Спросить
Войти
ЭТНОНАЦИОНАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ
. . . вопросы НАЦИОНАЛИЗМА 2016 № 3 (2 7)
Анатолий УрАЛов
ГНИЛЫЕ ПЛОДЫ КдрдбАХА
Заметки очевидца Часть ПЕрвдя
Предисловие
Я пишу о Карабахе давно, и меня преследует невеселая мысль о том, что ситуация вокруг неразрешенного конфликта в Нагорном Карабахе будет продолжаться довольно долго. И когда, и как будет решена — неизвестно. То, что мирное решение этой проблемы является необходимой предпосылкой для развития не только Армении и Азербайджана, но и всего региона, понятно всем. Но положительных сдвигов пока нет. Сейчас то, что происходит на Украине, заставило меня еще раз обратить внимании на обстоятельства и причины, которые привели к краху огромного государства под названием Советский Союз.
Русский, родившийся в Баку, окончивший исторический факультет Азербайджанского государственного университета, я не понаслышке знаком и с историей предмета, и окружающими его мифами, а также и с тем, что за ними стоит. Для того чтобы докопаться до истины, часто приходится обращаться к историческим источникам, продираясь сквозь заросли слухов, домыслов и предположений, пустивших за годы противостояний прочные корни. И прежде всего пришлось вернуться к концу восьмидесятых годов, когда все только начиналось. Анализируя события того трагического времени, я еще раз убеждаюсь в том, что этот конфликт был тем бикфордовым шнуром, взорвавшим в конце концов государство под названием Советский Союз. Достаточно было небольшой череды
событий в Карабахе, чтобы армяно-азербайджанский конфликт, тлевший веками и вспыхнувший в начале 1988 года, стал первым камнем в лавине эт-нотерриториальных споров, которая в конечном счете смела СССР с карты мира. И когда в 1988 году он разразился, это стало неожиданностью далеко не для всех.
Но после продолжительного знакомства с историей вопроса у меня выработался иммунитет на обе версии реальных событий, которые стали своеобразным клише в историческом сознании двух народов. И мне абсолютно ясно, что, если бы я постоянно жил в Армении или Азербайджане, не имея контактов с другой стороной, я бы тоже начал воспринимать ситуацию глазами исключительно своей стороны. Постепенно в моем сознании стала складываться картина двух обществ, находившихся в перманентном конфликте, но у которых было в то же время много общего. И когда меня спрашивают, какой стороне я больше симпатизирую, я совершенно искренне отвечаю, что по обе стороны конфликта есть люди, которых я очень уважаю, но сама ситуация вызывает у меня пессимизм и тревогу.
Споров вокруг Карабаха очень много — от бытовых до самого высокого уровня. Если прислушаться к представителям враждующих сторон — армянам и азербайджанцам, когда они говорят о Карабахе, то услышишь пересказ заученных наизусть, то и дело повторяемых доводов. Однако, наслушавшись, понимаешь, что ни один из аргументов не нов, все они сто раз пересказаны и перемолоты.
Главное заключается в том, что конфликт был неминуем, он лишь ждал своего часа. С формированием Нагорно-Карабахской автономной области была создана этносоциальная нестабильность, постоянно рождающая проблемы, как только началось ослабление централизованной советской системы власти.
Проблемы этого закостеневшего конфликта коренятся в истории взаимоотношений самих народов, которые никак не могут избавиться от иллюзий и риторики, зачастую демагогической, и проявить желание пойти на примирение.
Армяно-азербайджанский конфликт имеет давнюю историю. Во времена персидского владычества Восточным Кавказом христиане-армяне находились в зависимом и подчиненном мусульманам положении. После включения края в состав России армянам, как христианам, стало оказываться предпочтение и среди них быстро возникла влиятельная группа чиновников и капиталистов, которые поставили теперь уже мусульман в подчиненное положение. С новым порядком вещей азербайджанцы мирились с трудом. В докладе помощника Наместника Кавказа по военной части от 4 июля 1915 года отмечалось, что мусульмане Закавказья относятся к армянам «крайне неприязненно». Во время смуты 1905 года между армянами и азербайджанцами происходили кровавые столкновения, унесшие тысячи жизней, причем обе стороны обвиняли друг друга в инициативе конфликта. Однако общее успокоение в Империи, наступившее в 1906-1907 годах, перевело и этот конфликт в холодную форму. И армяне, и азербайджанцы стремились законными путями вытеснить своих противников из зоны совместного чересполосного проживания в Елизаветпольской и Эриванской губерниях.
