Спросить
Войти
ИСТОРИЯ 2005. №> 7
СООБЩЕНИЯ
УДК 001(47)(09)
С.Н. Блащук
РАБОТА НАД ИЗДАНИЕМ «РУССКОЙ ПРАВДЫ» В ПЕРИОД СТАНОВЛЕНИЯ СОВЕТСКОЙ НАУКИ (КОНЕЦ 20 - ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА 30-Х ГГ. ХХ В.)
На основе анализа документальных материалов ведущих украинских и российских архивов раскрывается процесс подготовки и опубликования первых советских изданий историко-юридического памятника эпохи Киевской Руси. Показана взаимозависимость между научными и вненаучными факторами, влиявшими на процессы в Академии наук и научных кругах советского государства.
Русская Правда принадлежит к числу классических памятников отечественной истории, привлекавших к себе пристальное внимание многих поколений ученых1. Она является уникальным памятником древнерусского права и первым писаным сводом законов, который достаточно полно охватывает весьма обширную сферу отношений того времени, представляя собой свод развитого феодального права, где нашли отражение нормы уголовного и гражданского права. Поэтому уже с 1737 г., когда В.Н. Татищевым этот памятник был обнаружен, он стал предметом изучения. Нужно отметить, что именно
В. Н. Татищев был первым, кто взглянул на издание Русской Правды как на научную задачу2. Первые издания этого документа появились еще в ХУШ в.3. В Х1Х в. свой вклад в изучение Русской Правды внесли такие известные ученые как Н.В. Калачов 4, В. И. Сергеевич 5, П.Н. Мрочек-Дроздовский 6, Н.Л. Дювер-
нуа и др.
В конце 20 - начале 30-х гг. ХХ в. встал вопрос о новом издании Русской Правды, поскольку дореволюционные издания на тот момент уже устарели, так как исследователи не могли использовать все списки, что стали известны в первой половине ХХ в., а, кроме того, что немаловажно, существующие издания в то время уже стали библиотечными раритетами.
В.Г. Гейман, А.Е. Пресняков, М.Д. Приселков, И.И. Яковкин. Позднее были
ИСТОРИЯ 2005. № 7
привлечены и другие исследователи. В частности, на заседании 17 октября 1928 г. С.Ф. Платонов внес предложение привлечь к работе подкомиссии С.В. Юшкова9, который на протяжении осени-зимы 1928/29 гг. был ее членом10. В состав подкомиссии также вошли: М.Н. Сперанский, В.П. Любимов,
Д.Н. Егоров, Ю.В. Готье, М.К. Любавский, Д.М. Петрушевский11. Как видим, в подкомиссию привлекли для работы над изданием Русской Правды лучших исследователей этого памятника.
Вскоре работа членов Подкомиссии пошла по двум направлениям. И уже в мае 1930 г. Е.Ф. Карский, издав Синодальный список Пространной редакции Русской Правды, отмечал: «Настоящая работа по изучению Русской Правды не преследует юридических и исторических целей: их только мимоходом приходится привлекать к делу; она направлена главным образом на изучение языка памятника и отчасти на историю его литературной стороны, чему до сих пор специалисты мало уделяли внимания, а между тем язык его дает возможность довольно точно определить время возникновения памятника, место его написания и даже народность лица, закрепившего письмом этот сборник»12. Можно только приветствовать предполагавшийся системный - литературноисторический подход к изучению Русской Правды. То, что именно в таком русле прозвучало высказывание ученого, совсем неудивительно, поскольку Е. Ф. Карский был филологом и главной своей целью считал лингвистическое исследование данного памятника.
Можно сказать, что все бывшие члены подкомиссии по подготовке к изданию Русской Правды продолжили свои исследования в этой области. Но рубеж 20-30-х гг. отрицательно повлиял на академическую науку. Репрессии в связи с известным «Академическим делом» 1929-1931 гг. прервали изучение и археографическую подготовку текстов Русской Правды13. Но уже после незначительной «оттепели» со стороны властей работа по подготовке издания началась с новой силой. Основными центрами стали Киев и Ленинград, а ведущими исследователями — С.В. Юшков и Б. Д. Греков.
