Спросить
Войти
КАРЕЛИН Владимир Анатольевич / KARELIN Vladimir
Ленинградский государственный университет им. А.С.Пушкина / Pushkin Leningrad State University
Россия, Санкт-Петербург, Пушкин / Russia, St. Petersburg, Pushkin karelin vladimir@mail.ru
РЕПНЕВСКИЙ Андрей Викторович / REPNEVSKII Andrei
Северный (Арктический) федеральный университет им. М. В. Ломоносова / Lomonosov Northern (Arctic) Federal University Россия, Архангельск / Russia, Arkhangelsk andrey-gold@inbox.ru
ИЗ ПЕРЕПИСКИ ПРОФЕССОРА ОЛАФА БРОКА И ПЕТРА
САВИЦКОГО (1916-1958)
SELECTIONS FROM THE CORRESPONDENCE OF PROFESSOR OLAF BROCH
AND PETR SAVITSKII (1916-58)
Вступление
Трудно представить более непохожих людей, чем Пётр Савицкий1 и Олаф Брок2. В годы Первой мировой войны один был юным студентом (21 год) экономического отделения Петроградского политехнического института, только начинавшим свой путь в науке. А другой — уже зрелым, почти сорокалетним человеком; известным учёным, профессором университета в Кристиании, возглавлявшим впервые созданную в Норвегии университетскую кафедру славянских языков; специалистом, завоевавшим признание европейских лингвистов; автором множества выступлений в печати о России и русских, переводчиком сочинений Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского.
И тем не менее их надолго связали дружеские отношения, отразившиеся в переписке. Она началась ещё во время Первой мировой войны и Русской революции и с перерывами длилась до конца 1950-х гг. Ныне эти письма служат одним из ценных источников для изучения российско-норвежских научных, общественно-политических и культурных связей первой половины прошлого, ХХ столетия. В переписке отражены как широкие научные интересы и сложившаяся дружба авторов, так и события современной им политической эпохи, драматически сказавшиеся на личной судьбе.
В распоряжении публикаторов имеются копии нескольких писем П. Н. Савицкого профессору Броку. Оригиналы хранятся в Норвежской национальной библиотеке в Осло3, в Отделе рукописных материалов4. Выявленные письма Савицкого Олафу Броку датированы периодом с 1916 по 1958 г. Разрешение на их научное использование получено благодаря, во-первых, любезности сына Петра Николаевича Савицкого — Николая Петровича (проживающего в Праге) и, во-вторых, содействию сотрудницы библиотеки Анне Мельгорд (Anne Melgârd).
Выявить письма Олафа Брока Петру Савицкому удалось благодаря помощи Лукаша Бабки — сотрудника Славянской библиотеки в Праге (составной части Национальной библиотеки Чехии), где хранится специализированное собрание книг и рукописей по мировой славистике. Письма датированы временем с 1956 по 1957 г., когда П. Н. Савицкий вернулся в Чехословакию из СССР после освобождения из мордовских лагерей5.
Публикаторы также считают своим долгом выразить искреннюю признательность за активное содействие в поиске документов Мартину Байссвенгеру (Martin Beisswenger)6, известному немецкому исследователю жизни и творчества П. Н. Савицкого.
Первое из писем Савицкого датировано 9 августа 1916 г. В июле 1916 — марте 1917 г. он служил помощником по коммерческим делам российского посланника в Кристиании К. Н. Гулькевича. Профессор Брок традиционно проводил летний отпуск с семьёй на родине. В уютном местечке Никирке коммуны Хортен провинции Вестфолд находился его отчий дом с небольшой усадьбой. Савицкий посетил профессора. Из содержания послания ясно, что Савицкий по прибытии к месту дипломатической службы взялся осваивать норвежский язык. Перед ним стояла задача изучить местные печатные издания и статистические материалы по экономике внешней торговли Норвегии. Семья Броков оказала молодому русскому радушный приём, а сам профессор любезно помог найти молодому человеку наставника по языку из среды сотрудников университетской библиотеки.
Важную роль в их знакомстве сыграл российский посланник в Норвегии К. Н. Гулькевич. Именно он рекомендовал своего помощника норвежскому учёному. Посланник убеждал руководителей МИД в Петрограде в возможности и целесообразности более тесного политического и экономического сближения России и Норвегии («Русское дело в Норвегии» по определению Гулькевича). Причем не только в военные годы, но и на послевоенную перспективу. На практике это означало существенное повышение значения Норвегии для российской внешней политики, ранее весьма скромного7.
