Спросить
Войти
ИСТОРИЯ РОССИИ И СССР
ZITSER E. The transfigured kingdom: sacred parody and charismatic authority at the court of Peter the Great. - Ithaca, 2004. - XII, 244 p.
Монография американского историка Эрнеста Зицера представляет собой пример современного постмодернистского подхода к истории власти и реформ, с учетом достижений антропологии и семиотики, и опирается на широко известное у нас и за рубежом исследование Ричарда Уортмана (научного руководителя автора) «Сценарии власти». Она во многом корректирует «секуляристский уклон», сложившийся в историографии России раннего Нового времени. В центре внимания автора - военные игрища и религиозные пародии, в первую очередь «Всешутейший и всепьянейший собор», которые ведут свое начало от детских забав юного царя в подмосковном селе Преображенском. В интерпретации автора Преображенское - это не просто географическая точка, где протекала бурная юность Петра в потехах с товарищами и собутыльниками, это топос - воображаемое царство, игровой мир, со своими законами для участников, с характерной системой символов и особым языком. Отсюда и название книги - «Преображенное царство». Подчеркивая значение религиозной составляющей в дискурсе Петровской эпохи, автор указывает, что для многих приближенных Петра трансформация Московии в императорскую Россию являлась «делом веры в не меньшей степени, чем вопросом бюрократической реорганизации», т.е. речь шла не только о «преобразовании» (реформе), но и о «преображении» (с. 7).
Главная мысль книги заключается в том, что в основе придворных шутовских спектаклей лежало не стремление секуляризовать Московию, а вера в божественный дар харизмы, которым, по общему мнению, обладал Петр Алексеевич. Автор утверждает, что
придворные спектакли «конституировали одну из первейших дискурсивных практик, посредством которых царь и его советники культивировали веру в избранность Петра для выполнения задачи преображения Русского царства». Исследуя связь между постановкой сакральных пародий и установлением харизматической власти при дворе Петра Великого, он обращает внимание на тот факт, что в соответствии с понятиями того времени термин «пародия» (лат. parodia sacra) не нес в себе сатирического компонента и означал любую имитацию священного текста. Автор указывает, что до конца XVIII в. «даже антиклерикальные пародии необязательно означали отрицание религиозной традиции».
В книге подробно рассматривается, как на протяжении длительного царствования Петра он сам и его приближенные использовали царские потехи для создания «контркультурного игрового мира». Автор настаивает, что игровым этот мир являлся только по названию, а фактически он проводил границы между теми, кто принадлежал к избранной «компании», верил в харизматический дар Петра и принимал его версию реформаторского проекта, начатого при его отце, и «неверующими». Преподнося себя как элиту, отвергающую принятые нормы, считая себя уполномоченными богом идти против прежних законов, товарищи царя выражали свою веру в могущество монарха, который «мог перевернуть мир вверх дном, чтобы создать радикально новое мироустройство». Э. Зицер отмечает, что петровский сценарий власти не мог быть сформулирован и введен без активного участия единомышленников. Более того, для запуска сложного и хрупкого механизма «регулярного полицейского государства» требовался создатель, наделенный даром благодати/харизмы, и власть такого рода зависела от воли и желания приверженцев монарха разделять его дар благодати (с. 6). Зарождение регулярного полицейского государства в России было, таким образом, неразрывно связано с притязаниями личной, не ограниченной законом и богоданной власти; в данном случае выставляющая себя напоказ царская харизма позволяла продвигать, а не подрывать, идеалы современной бюрократии.
Указывая на существенные лакуны в нашем понимании политической теологии Петровской эпохи, Э. Зицер ставит своей целью проанализировать процессы политической легитимации при
дворе Петра Великого с особым вниманием к языку этой легитимации, в том числе изобразительному.
Авторский подход к изучению «потешных» институтов и празднеств Петровской эпохи радикально отличается от традиционного. Считалось, что знаменитый «Всешутейший и всепьяней-ший собор» Петра Великого являлся своеобразным институтом со своей, пародийной, системой рангов и ритуалов. Историки выделяли характерные для Петровской эпохи черты институционализации и рационализации, которые со временем все ярче проявлялись в царских забавах. Э. Зицер настаивает, что Всешутейший собор был не институтом, а дискурсом, подчеркивая таким образом коммуникативный характер явления. Он не только отражал способы организации и распределения власти при дворе Петра Великого, но и конституировал политические отношения. Соответственно, утверждает автор, любая попытка изучения этого феномена должна включать в себя исследование языка власти и дискурсивных практик, используемых Петром и его придворными. Анализируя переписку царя с его соратниками, Зицер реконструирует политический дискурс, посредством которого получали свое выражение их взаимоотношения. Принятый в переписке язык «избранного кружка», в характеристике автора «допускающий двойное толкование», сознает свою игровую театральность и политическую значимость. Для дискурса этой группы характерно широкое использование библейских и литургических цитат и отсылок. Кроме того, переписка демонстрирует глубокое знание вакхических мистерий, которые занимали центральное место в карнавальных церемониях Преображенного царства.
