Спросить
Войти
урьезы из ирфш!©г®
М. В. ’Васильев
Инцидент в Грибулях (1913 г.)
Празднованию 300-летия Дома Романовых в 1913 г. в России была придана особая торжественность, оно приняло широкий размах и привлекло огромные массы народа. Во всех городах, селах и весях империи проводились благодарственные молебны, литургии, крестные ходы, парады и балы, в рамках торжеств объявлялось о льготах малоимущим и амнистировании из тюрем заключенных, снимались задолженности с мелких предпринимателей и землевладельцев. В смете расходов учитывалось бесплатное угощение для народа и выдача из государственной казны пособий малоимущим. Заседание Городских Дум проводилось с приглашением местных оркестров и раздачей шампанского для «провозглашения тоста
о здравии государя императора». Наиболее популярной постановкой в театрах была опера М. И. Глинки «Жизнь за царя»1. Пик торжеств пришелся на 20-21 февраля: именно в эти дни 300 лет назад, в 1613 г. всенародный Земский Собор призвал на царство Михаила Романова. За высокое качество проведенных праздничных мероприятий и демонстрацию верноподданнических чувств граждан, псковский губернатор Н. Н. Медем уже 21 февраля 1913 г. получил ответную телеграмму от Николая II со словами благодарности населению губернии2. Но торжественные мероприятия продолжались в разных местах губернии до конца года, а в силу приданной им значимости находились под личным контролем губернатора и министра Внутренних Дел. Для чиновников любого уровня вопрос безукоризненного проведения празднований являлся своеобразным экзаменом на профессиональную пригодность, от которого во многом зависели их дальнейшая судьба и
перспективы карьерного роста. Но несмотря на столь пристальное личное внимание самого губернатора к проводимым мероприятиям, местные чиновники порой допускали различного рода ошибки, иногда приводящие к фатальным последствиям.
Так, 12 ноября 1913 г. псковский губернатор в письме министру Внутренних Дел докладывал, что на открытии памятника Александру II, сооруженного на средства крестьян и возведенного в честь 300-летия царствования Дома Романовых в селе Гри-були Островского уезда, была произведена стрельба из старинной пушки, принадлежащей одному из местных купцов. В результате второго выстрела пушку разорвало и осколками ранило несколько человек: четверых — тяжело и 14 — легко. Один из пострадавших был стражником, все остальные — крестьяне. Далее указывалось, что по произошедшему инциденту ведется следствие, о результатах которого предстояло доложить позже. Для проведения расследования обстоятельств произошедшего из Пскова был направлен старший советник губернского Правления. Пока упомянутый советник выяснял суть произошедшего и общался с очевидцами и потерпевшими, губернская газета «Псковский голос» 13 ноября опубликовала небольшую заметку, ярко и эмоционально раскрывающую «факты» произошедшего, в которой указывалось следующее: 10 ноября в селе Грибули, на площади у здания волостного правления, происходило открытие памятника Александру II, и во время торжественного молебна при огромном стечении народа был дан выстрел из пушки. Пушка взорвалась, и осколками, «летевшими в разные стороны, убило 3-х крестьян, одного стражника, ранило 17 человек легко, семь тяжело, одному мальчику раздробило череп, выпали мозги, кому оторвало ногу, у кого повреждены нос, плечо, лицо. Заместителю начальника Алексееву осколками чугуна ударило в голову — рана не опасна. Женщине сломало руку, один стражник оглушенный лежал на земле около двух часов без чувств. Народу на открытие прибыло до тысячи человек. Был устроен на всех обед»3.
Материалы газетной заметки, преследующей цель заинтриговать читателя и вызвать волну эмоций и интереса, в значительной мере не соответствовали реалиям произошедшего и подпортили репутацию островским чиновникам, и без того находившимся в неприятном положении. В связи с этим уже на следующий день островский уездный исправник направил рапорт губернатору с просьбой обязать редакцию газеты опубликовать опровержение. К рапорту прилагался специально заготовленный исправником текст опровержения: «В № 256 газеты «Псковский голос» напечатана корреспонденция из Грибулей, далеко отступающая от истины. Дело было так: при открытии памятника был произведен удачный выстрел из небольшой пушки, начался торжественный молебен, и в начале такового совершенно неожиданно и без разрешения распорядителей раздался выстрел, от которого и разорвалась пушка, своими осколками причинив повреждение 18 лицам. 4-м тяжёлые, в том числе стражнику Василию Федорову и крестьянину Семену Петрову раздробило нос и 14 лицам легкие ссадины и царапины. Первые двое находятся в Островской земской больнице. Убитых на месте никого не было, точно так же не было лиц с оторванными руками, ногами и т. п. Земский начальник Алексеев нисколько не пострадал ..., лежащего на земле два часа стражника не было»4.
