Спросить
Войти
НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ ДЕМОГРАФИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ В СРЕДЕ КОЧЕВОГО НАСЕЛЕНИЯ ВИТИМО-ОЛЕКМИНСКИХ ПРИИСКОВ В ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XX в.1
Е.А. Волжанина
Продолжена исследовательская работа по изучению демографической ситуации в среде коренных малочисленных народов Севера России на основании материалов Приполярной переписи 1926-1927 гг. Представлен анализ этнодемографической ситуации в среде кочевых групп тунгусов и якутов, проживающих в районе добычи золота, традиционное природопользование которых существенно трансформировалось к началу XX в. В результате анализа первичных источников выявлены характерные демографические черты, свидетельствующие о разрушении традиционных связей в новых условиях хозяйствования. Наблюдается отбор населения, готового сохранять традиционный образ жизни, приспосабливая его к новым обстоятельствам, неизбежно сопровождающийся обеднением и маргинализацией части населения. В новой ситуации наиболее уязвимыми демографическими показателями являются соотношение полов, ведущее к диспропорциям половозрастной и брачной структур в пользу мужчин, состав и размер семей. Эти процессы могут рассматриваться в качестве общих для народов Севера, испытавших на себе влияние промышленного освоения в XX в.
Этнодемография, эвенки, якуты, коренные народы Севера, Приполярная перепись.
В первое десятилетие XXI в. в исследовательских кругах отмечается возрождение интереса к материалам первых советских переписей, проводившихся в районах проживания народов Севера. Несмотря на неоднократное использование в работах, посвященных этногенезу, этнической истории и традиционному природопользованию северных народов [Долгих, 1970; Васильев, 1979; Крупник, 1989], постановка новых целей и задач, диктуемых временем, появление компьютерных методов обработки массовых статистических данных позволяют увеличить их эвристические возможности и делают ценным источником для всестороннего изучения традиционной культуры, этнокультурного взаимодействия населения Севера, реконструкции традиционной структуры расселения и маршрутов кочевания. Особенностью современных работ, в отличие от предшествующих, стало проведение исследований на уровне локальных групп: отдельных поселений, хозяйств, людей [Туруханская экспедиция..., 2005].
Данная статья выполнена в русле последней тенденции и представляет анализ этнодемо-графической ситуации в среде кочевых тунгусов и якутов Бодайбинского района Иркутского округа на основании оригинальных материалов Приполярной переписи. Интерес к данной группе обусловлен ее отличиями от большинства народов Севера в рассматриваемый период в связи с утратой многих традиционных хозяйственных и бытовых черт из-за проживания среди приискового пришлого населения.
Подробное социально-демографическое и этнографическое описание бодайбинских кочевников по материалам Приполярной переписи составил и опубликовал А.Т. Самохин вскоре после ее проведения [1929]. Выполнив демографические расчеты в отношении каждого стойбища, обратив внимание на показатели, отрицательно влиявшие на численность населения, и их ухудшение по сравнению с данными Всероссийской переписи 1897 г., он сильно сомневался в способности тунгусов к самовоспроизводству и прогнозировал дальнейшее уменьшение их численности в будущем [Там же, с. 11, 13]. Выполненная в соответствии с идеологическими настроениями своего времени, эта работа до сих пор оставалась единственной, посвященной данной локальной группе.
Работа выполнена при поддержке гранта в рамках Программы фундаментальных исследовании Президиума РАН «Историко-культурное наследие и духовные ценности России». Данная работа представляет сокращенный вариант статьи «Ethnodemographic characteristics of the nomadic populations in the area of Vitim-Olekma gold mines during the first quarter of the 20th century», предложенной для публикации на английском языке в журнале Sibirica: Interdisciplinary Journal of Siberian Studies.
В отличие от работы А.Т. Самохина в настоящей статье используется более широкий набор демографических характеристик, полученных в соответствии с современными методами демографического анализа, что позволяет точно оценить демографические тенденции в группе в рассматриваемый период. Кроме того, источниковую базу работы составили не только 25 похо-зяйственных карточек населения Бодайбинского райисполкома, 40 — Жуинского совета и 3 поселенных бланка, но и поселенный список граждан Жуинского сельского общества 1926 г.
Согласно концепции авторов коллективного проекта, посвященного пространственной демографии населения долины р. Жуи, тип хозяйства, сложившийся в его среде, представляет «.тонко отлаженный механизм использования возможностей для охоты и торговли, открывшихся с развитием добычи полезных ископаемых и пушного промысла и существовавшим в территориальных рамках “транзитных зон”, по которым шло освоение горно-таежного пространства Байкало-Патомского нагорья.» [Андерсон и др., 2009, с. 224-225]. Идея данной работы заключается в том, что зафиксированные переписью демографические характеристики кочевников (распределение по полу и возрасту, отношение к браку, структура семей и размер хозяйств, показатели рождаемости, смертности и естественного прироста) являются прямым следствием наблюдаемой хозяйственной адаптации к социально-экономическим и историческим условиям существования. Отмечаемая исследователями абсурдность некоторых показателей объясняется нами не столько неизбежным недоучетом населения, допущенным в процессе выполнения переписных работ в труднодоступном районе, сколько результатом особенностей формирования переписанной группы.