Взгляды обаятельного и энергичного посланника разделяли и молодой помощник по коммерческим делам, и норвежский профессор8. Оба считали важным для себя участвовать в решении задачи сближения двух стран.
В марте 1917 г. Савицкий вернулся в Петроград. В столице в конце октября он защитил кандидатскую диссертацию о внешней торговле Норвегии во время войны. Гулькевич был высокого мнения о научных способностях своего молодого атташе и настойчиво звал его к себе в Стокгольм, куда был переведён в мае из Норвегии.
Но случилось иное. Драматический водоворот событий Гражданской войны увлёк молодого учёного. Он выступил на стороне белого движения, пережил его катастрофу и драму беженства. 23 декабря 1919 г. Савицкий был в составе дипломатической делегации Главного командования Вооруженными силами Юга России направлен как специалист по экономическим вопросам через Константинополь в Париж9. На обратном пути 13 марта 1920 г. в Эгейском море с борта парохода «Grшssie» (фр. «Черкесия») он отправил Броку письмо. Савицкому казалось важным знать, как отразилось происходящее в России на отношении к ней норвежцев10. За этим письмом, как можно предположить, последовала переписка, которая, к сожалению, в личном архиве Брока не выявлена или не сохранилась.
В конце января 1921 г. Савицкий по приглашению П. Б. Струве переехал в Софию и занял пост технического редактора журнала «Русская мысль»11. 8 апреля 1921 г. Савицкий отправил Броку письмо на бланке редакции12. Оно содержит сведения об исполнении заказа норвежского профессора на издания, которые Савицкий отправил ему почтой. В их числе оказались три журнальные книжки «Русской мысли» и сочинения П. Н. Милюкова («История второй русской революции»13), С. Н. Булгакова («На пиру богов»)14 и Н. С. Трубецкого15 («Европа и человечество»). Эти сочинения Савицкий считал «выражением современной "интеллигентской" российской души» эмигрантов. Горький опыт Гражданской войны и вынужденной эмиграции оказал сильное влияние на их умонастроение16.
Савицкий, как и многие, пережил в эмиграции глубокий идейный кризис и постепенно отходил от западнического либерализма кадетов. Он и кружок его единомышленников находились в стадии формирования концепции «евразийства». Савицкому хотелось узнать отношение к новым идеям Брока, к мнению которого он прислушивался.
В период 1920—1930-х гг. Брок и Савицкий продолжали переписку, которая сохранилась лишь частично. Общим стал интерес к процессам, происходившим в СССР, и неприятие идеологии и практики большевистского режима. Ими владели надежды на его постепенное перерождение и изживание. Иллюстрацией может служить письмо Савицкого Броку от 12 июля 1936 г.17
В 1937 г. профессор Брок оставил университетскую службу по возрасту, но продолжал выступать с лекциями, в том числе в Лондоне и в Чехословакии. В 1938 г. он побывал в Праге, где общался с Савицким. В круг научных интересов
учёного входила история пограничных отношений норвежцев на Русском Севере. В Славянском институте в Праге он 3 июня он прочёл лекцию на эту тему. Она называлась «Встреча и сношения славянства и германства на берегах Ледовитого океана»18. В её обсуждении участвовал и Савицкий. Его этот сюжет живо интересовал. За время своей работы в Норвегии в 1916-1917 гг. он разработал концепцию российско-норвежского экономического сотрудничества на Севере в послевоенный период19.
Мрачные годы германского протектората над Чехословакией с марта 1939 г. и нацистская оккупация Норвегии с 1940 г., как и весь период Второй мировой войны — это период, за который у нас нет сведений об общении Савицкого и Брока посредством переписки. Известно, что они оба резко отрицательно относились к нацизму и сочувствовали борьбе СССР против фашистской Германии.
В мае 1945 г. пришла победа. Германский рейх был разгромлен. Но Савицкий был арестован в Праге органами советской контрразведки и доставлен в Москву. 20 октября Особое совещание НКВД осудило его на десять лет заключения «за принадлежность к контрреволюционной организации» по ст. 58-4 и 58-11 УК РСФСР20. Провёл он их в лагере в Мордовии. Освобожден был только в 1955 г.21 В январе 1956 г. Савицкий выехал из СССР и вернулся к семье в Прагу22. В течение многих лет он был оторван от близких. Всё это время тяготы содержания семьи лежали на плечах его жены23.