С.В. Юшков уже в 20-е гг. принимал участие в подготовке к печати академического издания Русской Правды. Он готовил к печати этот источник на основе уже известных материалов. В конце 20 - начале 30-х гг. работа велась совместно с Археографической комиссией Всеукраинской академии наук (ВУАН). Среди архивных материалов, которые были переданы дочерью ученого (Е.С. Юшковой) в Центральный государственный архив-музей литературы и искусств Украины (ЦГАМЛИ) и среди обширных и разнообразных материалов Археографической комиссии, хранящихся в Институте рукописи национальной библиотеки Украины им. В.И. Вернадского (ИР НБУВ), есть несколько писем, направленных С. В. Юшкову по поручению М. С. Грушевского, и ответов уче-ного-русиста. Благодаря им с уверенностью можно сказать, что на конец 20-х гг. С.В. Юшков подготовил все материалы для печати Русской Правды, которая вышла в свет только в 1935 г.14
Большую часть своей жизни ученый посвятил исследованию Русской Правды. Он прекрасно понимал значение этого памятника киево-русской исто-
рии. Так, в письме от 4 декабря 1927 г. он писал М.С. Грушевскому: «Думаю, что Русская Правда, как памятник украинского права, заслуживает внимания большего, чем ему уделяется в настоящее время»15.
Согласно докладной записке в Археографическую комиссию ВУАН С. В. Юшкова «план издания был согласован с академиком М. С. Грушевским в 1929 году»16. 14 сентября 1930 г. Археографическая комиссия направила письмо академику М.С. Грушевскому, в котором сообщалось, «что она (Археографическая комиссия - С. Б.) может принять участие в издании Русской Правды»17, и далее оговаривались условия.
В 1927 г. С.В. Юшков переезжает в Ленинград. Здесь он начинает плодотворно сотрудничать с академической Археографической комиссией, которая занималась изданием источников. «Археографическая комиссия имеет в плане на 1929-30 гг. издание «Русской Правды», которое вошло в план ВУАН на 1929-30 гг. Редактирование и подготовку к печати списков Русской Правды по поручению Археографической комиссии проводит проф. С.В. Юшков, который проживает в г. Ленинграде»18.
Предшественники С. В. Юшкова привлекали только 50 списков Русской Правды, а он поставил цель глубоко и досконально изучить, проанализировать и обобщить материал в два раза больший — почти по 100 спискам. Но в 1935 г. вышло издание на основе 7 списков и 5 редакций, а полное издание - только в
Работа по подготовке к изданию Русской Правды была официально начата в 1928 г., но это издание «задержалось в связи с отсутствием на месте проф. С. В. Юшкова, который проживает сейчас в Самарканде»20. В конце 1928 - начале 1929 г. исследователь собрал и дополнил уже существовавшие материалы. Он закончил собирать списки Русской Правды в Ленинграде: «Всю работу в Ленинграде я закончил. Буквально всякий уголок исследован; все рукописи, которые могли бы содержать Р.[усскую] Пр.[авду], изучены» и «Вместе с тем я обратил внимание и на перенесение работы в Москву» 21.
Работа в Ленинграде протекала в нескольких направлениях: «Прежде всего был составлен исчерпывающий Каталог всех рукописей, содержащих Р.[усскую] Пр.[авду] на всем пространстве СССР и Польши на основании описаний рукописей, отчетов, библиографических указаний и различного рода исследований. Считая, что этот каталог не будет точным, т.[ак] к.[ак] рукописные собрания значительным образом пополнились за последние время новыми поступлениями, мной была проведена проверка каталога рукописей в Ленинграде»; вместе с тем «преступлено (сохранена авторская орфография. - С.Б.) к окончательному выяснению Каталога рукописей и в других городах, в частности было послано обращение в Кострому, Ярославль, Вологду»22. Далее С.В. Юшков указывает: «По ходу работы можно надеяться, что данное мне поручение мной будет выполнено значительно ранее срока»23 (наверное, С.В. Юшков имеет в виду 1929-30 гг., поскольку именно такую дату находим в письме-обращении к Президиуму ВУАН от Археографической комиссии24).