К началу XX века Кавказ был интегрирован в общероссийскую государственную систему значительно глубже, чем когда-либо в Российской империи. Однако декларативное наличие национально-территориальных образований и права наций на самоопределение вплоть до полного отделения, теоретически признаваемого большевиками, отягченное реальными межнациональными напряженностями и общим недовольством навязываемым советским образом жизни, обязательно должны были привести к тяжелому этногосударственному кризису при ослаблении или исчезновении тоталитарного коммунистического пресса.
Жестокая многолетняя армяно-азербайджанская война привела к многомиллионным потокам беженцев и к оккупации армянами 1/5 территории Азербайджана. Нахичеванская АССР (фактически в границах Аракской республики 1919 года) не была затронута военными действиями, но, оставшись в армянском тылу, почти полностью отделена от основной части Азербайджана. Несмотря на все попытки России и мирового сообщества решить Карабахский вопрос, он остается открытым и по сей день, и между армянами и азербайджанцами на линии фронта царит лишь хрупкое перемирие.
И сейчас, разделенные зоной прекращения огня, вырытыми окопами полного профиля и длинными узкими лентами минных полей, стороны конфликта обитают в собственных параллельных мирах — географические соседи, которые вот уже двадцать лет не имеют почти никаких контактов друг с другом, кроме обмена официальной пропагандой и жалобами друг на друга.
Ситуация на юге Кавказа по-своему обернулась несчастьем и для Армении, и для Азербайджана — толпами беженцев, сирот и обездоленных, несчастьем разрушенных городов и деревень, закрытых границ. К сожалению, это не тот конфликт, где обе стороны могли бы медленно и постепенно
залечивать старые раны и возвращаться к подобию нормальной жизни. Есть реакционные элементы, которые ради своих собственных политических или личных амбиций постоянно подогревают ситуацию, и поэтому сотни тысяч людей по-прежнему остаются заложниками этой неразрешенности. Азербайджанские беженцы — такие же заложники трагических обстоятельств, как и карабахские армяне, живущие в подвешенном, непризнанном состоянии между Арменией и Азербайджаном, в республиках и краях Северного Кавказа России.
Послушать армян и азербайджанцев, то все дело в водоразделе между христианами и мусульманами, армянами и турками, Западом и Востоком. Беда в том, что никто не может решить, где же все-таки проходит этот водораздел. Нельзя переоценить культурное и символическое значение Нагорного Карабаха для обоих народов. Для армян Карабах — историческое прибежище армянских князей и епископов, последний форпост христианской цивилизации на переднем рубеже восточного, тюркского мира. История Армении становится неполной без этого анклава, без его монастырей и крепостей князей-горцев, и армяне считают случившееся торжеством исторической справедливости.
Азербайджанцы считают его колыбелью своей культуры, откуда вышли талантливейшие музыканты и поэты. Для азербайджанцев захват армянами Нагорного Карабаха явился не чем иным, как вражеской оккупацией их территории. География и экономика Азербайджана теряют свою полноценность без Нагорного Карабаха.
Не специалистам ситуация представляется огромным клубком противоречивых и непонятных факторов, которые представители созданных международных комиссий (американцы, французы, русские и другие) пытались каким-то образом распутать в меру своего понимания. Географическое название «Нагорный Карабах», которое раньше мало кто знал, обрело во времена перестройки и начала развала огромного государства значение символа упрямого — как «карабахский ишак» — сопротивления. Многие пытались понять смысл этого конфликта в терминах этнической и религиозной розни, медленно тлеющей в недрах советской системы, но быстро оттаявшей при предоставлении определенных элементов свободного волеизъявления и перешедшей в насилие.
Сейчас уже ни для кого не секрет, что скрытое движение за соединение с Арменией существовало в Карабахе на протяжении десятилетий. Всякий раз, когда в СССР наступала оттепель или в политической жизни страны начинались перемены, армяне систематически, например, в 1945, 1965 и 1977 годах, направляли в Москву письма и петиции, требуя воссоединить Нагорный Карабах с Арменией.