Тем временем в Европе происходили важные политические события. В условиях начавшейся «холодной войны» Брок как убеждённый либерал возобновил критику советской внутренней и внешней политики. Это стало причиной резкой ответной реакции Москвы. За выступления в норвежской печати против политики Советского Союза Олаф Брок был исключен из числа иностранных членов-корреспондентов АН СССР в 1949 г.24
В 1956 г. профессор получил сведения о возвращении П. Н. Савицкого в Чехословакию и постарался наладить переписку с другом и учёным через «железный занавес», используя свои связи в норвежском МИДе. Опасение вскрытия
I» Petr Nikolaevich Savitskii (1895-1968). A Bibliography... С. 43. В конце 1920-х — начале 1930-х гг. Олаф Брок и группа скандинавских историков плодотворно работали в советских архивах.
писем со стороны органов безопасности Чехословакии заставляло прежде всего Савицкого быть в переписке сдержанным, ограничиваться намёками, если речь шла о политически рискованных темах. Его корреспонденту разумная осторожность была свойственна в меньшей степени. Но нужно учесть, что он отправлял другу письма в Прагу через норвежское посольство.
Переписка, с одной стороны, подтвердила прочность связи двух старых друзей. С другой стороны, она выявила различие их отношения к СССР, к советскому проекту. Норвежский профессор как представитель западноевропейского либерально-буржуазного мира по привычке искал новые подтверждения старым, привычным, взглядам на советский строй, который он и после 1953 г. вполне отождествлял со сталинизмом. Брок не заметил и не понял (может быть, не успел понять) глубины изменений, происходивших в СССР после 1953—1956 гг. В итоге его представления имели тенденцию к превращению в консервативный стереотип, оторванный от менявшейся советской и международной реальности.
Савицкий остался верным евразийским идеям, но при этом радовался успехам советской родины, гордился растущей популярностью в мире русского языка. Представляется, что послевоенные успехи Советского Союза в науке, технике и на международной арене стимулировали научную мысль самого Савицкого, характерной чертой научного мышления которого был универсализм. Трогательно сердечное отношение Савицкого к корреспонденту в Осло объяснялось в большой степени тем, что труды норвежского профессора немало способствовали популярности русского языка, литературы и культуры.
Несмотря на выявившееся различие взглядов, общего у старых друзей оказалось больше, чем можно было ожидать. Оба относились с уважением к праву личности на свободу мысли и слова, на гражданское и политическое равенство. Оба разделяли веру в гуманистическое измерение общественного прогресса. Оба принадлежали к интернациональному сообществу учёных. Поиск научной истины они считали целью и смыслом своей работы. Отсюда проистекала сближавшая их преданность профессии и кропотливому труду. Обоих отличала широта научных и культурных запросов. Славистика в широком смысле слова создала поле их общих профессиональных интересов. Несомненно, испытывая глубокие патриотические чувства, они верили в возможность экономического, политического и культурного сближения народов России и Норвегии и были готовы многое для этого сделать.
Документ 1
Многоуважаемый и дорогой г. Профессор!
Очень признателен Вам за любезность, которую Вы мне оказали, написав Гарборгу. После двух неудачных посещений университетской библиотеки вчера, наконец, я с ним увиделся. Г.25 Гарборг был со мной приветлив и любезен, как только может быть милый норвежец. Завтра начинаются наши занятия.
С большой отрадою вспоминаю о своей поездке к Вам в Ньюкирку; о прелестной местности и Вашей милой «хатке»; о сердечном приеме мне оказанном. Мой заезд в Гортен26 оказался очень удачен: я попал туда в момент народного праздника с танцами в рощице на берегу фиорда; быстро приобрел знакомства. Узнав, что я — русский, мужчины говорили мне, что они наши "venner"21, а девушки учили меня норвежскому языку, и я принял даже участие в танцах!..
Передайте, дорогой профессор, мой низкий поклон Вашей уважаемой Супруге и всей семье. И позвольте еще раз поблагодарить Вас за прием и за услугу, мне оказанную.
