состав России и вызванное в связи с этим их последующее взаимодействие с русскими (мирное — немирное) есть не что иное, как соприкосновение качественно различающихся друг от друга социокультурных систем. Не будет натяжки в утверж-
дении о том, что башкиры как носители культуры тюркского мира и в целом Востока, взаимодействуя с русскими как представителями славянского мира и отчасти культуры Запада, волею истории оказались соучастниками творения новой социокультурной евразийской реальности. В этом взаимодействии обе стороны что-то теряли, что-то приобретали. Россия лишилась мономерности, стала полиэтничной, поликонфес-сиональной, с усложненной социокультурной структурой. Башкиры освободились от сковывающих развитие институтов традиционного общества и приобщились к новым истокам социального прогресса.
I. Трепавлов В.В. Московское государство и башкиры: проблема добровольного присоединения // Россия и Башкортостан: история отношений, состояние и перспективы: Материалы Международной научно-практической конференции, посвященной
Rashit I. Imazarov
FORMATION OF EURASIAN SOCIAL REALITY IN THE PROCESS OF BASHKORTOSTAN INCORPORATION WITH RUSSIA
In the article the features of the formation of a new Eurasian social reality are revealed on the example of the interaction of Russia and Bashkortostan as bearers of different sociocultural systems. It comes to light that it is a complicated process and it can lead to the integration of the parties and on this basis to the formation of a new sociocultural reality but on condition that social mechanisms instead of power compulsion of one of the parties are used.