...Если говорить откровенно, участником карабахских событий я стал случайно. Но эта случайность была закономерна. Мой хороший знакомый и коллега по работе Тербиз Алиев оказался в Сумгаите во время происходившего там армянского погрома. Приехав в субботу в институт Минбыта, которым он руководил, Тербиз позвонил мне и попросил срочно зайти. Его лицо было уставшим, серым и напряженным. «Поедешь в Сумгаит, — сказал он. — Я больше там быть не могу. Я не могу смотреть им в глаза, они ненавидят нас всех. Это страшно и неприятно... Ты — русский, тебя знают в ЦК как члена Азербайджанского Бюро Советской социологической ассоциации, тебе с ними разговаривать будет легче. Заменишь меня в правительственной комиссии. Шофер отвезет. Все, что надо, там есть. Что делать, объяснят».
В Сумгаите сразу после трагических событий работали комиссии, в которые входили работники ЦК компартии Азербайджана, Совмина и Верховного Совета. Собраться было недолго. Водитель оказался человеком словоохотливым и всю дорогу рассказывал о том, что сейчас делается в городе, который назывался с начала строительства «Комсомольском на Каспии». «Без монтировки и ножа под сиденьем по городу не езжу, — сказал он, — случиться может все что угодно».
С таким настроением я и поехал в город, с которым мы были одного года рождения — 1949. Тогда, размышляя в пути о том, что привело к трагической ситуации, я многого не знал, но сейчас, по прошествии значительного количества лет, могу достаточно подробно восстановить ход тех событий.
Год 1987. Генезис
В 1987 году из латентно тлеющего движения карабахских армян постепенно разгоралось всепожирающее пламя этнического конфликта. «Под руководством эмиссаров из Армении создавались организационные основы сепаратистского движения, легализовавшегося позднее в НКАО под названием "Крунк:"», — отмечает зав. Отделом пропаганды и агитации ЦК Компартии Азербайджана Афранд Дашда-миров. Активисты Комитета освобождения Нагорного Карабаха объезжали предприятия, города и села автономной области, собирая подписи для «референдума» о воссоединении с Арменией. И хотя «Крунк» переводился с армянского вроде бы как «журавль», но в Баку данная аббревиатура расшифровывалась по-другому — «Комитет революционного управления Нагорным Карабахом». Руководителем «идеологической секции» «Крунка» стал Роберт Кочарян (будущий президент Армении), в то время возглавлявший партийную организацию степанакертского шелкопрядильного комбината. «Крунк» был первой организацией в Советском Союзе эпохи Горбачева, которая начала использовать митинги и стачки в качестве политического оружия.
К лету сбор подписей был завершен, и объемная петиция (более чем с 75 тысячами подписей из Армении и Карабаха) была отправлена в Москву, в Центральный Комитет КПСС.
Активно муссировался карабахский вопрос за границей. Сын одного из 26 Бакинских комиссаров, старого партийного функционера Анастаса Микояна (тут можно вспомнить анекдотическую присказку «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича») историк Сергей Микоян и собственный корреспондент «Литературной газеты» Зо-рий Балаян проводили в США соответствующие конференции.
В ноябре экономический советник Горбачева академик Абел Аганбегян сказал, будучи в Париже: «Я был бы рад, если бы Нагорный Карабах вернули Армении. Как экономист, я считаю, что у них куда более тесные связи с Арменией, нежели с Азербайджаном». Взгляды Аганбегяна были изложены в газете французских коммунистов «Юманите», распространявшейся в том числе и в Советском Союзе. Так население Азербайджана узнало о вновь реанимируемой идее отторжения Нагорного Карабаха и ведущейся против него армянской кампании. И хотя скоро выяснилось, что Аган-бегян говорил это лично от себя, жителями Азербайджана было отмечено, что Аганбегян говорил не просто как армянин, но еще и как личный советник Горбачева, и сделали вывод о том, что Горбачев поддерживает армянскую кампанию. Однако, как оказалось впоследствии, сам Аганбегян не получал от Горбачева никаких указаний. Но это уже не имело никакого значения. Осенью 1987 года межнациональные трения в обеих республиках зримо обострились.