ИСТОРИЯ 2005. № 7
В это время С.В. Юшков не решался окончательно самостоятельно решить такой научный вопрос, как вопрос транскрипции издания Русской Правды. Он неоднократно обращался к М. С. Грушевскому и Археографической комиссии с просьбой указать транскрипцию для издания, потому, что «отсутствие указаний мешает ему проводить варианты к текстам»25. Сам С. В. Юшков считал, что «будет правильным издание по транскрипции Лаврентьевской летописи. И если не получу ответа в ближайшие два месяца, то буду готовить текст по этой транскрипции»26. Непонятно почему Археографическая комиссия ВУАН, которая сама была заинтересована в наиболее быстром и качественном издании этого памятника, открыто игнорировала решение этого важного вопроса. Отметим, что со временем С. В. Юшков получил соответствующие указания, но случилось это с некоторым опозданием. И ученому пришлось переделывать тексты согласно той транскрипции, которою избрала ВУАН27. Нужно подчеркнуть, что С. В. Юшков обращал внимание членов Археографической комиссии также на то, чтобы достать списки Русской Правды, которые находились на территории Польши — во Львове и Владимире-Волынском. Но соответственной долгожданной реакции так и не последовало.
Нужно отметить, что С.В. Юшков выделял две проблемы, которые возникли в связи с подготовкой этого издания, — деньги и печать, но уже в начале
Дело в том, что комиссия по изданию Р.[усской] Пр.[авды] нашей Академии, потоптавшись на месте месяцев восемь, наконец, раскачалась и пригласила работать некого Любимова, который, подобно мне, давно работает над Русской Правдой. Он прекрасно знает тексты и, несомненно, выведет из тупика нашу Академию.
Далее, Комиссия почему-то только сейчас узнала, что уже давно веду работу для Украинской Академии Наук, хотя я не скрывал, что мне дано поручение от нея. Деятельность Украинской Академии Наук по изданию Русской Правды и по изданию других памятников была названа параллелизмом и вам будет послан особый запрос.
Меня же стали травить на всех углах. Я опасаюсь, что будут приняты меры к тому, чтобы и мои сотрудники в Москве перестали работать»28.
Ради объективности уточним, что 20 марта 1929 г. Археографическая комиссия ВУАН, только что (на заседании 16 марта 1929 г.) узнав из доклада
А.М. Андрияшева о подготовке аналогичного издания Археографической комиссией Всесоюзной академии наук и о существовании специальной подкомиссии по подготовке к изданию Русской Правды, направила туда обращение с просьбой: «высказать свое мнение о согласовании этих двух изданий»29. На это Археографическая комиссия АН СССР ответила, что она «из Вашего отношения от 20 марта 1929 г. за № 229/1457 ... официально узнала о том, что
С.В. Юшков предлагал, очевидно, вести одновременно одну и ту же работу для двух аналогических учреждений. Комиссия затрудняется объяснить мотивы поведения С.В. Юшкова, но полагает, что С.В. Юшков свой план издания,
одобренный Археографической Комиссией Академии Наук СССР, вероятно, представил и Археографической Комиссии Всеукраинской Академии Наук»30. Кроме того, говорилось о том, что С. В. Юшков сотрудничал с указанной подкомиссией, но на данный момент связь с ним оборвана, поскольку он не ответил на письмо Ученого секретаря комиссии31, которое было направлено еще 23 декабря 1927 г.32. Далее указывалось, что «Археографическая Комиссия Академии Наук СССР считает необходимым поставить Вас в известность, что начатые работы по подготовке издания Русской Правды Комиссия постановила продолжить и довести до конца»33. А С. В. Юшков был на этом же заседании Археографической комиссии АН СССР от 20 марта 1928 г. «освобожден от поручения, данного ему Комиссией о подготовке издания Русской Правды»34.
