«Поздний» Милюков об октябрьскойреволюции и советской власти

Автор: указан в статье

ИСТОРИЯ

Вестн. Ом. ун-та. 2007. № 3. С. 71-77.

УДК 93/99

С.В. Фоменко

Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского

«ПОЗДНИЙ» МИЛЮКОВ ОБ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

It is an analysis of, perhaps, the latest article of the famous Russian historian and politician P.N. Milukov (1859-1943) “The truth of bolshevism”.

В начале 1943 г. известный российский историк, идеолог и политический лидер партии кадетов с 1905 г., министр иностранных дел Временного правительства 1-го состава Павел Николаевич Милюков (1859-1943) написал статью «Правда о большевизме» [1], которая явилась реакцией на полемику, развернувшуюся в среде российской эмиграции между так называемыми сторонниками старой правды о большевизме и теми, кого они презрительно именовали «просоветскими джингоистами». В № 2 «Нового Журнала», издававшегося в США, одновременно было опубликовано две статьи на самую жгучую, по мнению Милюкова, «тему русской современности»: оценка большевизма в связи с текущей войной. Автором одной из них являлся крупный учёный, социолог, правовед и историк Н.С. Тимашев, преподававший с 1936 г. в Америке, автором второй - известный эсер М. В. Вишняк, который в начале войны тоже переехал в США.

Марк Вишняк писал, что большевизм не был «органическим эпизодом русской истории», советская власть ничего не дала «России и миру по сравнению... с тем, что было дано или предрешено Февральской революцией»; нет, «хотя бы апостериорного, оправдания пролитой крови, разорения страны, обнищания народа»; на протяжении всех 25 лет большевистская «террористическая диктатура оставалась себе равной, варьируя лишь объекты», отношение населения к большевистскому режиму «осталось таким же враждебным, каким оно было... Русский народ проявляет сейчас чудеса храбрости не благодаря советскому режиму, а. вопреки» ему и т. п. Нет смысла подробно излагать взгляды Вишняка, ибо то, о чём он писал, сегодня в нашей стране пропагандируется на всех уровнях, начиная со школы.

Что же касается Николая Сергеевича Тимашева (1886-1970), то он обращал внимание на общую эволюцию советской власти и на её приспособление к неминуемому столкновению с «третьим рейхом», изыскивая тем самым, по мнению вишняков, «смягчающие обстоятельства для прошлой деятельности советской власти»1. Милюков не являлся политическим единомышленником Тимашева. Вишняк же до недавнего времени был сотрудником его ежедневной газеты «Последние новости», издававшейся в 1920-1940 гг. в Париже. Это, однако,

не помешало историку заявить, что он «отдаёт предпочтение вполне конкретному и доказательному методу Н.С. Тимашева перед аргументацией М. В. Вишняка».

Милюков давно уже решительно выступал против подхода, согласно которому большевистский режим являлся всего лишь простым эпизодом русской истории. В 1943 г. он ещё раз повторил, что «Октябрьская революции 1917 г.» - «настоящая революция в полном смысле этого слова. Французская и английская революции имели именно такой характер и были, несмотря. на свою разрушительную функцию, признаны не “эпизодами”, а органической частью национальной истории». Хотя «русская революция пошла дальше в направлении разрушений», это не даёт оснований, писал историк, называть все вызванные ею перемены «провалами», как это делал Вишняк. Поступать так, считал Милюков, - «значит за раз-

рушительной стороной русской революции не видать её творческих достижений. Мало того: это значит игнорировать связи русского революционного творчества с русским прошлым, связь, которая, собственно, и подтверждает право рассматривать русскую революцию как “органическую” часть русской истории».

Определяя место и значение Октябрьской революции в истории России, Милюков в конце жизни фактически приходил к выводу о том, что она спасла - ни много, ни мало - саму государственность. Причём спасла дважды - в конце Первой мировой войны и от порабощения гитлеровцами.

