Спросить
Войти
Отечественная история National History
DOI: 10.17748/2075-9908-2019-11-2-33-57
УДК 930.1
БУГАЙ Николай Фёдорович
Институт российской истории Российской академии наук
г. Москва, Россия nikolay401@yandex.ru
КАВКАЗ: ГОРЦЫ, КАЗАЧЕСТВО И НАЦИОНАЛЬНЫЕ МЕНЬШИНСТВА (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА 1930-х 1945 гг.)
Введение. Принудительное переселение в жизни государств - механизм реализации мер государства, но не его политика. Понятие «репрессивная политика» также не удавшийся бренд времени 1990-х годов в условиях обостренных чувств в обществе. Ни одно государство не может назвать свою политику «репрессивной». Поэтому при использовании подобного заявления было бы целесообразным рассматривать и возможность сочетания вербального обобщения с реальностью. Цель статьи - в обобщенном виде представить трансформации, которое претерпевали горское население и российское казачество, проживающие совместно веками на Северном Кавказе.
Методы. Регион отличается своей спецификой: многонациональность, много-конфессиональность, богатый событийный ряд, трудности условий социального развития, исторического процесса. Ценное значение приобретает в связи с этим рассмотрение представленной проблемы с разных сторон: временных рамок, связанных с обстановкой предвоенного и военного времени, существовавших оценок действительного положения дел в условиях сталинского режима, прибегавшего к использованию такого принципа, как управление процессами развития общества - «принципа видимого интернационализма». Он предполагал применение мер принудительного порядка, жёсткое подчинение народов и групп населения. Все это вызывало необходимость привлечения более широкого круга методов исследования: историзма, хронологического, сопоставления, сбалансированности и других. Это подтверждается и изложенным иллюстративным мате-риалом. Результаты. В предлагаемой статье на примере регионов Кавказа России и частично Закавказья прослеживаются итоги и последствия такой карательной меры как принудительное переселение граждан и народов, депортация групп населения. В основу взят принцип переселений накануне и в период войны 1941 - 1945 гг. в Союзе ССР, выявление причин использования этих бесчеловечных, безнравственных по своей сути приемов манипулирования и карательных действий по отношению к личности. В их числе формирование бифуркационного состояния, позиция населения по отношению к государству и власти. Приведены статистические данные, повлекшие по этой причине смерти населения.
Выводы. Решение проблемы возможно только при условии обобщенного изложения материала отмеченных процессов, как применительно к группе народов, так и к казачеству в хронологических рамках исследования. Это и возможность выявления определенного несоответствия в оценках истинного положения в регионе в 1940-е годы, необходимости проведение разного рода зачисток территорий. Однако это противоречило мерам по консолидации общества, содействовало возникновению глубокой пропасти между властью и народами, независимо от их национальной принадлежности, усугубляя и без этого социальное положение этнических общностей в условиях предвоенного и военного времени - 1940-х годов. Однозначно необходимо обустраивать сообщество народов таким образом, чтобы подобные меры никогда не находили применение на практике.
Nikolai F. BUGAI
Institute of Russian History of the Russian Academy of Sciences
Moscow, Russia nikolay401@yаndex.ru
CAUCASUS: HIGHLANDERS, COSSACKS AND NATIONAL MINORITIES (SECOND HALF OF 1930s - 1945)
Introduction. Forced relocation in the life of states is a mechanism for implementing state measures, but not its policy. The concept of "repressive policy" is also a failed brand of the time of the 1990s. in the context of heightened feelings in society. No state can call its policy "repressive". Therefore, when using such a statement, it would be appropriate to consider the possibility of combining verbal generalization with reality. The purpose of the article is to summarize the transformations that the mountain population and the Russian Cossacks underwent, living together for centuries in the North Caucasus. Methods. The region is distinguished by its specificity: multinationality, multi-confessional, rich event series, the difficulties of the conditions of social development, the historical process. In this connection, consideration of the presented problem from different angles is valuable: time limits related to the pre-war and wartime situations, existing assessments of the actual state of affairs under the Stalinist regime, which resorted to the use of such a principle as managing the development of society internationalism. He suggested the use of measures of compulsory order, the strict subordination of peoples and groups of the population. All this necessitated the involvement of a wider range of research methods: historicism, chronological, juxtaposition, balance, and others. This is confirmed by the outlined illustrative material.
Results. In the proposed article, on the example of the regions of the Caucasus of Russia and partially of the Transcaucasus, the results and consequences of such punitive measures as forced relocation of citizens and peoples, deportation of population groups are traced. It is based on the principle of resettlement on the eve and during the war of
Conclusions. The solution of the problem is possible only under the condition of a generalized presentation of the material of the noted processes, both in relation to a group of peoples, and to the Cossacks in the chronological framework of the study. This is the possibility of identifying a certain inconsistency in the assessments of the true situation in the region in the 1940s., and the need to conduct various kinds of sweeps. However, this contradicted measures to consolidate society, contributed to the emergence of a deep divide between power and nations, regardless of their nationality, aggravating the social position of ethnic communities without it in the prewar and wartime conditions of the 1940s. It is definitely necessary to equip the community of nations in such a way that such measures never find application in practice.
doi: 10.17748/2075-9908-2019-11-2-33-57 (in Russ)
Это уже история советской государственности 1930-х - 1940-х годов. Среди запретных и сложных тем, несомненно, следует назвать положение горцев Кавказа, составлявших основную часть населения формировавшихся государственных образований, а также проживавшего совместно с ними российского казачества как в изучаемый период, так и в последующие времена. Именно на территории Северного Кавказа казачество было сосредоточено в Кубанском, Донском и Терском казачьих войсках.
Попытки отдельных исследователей [68; 43; 44; 1] не завершились успехом, а ознаменовали собой только контуры подступов к изучению этого сложного периода истории, связанного с принудительными переселениями в Союзе ССР, трудовой повинностью, непосильным трудом в системе созданного для принуждения ГУЛАГа, ужесточением паспортного режима, формированием специальных территориальных зон с запрещением проживания для многих категорий граждан и др.
Следует сразу же отметить, что попытки этих исследователей, их результаты были с интересом восприняты общественностью Союза ССР и за рубежом. Это была новая страница истории «социалистического эксперимента» на территории Союза ССР. Однако предложенные авторами исследования страдают слабой ис-точниковой базой. Исследование А.И. Солженицына о ГУЛАГе (1974), это уже отмечалось в литературе, мало опирается на исторические архивные документы. Ничем другим не отличались исследования и Александра Некрича, хотя применительно к тому жесткому времени и действию системы управления социальными процессами в Союзе ССР это был смелый порыв ученых [43; 44; 52].
Правда, историк и географ П.М. Полян выражает свое недовольство тем, что исследователю А.И. Некричу якобы незаслуженно ставится в упрек пренебрежение архивными материалами. П.М. Полян даже рассматривает такого рода замечание как «некорректное». Кстати, сам А.И. Некрич заявлял в своем выступлении о той недоступности архивных документов, которая царила в Союзе ССР именно в период написания им своих исследований по данной проблеме.
К сведению П.М. Поляна, замечания по работам А.М. Некрича высказывались в литературе и ранее, в частности со стороны А.П. Кучкина по поводу научного труда А.М. Некрича «1941. 22 июня». Рецензент констатировал неприятие им содержащихся в исследовании некоторых идей и оценок автора [60, с. 127]. «А. Не-крич отнюдь не скрывал своих источниковедческих слабостей, выразившихся прежде всего в основательном использовании материалов, содержащихся в работе Х.И. Хутуева, которому он отвел почетное место в историографии проблемы», - пишет в своем исследовании и Х.-М.А. Сабанчиев [59].
В связи с рассматриваемым вопросом историк В. Снитковский (Бостон), анализируя работы Лейкача, Я. Этингера, Клейна (США), Шатуновской (Москва, Россия), также замечал: «Безусловно, нельзя забывать и о таких писателях, как Р. Конквест (автор "Большого террора") и С. Коэн (автор "Бухарин: политическая биография. 1888-1938"), об авторах "Утопии у власти" Геллере и Некриче. Но все они не имели доступа к советским архивам. "Откровения" Хрущева они восприняли за "чистую монету". На многих произвели впечатление глупости подсчетов людских потерь Кургановым и Солженицыным» [62].
Аналогичный недостаток характерен и для других ученых, обществоведов, политиков советского периода в Союзе ССР, прикасавшихся в той или иной мере к рассматриваемой проблеме, что, конечно, было обусловлено теми же причинами [26; 25, с. 587]1.
Если обратиться к источниковой базе вопроса, то она была скудной также по причине отсутствия доступа к закрытым архивным документам. Исследователи скорее ограничивались упоминаниями о положении кавказских горцев, характеристикой преобразований их социальной среды, участия в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов.
В основе исследований событий, связанных с репрессиями групп населения 1920-1930-х годов, выступает анализ процесса реализации на практике известного Декрета советской власти от 5 сентября 1918 г. о красном терроре. Его положения подчинены мерам по освобождению республики от классовых врагов как «путем изолирования их в концентрационных лагерях», так и путем реализации прямых указаний «расстреливать всех лиц, сопричастных к белогвардейским организациям, заговорам, мятежам» [36, с. 122].
Конечно, что касается историографии проблемы, сформировавшейся начиная с середины 1990-х годов в России в новом ее формате, то эти исследования отличаются прочной опорой на источниковую базу. В них раскрываются в той или иной мере достоверно происходившие процессы среди горцев и казачества, связанные с принудительными переселением и другими применявшимися в отношении них карательными мерами со стороны власти. Историков привлекает эта проблема с точки зрения ее анализа литераторами. Первый подобный опыт показывает, что симбиоз можно считать удачным [24, с. 360]. Исчерпанность данных о потерях в войне 1941-1945 гг., а также от проводимых мер деструктивного воздействия на отдельные этнические общности в период принудительных переселений граждан в 1930-е - 1940-е годы были ощутимыми потерями. Это не могло
не наносить ущерб всему многонациональному сообществу государства в плане сокращения людских ресурсов, экономике регионов. Изучение этой сложной проблемы исторической науки ценно в плане познания основополагающих принципов обустройства народов в Союзе ССР, ответа на вопросы, каким образом вырабатывались механизмы отношений по вектору «народы и власть», а также между этническими общностями. Тема, несомненно, актуальна, и требует к себе внимания.
Эти знания важны и для решения приоритетных проблем организации этнических общностей: государственность, территориальный аспект, образование, сохранение исконных территорий, обеспечение социальной политики, взаимовосприятие, доверие, воспитание культуры межэтнического общения и конструктивных отношений между народами, объединенными единой целью - построение своего государства на широких демократических основах, международный аспект и т.д. Названные составляющие процесса формируют главную задачу перед современными обществами - не допускать подобных социальных явлений ни в настоящем, ни в будущем.
Вряд ли можно возразить против того, что подобные меры принудительного характера привносят в общество недоверие, изменение характера отношений к власти, создают базу для межэтнических столкновений, наносят ущерб гармонизации межэтнических отношений, расшатывают устои государственности, консолидированного сообщества народов на территории одной страны, ее составляющих.
В статье автор сосредоточивает внимание на этнических общностях, подвергшихся принудительному переселению накануне и в годы войны 1941-1945 гг. на территории Кавказа, в первую очередь горцев и казаков, учитывая хронологический принцип проведения этих бесчеловечных и безнравственных акций.
Публикации 1990-х годов позволили в конечном итоге возвратиться к такой важной проблеме, как предпринимавшиеся репрессивные меры по отношению к казачеству, имевшие особо жесткую форму в 1920-е годы1.
По данным Е.Ф. Жупиковой, в 1918-1920 гг. из 70 станиц терских казаков, где проживало около 288 тыс. человек, было выселено около 25 тыс. казаков. В то же время Е. Жупикова не рассматривает эти акции как принудительное переселение казаков. В них она усматривает в первую очередь решение важной политической задачи, «стремление советов провести "черный передел" в Терской области, решить, как она предполагала, земельный вопрос по справедливости» [20].
Таким образом, события 1918 г. - начала 1920-х годов определяли в значительной мере отношение к казачеству устанавливавшейся власти. Несомненно, оно формировалось не в среде казачества, а в Центре Советской Республики.
К концу 1920-х годов на территории Союза ССР сформировалась тоталитарная система управления обществом, когда главным принципом выступал принцип управления, а не регулирования общественными процессами, в том числе и межэтническими отношениями.
Казаки в Советской Республике, Советском Союзе оказались в числе первых из когорт населения, подвергшихся жесточайшим репрессиям. Изучали проблему только зарубежные ученые, как, например, Филипп Лонгвуорт и другие, оставившие интересные исследования по истории зарубежного казачества.
В России к этой теме обратились только в 1990-е годы. В основном вопрос рассматривался в исследованиях по истории российского казачества, казачьих войск. В оценках авторов просматривается общая тенденция: наряду с принудительными переселениями казачества практиковалось и прямое, насильственное уничтожение казаков в концентрационных лагерях Севера страны (Архангельская обл. и др.), параллельно с многоступенчатой реабилитацией как в 1920-е годы, так и в последующее время.
Послабление отношения к казачеству в целом произошло после апрельского пленума ЦК РКП(б) 1925 года. Амнистия репатриантов и служивших в белой гвардии 1925 года, исключение многих казаков из «черных списков» охватили примерно 50% лишенцев в станицах Северного Кавказа [27, с. 35; 61, с. 38]. Но эта мера коснулась только лиц, доказавших лояльность власти. Летом 1925 г. амнистия была прекращена. Сказался провал коммунистов на местных выборах 1925 г., в чем были повинны и казаки.
Однако, как отмечается в названных трудах, «нет оснований для преувеличенно оптимистических оценок "консенсуса" РКП(б) и казачества в 1924-1926 годах». Партийное руководство долго считало все казачество контрреволюционной силой. И действительно, введенное в начале 1927 г. чрезвычайное положение в Северокавказском крае (1924-1937 гг.) подорвало в корне возможность компромисса между казачеством и властью.
Только казаков, в основном русских, из южных районов России после Октябрьской революции 1917 г. и в ходе Гражданской войны было подвергнуто репрессиям более 1,5 млн человек [27, с. 4,5]. Продолжался геноцид в отношении казаков и в дальнейшем.
Казачество Юга России (да и других регионов Союза ССР) в целом до середины 1930-х годов переживало своеобразную реверберацию. Любые попытки возражения казачества против политики режима тут же с яростью пресекались окриком со стороны партийных и государственных органов власти. Слово «казак» категорически запрещалось к употреблению. Историография казачества этого периода также отличается своей скудостью. Только с середины 1930-х годов, в связи с возрождением и распространением влияния фашизма в Европе, в Союзе ССР усиливалось внимание к казакам, что объяснялось возможностью использования его ресурса и военного опыта в случае возникновения угрозы войны.
Волна арестов набирала обороты. Всего по политическим мотивам в 1920-1930-х годах было осуждено более 3 млн человек, из них 14,5% (416 932) - в 1920-е годы и 85,5% - в 1930-е годы. Причем на два года, 1937-1938, приходится 43,7% осужденных по разным причинам «врагов народа» [27, с. 35], значительную часть из которых составляли казаки России. Численность выселенцев в последующем заметно возрастала. Применительно к Северокавказскому краю в 1931 г. они составили 120 356 человек (20 809 семей) [ГА РФ. Ф. А-327. Оп. 28. Д. 4055. Л. 47]. А всего в 1931-1932 гг. было выселено 171 993 человека (38 404 семей). Из
них 25 955 семей убыли на Урал, 12 409 - во внутренние районы европейской части РСФСР [17; 28, с. 125].
Как известно, и до середины 1930-х годов в Союзе ССР имела широкое применение такая форма репрессий, как принудительное переселение. Последующий этап реабилитации казачества определился к середине 1930-х годов. А.П. Скорик и В.А. Бондарев верно замечают, что было очевидным стремление сталинского режима «установить союзнические отношения с казачеством». С этим были связаны и определенные послабления в жизни казачества: право носить свою форму, служить в РККА, пропагандировать «казачью культуру», налаживать систему подготовки молодых казаков и т.д. [61, с. 38; 2, с. 125]. Последующие акции, связанные с реабилитацией, следовали уже в послевоенное время, однако они не получили логического завершения.
Сложное экономическое положение дополнялось и политическими акциями в гуманитарной сфере, что проливает свет на формировавшееся отношение между самыми многочисленными этническими группами населения - русскими и казачеством. В этом плане особенно характерной является кампания 1930-х годов по украинизации населения на территории Северокавказского края.
Русско-украинское население было представлено на Кавказе главным образом украинцами, выходцами с территории Украины, и русскими, выходцами из центральных губерний Черноземной полосы (Курская, Тамбовская, Воронежская и др. губернии), так называемые иногородние1.
Проведение этой кампании заметно обострило отношения между казачеством и местным населением. В марте 1927 г. совещание секретарей украиного-ворящей секции райкомов постановило, что главнейшей задачей их работы должна стать культурно-политическая воспитательная работа среди населения на украинском языке. Увеличивалось количество книг, газет и журналов на украинском языке («украинска мова»). Станица Полтавская становилась центром своеобразной украинизации [16, с. 824-825].
В этом плане интересный материал содержит Справка ОГПУ в ЦК ВКП(б) об отношении населения к украинизации школы в Кубанском и Донском округах Северокавказского края от 3 мая 1928 г. Сообщалось, что в Кубанском округе, Ейском, Кущевском районах украинизация школы «не встречает широкого сочувственного отношения среди местного населения. В большинстве случаев преподавание на украинском языке вызывает явное недовольство как и среди иногородних, так и казачества» [69, с. 57].
Уже в самом начале введения украинизации школы общество раскололось по отношению к этому движению. В школе это отношение учителей, учеников и ро1 На период установления советской власти в казачьих войсках, по приблизительным данным, насчитывалось в Донском казачьем войске - 1,4 млн человек, включая и казаков-калмыков - 32 тыс. человек; в Кубанском казачьем войске - 1, 3 млн человек; в Терском казачьем войске -около 280 тыс. казаков. Накануне войны 1941-1945 гг. численность казаков заметно сократилась, что было обусловлено проводимыми разного рода кампаниями советской власти по ликвидации казачества. Среди славянских народов, по обобщенным данным Н. И. Никитина, к 1917 г. на Северном Кавказе русские составляли 71,5%. Численный состав русских не оставался постоянной величиной. На его уменьшение воздействовали и Октябрьская революция, и особенно Гражданская война 1920-1922 годов. (Никитин Н. И. Русская колонизация с древнейших времен до начала ХХ века (исторический обзор). М., 2010. С. 115; См. также: Бугай Н.Ф. Русские на Северном Кавказе: социальное положение, трансформации этнической общности [1990-е годы - начало XXI века]. М., 2011.
дителей. Последние занимали в Кубанском округе принципиальную позицию и рассматривали украинизацию как вредную меру, приводя при этом различные аргументы с учетом здравой логики.
Разумеется, среди учителей, особенно среди подготовленных для преподавания украинского языка, возникали группы, которые выступали за его изучение в школах. Они видели в складывавшейся ситуации «недостаточное желание советской власти идти навстречу национальным стремлениям народностей», заявляя при этом, что, «несмотря на всевозможные обещания, советская власть на деле проводила исключительно русификаторскую политику». Учителя по собственной инициативе создавали группы для изучения украинского языка.
Одним словом, кубанское сообщество разделялось на несколько групп на пути к выработке единой позиции по этому вопросу. Под покровом украинизации зачастую возникали предпосылки для самостийного движения в Кубанском округе. В избах-читальнях, в противовес желающим изучать только русский язык, создавались литературный и другие кружки, группы по изучению украинского языка. По роду своей деятельности они отличались антисоветской направленностью [РГАСПИ. Ф.81. Оп.3. Д.127. Л.200-203; 69, с. 573-575].
Правда, продлился этот процесс не так долго. «Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР о хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и Западной области» за подписью Председателя СНК Союза ССР В. Молотова (Скрябина) и Секретаря ЦК ВКП(б) И. Сталина от 14 декабря 1932 г. свидетельствует о том, насколько были связаны меры по осуществлению хлебозаготовок в таких регионах, как Северокавказский край и Украинская ССР в частности, с украинизацией населения [23, с. 78-79].
В 1932 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли постановление «О прекращении украинизации». «Немедленно перевести на Северном Кавказе делопроизводство советских и кооперативных органов "украинских" районов, а также все существующие газеты и журналы с украинского языка на русский язык, как более понятный для кубанцев, а также к осени перевести преподавание в школах на русский язык...», - читаем в постановлении. Указание было выполнено в короткие сроки. Украинизация населения не состоялась.
На территории края во второй половине 1930-х годов заметно возросла численность русского населения и сократилось украинское население - более 3 млн человек. В ходе паспортной кампании многие были зафиксированы как русские. Из обихода устранялся украинский язык, как и само слово «казак». Преподавание в школах, СМИ переводились в 1934-1935 гг. на русский язык. Украинское население становилось русским. Кампания по искусственно проводимой украинизации населения, отстаиванию системы преподавания на украинском языке завершилась [19, с. 135-138; 20, с. 62-68].
Утверждение, встречающееся в последнее время в литературе, о том, что 80% всех казаков России оставались непримиримыми врагами советской власти [47], не совсем соответствует действительности. Там, где большевики вели пропагандистскую работу, казачество поддерживало лозунги власти и партии. Вероятно, это было в большей степени характерным для Оренбургского, Уссурийского казачеств, чем для казачества Донского и Кубанского округов.
В конце 1932 - начале 1933 г. последовало уже известное в истории Союза ССР принудительное переселение казачьего населения «чернодосочных станиц»
Северокавказского края1. В общей сложности, по данным Е.Н. Осколкова, в столь отдаленные места на сей раз последовали свыше 61,6 тыс. жителей станиц с территории Кубанской и Донской казачьих областей.
Эта репрессивная мера - занесение на «черные доски», практикуемая партией коммунистов (автором ее выступил упоминавшийся выше небезызвестный партийный деятель Л.М. Каганович), применялась непродолжительное время. Она коснулась судьбы 13 станиц, располагавшихся на территории нынешнего Кубанского округа и некоторых населенных пунктов Донского округа. Занесение на «черные доски» проводилось на основании Протокола № 29 (декабрь 1932 г.) совместного заседания бюро Северокавказского крайкома ВКП(б) и Комиссии ЦК ВКП(б) [23, с. 78-79].
Такой подход в решении проблемы имел свои результаты. 26 апреля 1935 г. один из руководителей ОГПУ М. Берман докладывал Г. Ягоде: «Доношу, что закончен прием в трудпоселках хозяйств, выселенных из национальных районов Северного Кавказа. Всего принято 4711 семей (22 496 чел.), в том числе в
трудпоселении Северокавказского края 3215 семей (14 661 чел.), в трудпоселки Узбекистана 841 семья (4560 человек). Происшествий при приеме не было» [21, с. 6].
На начало 1938 г. трудпоселенцы, занятые в народном хозяйстве Союза ССР, составляли 353 912 человек. Это была поистине даровая сила. С принятием Конституции СССР 5 декабря 1936 г., согласно ее ст. 135, трудпоселенцы, включая и казаков, объявлялись полноправными гражданами.
Что касается горцев, то казачество было адаптировано как к местным условиям, так и к населению, и эти отношения характеризовались консенсусом во многих начинаниях, взаимодействием в сфере экономики и культуры.
Замена воспитания карательными мерами, что, конечно, было более легким занятием, приводила к сокращению численности казачества, его насильственному перевоспитанию на советских принципах; утрачивались многие традиции и обычаи, выработанные поколениями казаков России. С этим не могла мириться и образованная часть казачества, в первую очередь офицерства, поэтому не случаен тот факт, что казаки, несогласные с политикой советской власти и ее лидерами на местах, частью оказались в стане врага и в годы Великой Отечественной войны.
Мало что давали казачеству, русскому населению и проводимые административно-территориальные преобразования на юге республики. Фактически даже и то, что было сделано ранее в отношении казаков, сводилось к нулю. Постановлениями ЦИК и СНК СССР от 23 июля 1930 г. Президиум Северокавказского крайисполкома 7 августа 1930 г. упразднил 10 русских (казачьих) округов без ка1 В конце 1920-х Хутуев Х.И. Балкарский народ в годы Великой Отечественной войны и послевоенный период. Восстановление автономии балкарского народа. Дисс... к.и.н. Ростов-на-Дону, 1965; он же: Восстановление и развитие социалистической культуры советской Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1984.
кого бы то ни было предварительного обсуждения. В дополнение к геноциду казачества как интеллектуальной части общества добавлялся еще и территориальный геноцид.
Конечно, история казачества имеет и теневую сторону. На пути к исторической правде не стоит ничего идеализировать. Остается на совести исследователей вопрос: что же все-таки привело определенную часть казаков (11 тыс. человек) во главе с 20 казачьими военачальниками в стан фашистов в годы войны?
Через казачье управление Гиммлер умело использовал казаков в борьбе с Красной армией. «Были казачьи части и в "Русской освободительной армии" (РОА) генерала А.А. Власова (около 500 человек)», - сообщал в июне 1945 г. начальнику Главного управления НКО СССР генерал-полковнику Голикову начальник Первого управления НКГБ СССР И.М. Фитин. Судьба этих людей сложилась трагически. Дислоцировавшиеся в Северной Италии казаки, в связи с занятием ее войсками союзников, были переправлены 5 мая 1945 г. в Австрию (г. Лиенц). Затем они были переданы командованию Красной армии и нашли свое последнее пристанище в трудовых лагерях [ГА РФ. Ф.-Р.9401. Оп.1. Д.2213. Л. 91-151, 321-322; Ф.5446. Оп.2. Д.54. Л.121].
Однако традиции казачества оставались прочными в среде проживавших наследников казаков. И не случаен тот факт, что в новых условиях России казачество прочно занимает свои жизненные позиции.
Отдельные представители национальных регионов на юге страны также получили возможность на практике проявить себя противниками существовавшего режима власти. Этот фактор находил отражение во многих сферах жизнедеятельности. Поэтому последовали выступления и открытого (бандитизм), и скрытого характера (заговоры) против политики центра, режима власти, мер, проводимых партией коммунистов. Ответными стали действия в глубоком тылу (а Северный Кавказ поначалу рассматривался именно как глубокий тыл войны), правительство перешло к использованию более жестких мер.
Конечно, принудительными переселениями наносился огромный ущерб и населению национальных регионов Кавказа. В числе этнических общностей оказались карачаевцы, чеченцы, ингуши, чеченцы-аккинцы (северные районы Дагестанской АССР), балкарцы, примыкавшие к Северному Кавказу калмыки [18; 57; 14; 6, с. 294-311]; в Закавказье из горских народов - турки-месхетинцы, курды, хе-мшины, лазы, частично сваны, а также цыгане.
Карачаевцы. Научную ценность представляют работы о принудительном переселении народов Северного Кавказа, выполненные в обобщающем плане. В их числе диссертация и публикации по истории принудительных переселений карачаевцев в конце 1943 г. Э.А. Аджиевой [2]. Автор дает свое толкование процессам, имевшим место на Северном Кавказе в годы Великой Отечественной войны, рассматривая принудительные переселения в сфере социального конфликта как проявление исторического индетерминизма. Ею же дается и определение составных частей политического управления обществом в рассматриваемый период, выделяется главная из них.
Э.А. Аджиева рассматривает в этом случае «жесткий контроль», который «занимает над сознанием человека, его мыслями, помыслами, внутренним миром значительное место». По мнению автора, благодаря контролю, успешно решались задачи «полной трансформации человека, конструирования нового типа личности с особым психическим складом, особой ментальностью, мыслительными и поведенческими характеристиками путем стандартизации, унификации индивидуального начала, его растворения в массе, сведения всех индивидов к некоему среднестатистическому знаменателю, стерилизации или, во всяком случае, подавления индивидуального, личностного начала в человеке».
Одновременно автор не утруждает себя и необходимой проверкой количественных характеристик самого процесса переселения. Без указания на источник, по ее данным, «в спецпоселениях и спецлагерях, на лесозаготовках и в рудниках погибло: чеченцев и ингушей - свыше 200 тыс. человек, в том числе 20 тыс. чечен-цев-аккинцев (это при выселении 14,5 тыс. человек. - Б.Н.) [12, с. 54], карачаевцев - около 40 тыс. чел., балкарцев - 20 тыс. чел., калмыков - более 120 тыс. человек» (в действительности 15 206) [25, с. 587]. В подсчет не было включено число погибших на фронтах Великой Отечественной войны. Поэтому этот аспект требует более серьезного и осторожного подхода к подобным заключениям автора.