В октябре 1987 года в деревне Чар-дахлу на севере Азербайджана произошла стычка между местными властями и жителями-армянами. Армяне воспротивились тому, что директором совхоза стал азербайджанец. В знак про121
теста была направлена делегация в Москву, так как Чардахлу была родиной двух маршалов Советского Союза — Ивана Баграмяна и Амазаспа Бабаджаняна.
А вскоре разразилась трагедия в Ме-грийском и Кафанском районах, откуда компактно проживавшие азербайджанцы из-за межэтнических столкновений, сопровождавшихся угрозами, насилием и издевательством, были вынуждены, бросив свои дома и все нажитое, бежать через засыпанные снегом горные перевалы в Азербайджан. Сведений об этом инциденте сохранилось очень мало, в прессе его совсем не освещали, но остались очевидцы тех событий.
Бакинцы помнят, как в ноябре 1987 года на железнодорожный вокзал Баку прибыли два товарных вагона с кафан-скими азербайджанцами. Это были голые, раздетые люди — дети, мужчины, старики. Многие из беженцев нашли приют у своих бакинских родственников. О жертвах ничего не сообщалось, но у многих беженцев были следы от побоев.
В феврале 1988 года, по данным журнала «Вестник аналитики», «число азербайджанцев, вынужденных покинуть Армению в результате нагнетания атмосферы страха и насильственных действий, перевалило за 4 тысячи человек».
С этого времени политическое противостояние двух «братских» республик стало резко обостряться. 13 февраля, то есть еще за неделю до решения областного Совета, карабахские армяне вышли на площадь перед обкомом на несанкционированный политический митинг. Собравшись на площади, сотни людей требовали воссоединения Нагорного Карабаха с Арменией.
Стало ясно, что эта первая фаза армянской кампании была заранее тщательно спланирована. Рамиз Ага-ев и Зардушт Али-заде в своей книге «Азербайджан. Конец второй республики. 1988-1993» (М., 2006), отмечают (далее в тексте даются ссылки на её страницы), что это был «сложный, глубоко националистический процесс, хорошо организованный, финансово и идеологически обеспеченный, ставивший своей целью чисто сепаратистские цели — отторжение значительной части Азербайджана» (с. 43). Были выдвинуты лозунги, из которых явствовало, что непосредственно сами участники выступлений — лояльные советские граждане, действующие в духе гласности. На транспарантах были написаны три слова: «Ленин, партия, Горбачев!»
Московское руководство было обеспокоено масштабом кризиса в Армении и Азербайджане, но обстановку явно недооценило. «Допустив проведение внеочередной сессии, формально законной, но с учетом неучастия в ее работе представителей азербайджанской общины, по крайней мере, не корректной, с точки зрений легитимности, Центр изначально поставил себя в положение ответчика, вынужденного плестись в хвосте событий» (с. 41). В те февральские дни 1988 года Политбюро объявило лидерам азербайджанской компартии, что они должны действовать исключительно «партийными методами» — убеждением, а не силой, чтобы погасить конфликт.
«В Азербайджане, — отмечает Даш-дамиров, — призыв к народам двух республик не поддаваться на провокации "националистических элементов" в ситуации, когда в Армении маховик националистических эмоций раскручивался вовсю, а в Азербайджане люди еще только пытались разобраться в том, что происходит, вызвал недоумение».
Для Москвы митинги и стачки в Степанакерте стали не то чтобы полнейшей неожиданностью, но явно весьма неприятным фактом. Это видно из стенограмм заседаний Политбюро: от 29 февраля и 2 марта 1988 года. Горбачев, выступая на заседании Политбюро 29 февраля, заявил, что выдвинутые армянами требования неприемлемы.
Но идея возможности объединения Нагорного Карабаха с Арменией в тех условиях смягчения режима уже захватила почти всех армян Карабаха. Новые лидеры Комитета «Карабах» принадлежали к поколению, важным фактором формирования которого стали ереванские националистические демонстрации 1965-1967 годов. Тогда в результате этих выступлений в городе был открыт мемориал с вечным огнем в память о жертвах геноцида 1915 года, а день 24 апреля был объявлен в Армении Днем геноцида. Они явились носителями идеи «армянского суда», или «Аидата», — давней мечты о сплочении живущих в разных странах всех армян.