В надежде, что в скором времени могу буду28 лично пожать Вам руку, остаюсь искренне Вас уважающий
Пётр Савицкий
Источник: NBiO. No. 337. Professor Olaf Broch papers. Письмо П. Н. Савицкого О. Броку от 9 августа 1916 г. Рукопись.
Документ 2
Дорогой Олаф Иванович,
Давно уже не приходилось нам разговаривать друг с другом. Как поживаете Вы, уважаемая Ваша Супруга и вся Ваша семья, о которой я храню благодарное
и теплое воспоминание? Очень хотелось бы мне знать так же, как отразилось все происходящее на отношении норвежцев к России, которую Вы ведь представляете в Норвегии больше, чем кто бы то ни было другой...
Что касается меня, то я как полагается по нынешним временам российскому интеллигенту, мечусь по пространству России, а теперь и побывал на два месяца в Европе, меняю «амплуа», вижу кругом горе, безысходное тяжкое горе, временами неожиданное облегчение — и не знаю, прийдет ли29 это, наконец, к невозвратному концу, как пришло за эти годы для десятков тысяч русской молодежи. Или доведется еще в жизни достичь тихого пристанища.
В настоящее время направляюсь в Константинополь и, предположительно, в Новороссийск по делу устройства заграницей беженцев с юга России. Очень хотел бы, чтобы наше общение снова возобновилось. Если Вам не покажется трудным, напишите мне в Константинополь, Ambassade de Russie a M. Pierre N. Savi%ky. Может быть, удастся получить Ваше письмо.
Жму Вашу руку и шлю почтительный привет Вашей Супруге, а также всей Вашей семье.
Преданный Вам Петр Ник. Савицкий
Эгейское море, пароход «Circassie»
Источник: NBiO. No. 337. Professor Olaf Broch papers. Письмо П. Н. Савицкого О. Броку от 13 марта 1920 г. Рукопись.
Документ 3
Прага 12 июля 1936 г. (русский «Петр и Павел») Дорогой Олаф Иванович
Сердечно благодарю Вас за письмо Ваше от 29 июня30. Вы правильно угадали, что само появление в свет моей брошюры: «Разрушающие свою родину»31
связано с общими происходящими в России переменами. Я предназначал эту брошюру не только для эмиграции. Иначе обстоит дело в настоящий момент. В отношении людей «по ту сторону рубежа» еще год тому назад я не имел бы доводов. Ведь отвержение «Ивана не помнящего родства», «левацкого интернационализма» и т. д. — это понятия созданные и м и32, а не мной, а мною лишь использованные в известном контексте.
Я знаю, что брошюра моя проникла в СССР в порядочном количестве экземпляров. Но к настоящему моменту уже можно констатировать, что практических результатов она не имела. Если бы дело обстояло иначе, весной этого года, не был бы разрушен один из замечательнейших русских храмов (XII века!) — Михайловский монастырь в Киеве33. А на днях не были бы предназначены к уничтожению чудесные «ампирные» «Триумфальные ворота» в Москве34.
Но от этой неудачи вопрос не теряет своей значительности. Как раз в настоящий момент сплошное уничтожение архитектурных памятников русской истории должно ощущаться как особо вопиющее явление. Люди реабилитируют русскую историю — и одновременно уничтожают ценнейшие ее памятники. Думаю, что это факт не только «местно-русского», но и вселенского значения.
Мы все заинтересованы в ценностях культуры не только своей страны, но и всех стран мира. В этой связи я и теперь был бы благодарен, если бы Вы довели до конца свой «рефератик». О фактах бессмысленного уничтожения больших ценностей не следует, как мне кажется, умалчивать — дабы не потакать продолжению такой практики.
Беря вопрос в наиболее общей форме, следует признать реальность и значительность происходящих в СССР идеологических и психологических перемен. Отмена ограничений «по социальному происхождению»35 и реабилитация русской истории36 — это, несомненно, большие факты этой последней. Неизвестно только, удержатся ли они и разовьются ли. Дело в том, что «правая оппозиция»
сведена в СССР на нет, но «левая» жива, несмотря на казнь Николаева (убийцы Кирова), ссылку Зиновьева37 и т. д. И она может еще дать о себе знать.