Э.А. Аджиевой следовало бы учитывать исходные сведения о принудительном переселении названных этнических общностей. По данным Справки о числе родившихся и умерших спецпереселенцев за период с 1 января 1945 г. по 31 декабря 1950 г., численность умерших среди выселенных с территории Северного Кавказа (карачаевцы, балкарцы, чеченцы, ингуши, греки и др.) составила 104 903 чел., калмыков - 15 206 человек [ГАРФ. Ф.-Р.9479. Оп.1. Д.436. Л.67; 55, с. 32-33; 70, с. 31]. Удивляет то, что при этом автор призывает проверить данные по этому вопросу, опубликованные А. Некричем [44].
Калмыки. В 1990-е годы заметный вклад в разработку исследуемого вопроса внесли ученые не только Калмыцкой Республики, но и исследовательских центров других городов. Обобщение проблема получила в работе К.Н. Максимова [38; 39, с. 330-301, 351].
Автор расширил круг вопросов принудительных переселений и реабилитации этнической общности, рассматриваемых им в первой половине 1990-х годов [3; 63].
Естественно, К. Максимов не мог обойти стороной проблему принудительного выселения калмыков и других этнических общностей, проживавших на их территории (немцы и др.). С привлечением новых документальных материалов глубоко рассмотрены предвоенные годы в республике, складывание ситуации в связи с приближением фашистских войск к территории Северного Кавказа и непосредственно Калмыцкой АССР, позиции тех, кто оказался на стороне врага; впервые раскрыты им и меры по реабилитации калмыков в 1950-1960-е годы.
Благодаря привлечению новых документов К.Н. Максимов внес уточнения в различные количественные характеристики процесса принудительных переселений в республике (с учетом того, что выселенных калмыков в принудительном порядке в ссылку и из Сталинградской области, и из Астраханского округа, по данным К. Максимова, было 101 829 чел.).
Автором сделан вывод, что в условиях той ситуации судьба калмыков в республике была предопределена. В связи с этим К.М. Максимов выражает справедливое несогласие с точкой зрения А.М. Некрича, который переоценивает роль партийных органов Калмыкии и Крыма, утверждая, что «на заключительном этапе и Крымский, и Калмыцкий обкомы ВКП(б) пытались предотвратить роковую развязку» [43, с. 521].
На основе многочисленных архивных документов, в частности докладных записок секретаря по кадрам обкома партии П. Касаткина и наркома госбезопасности республики А. Михайлова, К. Максимов доказывает, что все было как раз наоборот [38, с. 300-301].
Многие из калмыков, принудительно переселенных на Восток, не смогли перенести лишений и тягот переезда, голод. Одно за другим поступали сообщения из краев и областей о высокой смертности калмыков-спецпереселенцев как в пути следования, так и в районах прибытия. Если на первый квартал 1944 г. из 81 294 калмыков умерли 4205 (4,9%), то на первый квартал 1945 г. из значившихся 80 905 калмыков умерших было 1288 (1,5%), а в первом квартале 1946 г. из 79 487 - 566 (0,7%). С момента депортации (1943 г.) и до апреля 1946 г. значилось 14 343 умерших [8].
Рождаемость среди калмыков была крайне низкой. Имеются и другие данные, в частности, как отмечалось ранее, в Справке о численности родившихся и умерших спецпереселенцев за период с 1 января 1945 г. по 31 дек. 1950 г. численность умерших калмыков составляла 15 206 человек [ГА РФ. Ф.-Р.9479. Оп.1. Д.436. Л.67; 55, с. 63].
К. Максимов приводит другие сведения о смертности калмыков в условиях принудительного переселения. Из всех переселенных 101 829 калмыков с 1944 по 1955 г., по обобщенным сведениям автора, в ссылке умерли 34 949 калмыков, из них детей - 18 310 человек [38, с. 300-301, 351] 1.
Как и другие контингенты спецпереселенцев, калмыки терпели неудобства, лишения от проводимых повторных переселений в тех краях, областях, республиках, в которые были определены для проживания [8; 10; 41; 48; 42; 46; 39].
В Чечено-Ингушской Республике в первой половине 1940-х годов проживало 731,7 тыс. жителей, в том числе 387,8 тыс. чеченцев (52,8%), 75 тыс. ?