Но, как всем известно, в самом Нагорном Карабахе проживали не только армяне. Примерно четверть населения — около сорока тысяч человек — составляли азербайджанцы, теснейшим образом связанные с Азербайджаном. Жили там и русские, и украинцы, и лезгины, и евреи. Раскольнические действия националистов в Степанакерте, сколь бы мирными они ни были по своим внешним проявлениям, не могли не вызвать яростного сопротивления азербайджанской общины.
Самостийная, но хорошо организованная «анархия» и попустительство со стороны центральной власти застигли руководство Азербайджана врасплох и выявили его проблемы, о которых все знали, но на которые всегда закрывали глаза. «Приходится констатировать, что руководство Азербайджана не проявило на этом этапе ни государственной озабоченности положением в области, ни политической зрелости, ни дальновидности. Оно оказалось не готовым к самостоятельным, достойным патриотическим решениям. Азербайджанское руководство столкнулось с проблемой, от которой оно на могло просто отвернуться, всецело положившись на Москву» (с. 49).
Казалось бы, что партийное руководство Азербайджана занимает сильные позиции: Политбюро ЦК КПСС всецело поддерживало территориальную целостность республики. Поэтому для них взрыв протестных настроений в Карабахе был крайне неприятен, и к тому же имел далеко идущие последствия — армяне замахивались на территориальную целостность Азербайджана.
Ни для кого не является секретом, что население Азербайджана отличалось куда большим многообразием, чем население Армении. Вдвое превосходя соседнюю республику по численности — в 1988 году население Азербайджана превышало семь миллионов
человек, — Азербайджан представлял собой значительно более смешанный в этническом плане конгломерат, где заметное место занимали национальные меньшинства — русские и армяне, а также многочисленные кавказские народности и представители десятков народов Советского Союза, проживавшие в самых разных местах — от многонационального Баку до беднейших на окраинах республики городов и деревень.
Столица Азербайджана Баку всегда стояла особняком среди других городов республики. Двухмиллионный город своим родным домом считали представители десятков национальностей. Русский язык повсеместно употреблялся как средство межэтнического общения, были распространены смешанные браки. В то же время (и это была одна из самых острых проблем) возникшая в Баку этническая смесь придала хрупкость социальному миру в городе: то в одном, то в другом месте огромного города возникала этносоциальная напряженность, а под внешней оболочкой мегаполиса скрывались назревшие межэтнические противоречия, о которых не принято было говорить вслух.
Во второй половине февраля в Баку, Сумгаите и других городах Азербайджана стихийно стали организовываться акции протеста. На улицах города появились группы учащихся — школьников и студентов — с яркими красными и зелеными повязками с золотой надписью «Карабах». В Баку учащаяся молодежь, рабочие, представители азербайджанской интеллигенции прошли маршем к Верховному Совету с лозунгами, напоминавшими властям, что Нагорный Карабах — земля их предков, и она принадлежит Азербайджану
На февральские стихийные демонстрации общественности первыми отреагировали азербайджанские историки, которые все это время подспудно вели горячие политические дебаты со
своими армянскими коллегами. Поэт Бахтияр Вахабзаде и преподаватель истории Азербайджана, доктор исторических наук Сулейман Сардарович Алияров опубликовали в газете «Азербайджан» «Открытое письмо», в котором заявили, что Нагорный Карабах исторически является азербайджанской территорией и что «азербайджанский народ в новую эпоху обострения международной конкуренции оказался в числе первых жертв».
Я с очень большим уважением вспоминаю Сулеймана Алиярова: историю Азербайджана он нам, студентам русского сектора исторического факультета, читал великолепно, но еще более поразителен был его русский язык. Он говорил со страшным акцентом, но безупречное построение фраз вызывало у нас подлинное восхищение. Как-то во время лекции он спросил меня: «Студент, вы слышите, о чем я говорю?» Я ответил: «Сулейман муаллим, я слушаю — КАК вы говорите, а потом уже — о чем».
.После принятия 20 февраля Советом Нагорно-Карабахской области решения о выходе из состава Азербайджана обстановка в Баку резко изменилась к худшему.
