Спросить
Войти
«МЫ ГОТОВЫ ВСЕ ЗАБЫТЬ И ПРОСТИТЬ ПЕРЕД ЛИЦОМ ВСЕНАРОДНОГО НЕСЧАСТЬЯ»: ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА В ВОСПОМИНАНИЯХ ПОВОЛЖСКИХ УЗНИКОВ ГУЛАГА
© Амалиева А.Г.*, Мухинова Н.А.*
Казанский государственный университет им. В. Ульянова-Ленина, Казанский государственный архитектурно-строительный университет,
г. Казань
Рассказывается о восприятии Великой отечественной войны политическими заключенными исправительно-трудовых лагерей Советского Союза. Анализируются отдельные аспекты вклада ГУЛАГа и его узников в победу над гитлеровской Германией.
Памятный день 22 июня 1941 года жители Советского Союза встретили по-разному: кто-то отдыхал, кто-то сдавал экзамены, а кто-то ощутил на себе первый удар немецких войск. Довольно значительная часть населения страны, в которой «свободно дышал человек», встретили ее в застенках ГУЛАГа. По оценкам исследователей, к началу войны общее число заключенных, содержавшихся в исправительно-трудовых лагерях и колониях, составляло около 2 300 000 человек. [3, с. 274]
Великая Отечественная война перестроила всю жизнь советского го -сударства и общества, изменилась ситуация и в лагерях. Об этом ярко свидетельствуют воспоминания бывших заключенных ГУЛАГа. Прежде всего, изменилась психологическая атмосфера в исправительно-трудовых лагерях. Многие авторы воспоминаний отмечают, что, находясь в изоляции от общества, заключенные всегда жаждали чего-нибудь, что подало бы малейшую надежду на освобождение. Начало войны многие восприняли с энтузиазмом. Многие сразу же подали заявления с просьбой об отправке на фронт: «Мы готовы все забыть и простить перед лицом всенародного несчастья. Будем считать, что ничего несправедливого с нами не сделали. Только дайте нам теперь не сидеть здесь на потеху садистам, на ублажение параноиков. Пустите на фронт! Ведь война! Ведь фашисты!» [2, с. 305].
Были, несомненно, среди заключенных и такие, кто заявлял: «лучше кашки не доложь, но на фронт нас не тревожь» [4, л. 184].
Но большинство политических заключенные ожидало, что их труд и преданность будут в какой-то степени оценены, а приговоры, по крайней
* Ассистент кафедры Историографии и источниковедения, кандидат исторических наук
♦ Ассистент кафедры Истории и культурологии, кандидат исторических наук
мере, смягчены. Большинство верило, что в минуту опасности Сталин обратится за помощью к ним, что им удастся убедить его в своей преданности и что Советский Союз, в конце концов, выйдет из войны победителем.
Но советское руководство решило несколько иначе, чем ждали от него заключенные. Вскоре, после того, как лагерное начальство пришло в себя после начала войны, оно стало действовать и перестраивать жизнь на новый лад. Заключенные были поделены на два списка: первый список -отправка на фронт, второй список - усиление режима.
С одной стороны, по представлению НКВД СССР Президиумом Верховного Совета СССР 12 июля и 24 ноября были изданы Указы о досрочном освобождении некоторых категорий заключенных, осужденных за прогулы, бытовые и незначительные хозяйственные преступления, с передачей лиц призывного возраста в Красную Армию. Вся освобожденная молодежь, независимо от статей, отправлялась на фронт в штрафные роты - в армию Рокоссовского, который сам до 1940 года отбывал наказание в воркутинских лагерях. Около миллиона узников ГУЛАГа сражались на фронтах, за что были награждены орденами и медалями СССР.
С другой стороны, заключенные, считавшиеся потенциально опасными с точки зрения органов безопасности, были арестованы внутри самих лагерей. Тех, чьи папки с делами были толще, арестовывали немедленно. Тем, у кого срок заключения заканчивался в военные годы, он продлевался.