Учёный был против сопоставления восьмимесячного, по его определению, «эпизода» Временного правительства с 25 годами существования советской власти. Но если уж сравнивать, говорил он, то нужно «сопоставить то, что Февральская революция нашла готовым и что она потеряла, с тем, что страна потеряла при большевиках и что она вновь нашла ощупью». Историк писал, что инициаторы Февральской революции проявили «много воли к внешности власти, но никакого понимания её сущности». Поэтому «большая часть “предрешений” Февральской революции так и осталась неосуществлённой» - отсюда и падение авторитета той власти. «Побеждённая власть, - под-

чёркивал Милюков, - многократно призывала к восстановлению “государственности”, но уже после того, как сама же содействовала её разрушению. Она жаловалась на “хаос”, “разруху”, “анархию” в стране; но она же и положила начало хаосу, заменив органы нормального управления всевозможными “комитетами”, “советами” и иными самозванно создававшимися “общественными” организациями. Она... заменила правильное решение крестьянского вопроса аграрным “правотворчеством”. Она усилила кризис промышленности». Наконец, «она подготовила Брест-Литовск и раздел России»2. Конечно, «уже при старом режиме было положено начало всей этой разрухе; но между началом и концом восьмимесячного интермеццо (Временного правительства) все упомянутые явления прогрессировали бурным crescendo»3, поэтому Милюков вновь повторил: «Раньше, чем стать большевистской, Россия созрела для большевизма».

Напоминая, что «большевики взяли власть из рук революционной демократии... голыми руками», историк цитировал своего политического врага Троцкого, говорившего: «.Тщетно память пытается найти в истории другое восстание, которое было бы заранее во всеуслышание назначено на определённое число и было бы в положенный день осуществлено, и притом победоносно». Именно так, полагал Милюков, «на опустошённое место со своей утопической программой», включавшей отрицание государства, армии и т. п., пришли большевики. Но для того, «чтобы закрепить за собой даром доставшуюся власть, они должны были отложить собственные “предрешения” ad calendas grae-cos» - на неопределённое время. Они должны были «заняться ни более, ни менее как восстановлением “государственности”, обречённой ими на уничтожение, но уже восстановлением её в самых элементарных формах». В результате «кое-как сколоченная “партия” должна была заменить разрушенный правительственный аппарат. Его пропитание заставило наложить руку на единственный натуральный источник - крестьянский труд. Борьба с внутренним врагом. потребовала немедленного воссоздания армии. Распространение власти сопровождалось автоматическим “собиранием Руси” из

хаоса самоуправляющихся и независимых республик и восстановлением единства территории». Конечно, соглашался историк, эти элементарные достижения имели «весьма грубые и примитивные формы. Но всё же их нельзя назвать иначе, как восстановлением русской государственности, разложившейся к концу февральского режима.».

Вишняку «этих скромных начатков государственности» было мало. «Выросла ли человеческая личность в образе и звании советского гражданина? - вопрошал он. - Освободились ли от гнёта нужды и произвола трудящиеся..?» и т. п. Вишняк, по выражению Милюкова, «переносил

свои требования “положительных достижений” от советской власти в высшие сферы»: он требовал достижений, многие из которых - «а иногда и все - отсутствуют и в государствах, считающихся несравненно более культурными, нежели советская Россия», а главное - он игнорировал происходившее при советской власти движение вперёд.

До войны белая эмиграция не замечала или старалась не замечать достижений большевиков, констатируя в лучшем случае лишь эволюцию их режима. Великий князь Дмитрий Павлович писал в 1935 г. в разосланном ряду английских политиков меморандуме, что в СССР проявляется «начиная с 1933 г.. правый уклон в политике и в экономике». Агрессивность нового строя в Германии заставила, мол, советское правительство подумать об обороне, а при обороне важен человеческий фактор, нужен патриотизм. И Сталин якобы это понял. Руководитель российского Совета послов В.А. Маклаков писал в 1936 г.: «.Я верю в эволюцию советской власти, точнее в эволюцию советской жизни, и верю потому, главным образом, что. эволюция есть реальность, хотя она идёт гораздо медленнее, чем нам бы хотелось.» [2] .