Руководителем бакинской партийной организации в ту пору был бывший футболист и инженер-строитель, грубоватый и энергичный Фуад Муса-ев. Помню его весьма эмоциональное выступление перед активом Низамин-ского райкома партии, где я был председателем Совета по изучению общественного мнения, на котором он подверг резкой критике безынициативность и неспособность азербайджанцев пробить себе места в высших партийных структурах КПСС и занять достойные места в партийном руководстве страны, как это смогли сделать представители Армении. Отозванный из отпуска, он вернулся в Баку и увидел, насколько напряжена обстановка в городе. Было принято решение об ограничении въезда в Баку тысячам рабочих, которые ежедневно приезжали в столицу из Сумгаита, сформированы группы дружинников (ходил лично с соседями вокруг своего дома), которые патрулировали улицы, внимательно следя за ситуацией в армянском квартале. Этот его резкий подход к решению проблемы можно назвать противоречивым, но, возможно, именно это и было нужно в тех условиях.
В Баку беду удалось отвести. Своевременные действия городских властей, возможно, помогли отсрочить по крайней мере две попытки погромов, которых позднее не удалось избежать. Но предпринятые меры оказались неэффективными в Сумгаите, рядом с которым в двух деревнях — Фатмаи и Сараи, в пригороде города, были размещены азербайджанские беженцы из Армении. И когда Баку немного успокоился, забурлил Сумгаит — «Комсомольск на Каспии», куда я и приехал в холодный февральский день 1988 года.
Как и в истории с Нагорным Карабахом, есть какая-то мрачная закономерность в том, что первая в современной советской истории вспышка массового насилия произошла именно в Сумгаите. Это должен был быть образцовый советский город, который проектировался и строился как воплощение мечты о современном интернациональном сообществе трудящихся. В реальности же Сумгаит породил целый класс неустроенного и недовольного люмпен-пролетариата.
Похожий на пустыню кусок каспийского побережья, где строился Сумгаит, пустовал вплоть до Второй мировой войны. Именно здесь в 1949 году и начал расти новый город. Первыми его жителями были самые низы послевоенного общества — зеки — политические заключенные, выпущенные из сталинских лагерей; азербайджанцы, покинувшие Армению, куда стали в массовом порядке возвращаться
армяне-репатрианты; а также обнищавшие представители разных национальностей страны, которых в голодные послевоенные годы гнали из нищих областей громадного государства на благодатный и более-менее сытый Юг.
Еще в 1963 году, во времена правления Хрущева, Сумгаит пережил серьезные беспорядки. В годовщину Октябрьской революции толпа рабочих трубопрокатного завода ворвалась на трибуну, где находились местные партийные руководители, и сорвала портрет Первого секретаря ЦК КПСС с фасада Дворца культуры. Милиция пустила в ход дубинки, чтобы разогнать смутьянов, однако беспорядки продолжались еще несколько часов. Судя по одной из версий тех событий, в основе мятежа были экономические требования: рабочие протестовали против перебоев со снабжением города хлебом и роста цен. По другой версии, беспорядки имели ярко выраженную антиармянскую окраску и явились реакцией на драку в Степанакерте, в которой был убит азербайджанец.
К восьмидесятым годам XX века разномастное население города, так и не ставшего витриной вроде бы крепкой интернациональной дружбы, продолжало расти, испытывало значительные социально-бытовые трудности, тем более что в Сумгаит продолжали посылаться тысячи условно освобожденных заключенных. Их отправляли до конца срока на «химию», работать на химических предприятиях города. По статистике, каждый пятый житель Сумгаита имел судимость. Резко усилилось социальное расслоение, острее, чем где бы то ни было, ощущалась нехватка жилья. Рабочие ютились в перенаселенных общежитиях. Городские химические предприятия были среди первых в Советском Союзе по уровню загрязнения окружающей среды и последними по уровню техники безопасности. Детская смертность была столь высока, что в Сумгаите возникло даже специальное детское кладбище. Имен126
но около Сумгаита и поселили около 10 тысяч несчастных, насильственно депортированных из Кафана азербайджанцев.