В начале 1934 г. работа С.В. Юшкова была полностью закончена. 7 марта 1934 г. Археографической комиссией ВУАН было направлено обращение в Историко-археографический институт АН СССР, в котором сообщалось, что «печатанье текста Русской Правды по спискам, собранным С. В. Юшковым, близится к концу»35. В следующем обращении Археографическая комиссия ВУАН просит помочь с подготовкой вступительной статьи к этому изданию, поскольку на Украине нет специалистов, которые дали бы полную характеристику эпохи и оценку по существу Русской Правде36. Также указывалось, что статьи
С. В. Юшкова не достаточно, поскольку «она написана не так как нужно, и поместить ее можно только одновременно с другой статьей»37. На это Историкоархеографический институт АН СССР ответил, что он «заинтересован в скорейшем выходе из печати труда С.В. Юшкова по Русской Правде»38, также просит сообщить, в каком положении находится печатанье этого труда и по возможности ускорить выпуск его в свет, так как «ИсторикоАрхеографический Институт АН СССР считает необходимым использовать этот труд в связи с подготовляемой АН СССР работой по случаю приближающегося 200-летнего юбилея этого памятника»39. Указаний на счет вступительной статьи к изданию С. В. Юшкова так и не последовало40.
На самом деле первая книга по Русской Правде вышла в Ленинграде в 1934 г., но не под редакцией В.П. Любимова, а Б.Д. Грекова41. И тут нужно отметить, что Б.Д. Греков все больше выделяется как лидер советских историков, который в своих научных исследованиях вынужден идти на компромиссы с идеологией официального курса руководства страны. В Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК, г. Ленинград), которая стала ведущей официальной научной институцией по изучению проблем феодализма, уже в 1931 - 32 гг. проходили дискуссии по этому вопросу42. Из документального материала четко прослеживается, что все более доминирующим становится взгляд Б. Д. Грекова, для этого было много объективных причин с научной точки зрения. Одновременно с другими вопросами в многократных тематических срезах истории феодализма ученый уже долгое время исследовал и вопросы, которые непосредственно связаны с историко-юридическим памятником Киевской Руси — Русской Правдой. Так, В.В. Мавродин в монографии о своем учителе вспоминал, как тот мастерски проводил в 1926 г. семинар по «Русской
ИСТОРИЯ 2005. № 7
Правде»43. Этот факт вспоминает также и современный петербургский исследователь А. Ю. Дворниченко44. Поэтому апробированное на практике во время семинарских занятий со студентами Ленинградского ИНО исследование списков Русской Правды и легло в основу грековского издания этого источника древнерусского права.
Еще на заседании подкомиссии по подготовке к изданию Русской Правды при Археографической комиссии АН СССР Б. Д. Греков подчеркивал: «Необходимо подвергнуть изучению не только текст Русской Правды, но и те памятники, которые одновременно с ней в рукописях встречаются»45, поскольку «ни для кого не секрет, что Русская Правда это один из самых ценнейших памятников для истории нашего Союза и истории народов СССР»46.
Главной причиной появления этого издания Б.Д. Греков называет «отсутствие на книжном рынке старых изданий Русской Правды»47, таким образом, данное издание изначально ставило перед собой исключительно учебные цели.