Будем надеяться, что этого не случится. Все-таки, из общих перемен, как бы они ни были значительны, еще нельзя, мне кажется, делать выводов о возможных переменах в положении эмиграции. Дело в том, что заметная часть эмиграции, действительно, стала на сторону Германии и Японии против СССР, превратилась в германских и японских агентов. Из-за страха перед ней коммунисты п а н и ч е с к и боятся всей эмиграции — с тем же отсутствием логики, с которым они уничтожают сейчас исторические памятники.
Этим страхом, я полагаю, весьма затрудняются пока что какие бы то ни было шаги в сторону возвращения эмигрантов на родину. Вот, дорогой Олаф Иванович, совершенно откровенное мое мнение по затронутым Вами вопросам.
Пользуюсь случаем, чтобы одновременно с этим послать Вам только что вышедшую в евразийском издательстве книгу Н. Н. Алексеева38 о новейшей эволюции марксизма. Я полагаю, что в ней могут быть интересны для Вас последние главы.
Шлю сердечный привет Вам и Вашей семье.
Искренне Ваш
П.Савицкий
Источник: NBiO. No. 337. Professor Olaf Broch papers. Письмо П. Н. Савицкого О. Броку от 12 июля 1936 г. Машинопись.
Документ 4
Прага чешская 4 ноября 1956 г.
Милый и дорогой Олаф Иванович,
Я сердечно обрадовался полученной от Вас милой записочке от 3.9.56.39 Но пришла она только вчера! Поэтому для того, чтобы по возможности поскорее получить от Вас более подробную весточку, пробую написать Вам «прямым путем».
Чего я только не навидался за истекшие 12 лет, прошел все круги «Дантовой Божественной комедии»40. Почти все время я был культоргом и библиотекарем.
Поэтому я имел возможность не отрываться от книг, газет, радио. Со всем напряжением души я продолжал научную работу, хотя у меня не было возможности печататься. У меня были буквально десятки тысяч интереснейших собеседников. И какие поразительные вещи я видел.
Не имея возможности печатать прозу, я перешел к стихам. За истекшие годы я написал более пятисот стихотворений. Несколько их них посвящено нашему незабвенному Константину Николаевичу. По мере сил я описал его таким, каким мы его видели в 1916 году:
Какой чеканный, тонкий, нежный профиль Простой изысканный наряд Политик, чарователь и философ Вельможа, сноб и демократ Он элегантен, как Петроний В любой черте — аристократ Но видит рост волны народной Его проникновенный взгляд____
Пожалуйста, дорогой Олаф Иванович, напишите мне обстоятельно о Вашей жизни и трудах. Кое-что я слышал о них и находясь в отдаленных пределах.
Напишите мне о Вашей семье, о каждом ее члене в отдельности. В течение одиннадцати лет я был оторван от семьи. В течение семи лет я вообще о ней ничего не знал. В мое отсутствие вся тяжесть пропитания семьи выпала на жену. Нашему старшему — Нике — сейчас 21 год. Младшему — Ване — неполные 19. Ника — филолог, Ваня — историк.
Я усиленно занимаюсь проблемами сельскохозяйственной географии — одной из моих специальностей. И пишу снова «прозой». Но условия работы нелегкие.
Еще раз сердечно благодарю Вас за память и милое письмецо. Узнаю руку Романа Осиповича. Все мои и я шлем всей Вашей семье искренний привет. Ваш
П. Савицкий.
Буду ждать от Вас скорого ответа!41
Источник: NBiO. No. 337. Professor Olaf Broch papers. Письмо П. Н. Савицкого О. Броку от 4 ноября 1956 г. Рукопись.
Документ 5
Осло, 13 ноября 1956.
Дорогой, милый Петр Николаевич,
Ваше письмо от 4 сего месяца — это просто великое событие в нашей жизни. Нашей42, ибо дети соучаствуют в таком моем чувстве. Надеюсь, будете в дальнейшей переписке сообщать мне по возможности больше. Надеемся получить от Вас верную, настоящую картину того «рая», в который ввел и все больше вводит мир марксистско-ленинско-сталинский коммунизм бедных, беззащитных людей... Не согласуется ли теперь большинство этих жертв ненасытного Молоха слепых теорий скорее со стариком социалистом в Дании, который уже много лет тому назад — ответил этим хвастунам развития в России : если это рай, так я бы лучше просил для себя уголок в аду...