Погром
В те февральские дни в Баку старались решительно пресекать любые ростки беспорядков. О Сумгаите и лагерях беженцев были информированы немногие. В разгар армянских демонстраций протеста в Нагорном Карабахе городское руководство, в том числе и первый секретарь горкома Сумгаита Джахангир Муслим-заде, отсутствовало. Но 26 февраля перед зданием горкома партии на площади Ленина группа жителей города вышла на площадь перед горкомом, чтобы выразить протест в связи с событиями в Нагорном Карабахе. Во главе демонстрации были беженцы-азербайджанцы, вынужденные при драматических обстоятельствах покинуть Армению. Они рассказывали ужасные вещи и приводили страшные факты о погромах, проводимых армянскими экстремистами в тех районах Армении, где они проживали до изгнания, и тем самым все больше накаляли обстановку.
В субботу, 27 февраля, участников демонстрации насчитывалось уже несколько тысяч. И слово «Карабах» повторялось бесконечное число раз. «Участники митингов, — отмечает Дашдамиров, — обсуждали события в Карабахе, требовали от руководства республики принятия мер "по наведению порядка в НКАО"». Вечером появились сообщения о первых случаях насилия, произошедших в кинотеатре и на рынке. Свою роль сыграло и то, что местная милиция ни во что не вмешивалась.
В воскресенье, 28 февраля, разъяренной толпой была занята вся центральная площадь Сумгаита. Джахан-гир Муслим-заде, вернувшись из Москвы, заверил собравшихся жителей города, что Карабах никогда не будет передан армянам, но этих слов было
уже недостаточно. Успокоить толпу Муслим-заде так и не смог.
Подробности того, что произошло потом, остаются не вполне ясными. Но, как мне рассказывали, вечером Муслим-заде вышел к ожидавшим его на площади людям. Ему дали азербайджанский флаг и заставили встать во главе демонстрантов. Петляя по городу, партийный руководитель повел толпу. Позднее Муслим-заде говорил, что хотел увести толпу от центра города, к морю, чтобы избежать большой беды. Но у него этого не получилось — бесчинства начались именно в центре. Хвостовая часть колонны рассыпалась на отдельные группы, которые рассеялись по центральным кварталам города.
Люмпенизированная толпа, наполненная националистически настроенными элементами, оказалась весьма взрывоопасной. Волна насилия поднялась стремительно. Несколько кварталов Сумгаита превратились в зону боевых действий. Их эпицентром стал квартал, прилегающий к городскому автовокзалу, который — вот он, невольный советский черный юмор — располагался на углу улиц Дружбы и Мира. «Подстрекаемая прибывшими из Армении беженцами разъяренная толпа, в которой были криминальные элементы, учащиеся ПТУ, жители самостроек из рабочих окраин города двинулись в жилые кварталы. Попытки работников милиции остановить разбушевавшуюся толпу только подливали масло в огонь. Сотни армян подверглись избиениям и издевательствам, многие квартиры были разгромлены и разграблены» (Даждамиров). Простые жители, не принимавшие участия в погроме, были в ужасе.
Вспышка кровавого насилия в Сумгаите имела одну мрачную особенность. Убийцам и грабителям зачастую было довольно затруднительно выявить врагов среди местных жителей. Сумгаитские армяне и азербайджанцы внешне очень похожи. Многие армяне
хорошо владели азербайджанским, а между собой они разговаривали друг с другом на русском языке. Кое-кому из армян удалось спастись только потому, что они выдавали себя за азербайджанцев или русских...
...Водитель долго плутал по улицам Сумгаита, пока не подвез меня к обшарпанному зданию рабочего общежития, в котором располагались, работали и жили в походных условиях члены комиссии. Меня поставили на довольство и показали кровать, застеленную простыми одеялами. Обязанности конкретными не были. Как я быстро понял, членам комиссии надо было разделить сумгаитских армян на тех, кто решил навсегда уехать из города, и тех, кто еще не определился с решением. Необходимо было также выявить уровень нанесенного ущерба за сгоревшие или разграбленные квартиры, нанесенные раны и увечья родственникам, оплатить вывоз вещей и людей. И сделать так, чтобы доставить их без проблем к месту назначения.
Ситуации бывали разные. И это вполне понятно. Нервы были напряжены до предела и с одной, и с другой стороны. Одни молча или с немногими словами подавали бумаги, спорили или соглашались, уходили или приходили вновь с новыми претензиями или списками. Но в большинстве разговор начинался на повышенных тонах, постепенно переходя в скандал или истерику. Тогда крики, обвинения, угрозы сыпались с обеих сторон.