В издании 1934 г. текст Русской Правды помещен в трех списках: Академическом, Карамзинском и Троицком. Первые два взяты из издания Владимирского-Буданова, почти без изменений, если не считать некоторых знаков пре-пинания48. Совершенно другая ситуация сложилась с Троицким списком. Этот список был подготовлен В.П. Любимовым (который тоже был членом Археографической комиссии АН СССР49) специально для данного издания. Причем был сохранен внешний вид памятника, то есть без обычного Калачовского деления на статьи, со строгим соблюдением строк, красных букв и абзацев50. Работу над изучением Троицкого списка Русской Правды В.П. Любимов проводил еще с 20-х годов51. Г.Е. Кочин составил указатель52.
Итак, в конце 20-х гг. в условиях становления советской исторической науки, в частности источниковедения, была осознана необходимость в фундаментальном научном издании Русской Правды. За работу взялись две Археографические комиссии - ВУАН и Всесоюзной АН. Связующим звеном между ними стал С. В. Юшков. Со стороны ВУАН была проведена большая подготовительная работа по осуществлению намеченного издательского проекта. Однако в то время в силу комплексного взаимопереплетения различных научных, социокультурных, а также политико-идеологических факторов попытка осуществить этот проект не увенчалась успехом. Реально была издана «Русская Правда» в 1934 г. под редакцией Б. Д. Грекова, которую скорее можно считать учебным, а вовсе не академическим изданием. Анализ архивных материалов показал, что необходимость отдельного скрупулезного исследования процесса издания Русской Правды 1934 г. осталась.
Что же касается проекта, готовившегося со стороны ВУАН, можно считать, что он был реализован в 1935 г., но не полностью. Реально издание вышло по семи спискам в пяти редакциях. Если проводить сопоставление между изданием под редакцией Б.Д. Грекова 1934 г., безусловно, в более выигрышном свете в научном плане будет выглядеть украинское. На страницах его читатель увидит не только сам текст источника; там представлены разъяснения и частичные комментарии, разработанные С. В. Юшковым. Но следует констатиро-
вать, что и последнее издание в авторском исполнении С.В. Юшкова нельзя считать в строгом смысле полноценным академическим изданием такого важнейшего комплексного источника, касающегося истории Киевской Руси, как «Русская Правда».
ПРИМЕЧАНИЯ
В.Г. Гинев, В.М. Панеях, М.Б. Свердлов. СПб., 2000. С. 189.
В.Н. Татищева). СПб., 1787; Ч. 2: Русская Правда (по тексту Новгородской летописи). СПб., 1788; Ч. 3: Русская Правда (по списку Крестинина); Правда Русская, или Законы великих князей Ярослава Владимировича и Владимира Всеволодовича Мономаха. С приложением древняго оных наречия и слога на употребительные ныне и с объяснением слов и названий, из употребления вышедших. СПб., 1792; 2-е изд. М., 1799 и др.
ИСТОРИЯ 2QQ5. № 7
Поступила в редакцию 13.05.05
S.N. Blashyuk
The Work of the Edition of “Russkaya Pravda” in the Period of Soviet science formation ( the end of 20s - 30s of the XX century)
The article is devoted to the study of Russian and Ukrainian archives documents connected with the process of preparation to the first Soviet editions of the historical and legal monuments of Kievan Rus’. The author pays much attention to the scientific and other factors, which influenced on the development of Soviet science in general and on the Academy of Science in spesial case.
Блащук Светлана Николаевна Институт истории Украины НАН Украины 01001. Украина, г. Киев, ул. Грушевского, 4. blashchuk sv@mail.ru
УДК 8(47)82-3
С.Б. Чернин
ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНАЯ СТРУКТУРА СЛОВА О ЧЕРНОРИЗЦЕ ИСАКИИ В СОСТАВЕ ПВЛ
Предпринята попытка анализа повествовательной структуры Слова о черноризце Иса-кии с позиций целостности, единства структуры данного произведения с помощью определенных процедур интерпретации текста.