Профессор Тимашев заговорил, по крайней мере с 1941 г., не только об эволюции советской власти, но и о её достижениях. Он обращал внимание на произошедший в 1934 г. поворот Сталина к национализму, на его пропаганду «зажиточной» жизни, на его уступки в хозяйственной сфере. Милюков, давно уже заметивший эволюцию большевистского режима, особенно «в связи с ростом влия-

ния советского диктатора», и считавший признаками сдвига ещё и «ухаживание за беспартийными», шёл в признании «эволюции» Сталина, по его собственным словам, «даже дальше Тимашева». Последний, например, объяснял уступки диктатора тем, что советская власть, будучи уверена в близости войны, «искала хотя бы частичного примирения с народом». Это толкование, считал Милюков, «совершенно верно, но уступки начинаются раньше 1934 г. и продолжаются позже. И это не только уступки народу, но и уступки здравому смыслу из неприложимой к жизни доктрины» - доктрины большевиков.

Показывая, как выглядели эти «уступки здравому смыслу», Милюков писал: «Едва успел умереть Ленин, как Сталин поспешил освободить свои руки от капитальнейшего ленинского тезиса - о необходимости мировой революции. Он объявил, что в России социализм может быть введён и без её помощи». Правда, свою ересь Сталин прикрыл именем Ленина. «Но он, - понимал учёный, - не был первым политиком, который скрыл своё нововведение под старым знаменем, освящённым традицией». Ссылаясь на известные ему работы советских диссидентов (таких, как разведчик Вальтер Кривиц-кий, который в 1937 г. остался на Западе), историк подчёркивал:

«.Распространение социальной революции в Европе меньше всего интересовало Сталина», «приписывать Сталину серьёзные “виды на социальную революцию” в Европе. едва ли правильно» и т. д.4.

То, что Сталин «исключил “мировую революцию” из расчётов своей собственной доктрины», считал Милюков, явилось «первым и радикальнейшим шагом в направлении дальнейшей эволюции» советского режима. Помимо вышеотмеченного, эта эволюция, по убеждению учёного, выразилась и в том, что Конституция 1936 г. сделала Сталина «едва прикрытым президентом республики». Эта Конституция также «формально уничтожила старый строй, основанный на управлении партии. и вернула России нормальные формы государственности: прямое всеобщее избирательное право, отделение законодательной власти от административной и судебной, участие в выборах “беспартийных” кандидатов. Пусть сейчас эти “ус-

тупки” остаются на бумаге, - писал Милюков, - и официальные кандидаты (новой) советской бюрократии продолжают составлять покорное правительственное большинство. Но главное сделано: диктатор стоит над партией и больше от неё не зависит». Учёный был, однако, убеждён, что Сталин отнюдь не остался в «пустоте», как полагал Тимашев, и он не являлся «единоличным автором своих решений, как утверждает Вишняк». Ничего подобного. «Содержание принимаемых им решений вовсе не определяется пределами его личных познаний. Расправившись варварски с равноправными ему стародумами революции 1917 г., он окружил себя людьми, вооружёнными профессиональными познаниями и деловой опытностью. Такова новая форма усиленной “единоличной” диктатуры, и в этом виде она представляет, несомненно, новый шаг вперёд в эволюции русской государственности».

Милюков ссылался также на экономиста Юрьевского, который вычислил, что «новый персонал управления, подобранный Сталиным, составляет 14,3 % населения, что он сильно возрос сравнительно с 1924 г. соответственно усложнившимся функциям, взятым на себя государством, и что подбор этот заменил старые необученные кадры партийных работников-“всезнаек” и состоит из прошедших профессиональные школы работников по разным отделам управления.» Это, подытоживал Милюков, уже не похоже «ни на первоначальный произвол неучей, ни на управление дореволюционных земских начальников».