Для большинства заключенных война не принесла никакого облегчения. Скорее наоборот. Узнав о войне, лагерное начальство не растерялось. Через 2-3 дня, где-то раньше, где-то позже была прекращена радиотрансляция из Москвы и сняты все репродукторы. Было объявлено, что прекращается всякая переписка с волей, поступление какой-либо почты, запрещается получать посылки. О событиях на фронте заключенные узнавали от постоянно прибывающих в лагерь с фронта новых заключенных. Лагерный врач Г. Левенштейн, являвшийся приемным сыном сотрудника советского торгпредства в Берлине, содержался в чистопольской пересыльной тюрьме, а затем в лагере близ Казани. Он вспоминает: «Сейчас уже было начало 1942 года и, возможно, произошли какие-то изменения, но в чью пользу, мы могли определить только по физиономиям «вертухаев» [7, с. 89]. Когда дела на фронте шли хорошо, они ухмылялись и злорадствовали, а когда немецкие войска наступали, охрана смотрела на нас волком» [7, с. 90]. Еще одной страшной приметой того времени, по кото -рой заключенные судить могли о ситуации на фронтах, были массовые расстрелы, связанные с поражениями в первый период войны.
Рабочий день вырос до 10-12 часов, выходные дни были отменены. Повышаются нормы, снижается котловое довольствие. «Шел третий год войны. Питание было ужасным. Смертность возросла необычайно... Вскрытие трупов показало полное отсутствие слизистой оболочки желудка» [5, с. 98]
Советское руководство, активно использовавшее резервы ГУЛАГА для укрепления обороноспособности страны, не могло допустить большого сокращения его численности. И во время войны в лагеря шел активный поток новых заключенных. Война дала повод обвинениям нового типа. Лагеря стали пополняться заключенными-фронтовиками, попавшими в немецкий плен и вырвавшимися из него, солдатами, выразившими восхищение немецкой военной техникой и т. д.
Были еще «пораженцы», которые не верили в то, что Советский Союз может выиграть эту войну. На них заводились лагерные дела по обвинению в пораженческих настроениях. «Дела» заводились стукачами, и результат был известен: кому расстрел, кому новый срок.
На участки стали поступать так называемые «указники». Сталин еще до войны в 1940 году ввел порядки, по которым людей судили и отправляли в концлагеря за прогулы и даже небольшие опоздания на работу. Теперь с такими преступниками расправлялись еще свирепее «по законам военного времени».
Именно «указникам», имевшим за спиной небольшой срок, как пишут авторы воспоминаний, тяжелее было вынести двойной гнет исправительно-трудового лагеря военного времени. Они работали вполсилы. Рылись по выгребным ямам, подбирая картофельные очистки, и, потихоньку превращаясь в бродячие скелеты, гибли от истощения. «На вахте охранник заостренным металлическим прутом протыкал трупы, убеждаясь, что не вывозят живых» [1, с. 115]. Крепче всех оказались большесрочники. Им нельзя было терять присутствия духа, опускать руки. Железным законом для каждого большесрочника было любой ценой выжить и дождаться освобождения.
Начало войны поставило перед руководством НКВД ряд задач, в его распоряжении находились мощные трудовые резервы, которые необходимо было максимально использовать для борьбы с общим врагом. И органы НКВД решили эти задачи, став важнейшим стратегическим резервом советской военной экономики. В докладе начальника ГУЛАГа НКВД СССР комиссара госбезопасности третьего ранга В. Наседкина от 17 августа 1944 года говорится, что «вся оперативная и производственно-хозяйственная деятельность ГУЛАГА НКВД СССР в годы войны была направлена:
- На усиление изоляции заключенных и борьбу с антисоветскими проявлениями среди них;
- Сохранение физического состояния заключенных и их полное трудовое использование;
- Комплектование важнейших оборонных строительств и предприятий рабочей силой из заключенных;
- Всемерное усиление производства боеприпасов, спецукупорки и другой оборонной продукции;
- На расширение собственной продовольственной базы» [3, с. 272].