Да о все том, Вы будете писать. Мне предстоит как первая задача Вашему желанию, сообщить нашему любимому другу времен благородного, незабвенного Константина Николаевича о житье-бытье нашей семьи. Как написано на открытке моя жена, Нина Ивановна, умерла весной 55 года (7 июня)43. Вы ее помните и поэтому понимаете без дальнейших слов, что «действительная» моя жизнь кончилась при ее смерти. Спасла меня пока — как очевидно и Вас не раз — наука, научная работа, занятия скромными остатками материалов и мыслей, около которых вращаются мои научные интересы, так сказать, всю жизнь.
Кстати, Вы пишите, что слыхали кое-что об этих моих занятиях и находясь в отдаленных пределах? Неужели!? Расскажите!
Сижу теперь, в своем 90-м году, над диалектическими44 материалами, собранными в 1895 году к югу от Вильны — кончил этой весной эшкиз45 белорусского диалекта, оканчиваю нынче зимой подобный эшкиз восточно-литовского. А то, как Вы понимаете, я был много лет отрезан более или менее от славянского мира, славянской науки, славянских друзей. Вы помните, мы встретились в Варшаве (поклоны от Марианночки, с которой Вы танцевали там всю ночь!) на шумном, сердечном конгрессе. А потом я кончил в 37-м году свою университетскую службу, читал после этого лекции в Лондоне, в Чехословакии.
Два вот приблизилась 2-я всемирная война. Приехал в Норвегию Роман Якобсон46, который до сих пор поддерживает мою связь с миром славистов.
О Гитлеровской оккупации Норвегии Вы знаете достаточно. Нелегкое время! Я имел тогда счастье, как старый, опытный генеральный секретарь Академии Наук, уважаемый немецким ученым миром, делать своей родине разные услуги, поддерживая работу и независимость нашей Академии — между тем, как наш университет был закрыт, многие профессора арестованы и т. д. и т. п. Горжусь еще немножко, смотря назад на то время, как ни тяжело оно и было и для нашей семьи.
И вот кончилась война, мы все надеялись на лучшие дни, на новую, более благородную Россию, между прочим... Да Вы сами знаете...
О том, что «случилось» между мною и Академией Наук СССР, не надо писать, оно чересчур смешно и жалко47. Улыбаюсь самому себе и спрашиваю: что сказал бы Константин Николаевич к таким мальчишечким48 — дальнейших слов нет.
Оканчиваю, значит, свои дни в дорогих воспоминаниях о той России, которая была «моей» — России Ф. Фортунатова, Ключевского, Чупровых и т. д. и т. д., и всего прежде, Константина Гулькевича, которого Вы так мило рисуете и воспеваете в своих стихах.
Но вот перо.49 Завтра дальше.
Старший сын Йенс , юрист, занимает уже много лет место судьи, живет в своей вилле на Vettakollen50 про себя, мирно, с несколько болезненной женой. Их единственный сын, "Lille Jens", кончил после войны политехникум в Цюрихе, живет как инженер (электротехник) в Копенгагене, женился на датчанке (троюродной сестрице), имеет с ней двух прелестных девочек (4-х и 2-х лет) — чем я и возвышен в прадеды.
Второй сын, «Anti», как все его зовут, геолог, "Statsgeolog Anton Olaf Broch", вернулся год тому назад из Пакистана, где он прожил 4 года в Лагор51, основывая и развивая геологический department при тамошнем университете. Он был профессором ЮНЕСКО, а теперь вернулся, значит, на норвежскую службу. Его жена была все время с ним, соучаствовала в его работе. В числе иностранцев, с которым и они встречались на Востоке, бывали также русские геологи, и мой сын мог из отношения и поведения к нему следовать, до известной степени, за ходом развития в СССР: первые сторонились и не смели разговаривать — последние дружились и не боялись говорить...
У Анти есть сын, норд-ский52 блондин 187 сантиметров, прошел коммерческое училище, занимается правоведением.
Старшая дочка Нини (=ночка), ученица Centralskolen53, (потом учительница гимнастики) вышла замуж за выдающегося (но, к сожалению, болезненного) инженера-химика (он имел место в Norsk Hydro)54. Все ему прочили прекрасную будущность, но он умер еще молодым. Ниночка осталась жить в деревне, недалеко от нашего домика в Nykirke, где посещаю ее летом. Сынок теперь в конце 20-х лет. Служит на скромном месте в Hydro. Мы все его очень любим — отличный сын своей матери.