Что касается достижений советской власти, то историк не мог согласиться с Ти-машевым, что «Сталин улучшил материальное положение трудящихся». Едва ли это так, считал Милюков, особенно ввиду тяжёлых жертв, принесённых крестьянством. Учёный, однако, делал три очень важные оговорки. Во-первых, крестьянин жил в условиях материальной нужды и в царские времена - не случайно «прогрессивное общество при старом режиме пело вслед за Некрасовым: «Укажи мне такую обитель, где бы русский мужик не страдал?» (некрасовское четверостишие здесь несколько переиначено и сокращено). Во-вторых, «не в первый раз русская государственность строится на крестьянской спине». И, в-третьих, насильственное объединение крестьянства в колхозы

«объясняется (и смягчается) усиленными приготовлениями к войне». Делая третью оговорку, Милюков, таким образом, как и Тимашев, находил даже «смягчающие обстоятельства для прошлой деятельности» Сталина. Однако, как писал он сам, «.когда видишь достигнутую цель, лучше понимаешь и значение средств, которые привели к ней. Знаю, что признание близко к учению Лойолы. Но. что поделаешь? Ведь иначе пришлось бы беспощадно осудить и поведение нашего Петра Великого».

Отрицая улучшение материального уровня жизни народа, Милюков в то же время не мог не видеть, что при советской власти, вопреки всем утверждениям, человеческая личность действительно «возросла». Окончательно убедил в этом опыт той части русской эмиграции, что пошла «вместе с германцами «освобождать» Россию». Милюков приводил «некоторые из самоновейших показаний этих очевидцев», взяв их, как он сам писал, «из такого компетентного источника, как «Парижский Вестник», издающийся русскими германофилами».

Столкнувшись с молодыми советскими солдатами (из числа пленных и из числа перебежчиков), русские эмигрантские «освободители» вынуждены были признать: «В смысле умственного развития русские люди значительно и выгодно отличаются от дореволюционных. Гораздо более развиты»; «.народ изменился, стал гораздо развитее, сообразительнее»; «советчина для них - всё. Она их вывела в люди, и они ничего другого не хотят». В итоге, писал Милюков, «после первого момента растерянности следует постепенное признание и сдача перед развернувшейся действительностью»: «В Париже многих нас (пошедших с германцами) считали изменниками родине и людьми, идущими против своего народа». А вдруг, - вопрошал учёный, - это правда?»

Милюков приводил также мнение врага, «добросовестно переведённое в

русской газете “Новое Слово”», издаваемой в Берлине. Немецкий специалист, побывавший на Восточном фронте и в оккупированной части СССР, писал: «Непостижимо, чтобы люди, которые в повседневной жизни прозябают на низшей ступени и потребности которых устрашающе примитивны, эти самые люди в состоянии справляться с очень сложными

машинами. что они умеют обращаться с современным вооружением, которое они сами же в состоянии производить. Примечательно, что они вообще сумели наладить производство этого вооружения. Удивительно, что они как-то поставили на рельсы нужный для этого производства гигантский аппарат управления. Вот это -приводящее в изумление достижение»5.

Изумление и этого нациста, и значительной части белой эмиграции проистекало из того, что 20 лет в жизни общества -это ведь лишь миг. Какое «приводящее в изумление достижение» произошло в истории России за последние 20 лет? Тогда же за 20 лет советской власти возникла и современная индустрия, и такой, по определению Тимашева, «фактор силы» Красной армии, как сплошная грамотность бойцов. (Милюков же, по его собственному признанию, шёл «дальше Н.С. Тимашева в оценке среднего уровня образования - особенно профессионального и военного», обращая внимание на появление в стране и нового персонала управления - профессионалов.)

Главное же, что выше цитируемый немецкий специалист признавался: «Европейцу кажется невероятным, что советские солдаты дают гнать себя на верную смерть. Столь же невероятно, что они. являют примеры полного презрения к смерти». «В чём же кроется их упорство?» задавал нацист вопрос и давал такой ответ: объяснить приводящие в изумление достижения СССР, «равно как поведение советского солдата в бою, только массовым рабством нельзя, ибо руками рабов можно прорывать каналы, но нельзя работать в военной индустрии. Приходится признать в советском человеке нечто похожее на силу веры».

Итак, комментировал это свидетельство Милюков, «упорство советского солдата коренится не только в том, что он идёт на смерть с голой грудью, но и в том, что он равен своему противнику в техническом знании и вооружении - и не менее его развит профессионально»6. Вопросу-восклицанию Вишняка: «При чём правящая советская клика в успехах русской армии?» учёный противопоставил такой ответ: откуда же советский солдат «получил эту подготовку, как не от советской “клики”?» Кроме того, «немецкий наблюдатель принуждён признать в “советском человеке” и какую-то “силу веры”, его

вдохновляющую. Может быть, и тут кое-чему научила его советская “клика”. Недаром же от всех советских граждан, попадающих в атмосферу менее “примитивной” культуры, мы постоянно слышим упорное утверждение, что Россия - лучшая страна в мире».

А чуть ранее учёный писал: «Утверждать, что “правящая клика” не при чём в теперешнем положительном настроении к ней армии и населения и что отношение к власти сплошь “остаётся враждебным”, значит присоединяться к ожиданиям неприятеля, тоже “несомневающегося”, что народ восстанет против правительства и режима при первом появлении германских штыков. В действительности этот народ в худом и в хорошем связан со своим режимом уже его четвертьвековой давностью». Но, понимал Милюков, дело не только в том, что «огромное большинство народа другого режима не знает», а поэтому добавлял: «.Надо идти дальше. Народ не только принял советский режим как факт. Он примирился с его недостатками и оценил его преимущества». Преимущества же эти прежде всего в том, что советский гражданин «не чувствует себя рабом и проявляет большую самостоятельность в поведении». Конечно, понимал учёный, «пережитки рабского чувства, может быть, кое-где уцелели, немудрено: ведь крепостное право ещё существовало на моей памяти. Но чувство равенства, несомненно, развилось теперь в населении несравненно шире, чем то было при старом режиме».

В мировоззренческом отношении отечественных историков до сих пор принято делить на представителей двух главных лагерей - «государственнического» и «гуманистического». Милюков, вне всякого сомнения, принадлежал к первому из них. Но сильное государство для него, как и для многих «государственников», являлось не самоцелью, а средством обеспечения благосостояния людей, а в случае с Россией - ещё и средством сохранения самой нации.

В Первую мировую войну на стороне Германии воевало всего 3 государства, а против - 34, в том числе и будущие союзники по Второй мировой войне - Япония и Италия. Австро-германский блок не имел возможности полностью эксплуатировать в своих интересах ресурсы Норве-

гии и Финляндии, Румынии и Греции, Испании и Португалии, которые в 19411945 гг. будут работать на рейх. В Европе этот блок вёл военные действия на 4 фронтах! Тем не менее, Антанта смогла победить лишь на 5-м году войны. Что же касается России, то хотя немцы направили на Восточный фронт всего часть своих сил, она уже в 1914-1915 гг. потеряла Царство Польское, значительную часть Прибалтики, часть Белоруссии и Украины. Милюков это прекрасно знал. Знаком он был и с фактами, о которых сообщал 20 октября 1917 г. членам Предпарламента военный министр России А. И. Верховский: «Армия в 9,5 млн человек стране не по средствам. Мы её не можем прокормить. <.> Тёплой одежды к октябрю едва хватит для удовлетворения потребности наполовину. <.> Мы живём без доходов, единственно на печатном станке, так как налоги перестали поступать». «Офицеры требуют исполнения своего долга перед Родиной - идти на смерть, видя в этом спасение страны, солдаты. не понимают, за что они должны умирать» [3].

Профессор Милюков не мог не видеть, что в 1940-х гг. ситуация была совершенно иной. И то, что Россия выстояла и стала преградой на пути установления «нового порядка», основанного, по выражению учёного, на «управляемой эксплуатации чужих мировых богатств», - это была заслуга прежде всего советской власти.

В статье «Правда о большевизме» есть и ряд других интересных моментов. П.Н. Милюков, например, поддержал Тимашева, полагавшего, что германо-советский пакт от 23 августа 1939 г. был оправдан, так как он «отдалил для России войну ещё на полтора года».

Не имея возможности в условиях войны не признавать положительной роли России (СССР), Вишняк тем не менее занялся подведением своеобразного баланса плюсам и минусам её участия в борьбе против гитлеризма: Россия мол «сумела засекретить от. германского рейхсвера количество и качество своего вооружения

- и это оказалось объективным благом. Но она сумела в то же время склонить западные демократии, под давлением внутренней пропаганды пацифистов и коммунистов, к максимальному разоружению, что оказалось объективным злом». Реакция Милюкова на этот пассаж была недву-

смысленной: «Неужели М.В. Вишняк серьёзно думает, что разоружение демократической Европы произошло под влиянием пропаганды из Москвы? И что произошло оно как раз тогда, когда сама Россия секретно вооружалась?» Нельзя же до такой степени упрощать и извращать сложное явление жизни, восклицал учёный. Искусственное построение Вишняка «слишком выдаёт его политическую тенденцию

- хоть как-нибудь умалить сталинские (русские) успехи». Что же касается неподготовленности «демократий», то на неё, полагал Милюков, «прежде всего влияло направление внешней политики Англии и Франции, особенно Англии, не только не предвидевших вооружённого столкновения с Германией, но и содействовавших своим бездействием её перевооружению. Всё это - азбучные истины.».

Возражение Милюкова вызвал и тезис Вишняка, согласно которому «не будь обеспечен у Гитлера тыл на Востоке, вероятно, вся картина мира была бы не той, какой она стала после соглашения 23 августа 1939 г. в значительной мере вследствие этого соглашения. Правящая советская клика своим дипломатическим искусством способствовала восхождению к власти наци и победоносному их продвижению по всему миру». «Читаешь - и не веришь глазам, - с возмущением писал Милюков. - “Восхождение наци к власти” произошло раньше 1939 г. Западные демократии также разоружились раньше. <.> Это всё общеизвестные факты. Неужели же Вишняк хотел бы, чтобы вся тяжесть союзной войны против могущественной армии Гитлера легла тогда, как отчасти происходит и сейчас, на одну не-довооружённую ещё Россию? В чём же провинился тут Сталин? - спрашивал учёный. - В том ли, что он предпочёл нейтралитет - и тем выиграл ещё полтора года для подготовки к войне, которую считал неизбежной?» И следует вывод: «Если “карта мира” в отсутствии России оказалась иной, нежели ожидали демократические государства, то причины этого надо искать в их собственной политике, а не в политике СССР, их будущего союзника. Если СССР обнаружил тут больше “дипломатического искусства”, то это не его вина, а заслуга» (и хорошо, добавлял Милюков, что «Вишняк не был при этом дипло-

матическим советником» советского ру-ководства)7.

Для интересующихся историей непреходящее значение имеет и заключительная часть статьи Милюкова. «Я боюсь подводить итог: он слишком невыгоден для моего бывшего сотрудника, - писал Павел Николаевич. - М.В. Вишняк парит слишком высоко над действительностью, чтобы замечать её индивидуальные черты. Так легко нельзя решать сложные вопросы жизни. Этой смелости суждений соответствует или незнание фактов самых очевидных, или забвение о них в угоду заранее намеченным выводам. Защищать “правду антибольшевизма” можно и должно... Но, чтобы защищать эту общую нам правду, нужно два условия. Нужно лучше знать правду о большевизме и объективнее к ней относиться».

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Прочтя вишняковскую характеристику течения «джингоистов» пробольшевизма, Милюков признался: «... Произведя испытание моей собственной политической совести, я должен был бы причислить и самого себя к этой категории. <...> Мне тоже приходится цинически повторить: да, гром победы раздавайся! К негодованию Вишняка, “джингоисты” по своей упрощённой логике требуют от него выбора: “Вы не за Сталина? Значит, Вы за Гитлера!” Грешен я и в этом. Бывают моменты. когда выбор становится обязателен». «Я знаю политиков, - добавлял учёный,

- которые по своей “осложнённой психологии” предпочитают отступать в этих случаях на нейтральную позицию. . К ним я не принадлежу». Уже в 1930-е гг. в условиях возрастания фашистской опасности историк говорил, что «русская эмиграция должна безоговорочно быть на стороне своей Родины» (Милюков П.Н. Воспоминания. М., 1991. С. 19).

2 Нелишне напомнить, что финский сейм впервые объявил себя носителем верховной власти в период Временного правительства - в июне 1917 г., и тогда же Центральная Рада провозгласила автономию Украины, создав впервые украинское правительство.

3 В опубликованной недавно работе «Размышления над Февральской революцией», написанной в 1980-1983 гг., культовая фигура для многих российских «либералов» А. Солженицын дал примерно такую же убийственную характеристику периода пребывания у власти Временного правительства: «Февральской революцией не только не была достигнута ни одна национальная задача русского народа, но как бы произошёл национальный обморок, полная потеря национального самосознания. Через наших высших представителей мы как нация потерпели

духовный крах» (цит. по: Завтра. 2007. № 18 (702), май. С. 4).

4 Милюков сожалел, что «снятый с майских знамён лозунг мировой революции продолжает служить пугалом для иностранцев»: «На этом мотиве очень играют теперь противники России, но никак нельзя утверждать, что их декларации против Коминтерна и за уничтожение большевизма выражают действительную и искреннюю цель их “крестового похода”».

5 Московский профессор И.А. Чубайс пытается до-

казать, что первой миру «экономическое чудо» явила Россия конца XIX в. Однако к 1918 г., т. е. десятилетия спустя после того «чуда», производственные возможности российских авиапредприятий составляли всего около 1500 самолётов и лишь 300-400 авиамоторов в год. Английская же промышленность выпустила в 1918 г. свыше 32 тыс. самолётов, а французская - более 23 тыс.! (Шумихин В.С. Советская военная авиация. 1917-1941. М.: Наука, 1986. С. 27, 766 77).

Попавший в окружение под Демянском в начале 1942 г. участник Первой мировой войны говорил своим коллегам немецким офицерам: «.В 1916 и 1917 гг. боевой дух и мораль одного нашего солдата стоили двадцати русских». Так как среди офицеров был ярый нацист, ветеран не мог сказать, что сейчас этого германского превосходства уже нет, а поэтому ограничился лишь ссылкой на то, что «русские учатся» и что в силу огромных просторов их территории предстоит очень нелегкая борьба (Киллиан Х. В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941-1943. М., 2005. С. 201).

7 Поскольку среди причин провала трёхсторонних военных переговоров в Москве составители известной «Исторической справки» 1948 г. называли прежде всего то, что «англичане вели закулисные переговоры с Германией и этим последним они придавали несравненно большее значение», можно считать, что там, где речь идёт о пакте 23 августа, в этой «справке» отразились взгляды не только сталинских «партократов», но и объективных наблюдателей 1930-х гг., таких как П.Н. Милюков (см.: Фальсификаторы истории (Историческая справка). М.: ОгИз, 1948. С. 49).