А.А. Шахматов, анализируя содержащиеся в Повести временных лет (далее - ПВЛ) под 1074 г. рассказ о кончине Феодосия и жизни четырех киевопечерских монахов, разделил его на два слоя: первый он отнес к так называемому первому Киево-Печерскому своду, завершенному в 1073 г. и создававшемуся под руководством иеромонаха Никона (в этом своде этот рассказ, по мнению ученого, читался под 6570 г.), а второй - к Начальному, или второму, Киево-Печерскому своду1. В результате рассказ непосредственно об Исакии, вхо-
ИСТОРИЯ 2005. № 7
дящий в состав этого рассказа о монахах, согласно наблюдениям исследователя, оказался разорванным на две части. Первая заканчивалась словами «и тако избави и Феодосии отъ къзни дияволя. Исакии же въсприятъ въздержание пакы жестоко»2. А.А. Шахматов отнес ее к первому Киево-Печерскому своду. Вторая начиналась известием о кончине Феодосия и начале игуменства Стефана3. Она, по мнению ученого, была добавлена при составлении Начального свода4.
В недавнее время к анализу этого рассказа в связи с проблемой реконструкции предполагаемого Жития Антония Печерского обратился Ю.А. Артамонов5. Он поддержал мнение А. А. Шахматова о разновременности составляющих рассказ об Исакии частей. При этом он существенно усложнил предложенную А.А. Шахматовым картину процесса составления данного рассказа: отнес к редакторской правке не только вторую часть рассказа, как это сделал и А.А. Шахматов, но и, не понятно на каких основаниях, введение к этому рассказу. Автором редакторской правки он считает Нестора, на что, по его мнению, указывают некоторые черты стиля (правда, приводимые автором параллели из принадлежащих Нестору текстов весьма сомнительны и малодоказательны). Он полагает, что основу рассказа об Исакии, включенного в летопись, составил рассказ об этом подвижнике, будто бы содержавшийся в предполагаемом Житии Антония Печерского. Затем этот рассказ подвергся нескольким переработкам, в которых в том числе принял участие и Нестор. При этом, по мнению исследователя, Нестор спутал Исакия времен Антония с каким-то Исаки-ем, жившим в монастыре в 70-80-е гг.; таким образом, получается, что в рассказе речь идет вообще о разных людях.
Следует отметить, что анализ рассказов о «первых черноризцах Печерских» обычно сводится к поискам их реального автора или к стремлению доказать, что они входили в состав того или иного свода. Содержание же их остается совершенно вне внимания исследователей. Не ставится вопрос о том, зачем вообще они были написаны. К тому же, даже если они претерпели редакторскую правку, даже если их содержание является составным, восходящим к нескольким разным источникам, в любом случае после включения в ПВЛ они читались и воспринимались современниками именно в таком виде, в каком они
дошли до нас в ее составе, то есть как связное цельное повествование .
Мы попытаемся показать, что выделяемые исследователями две части Слова о черноризце Исакии тесно взаимосвязаны и представляют собой целостный рассказ, единство которого обеспечивается общей темой и одними и теми же приемами повествования.
Итак, о теме. Четыре рассказа о киево-печерских подвижниках (Дамиане, Еремии, Матфее и Исакии) объединены общей темой, обозначенной во введении к ним, - повествователь, продолжая начатый ранее рассказ о жизни монастыря, говорит о добродетелях тогдашней монастырской братии: «таци бо беша любовници и сдерьжци и постници», о некоторых из которых, «о чудных мужах», он намеревается рассказать подробнее. Итак, общей темой четырех рассказов можно считать их «чудность», необычность жизни этих подвижников. Следует ожидать, что в этих рассказах будет объяснено, что «чудного» было в
жизни этих монахов; также сам выбор в качестве примеров именно этих подвижников, а не каких-то иных уже настраивает читателя на ожидание чего-то замечательного в повествовании о них. Любопытно, что повествователь отталкивается именно от понятия «чудного», а не от каких-то чисто монашеских добродетелей, которые можно было бы прославить в агиографическом ключе. Более того, по сути, он выделяет «чудность» как характеристику их жизни именно на фоне традиционных добродетелей других представителей монастырской братии: сдержанности, постничества и т.д. (этот фон составляет предшествующая характеристика добродетелей киево-печерской братии). То есть в цели автора не входит назидание и поучение; скорее он стремится привлечь внимание рассказом о «чудных» монахах. Для чего ему это нужно? На этот вопрос можно ответить только после полного анализа самих рассказов.