А младшая дочка, знакомая Вам Марианночка, живет недалеко от меня, присматривает, как добрый ангел за старым отцом, живая, прекрасная супруга мужа (директор.55) и мать сына Capara (была и дочка, но она умерла 16-ти лет!). Caspar — любимец всех и заслуживает это. Летом он вернулся из Соединенных Штатов, где работал пару лет (он архитектор, кончил Академию в Копенгагене) и женился на датчанке. Она живет пока в Копенгагене у родителей. Между тем, как он достраивает их помещение тут в Осло. Нашел себе место у здешнего архитектора. Надеемся на.56 весною.
Вот Вам все, можно сказать, и прошлое и настоящее и даже будущее семьи Нины Ивановны и Олафа Ивановича. То о чем Вы просили (а мне Вас жаль, при мысли о прочтении.).
А теперь назад к Вам да Вашим. Прошу кланяться, пожелать им всем всего, всего хорошего от старого, неизменного Вашего друга.
Вам самим могу ли в чем помогать? Вы пишете, что не могли печататься во все эти годы (ссылки?). Не обратиться ли мне Роману Якобсону насчет этого? В Чехословакии не знаю, кто остался еще в живых и в мире «свободных убеждений» из моих друзей бывших времен. Жив ли еще Horak, Kral? Поклонитесь от меня всем, помнящим нашего брата и смотрящего на него глазами старой дружбы.
А первое дело: пишите мне побольше о том ужасном времени, которое Вы и да Ваши пережили. Почему, на каком основании, за какое «преступление» гнали Вас в ссылку (?). Где Вы жили, работая как культорг, беседуя с десятками тысяч людей, и с какими?
И расскажите откровенно: считаете ли опасным иметь «откровенные» сношения со мною, чтобы я держал в молчании то, что я буду слышать от Вас?
Да надо кончить. Отказываются глаза и перо. Можете ли читать, что пишу? Мне самому отчасти невозможно. Пошлю свое письмо «косвенным путем». Вы понимаете почему. А можете ли и сами пользоваться этим путем, указывая на меня? Наш посланник, который знает меня немножко. пишет, что он узнал о какой-то научной статье Вашей, ищет ее чтобы послать мне. Видно, что уже в связи с людьми доброжелательными к Вам.
Итак, скажу лишь «до скорого свидания» в письмах. Надеюсь, что мой русский язык еще Вам понятен?
Ваш сердечно преданный и старый друг
Олаф Брок.
[штамп: PROFESSOR OLAF BROCH. Baldersgt 18 OSLO]
Дочь Ниночка пишет из деревни (я сообщил ей о письме от Вас): «Сердечные мои поклоны Петру Николаевичу — вряд ли я узнала бы теперь, а имя и понятие Piotr Nikolaevitch все еще живы у меня». Я назвал Вас как Savicky. Сама она исправляет.
Можно ли у Вас узнать, как действуют венгерские события на настроения в Чехословакии? Вы не можете представить себе, как высоко ходят повсюду волны гнева на Кремлевских «господ» и их присных в «вассальных» государствах. А как в Праге? Куда делись те чехи, которые в свое время боролись в первых рядах человечества за свободу против гнета и насилий?
Но простите. Ведь это по-нынешнему — «не мое дело».
О. Брок
Источник: Славянская библиотека, Прага. T-SAV 13, II. Письмо О. Брока П. Н. Савицкому от 13-14-15 ноября 1956 г. Рукопись.
Документ 6
Прага, 2 декабря 1956 г.
Милый и дорогой Олаф Иванович,
Вы порадовали меня Вашей открыткой от 25 ноября, и Ваши ласковые слова нашли отклик в моем сердце.
Ваше печатное отправление еще не пришло («...57 og Minne.»). Надеюсь, что придет на днях. Такие задержки здесь бывают.
Я помню всех старших (моего поколения) членов Вашей семьи. И мне хотелось бы очень знать, как поживает и чем занят каждый из них. Хотелось бы знать мне и состав молодого поколения Вашей семьи (Ваших внучат). Лично я с ними незнаком, но меня порадовала весть о том, как они растут, учатся и действуют.
В качестве образчика здешней нашей продукции по вопросам «первой» моей специальн?