Бодайбинский район образован в составе Иркутской области в 1925 г. из бывшего Олек-минского округа Якутской области, охватывает в географическом отношении Витимо-Патомское нагорье, коренным населением которого являются тунгусы [Бодайбинский район.]. С открытием в середине XIX в. бодайбинско-олекминской золотопромышленной системы указанная территория стала центром притяжения пришлых людей для выполнения старательских работ. Это способствовало в свою очередь росту численности населения, появлению новых населенных пунктов, их обустройству и складыванию разветвленной транспортной схемы на основе использования речных и сухопутных путей [Там же]. В 1926 г. наличное население Бодайбинского района насчитывало 21 872 чел. [Всесоюзная перепись., 1928. С. 4], административно распределяясь между районным центром г. Бодайбо (1863-1903 гг. — поселок Бодайбинская резиденция, с 1903 г. — город), Жуинским (с 1923 г., центр — п. Перевоз) и Светловским (с 1925 г., центр — п. Светлый) сельскими советами [Дальняя тайга.]. В г. Бодайбо проживало 5488 чел. [Всесоюзная перепись., 1928, с. 9].
Численность и расселение кочевого населения Бодайбинского района. При подведении официальных итогов Всесоюзной переписи 1926 г. сведения о тунгусах не давались отдельно из-за их малочисленности, зато известно, что якутов насчитывалось 1469 чел. (1152 мужчин), из них только 21 чел. проживали в городе [Там же, с. 258]. Статистический учет кочевого населения, значительную долю которого составляли тунгусы, был выполнен в рамках программы Приполярной переписи в апреле и сентябре 1927 г. на территории, находящейся в подчинении Бодайбинского районного исполнительного комитета, в июне — июле 1927 г. — Жуинского сельского совета. В результате были выявлены географические районы кочевания тунгусов и якутов и их примерная численность. Согласно заполненным карточкам, в 65 переписанных кочевых хозяйствах проживало 227 чел. Из них 25 хозяйств (74 чел.) кочевали на территории Бодайбинского райисполкома, их летние стойбища, условно принятые за пункты относительной оседлости, располагались в бассейне р. Мамакан и устье р. Тельмама, на расстоянии 32 км от г. Бодайбо [Самохин, 1929, с. 6]. По национальному составу хозяйства распределялись следующим образом: 12 тунгусских, 10 якутских, 2 якуто-тунгусских и 1 тунгусо-русское, в которых насчитывалось 49 тунгусов, 24 якута2. Перепись показала значительное большинство кочевников (40 хоз. и 153 чел.) на территории Жуинского с/с, чьи летние стойбища находились в районе оз. Толондо (8 хоз.) и устье р. Хомолхо (32 хоз.) и были удалены от г. Бодайбо на 262 и 365 км соответственно [Там же, с. 6]. Это 25 тунгусских, 10 якутских, 3 тунгусо-якутских и 2 якуто-тунгусских хозяйства. В них насчитывалось 123 тунгуса и 30 якутов. Таким образом, по данным Приполярной переписи, общая численность тунгусов в районе составила 172 чел., кочевых якутов — 54 чел.
А.Т. Самохин в своей работе не приводит данные о смешанных хозяйствах.
В отношении бодайбинских тунгусов А.Т. Самохин писал, что Приполярная перепись не отражает их реальной численности и дает очень заниженные цифры [1929, с. 6]. О величине недоучета позволяют судить ориентировочные данные Бодайбинского райисполкома, полученные накануне выполнения переписных работ, согласно которым «по приблизительному подсчету в районе имеется до 350 тунгусов» [Там же]. Но и эту цифру А.Т. Самохин считает неудовлетворительной [Там же]. На наш взгляд, определенные трудности в установление численности тунгусов вносила недавняя организация района, границы которого, число сельских советов и населенных пунктов находились в процессе уточнения. Если по данным Всесоюзной переписи 1926 г. на территории Бодайбинского района действовали три вышеперечисленные административные единицы, то А.Т. Самохин добавляет к ним Мачинский и Нелятский советы [Там же]. Село Мача в 1925 г. вошло в состав Жуинского с/с [Дальняя тайга.].
Реконструируя численность тунгусов на протяжении XVII — начала XX в., исследователи замечают ее относительное постоянство в долине р. Жуи [Андерсон и др., 2009, с. 236]. Стабильный характер населения, варьирующий в пределах от 300 до 400 чел., указывает, что присущая им система хозяйствования и ее последующие изменения не стимулировали рост, в отличие от того, что мы наблюдаем на примере кочевых народов тундровой зоны (европейских и сибирских ненцев, чукчей, коряков и др.). У последних переход к крупностадному оленеводству послужил мощным толчком к увеличению численности в XIX в. [Крупник, 1989, с. 159-160]. Если сам по себе хозяйственно-культурный тип оленных охотников-рыболовов обеспечивал только простое воспроизводство населения при прочих благоприятных условиях, то к числу факторов, сдерживающих увеличение числа тунгусов, необходимо добавить инокультурное влияние, испытываемое ими со стороны якутов и русских, заселяющих их территорию с XVII в.