Стоит отметить, что такое начало повествования отсылает к принципам устного рассказа - устному рассказчику сначала необходимо привлечь внимание слушателя, доказать свое право занимать его время, то есть многое в устном рассказе и в его построении обусловлено самой коммуникативной ситуацией рассказывания. Многое определяется и статусом рассказчика: если это священник, а его слушатели - обычные миряне, то, будучи представителем влиятельного общественного института, обладающего собственным развитым дискурсом, рассказчик в этом случае может обосновывать свой рассказ целью назидания и поучения, а не занимательностью и необычностью рассказываемого. Часто возраст также может служить обосновывающим право отвлекать внимание слушателей фактором устного повествования (например, в ситуации, когда старший, что приравнивается в этом случае к более опытному и лучше знающему жизнь, что-то рассказывает младшему) и т.д. В письменном тексте ситуация еще сложнее: закрепленный в культуре набор жанров определяет для каждого из них свою мотивацию привлечения внимания читателей. Например, агиограф вообще может об этом не заботиться, поскольку он изначально зависит от влиятельности в обществе, то есть в среде потенциальных читателей, института церкви, в свою очередь обосновывающего социальную значимость почитания и прославления святых; поэтому агиографы не стремятся обнаруживать в своих текстах намерение привлечь внимание читателей - оно и так им обеспечено. Куда большее значение для них имеет обоснование именно их права повествовать о святом в принципе. При такой позиции как бы подразумевается, что предмет житийного повествования - святость - существует помимо текста, о нем рассказывающего, что он самодостаточен и самостоятелен по отношению к любому повествованию о нем; и в сущности не так уж важно, кто именно удостоится чести рассказать о нем на страницах жития. Поэтому главная характеристика повествователя, весьма ярко проступающая в любом агиографическом тексте, - это его информированность, обладание полной информацией о святом. Все другие характеристики отпадают, что еще более подчеркивается тем фактом, что довольно часто агиографы занимаются самобичеванием, обвиняют самих себя в греховности и т.п. Этим они подчеркивают неза-
ИСТОРИЯ 2005. № 7
висимость святости как онтологической сущности от степени умения агиографа рассказывать о ней.
Летописное повествование также не эксплицирует непосредственно в тексте собственную мотивацию - летописцы не объясняют читателям, зачем им нужно читать летописи. Необходимость читать летописи, а значит, и писать их, обусловливается не интенциями конкретного летописца, а функцией, закрепленной в культуре за этим жанром. Само существование отдельного жанра в письменной культуре является следствием того, что он выполняет некую культурную функцию. Для носителей культуры это соотношение жанра и функции является самоочевидным и поэтому неэксплицируемым; обнаружить его - дело исследователя. Как уже было отмечено, рассказы о четырех подвижниках в ПВЛ обычно возводят к так называемой первой Киево-Печерской летописи; однако все-таки это трудно назвать летописью - они существенно ближе к жанру патерика, который рождался на основе записи устных рассказов о замечательных, то есть необычных, подвижниках. Эту запись осуществляли обычно внешние наблюдатели, как, например, епископ Палладий, стремившиеся донести до определенной аудитории необычные подвиги египетских или палестинских монахов. Поэтому сам жанр патерика по сути тождествен устному рассказыванию; жанр определяет только предмет рассказа - жизнь и подвиги выдающихся монахов, все же остальные характеристики берутся из устного повествования о чем-то занимательном и замечательном. Именно поэтому нельзя полностью отождествлять агиографию и патерики, как это делает, например, В.П. Адрианова-Перетц7. В культурную функцию патериков входило не столько прославление конкретных подвижников, хотя этот элемент также присутствует в них, сколько рассказ о монашеской жизни, ее трудностях, опасностях и т.п. Это вроде монашеского фольклора, обретшего письменную форму.