Заключенные производили танки, самолеты, боеприпасы, практически полностью одевали армию, ремонтировали морские суда, дороги, возделывали сельскохозяйственные угодья, добывали уголь Воркуты.
Об этом также вспоминают бывшие заключенные ГУЛАГа. Е. Гинзбург, бывший доцент Казанского университета, автор всемирно известного «Крутого маршрута», рассказывает о том, как во время войны выполняла тяжелые сельскохозяйственные работы, работала посудомойкой в лагерной столовой, являлась помощником лекпома в лагере «Эльген». Татарский писатель И. Салахов вспоминает о добыче золота во время войны на прииске Линкольна в Магадане.
Инженер В. Лапшин, попавший в заключение в 1936 году, рассказывает о деятельности в военные годы специального конструкторского бюро под Казанью, судостроительного завода близ Зеленодольска: «В уже почти готовые цеха эвакуировался самолетостроительный завод из Москвы, переехал к нам и Воронежский моторный завод. Начался усиленный монтаж станочного оборудования. В городе Зеленодольске под Казанью судостроительный завод выпускал суда-охотники за подводными лодками» [6, с. 259]. В Караваево в годы войны были собраны крупные специалисты в области самолетостроения: Глушко, Гаромский, Стечкин и многие другие. При этом ходившие под конвоем сотрудники «шарашки» только из случайных источников знали об успехах своих произведений: «доходили до нас слухи, что реактивный двигатель Глушкова, первенец космической техники, удачно прошел стендовые испытания. Его опробовали также в качестве ускорителя основных двигателей в хвостовом оперении самолета Петля-кова» [6, с. 260].
Политзаключенные были лишены возможности принимать непосредственное участие в обороне страны. Но, несмотря на крайне тяжелые условия содержания, унижения достоинства заключенных, несмотря на обиду на режим за ограничение свободы, заключенные исправительно-трудовых лагерей в своем подавляющем большинстве проявили высокие патриотические чувства. Их вклад в дело свершения победы, о котором долгое время не знали, был существенным.
Список литературы:
«ДЕЛО А.П. ВОЛЫНСКОГО» В ПОЛИТИЧЕСКОМ КОНТЕКСТЕ НАЧАЛА 60-Х ГГ. XVIII В.: Н.И. ПАНИН И ЕКАТЕРИНА II
© Бугров К.Д.*
Уральский государственный университет им. А. М. Горького, г. Екатеринбург
Статья посвящена интерпретациям одного из ярчайших политических эпизодов XVIII в. - «дела А.П. Волынского» - в начале правления Екатерины II. Автор рассматривает содержательную сторону практически одновременной (1764-1765 гг.) актуализации «дела Волынского» в педагогических наставлениях императрицы и ее доверенного сановника Н.И. Панина, обращенных к цесаревичу Павлу Петровичу.
Отношения между императрицей Екатериной II и одним из ее доверенных советников, первоприсутствующим членом коллегии иностранных дел и воспитателем (обергофмейстером) великого князя Павла Петровича Н.И. Паниным, до сих пор остаются предметом исследовательских дискуссий. Несомненно, что к концу своей карьеры, в конце 70-х гг. XVIII в. Панин в целом утратил доверие царицы, однако означает ли это, что конфронтация началась уже в первые годы правления Екатерины? Любопытным штрихом в картине отношений императрицы и ее советника могут послужить их обращения в 1764-1765 гг. к делу А.П. Волынского, кабинет-министра Анны Иоанновны, казненного в 1740 г. по обвинению в заговоре.
О первом из этих упоминаний рассказал в своих «Записках» один из учителей Павла, С. А. Порошин [5, с. 74-76]. 15 октября 1764 г. на обеде у великого князя «зашла речь о покойном Волынском, который казнен во владение государыни императрицы Анны Иоанновны. Его превосходительство Никита Иванович изволил сказывать, что он недавно читал оное дело и чуть его паралич не убил. Такие мучения претерпел несчастной Волынской и так очевидна его невинность!»
* Аспирант кафедры Истории России