В рапорте островского уездного исправника, как и в газетной заметке, многие моменты оставались не раскрытыми, например: откуда взялась разорвавшаяся пушка, кто руководил стрельбой, и почему стреляли из орудия во время торжественного молебна? На ряд вопросов проливает свет рапорт, составленный на имя губернатора 14 ноября 1913 г. советником губернского правления,
проводившим расследование. В процессе его выяснилось, что первоначально в рамках запланированных мероприятий стрельба из пушки не предполагалась. Но непосредственно в день намеченных мероприятий (10 ноября) местный торговец и бывший церковный староста погоста Новая Уситва Василий Попов обратился к Земскому начальнику Шатилову с предложением произвести во время церемонии выстрел из пушки. Далее в материалах следствия показания участников произошедшего события расходились. Попов утверждал, что начальник на произведение выстрела сразу охотно согласился, в то время как Шатилов настаивал на том, что первоначально он интересовался, что это за пушка, и получил ответ от Попова: «пушка надежная, из нее в Христов день палят». Далее, как следует из слов Шатилова, он обратился к Островскому уездному предводителю дворянства Спиридову за разрешением провести салют, и только получив таковое, приказал Попову доставить пушку к своему дому, подальше от толпы для проведения испытательных стрельб. Испытание пушки, по данным земского начальника, проводили исправник Соболевский и становые приставы Прокофьев и Векшинский. Сам же исправник Соболевский во время общения со следователем дал несколько иные показания по этому эпизоду. По его словам, прибыв 10 ноября в деревню Грибули, он узнал от земского начальника Шатилова, что в момент падения занавеса с памятника предполагается произвести выстрел из пушки. Причем, Шатилов заявил ему, что пушка «надежная и человек к ней приставлен опытный». На что Соболевский скептически спросил Шатилова: «охота ли Вам это делать?», и получил утвердительный ответ — «не из картечи же палить будем!». После чего Соболевский направился к дому Попова, где стояла пушка, но не успел дойти, как раздался выстрел. Поняв, что это была репетиция пальбы, Соболевский дождался установки пушки на месте проведения мероприятий — в 12-ти саженях от памятника — и бегло осмотрел ее «как не специалист в артиллерийском деле»5.
Островский предводитель дворянства Спиридов указывал, что поручал именно исправнику и Шатилову осмотреть орудие, причем, оба они, вернувшись с осмотра пушки, засвидетельствовали ее хорошее состояние. Во время проведения торжества открытия памятника первый выстрел из орудия был совершен, как и планировалось, в момент падения завесы по команде земского начальника Шатилова. Второй же выстрел, имевший роковые последствия, был произведен хозяином пушки Поповым без разрешения и совершенно невпопад во время проведения молебна. Сам же Попов показал, что в заряжении пушки личного участия не принимал, а предоставил это право кузнецу из деревни Сафонинково Грибулевской волости Михаилу Онуфриеву и крестьянину деревни Хохлы Егору Тимофееву. Крестьянин же Тимофеев это категорически отрицал. Показания последнего были подтверждены стражником Ш-го пехотного отряда Александром Никан-дровым, стоявшим рядом с пушкой и отметившим, что лично видел, как Попов сыпал порох из бумажного кулька, Онуфриев забивал пыжи, а Егор Тимофеев держал фитиль. Кузнеца следователю допросить не удалось, так как тот после случившегося инцидента сразу уехал в Псков. В рапорте также отмечалось, что народная молва упорно настаивала на том, что Попов сыпал в пушку двойной заряд пороха, но каким либо образом доказать это не удалось. Косвенно эту версию подтверждали показания священника о. Михаила Рясенского, который показал, что за шесть лет до этих событий в Пасхальную заутреню, бывший в то время церковным старостой Василий Попов стрелял с церковной ограды из
другой пушки, которую так же на месте разорвало. В тот момент Попов советовал окружающим, что в этом деле самое главное «не надо жалеть пороха». Сам же Попов во время общения со следователем не отрицал факта взрыва прошлой пушки, и то, что купил взамен ее новое орудие у купца Карузина в Но-воржеве за 8-10 рублей6.
Говоря о количестве пострадавших в случившемся инциденте, необходимо отметить, что от полученных травм уже в больнице скончались два крестьянских подростка — ученики местной школы, так как разрушительная сила выстрела была направлена именно в то место, где стояли учащиеся. Безответственное и попустительское отношение местных чиновников, отвечавших за проведение мероприятия, и разрушительный энтузиазм хозяина пушки стали истинными причинами произошедшего инцидента. Хотя сам факт использования двойного заряда, повлекшего разрыв орудия, доказать так и не удалось, в результате чего все произошедшее было списано на трагическое стечение обстоятельств и в условиях повышенного внимания со стороны руководства, дело было в спешности закрыто. В очередном донесении псковского губернатора министру Внутренних Дел отмечалось, что стрельба производилась по инициативе местных жителей, «охваченных высоко патриотичными чувствами», а взрыв пушки произошел «по вине ее владельца, сильно подозреваемого в употреблении от излишнего усердия к своим обязанностям двойного заряда пороха»7.
Примечания:
