Российский абсолютизм в XVIII веке (аналитический обзор)

Т.М. Фадеева

РОССИЙСКИЙ АБСОЛЮТИЗМ В XVIII веке (Аналитический обзор)

Изучение истории российского самодержавия, его эволюции и роли государства в реформаторской деятельности вызывает каждый раз особый интерес на новом этапе общественных преобразований. Соответственно увеличивается и поток публикаций по данной теме, направленных на осмысление, а чаще - на переосмысление опыта прошлого. При этом происходит пересмотр ряда стереотипных представлений, в той или иной степени укоренившихся в общественном сознании.

Одним из них является понимание термина «абсолютизм». Во введении к монографии «От Петра I до Павла I» А.Б. Каменского (5), где представлен обзор различных точек зрения, подчеркивается, что в западной историографии понятие «абсолютизм» обычно связывают с развитием капиталистических отношений, в то время как применительно к России вопрос о генезисе капитализма остается нерешенным (5, с. 21). При этом ни в теории, ни на практике власть не была неограниченной или свободной от любых законов, т. е. абсолютной в истинном смысле. Сложившуюся в западной историографии ситуацию можно было бы подытожить замечанием Ч. Инграо, согласно которому «представления философов XVIII в. об абсолютной монархии, на основе которых, собственно, и возникло историографическое понятие абсолютизма, носили утопический характер, поскольку восходили к парадигме, связанной с режимом Людовика XIV во Франции, нигде более в предреволюционной Европе не существовавшей»1. Еще более неопределенными видятся автору обзора представления о «просвещенном абсолютизме». В качестве более взвешенной приводится формулировка А.Н. Медушевского: «Просвещенный абсолютизм в странах Восточной Европы в свете теории модернизации - это желание традиционных структур приспособиться к новым условиям развития, провести модернизацию путем реформ сверху и активного вмешательства государства в жизнь общества, средством чего и служит регламентация социальных отношений, усиление их регулирования с помощью права»2. На взгляд Каменского, в этой, как и прочих формулировках, отсутствует указание на то, что просвещенный абсолютизм является доктриной, сложившейся на вполне определенной теоретической базе в виде достижений философской, правовой и общественной мысли XVIII в. Принципиальная невозможность, по мнению многих историков, соединения таких идей с русскими политическими реалиями привела к тому, что в западной историографии давно уже наметилась тенденция вовсе отказаться от использования понятия «просвещенный абсолютизм» применительно к России (2, с. 24).

Что касается политического строя Российского государства XVIII в., то автор считает «целесообразным пользоваться понятием "самодержавие", хотя и с определенными оговорками, но вполне адекватно отражающими существо этого строя» (2, с. 30).

Продолжая линию на пересмотр устоявшихся стереотипов, А.Б. Каменский ставит задачу проследить историю реформ в России как единый целостный процесс. Несмотря на обилие литературы, посвященной реформам, практически отсутствуют попытки «взглянуть на эту историю не как на череду не связанных или малосвязанных между собой эпизодов, а как на целостный процесс преобразования Российского государства и общества, насчитывающий не одно столетие» (5, с. 9). Примером стереотипных обобщений такого рода могут служить работы А. Л. Янова, убежденного в том, что для России характерны «короткие фазы лихорадочной модернизационной активности с длинными периодами прострации». Модели типа «рывок - застой» (Е. Стариков), «скачко1 Ingrao Ch.W. The Hessian mercenary state: ideas, institutions and reform under Frederick II, 1760-1785. - Cambridge, 1987. - P. 5.

образное развитие» (А.Н. Медушевский), «революция сверху», вызванная поражением в войне или национальной катастрофой и проч., - воплощают такие общепринятые точки зрения. Однако, возражает Каменский, «не только в России, но и в любой другой стране реформы являются следствием неблагополучия общественного развития» (5; 12), иначе потребности в реформах нет. Все подобные построения, считает Каменский, учитывают лишь наиболее яркие эпизоды в истории русских реформ, своего рода «вспышки реформаторской активности» как естественной реакции на определенное неблагополучие. Он предлагает изменить угол зрения и более пристально вглядеться в довольно длительные временные промежутки между «вспышками», нередко трактуемые как периоды «прострации» (А. Л. Янов), стагнации, а то и периоды откровенно реакционные. Отсюда поставленная в монографии задача - рассмотреть историю реформ как единый целостный процесс на материале XVIII столетия, имея целью найти ответ на ряд актуальных вопросов: «... действительно ли в истории России не было завершенных и успешных реформ, действительно ли для русской истории характерно циклическое развитие» (5, с. 12).

В трудах крупного историка Е.В. Анисимова, исследователя самодержавия Петра I и предпринятых им государственных преобразований в сфере управления, подчеркивается, что главной причиной преобразований стал глубокий кризис российской государственности, как одно из проявлений общего кризиса русского общества в XVII в. Начальный этап Северной войны обострил симптомы кризиса, и, прежде всего, в сфере государственного хозяйства, на которую легла вся тяжесть войны. В первое десятилетие XVIII в. Петром были предприняты попытки реформировать систему управления путем бюрократизации, усиления власти на местах, последовательной ориентации государственного управления на решение военно-организационных задач.

Е.В. Анисимов не относит себя к той части историков, которые считают, что в петровский период в России окончательно сложилась абсолютистская форма правления. Дискуссия 1960 -начала 1970-х годов о сущности российского абсолютизма показала, на его взгляд, бессмысленность научной экстраполяции на русскую почву тех форм государственной власти и общественной организации, которые сложились в Западной Европе и традиционно называются абсолютизмом. В России конца XVII - начала XVIII в.

не было ни «сословий», ни «абсолютизма», утверждает историк. А были «"служилые люди" и было "самодержавие" и знак равенства между парами этих понятий ставить невозможно» (1, с. 24).

Наиболее важными актами, по которым можно судить об укреплении самодержавия при Петре I, являются акт 22 октября 1721 г., провозгласивший его «императором», «отцом отечества» и «Великим», а также указ о престолонаследии 5 февраля 1722 г. и акт коронации Екатерины Алексеевны в 1724 г. Есть еще несколько важных документов, служивших тем же целям, - «Духовный регламент» и «Правда воли монаршей», сочинителями которых явились псковский архиепископ Феофан Прокопович и его ученые клирики (11, с. 173-193). Эти знаменитые акты были важны для обоснования самодержавия в Новое время, ибо их авторы не ограничивались традиционной теорией божественного происхождения верховной власти, но и дополнили ее новыми аргументами: теорией естественного права, общественного договора, географического фактора. Прокопович нашел определение самодержавия в книге Гуго Гроция «О правде войны и мира». В русском переводе времен Петра оно звучало так: «Высочайшая власть (величеством на-рицаемая) есть, которой деяния ни чьей же власти не подлежат» (1, с. 273). Это определение с различными вариациями с тех пор и стало главным в идеологии самодержавия. Но при Петре появились и новые моменты. Царь был убежден в том, что власть эта вручена ему Богом не для наслаждения, а для многотрудной работы, для осуществления преобразований - дела, «полезного народу». Для Петра власть была тяжким бременем ответственности за судьбу страны, ее будущее (1, с. 271).

«На протяжении всей книги можно было видеть, как Петр стремится заложить в основу деятельности всех - как старых, так и новых институтов государства - регулярное, регламентационное начало, оговорить все возможные отклонения работы этих институтов от закрепленных законом норм (1, с. 273). «Должности царского чина» посвящена проповедь Феофана 6 апреля 1718 г. Представления Петра о своей «работе» были вполне созвучны идеям немецкого государствоведа С. Пуфендорфа, книгу которого он решил издать в переводе для русского читателя. Он видел себя источником блага подданных, проистекающего из законов, написанных на основе рационализма и знания своего народа. Но как можно сочетать самодержавие и коллегиальность, тайное голосование?

В принципе режим функционирования вводимых Петром государственных институтов не предусматривал непосредственного участия самодержца в работе центральных органов власти. Дела должны были проходить все стадии рассмотрения, начиная с низших и кончая Сенатом. И лишь затем, при необходимости, некоторые из дел могли ложиться на стол царю. Реформатор ставил перед собой и своими сподвижниками принципиальную задачу - создать такую правительственно-судебную машину, все части которой работали бы безотказно, как часы. Представления себе Пётр требовал только для спорных или не имеющих прецедента дел, особо настаивая на том, чтобы мимо него не проходили наиболее важные из них. Законодательная инициатива передавалась высшим правительственным учреждениям лишь в крайних случаях.

Реформа центральных и высших органов власти в конце 10-х годов XVIII в. началась с активного использования западноевропейского опыта, с привлечения иностранных специалистов и составления регламентов и штатов новых учреждений. Реформа проводилась в полном соответствии с популярными в тогдашней Европе идеями «общего блага», полицейского государства. Создание коллегий и реформа Сената в конце 10-х - начале 20-х годов XVIII в. имели в своей основе целостную концепцию европейского камерализма - учения о бюрократическом делопроизводстве, с характерными для него систематичностью, специализацией и унификацией. Важно, что, с одной стороны, с самого начала государственной реформы Пётр I использовал не просто элементы или институты, а всю совокупность административной камералистской системы Шведского королевства. С другой стороны, государственные реформы были тесно связаны (и проводились фактически одновременно) с реформированием различных сфер государственного хозяйства: местного управления, финансов, налогообложения, суда, торговли и церкви. В этом видна системность преобразований последнего периода петровского царствования.

Проблема следования шведским образцам имеет несколько аспектов. В целом Пётр I стремился сохранить следующие основополагающие принципы шведской системы: отраслевую специализацию, бюрократическую специализацию с ее штатами, процедурной и производственной частью. Все это особенно отчетливо отразилось в разработанных под его руководством регламентах коллегий и других учреждений. Однако воспроизвести всю шведскую

систему Петр не мог, да и не стремился к этому. Русские коллегии отличались от шведских не столько номенклатурой должностей, численностью чиновников или тем, что коллегиальное управление не охватило всего центрального управления, сколько тем, что взятые образцы были вырваны реформатором из шведского государственного контекста, в котором они являлись органичным элементом всего устройства шведского государства с характерной для него разветвленной системой сословно-представительных органов, самоуправляющихся городов и сельских общин, с неотменяемыми сословными привилегиями, личной свободой всего населения и, наконец, с традиционными королевскими обязательствами перед обществами, что ставило известные пределы шведскому абсолютизму.

Полное отсутствие в России этих начал государственного устройства, невозможность и нежелание их скопировать или установить по собственному усмотрению и определило те главные изменения, которые претерпели шведские образцы. Не только стремление опереться на бюрократию, не только бытование института крепостного права, получившего в ходе реформ Петра дальнейшее развитие, обусловило отход от шведских образцов. Дело в том, что новый госаппарат создавался под «самодержавие», Сенат, ставший из прежнего большого приказа большой коллегией, по своей сути оказался лишь чисто бюрократическим органом, передаточным звеном между государем и центральным и местным управлением. Более того, в основе всей новой системы власти лежал старинный принцип поручения, крайне далекий от идеи ответственного министерства: «Тот высший Сенат от Е. ц.в. высокопоставленным есть». Создание иерархической системы государственных учреждений, действующих по четким инструкциям, под жестким контролем прокуратуры, фискалов и доносчиков, должно было обеспечить решение наиболее важных, спорных, не имеющих прецедента дел. В этой бюрократической схеме самодержавие являлось единственным гарантом эффективности управления, правосудия, мерой всех и вся в государстве. Это с неизбежностью порождало полную бесконтрольность власти чиновников, господство этатизма. Так, в ходе государственной реформы Пётр I вполне удачно соединил камералистскую «бюрократическую технологию» с традиционной самодержавной властью, что, безусловно, усилило самодержавие в России на длительный период.

В монографии Анисимова рассматривается реальное участие Петра в госуправлении на основе анализа петровских указов, резолюций и писем (7,5 тыс. документов за 12 лет царствования). Они выявляют тенденцию: с утверждением новой системы управления (реформы коллегий и Сената) доля участия Петра не сокращается. Причем доля указов, написанных рукой Петра целиком и резолюции, составляет более половины от общей массы указов. «Среди написанных рукой Петра законов - огромное количество фундаментальных актов, заложивших основы государственности Российской империи. Они потребовали от царя-законодателя титанической работы, причем учесть все редакции и поправки в этих актах в виде доступных подсчету единиц практически невозможно. В русской истории, пожалуй, только Екатерина II может сравниться с Петром I по масштабам, тщательности и профессиональности законодательной работы. Важно и то, что вся работа Петра с законодательством пронизана четкими идеями, последовательно проводимыми в виде законодательных положений, тесно связанных в единую систему (1, с. 281).

Автор выявляет механизмы, с помощью которых функционировал монарх как государственный деятель. Ключевое место в новой административной системе занимал Сенат. Пётр уделял огромное внимание его работе, и, в сущности, председательствовал на его заседаниях, постоянно вмешиваясь в его работу. Особую роль в реализации власти самодержца выполнял созданный в 1704 г. Кабинет Его императорского величества, во главе которого бессменно находился кабинет-секретарь Петра I Алексей Васильевич Макаров. Постепенное усиление Кабинета явилось выражением другой, более глубинной тенденции, которую можно назвать бюрократизацией самодержавия, отходом от традиционных, патриархальных форм функционирования самодержца в системе старого управления с Боярской думой и приказами (1, с. 283).

Характер функционирования монарха в системе власти неизбежно ставит серьезную проблему соотношения права, законности и самодержавия. И здесь заложено глубокое внутреннее противоречие во всей реформаторской деятельности Петра, который стремился, с одной стороны, к водворению в России порядка, регулярности, законности, а с другой - к укреплению самодержавия. Одним из ярчайших проявлений этого противоречия служит Устав о наследии престола от 5 февраля 1722 г. По своей сути этот закон

утверждал беззаконие, ибо передавал право престолонаследия исключительно в руки правящего монарха, который мог не считаться при назначении своего наследника ни с чем. Иначе говоря, Пётр всегда оставлял за собой право ни в чем себя не ограничивать. Поставить свою власть как монарха в некие правовые рамки, обозначить ее рядом четких законов (как это было сделано в отношении Сената или Коллегии) ни Петр, ни его наследники никогда не могли. Это означало бы конец самодержавия. То, что Петр вмешивался в работу аппарата на всех уровнях, несмотря на попытки определить свои функции как исключительно законотворческие, не только свидетельствовало о его энергии, темпераменте, но и отражало полноту выражения его самодержавия, в котором разделение властей на законодательную, судебную и административную никогда четко не устанавливалось (1, с. 290).

О различиях в толковании термина «абсолютизм» пишет и Ю.А. Сорокин (6), отмечая, что историки, краеведы, политологи зачастую высказывают полярные точки зрения на социальную сущность, природу, время и причины возникновения абсолютизма в России. Большинство историков полагают, что именно в царствование Петра I юридически оформилось абсолютистское государство в России, а затем началась его сложная, противоречивая эволюция, отразившая многие особенности исторического развития России: деформированное крепостничеством развитие буржуазных начал, тоталитаризм государственной системы, режим неограниченной власти монарха, специфический вариант русского просвещения.

Автор отмечает, что в русских письменных источниках, прежде всего в законодательстве, термин «абсолютизм» фактически не отложился. Русские монархи и в XVIII в. продолжали именовать себя самодержцами. Ни российские государи, ни российские законы не оперировали термином «абсолютизм» или «абсолютная монархия». Воздерживались от него и историки. Возвращаясь к современным спорам о самодержавии с «чертами восточной деспотии», Ю.А. Сорокин считает, что «уместнее говорить о православной модели неограниченной монархии, имевшей место в России в царствование Ивана IV, которую принято называть также самодержавной... Русское самодержавие деспотично настолько, насколько деспотично православное мировоззрение и миросозерцание» (6, с. 65).

Соглашаясь с Анисимовым в том, что с конца XVII в. Россия вступила в очередную полосу кризиса, каковой проявился и в сфере общественного сознания, Сорокин конкретизирует его применительно к особенностям петровского реформаторства. Действительно, «с одной стороны - кризис средневекового схоластического мировоззрения, с другой - имеют место попытки царя-реформатора сменить саму модель культурного (в самом широком смысле этого понятия) развития России. Пётр перестал вести себя как православный царь». Так возникла объективная потребность в ином, отличном от православного, обосновании самодержавной власти. Петр и его ближайшее окружение нашли его в европейских теориях, составлявших великое европейское Просвещение (6, с. 73). С точки зрения европейских просветителей, абсолютизм есть союз государя и подданных во имя общего блага, для обеспечения которого монарх получает неограниченную власть, а подданный - лишь обязанность повиноваться. При этом предполагается, что абсолютизм получит характер культурного и просвещенного правления, станет «просвещенным абсолютизмом». До известной степени абсолютным монархам удается этого добиться, но большинству их деяний не суждена долгая жизнь. «Абсолютизм развивает принцип "полицейского государства" со всеобщей опекой, устранением подданных от управления, подчиняет хозяйство страны фискальным интересам и создает профессиональную армию чиновников» (6, с. 87).

Ю.А. Сорокин рассматривает, как принципы европейского Просвещения были интерпретированы на русской почве в первой четверти XVIII в. и роль идеолога при Петре - Феофана Прокопо-вича. Подготовленный им в 1719 г. «Регламент или Устав духов-ныя коллегии» окончательно сломил, по общему мнению, политическую самостоятельность русской церкви и сделал государя ее фактическим главой. Ликвидация патриаршества и учреждение Синода, с одной стороны, и фактическое признание монарха главой церкви - с другой, означают крушение старой, византийской по происхождению, модели власти в России. С этого времени церковь превращалась в одно из многочисленных учреждений огромной бюрократической машины, в «Ведомство Православного Вероисповедания» (6, с. 89). Он принял титул «Отец Отечества», используемый ранее в духовном смысле и применяемый только к патриарху. Уничтожив патриаршество и фактически объявив себя

главой церкви, он, с точки зрения современников, «восхитил власть Божью». Вместо «симфонии» светской и духовной власти он пытается заменить ее гражданским культом императора с римской императорской символикой. Россия мыслится как вселенская империя, подобная Римской, а ее глава наделяется чуть ли не божественной властью. Все это подкрепляется монументальной пропагандой с ярко выраженным зрелищно-ритуальным характером. В итоге в первой четверти XVIII в. была создана «светская религия государства».

Историки по сей день спорят об объективной значимости Петровских преобразований для России. Мнения специалистов поляр-ны. Однако положения тех авторов (среди них П.Н. Милюков, И.Л. Солоневич, В.М. Живов, Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский и др.), которые в целом негативно оценивают преобразования Петра, сегодня выглядят более аргументированными. В самом деле, трудно отрицать такие явления, как стремительное сокращение численности податного населения в России в первой четверти XVIII в., снижение удельного веса горожан в структуре народонаселения страны, падение общего уровня грамотности по сравнению с серединой XVII в. и пр. Некоторые авторы рассуждают о симптомах культурного застоя или даже культурной деградации, по крайней мере применительно к развитию русской литературы в условиях становления полицейского государства (6, с. 94). Е.В. Анисимов утверждает: «Насилие, составлявшее суть экстраординарных мер Петра, было зафиксировано в законах, заложено в устройстве государственного аппарата административно-репрессивного типа, отражено во всей системе иерархичной власти. Именно в разнообразных формах насилия, ставшего регулятором жизни созданной Петром системы, проявляется ее тоталитаризм» (1, с. 13). Если под тоталитаризмом понимать подчинение экономики политике, замечает Сорокин, то, конечно, следует согласиться с Анисимовым. Однако утверждение последнего, согласно которому «в России конца XVII - начала XVIII в. не было ни "сословий", ни "абсолютизма", а были "служилые люди" и было "самодержавие" и знак равенства между парами этих понятий ставить невозможно» (1, с. 24), вызывают ряд критических замечаний Ю. А. Сорокина, которые он высказывает в форме комментариев.

тизм», предпочитая использовать устоявшееся понятие «самодержавие». Но ведь в науке различают явление и термин, используемый для его обозначения. В силу этого самодержавие не может быть приравнено к абсолютизму - здесь мы с Е.В. Анисимовым согласны, что нисколько не исключает мысли о том, что русское самодержавие в эпоху Петра трансформируется в абсолютную монархию.

Итак, по устоявшемуся мнению, в первой четверти XVIII в. в России окончательно кристаллизуется новая форма государственного устройства - абсолютная монархия, иначе называемая «полицейское» или «регулярное» государство, основанное на хорошо организованном в общерусском масштабе насилии с ясно выраженными чертами тоталитаризма. Последний немыслим в XVII в., при Алексее Михайловиче, ибо православная модель власти не допускает этого принципиально. Идеологическим обоснованием, лежащим в основе нового государственного устройства России, стали своеобразно интерпретированные на русской почве идеи европейского просвещения, образцом для подражания - шведская правительственная система, а несущей конструкцией - режим неограниченной власти российского императора, православные же начала, смягчающие деспотические черты в русском самодержавии, при Петре I отошли на второй план (2, с. 97).

Здание новой российской государственности, которое начал возводить Пётр, осталось недостроенным. Его преемники на престоле менее всего были заняты этим. Многие начинания Петра к середине XVIII в. сошли на нет. Петр III в течение своего недолгого царствования (всего 186 дней) пытался разрешить насущные проблемы империи. Был опубликован Манифест о вольности дворянства, давший благородному сословию свободу от обязательной службы; уничтожена Тайная канцелярия, выполнявшая функции политической полиции; создана Коллегия экономии для управления церковными землями; отменялись многочисленные торгово-промышленные монополии; учреждался Государственный банк с капиталом 5 млн. руб. и др. Царствование Екатерины II принято считать наиболее ярким в России проявлением «просвещенного абсолютизма». Однако общепринятой дефиниции этого термина и поныне не существует, считает Сорокин (6, с. 100). Более того, считает он, в России на протяжении XVIII в. не удается обнаружить принципиальную разницу между «абсолютной монархией» и «просвещенным абсолютизмом». С теоретическими представлениями о последнем плохо вяжутся известные факты: проявление откровенно деспотических начал со стороны императрицы, пренебрежение правами и привилегиями подданных, даже гарантированных законами, апогей в развитии крепостничества; заметная дворянская оппозиция Екатерине II - от сановной фронды (Н. И. Панин) до революционных призывов А. Н. Радищева. Если

итоги царствования Петра I вызывают яростные споры, то в оценках итогов деятельности Екатерины II среди историков царит удивительное единодушие. «Нередки утверждения, что государственный гений Екатерины состоит прежде всего в разработке блестящих проектов реформ, в формировании ярких политических программ, а ее политическая мудрость - в отказе от реализации этих проектов в полном объеме в российской действительности. Поэтому и все сделанное ею оценивают не сквозь призму реальных, практических результатов, а преимущественно сквозь призму законотворческой (даже не законодательной) деятельности» (6, с. 143).

Режим, установившийся в России в царствование Павла I, трактуется исследователями как «военно-полицейская диктатура», «военно-полицейский режим» или «непросвещенный абсолютизм». Соответственно, две модели абсолютной монархии в России связывают одну с Екатериной, другую - с Павлом. Однако, по мнению Сорокина, нет оснований проводить такое различие. «Нам представляется уместным говорить лишь об абсолютной монархии от Петра до Павла, не выделяя какие бы то ни было внутренние этапы в развитии абсолютизма в этот период» (6, с. 316). Разницу между политическими режимами Екатерины и Павла автор связывает не столько с принципиальным изменением политического курса нового монарха, сколько с изменившимися условиями его проведения и различиями в характере монархов. Павел в бытность свою наследником находился в оппозиции к екатерининской политике. Во главу угла он ставил безусловное требование беспорочной службы дворянина государству, при этом дворянскую службу должен был регламентировать и направлять государь. Такая практика расходилась с екатерининскими началами, когда дворянин мог либо вовсе не служить, либо служба его была весьма необременительной. Последнее относилось прежде всего к гвардии и верхушке столичного чиновничества. Жесткое требование беспорочной службы со стороны императора вызывало невиданное озлобление петербургского дворянства, направленное против личности Павла I. В царствование Екатерины многие дворяне резко критиковали ее крепостнические указы, распутство двора, внешнюю политику и проч., но почти никто не критиковал личные качества императрицы. В царствование Павла наблюдается обратная картина: мемуаристы признают и даже одобряют его внутреннюю и

внешнюю политику в целом, но отвергают методы ее проведения и подвергают убийственной критике его личность.

Своеобразно трактует Сорокин и «рыцарство» Павла. Он не усматривает в нем ни «консервативную утопию», ни стремление подчинить православную церковь католичеству, ни донкихотство. «Самодержавно-масоно-рыцарская» идеология связана, на взгляд Сорокина, с доктриной «официальной народности», с попыткой вернуться к православной модели власти с учетом реалий того времени. Этим путем пошли его сыновья, особенно Николай Павлович. Царствование Павла носит переходный характер, под которым надлежит понимать трансформацию абсолютизма в самодержавие на новом витке исторического развития России. Самодержавие почти на столетие пережило в России абсолютизм, подчеркивает автор. Павел смог утвердить такой курс внутренней и внешней политики Империи, который отвечал потребностям сохранения национального государства дворян и соответствовал интересам монархии. Однако в условиях спада волны крестьянских выступлений дворянство решительно отвергало любые попытки правительства хоть в чем-то ущемить интересы помещиков. Отношение современников к личности и эпохе Павла зафиксированное в мемуарах, было растиражировано в сочинениях дореволюционных историков и вылилось в законченные устоявшиеся стереотипы, многие из которых не соответствуют действительности.

А.Б. Каменский считает, что со второй половины XVIII в. Россия вступила в период системного кризиса, означавшего, что она исчерпала возможности развития в рамках традиционализма. Важнейшим его проявлением была возраставшая техническая отсталость страны, представлявшая угрозу ее национальной безопасности. Именно кризис сделал возможными реформы Петра Великого, самые радикальные в ее истории и предопределившие последующее развитие страны. Главное противоречие Петровских преобразований и их последствий для страны, а следовательно, и невозможности их однозначной оценки, видится А. Б. Каменскому в сохранении крепостничества. Одновременно он ставит вопрос: а возможен ли был иной путь, существовала ли в исторической реальности первой четверти XVIII в. возможность ликвидации крепостного права? На взгляд историка, такая альтернатива была в период начала 1700-х годов, когда началось формирование армии на новых принципах, и до начала - середины 1710-х годов, когда

появляются первые законодательные акты, касающиеся сословных прав дворян. Основная направленность Петровских реформ была связана с созданием военизированного полицейского государства с жесткой социальной иерархией, полностью подчиненной его интересам. Однако Петровские реформы заложили основы сословной организации, предполагающей элементы самоуправления и, соответственно, зачатки гражданского общества. Итоги реформ Каменский видит в этих двух альтернативных вариантах развития и в борьбе между ними, составившей содержание последующих десятилетий.

Вопреки сложившимся в историографии представлениям и несмотря на определенную критику реформ Петра I, Каменский констатирует, что никаких серьезных отступлений от его линии и контрреформ не было. Это был период своего рода адаптации новых социальных, политических и культурных институтов к российским реалиям. Очередной этап в истории реформ XVIII в. начинается во второй половине 1740-х годов, когда на политическую сцену выходит новое, послепетровское поколение, осуществляется ряд преобразований в социально-экономической жизни. Завершается этап реформами Петра III, направленными на укрепление позиций дворянского сословия.

Новый этап наступает с воцарением Екатерины II, имевшей план либеральных преобразований, основанный на новейших достижениях социально-правовой мысли того времени. В центре была идея трансформации политического строя России в монархию, опирающуюся на прочный фундамент «непременных» законов и сословную организацию общества. Каменский возражает против закрепившихся в историографии представлений о двух этапах царствования Екатерины, о ее измене принципам Просвещения; о сугубо продворянском характере ее политики и против того, что императрица лишь имитировала реформы, не проводя их. Цели екатерининских реформ были значительно шире, чем просто поддержка того или иного социального слоя. Их итогом становится формирование общества современного типа, создается законодательная основа для формирования «среднего класса», для органов сословного самоуправления. Осуществляется реформа в области образования, впервые возникает система школьного образования. Цели и задачи своей реформаторской политики Екатерина сформулировала уже в начале царствования и затем, меняя время от

времени темп и тактику преобразований, последовательно осуществляла свой план реформ, по крайней мере в той его части, которую возможно было реализовать, не затрагивая основ крепостничества и не вызывая социальных потрясений. Павел I осуществил ряд контрреформ. Их суть Каменский формулирует как «попытку государственно-полицейского реванша над сословным» (5, с. 524).

Каменский полагает, что на протяжении столетия (1694-1796) процесс преобразований в России носил поступательный характер. Для этого времени закрепившееся в научной литературе и общественном сознании представление о цикличном характере развития России оказывается неверным» (5, с. 524). Реформы осуществлялись по инициативе «сверху», и отсюда представление, что они носили верхушечный характер и не затрагивали основную массу населения. Действительно, уклад жизни русского крестьянства на протяжении XVIII в. оставался неизменным, но в этом не было ничего специфически российского. Согласно концепции «протяженного Средневековья» Ж. Ле Гоффа, «деревенская основа западноевропейского Средневековья» и соответствующая ей мен-тальность оставались вплоть до XVIII - начала XIХ в. почти неизменными. Россию от Европы отличало другое: европейское общество было культурно единым, что облегчило его относительно плавный переход в Новое время. Русское же общество со времени Петровских реформ оказалось разделено все расширяющейся культурной пропастью: «Для одной его части время остановилось, и Средневековье продолжилось еще многие десятилетия; для другой началось Новое время, отсчет которого велся по европейским часам... Именно здесь социокультурные и психологические корни феномена русской интеллигенции. объяснение особой "духовности" русской культуры с ее обостренной любовью к "народу", как и истоки революционного радикализма» (5, с. 519). Впрочем, крестьянство, как показано в исследованиях отечественных историков, все более втягивалось в торгово-промышленную деятельность, шел процесс разрушения натурального хозяйства. Степень вовлеченности русского крестьянства в разные социально-экономические процессы, в значительной степени инициированные проводившимис