Помню, в общежитие прибыли Муслим-заде и председатель исполкома Расим Эминбейли. С последним я был хорошо знаком. Расим, бывший директор Сумгаитского алюминиевого завода, работал начальником Научно-исследовательской лаборатории «Азцветмета», когда я пришел к нему на должность заведующего отделом «социальных проблем труда».
Вид у руководителей города был неважный. Муслим-заде пытался сохранять соответствующее выражение
лица, но было видно, что это лицо человека, готового в любую минуты сорваться в истерику — глаза бегали, рот кривился, он бросался к человеку, стараясь пожать ему руку, как бы оправдываясь и ища защиты. Расим был более спокоен, но я видел, что спокойствие дается ему с большим трудом. Холерик, здоровый как медведь, но с потухшим взглядом, он был задавлен грузом проблем, которые сам разрешить не мог, но должен был отвечать за их решение. Он был настолько измотан, что не выразил никакого удивления, увидев меня в представительной комиссии, и, быстро определившись, пошел туда, где громче всего раздавались крики. Муслим-заде, окруженный толпой потерпевших, успокаивал рядом стоящих, говоря дежурные фразы, призывая к спокойствию и обещая застрелиться, «если хоть один армянин уедет из Сумгаита». Смотреть на него было жалко.
Несколько раз я выходил в город. До этого мне несколько раз пришлось бывать в Сумгаите, поэтому некоторые улицы мне были знакомы, особенно вокруг автовокзала и те, которые вели к заводам, где мне приходилось бывать. Город производил печальное зрелище: некоторые дома стояли с разбитыми стеклами, вырванными рамами, видны были следы поджогов. По этим трагическим следам можно было определить путь погромщиков. По улицам ходили многочисленные патрули внутренних войск, прибывших из разных областей СССР, в основном из Центральной России. Молодые русские парни останавливали кого ни попадя, так как не разбирали, кто перед ними — армянин, пострадавший от насилия, или азербайджанец, горько переживавший за случившееся. Для них все лица были одинаковыми, объединившимися впоследствии в «лицо кавказской национальности». Город был наполнен страхом, ненавистью, стыдом, слезами, а также огромным желанием сгладить и по возможности скрыть происшедшее.
В такой обстановке я пробыл в Сумгаите около трех недель, наблюдая за происходящим и понимая, что название этого города будет долгие и долгие годы восприниматься как черное пятно в истории взаимоотношений Азербайджана и Армении. Погибло около трех десятков армян, сотни были ранены. Почти все армянское население Сумгаита уехало из города. За пределами Сумгаита весть о насилии потрясла армян, живущих в Азербайджане, и они тысячами начали покидать республику. Сумгаит стал также моральным укором для Азербайджана, где в ответ на организованное развитие событий в Карабахе произошла вспышка одного из самых жестоких на памяти жителей Советского Союза межэтнического насилия. Простым азербайджанцам было страшно и стыдно. Дашдами-ров отмечает, что «сумгаитские события были осуждены жителями, общественностью, официальными властями Азербайджана. Руководители города были освобождены от занимаемых должностей». К уголовной ответственности были привлечены десятки людей, участвовавших в бесчинствах и погромах. 96 человек были преданы суду. В данном случае я искренне сочувствую Расиму Эминбейли. Уверен, что он предпринимал все возможное, чтобы этническая напряженность не переросла в такой кровопролитный конфликт. Но, вероятно, лично у него не хватило на это ни сил, ни влияния, ни возможностей.
Власти, особенно центральные, непростительно медленно реагировали на события. Их первым побуждением было скрыть информацию о происходящем. Отсутствие сообщений о сум-гаитских событиях в официальной советской печати показало, что горбачевской гласности было еще очень далеко до подлинной свободы слова. Центральные средства массовой информации ни словом не обмолвились
о событиях в Азербайджане. Когда все было кончено, руководство страны решило утаить антиармянскую направленность погромов в Сумгаите, назвав их в «Правде» просто «хулиганскими выходками, спровоцировавшими беспорядки». Отмечалось, что «имели место случаи бесчинства и насилия. Приняты меры для нормализации жизни в городе, обеспечения дисциплины и общественного порядка». Это искажение информации вызвало раздражение не тол