Все это позволяет говорить о том, что уже само начало рассказов о четырех печерских подвижниках заставляет читателя воспринимать их как записанный устный рассказ. Никакого иного, внешнего по отношению к ситуации рассказывания, обоснования автор не ищет - он не прибегает, скажем, к самому удобному в подобных случаях агиографическому способу повествования, скорее он отталкивается от него, как от фона, значимого как раз тем, что его рассказ отличается от этого фона, и некоторую часть своего содержания черпает в этом различии.
Итак, предпосылкой рассказа о четырех печерских подвижниках в составе ПВЛ является стремление автора привлечь внимание читателя через понятие «чудного», то есть необычного, выдающегося, определяющее их общую тему.
Начинается рассказ с описания прихода Исакия к Антонию: «Яко се бъ1сть другыи черноризець . именемь Исакии . Яко ж и еще сущю ему в мире . в житьи мирьстемь богату сущю ему . бе бо купець родом Торопечанинь. и по-мъ1сли бъ1ти мнихъ . и раздае именьє свое требующим . и манастыремъ . и иде к великому Антонью в печеру . моляся ему да бъ1 и створилъ черноризцемъ . и приятъ и Антонии . [и] взложи на нь порты чернецьскъш . нарекъ имя ему Исакии . бе бо имя ему Чернь»8.
Во-первых, отметим позицию, занимаемую повествователем: он осведомлен о жизни Исакия до принятия монашества, также он знает, что именно Антоний его постригал, и т.п. Откуда он об этом знает, рассказчик не сообщает; однако читатель усваивает его позицию и принимает его осведомленность как объективную данность, как факт, который необходимо принять без лишних вопросов.
Во-вторых, обратим внимание на краткость описания таких важных событий, как принятие решения об уходе в монастырь, о пришествии к старцу-отшельнику и о пострижении. Все это достаточно привычные с точки зрения агиографического дискурса этапы биографии подвижника. Однако в житиях они обильно комментируются, героям приписываются целые монологи, раскрывающие их мотивацию (начало традиции положило Житие Антония Великого, где решение святого идти в монахи мотивируется тем, что Антоний, услышав определенные слова из Евангелия в церкви, решает последовать им); старец наставляет новопришедшего (ср. «искушение» Антонием пришедшего к нему Феодосия «скорбностью» пещеры и трудностями монашеского подвига); пострижение описывается в торжественных тонах, с использованием соответствующей лексики. Ничего этого нет в рассказе об Исакии. Повествователь отказывается от придания своему рассказу черт агиографичности, тем самым еще раз убеждая читателей, что в его задачу не входить прославление Исакия. Его рассказ как будто намеренно фактичен. Особенно это характерно проявляется в описании самого процесса пострижения: «[и] взложи на нь порты
чернецьскыя». Намеренное употребление приниженной, бытовой лексики является проявлением стремления повествователя убедить читателей, что при восприятии его слов они могут свободно задействовать свой повседневный опыт; то есть повествователь рассчитывает, что его рассказ будет интерпретироваться читателями с точки зрения их повседневного опыта. В этом смысле его позиция отличается от позиции агиографа, который, напротив, стремится актуализировать в сознании читателя принципиально иной пласт опыта - опыт знакомства с текстами Священного Писания, другими агиографическими сочинениями, то есть текстами, отсылающими к сфере сакрального или проявляющими сакральное в повседневном.
Таким образом, процитированный фрагмент создает почву для дальнейшего повествования, кратко посвящает читателя в обстоятельства, на фоне которых будет разворачиваться основной рассказ. Одновременно он, через отбор средств повествования, предлагает читателю и определенную модель восприятия читаемого.
Далее начинается развитие осно