Как показали исследования Европы раннего Нового времени, сравнения христианского короля с Бахусом являлись тогда вполне уместной политической аллегорией. Так, на известном полотне Веласкеса Филипп IV изображен в виде Бахуса, предлагающего бокал вина своим приближенным, которые славят его как «высшее существо». В юности даже капризный Людовик XIV выходил на сцену в виде римского бога виноделия в придворном балете под названием «Празднества Бахуса». Король-Солнце воспроизводил традицию французских королевских панегириков, согласно которой Бахус -«Бог Востока, завоевавший мир» - воплощал тему французской имперской экспансии. В третьей четверти XVII в. римский бог виноделия появляется уже и в святочном представлении перед лицом
«тишайшего царя» Алексея Михайловича. От этих первых дискурсивных практик, ассоциировавшихся с барочным прославлением Бахуса, был лишь один шаг до вакхического триумфа, который прошел в петровском дворце зимой 1699 г., указывает автор. Он считает, что военные игры, шутовские религиозные шествия и карнавальные «инверсии политического строя», которые ставились при петровском дворе, вполне укладывались в контекст общеевропейской придворной культуры барокко, характеризующейся метафоричностью, гиперболизацией и театрализованностью, обилием символов и аллегорий.
Однако Петр постепенно реорганизовал типичные забавы монарха XVII в. - придворный театр, военные игры, шутов и карликов - и превратил их в средства мобилизации поддержки своей политики и создания своего «сценария власти». Священные пародии и карнавальные церемонии, как считает автор, «служили средствами как персонального, так и коллективного наделения властными полномочиями, позволяя царю и его приближенным формулировать, продвигать и осуществлять проекты, о которых они сначала только мечтали». Даже в тяжелые для Петра и его единомышленников моменты они организовывали зрелища, которые прославляли божественную милость и демонстрировали, что Петр - избранник Бога, который ведет их за собой, и что их дело правое. Петр становился метафорическим «камнем», на котором должно быть построено будущее имперское величие России (с.170)Т акие спектакли помогали усилить ощущение принадлежности к рыцарскому братству истинно верующих в российского помазанника. Кроме того, они подчеркивали необходимость преображения Русского царства, преподнося «странные» акты монарха как творческие деяния демиурга, вносящего порядок в хаос. Характерно, что члены петровской «компании» принадлежали к низшим рангам шутовской иерархии Преображенного царства. Самые важные роли в представлениях князь-папы играли придворные старшего поколения, которые были вынуждены выполнять оскорбительные и унизительные для них ритуалы. То, что преданные «московской старине» придворные испытывали чувство неловкости, только усиливало полемический заряд ритуалов и способствовало ниспровержению московской системы ценностей, считает автор. Этот «дискомфорт» занимал центральное положение и в широких публичных зрелищах, которые Зицер называет «драмой преображения Московии».
Сконцентрировавшись на риторической мобилизации и зрелищной драматизации царской харизмы, Зицер прослеживает, как Петр и его окружение трансформировали московский дискурс о святости царской власти в «дерзкое утверждение личной избранности царя и их принадлежности к сообществу правоверных». Это сообщество становится воплощением новой формы социальных отношений, сфокусированной не столько на семейных или клановых связях, сколько на личных заслугах и приверженности богоизбранному военному вождю. Таким образом, военные игрища и религиозные бурлески Петра Великого, так же как и придворные спектакли его европейских современников, нельзя интерпретировать как «фривольные затеи» или же пропаганду Просвещения. Как пишет автор, это было «то сырье, из которого делалась власть» (с. 13).
Попытка царя трансформировать политическую клику, которая привела его на трон, в блестящую элиту, управляющую регулярным полицейским государством, привела к одновременной рационализации и затуханию его личной харизмы. К концу царствования пародии, связанные с введением нового «Евангелия от Петра» утратили свое значение и стали еще одним (хотя все еще важным) элементом нового придворного календаря Петербурга -«институализированным артефактом юности Петра» (с. 172)
В XVIII в. вера в личную и харизматическую основу царской власти - вера, неразрывно связанная с образом Петра Великого -нашла свое выражение в идеале царя-реформатора, окруженного группой преданных учеников и свободного от любых ограничений институтами или законом. Парадоксы проекта Петра I, который включал в себя как институционализацию суверенности, так и культивирование харизмы, продолжали формировать сценарии власти его преемников, заключает Э. Зицер.
О.В. Большакова