Якуты появляются в бассейнах рек Витим, Олекма, Чара начиная со второй половины XVII в. [Долгих, 1960, с. 489-490]. Уже в первой трети XVIII в. численность якутов в Олекминском округе превышала численность тунгусов в 3 раза [Майнов, 1898, с. 18]. Среди причин, стимулирующих приток якутов на данную территорию, называют их стремление избежать наказания за восстания против русского начальства в местах прежнего местожительства, наличие земельных угодий, пригодных для скотоводства [Миллер, 2005, С. 67]. Масштабы якутского переселения послужили причиной официального закрепления земель вдоль левого берега р. Витим Олекмин-ским земским судом в 1800 г. за тунгусами [Майнов, 1898, с. 28]. Кроме того, если первоначально в конце XVIII — начале XIX в. тунгусы по собственной инициативе сдавали часть своих угодий в аренду русским охотникам в качестве оплаты кредитов, взятых в неудачные для промыслов годы [Там же, с. 32], то с середины XIX в. их начинает притеснять русское приисковое население [Там же, с. 33]. О ведущей роли миграционного фактора в формировании населения Бодайбинского района свидетельствует состав граждан Жуинского с/с, в котором 103 (64 %) из 161 хозяйства являются пришлыми (рассчитано по: [БГГА. Ф. 9. Оп. 1. Д. 3]). Только в период с 1921 по 1926 г. на территории совета поселилось 25 якутских и 4 русских хозяйства, насчитывающих 50 и 10 чел. соответственно [Там же]. При этом якуты-охотники фиксируются среди ранних переселенцев (10 и более лет назад), тогда как среди поздних преобладают чернорабочие приисков [Там же].
Специфика занятий русских и якутов определила отличия в структуре их расселения. Занимаясь сельским хозяйством, главным образом полеводством, и горным делом, русские селились централизовано в п. Перевоз и на прииске «Светлый». Сфера занятости якутов расширялась за счет охотничьего промысла и скотоводства, что обусловливало их выбор в пользу дисперсного расселения. Якуты, чей источник существования составляли сельское хозяйство и охота, в большинстве случаев выбирали те же места для поселения, что и тунгусы. Их стойбища располагались в районе оз. Толондо, по рекам Жуя, Ченча, Вача, Тельмама, Мамакан, Кон-кудер, Брызгунья, Дадыхта, Кевохта, Бисяг, Витим, Мама, Барчик, Хомолхо, Нечера, Бужуихта, Бульбухта, Кулебрянник, Бугырыкта, Балаганах, Малый Патом. Кроме того, тунгусы и якуты проживали в населенных пунктах: пп. Перевоз, Кропоткино, Светлый.
Сложившаяся структура расселения коренного и пришлого населения в 20-е гг. XX в. и совместное использование одних и тех же территорий предполагают существование социальноэкономических и семейно-брачных взаимоотношений между ними. Отсутствие роста численности тунгусов могло быть также результатом ассимиляционных потерь, оценить масштабы которых, к сожалению, не представляется возможным на основании имеющихся источников. В поселенных бланках встречаются указания на «неважное» отношение тунгусов, проживающих в
районе р. Мамакан, к якутам и «враждебное» — к русским, «потому как одни, так и другие их обирают», а последние относятся к коренному населению «как к дикарям» [ГАИО. Ф. 1468. Оп. 1. Д. 2. Л. 3, 4]. При этом только 16,7 % тунгусов данного стойбища (8 из 48 чел.) могли общаться на русском языке (рассчитано по: [Там же. Л. 59]). Это значительно меньше, чем на оз. Толондо и в устье р. Хомолхо (80 и 55,3 % соответственно) [Там же], чье население участвовало в лесных заготовках на прииске «Светлый», контактировало с Жуинским приисковым населением, участвовало в доставке грузов на Мачу [Самохин, 1929, с. 14-15]. Среди якутов русский язык был распространен на всех стойбищах: 30,8; 40 и 21,1 % соответственно (рассчитано по: [ГАИО. Ф. 1468. Оп. 1. Д. 2. Л. 59]).
А.Т. Самохин отмечал, что «многие тунгусы легко изъясняются на якутском языке» [1929, с. 14]. Похозяйственные карточки позволяют говорить о языковом влиянии якутов на тунгусов. Именно в среде тунгусов чаще встречались люди, считавшие родным языком якутский. Такие случаи зафиксированы в округе г. Бодайбо, на стойбищах, расположенных по рекам Мамакан и Тельмама, где тунгусские и якутские хозяйства представлены практически поровну [ГАИО. Ф. 1845. Оп. 1. Д. 78. Л. 21, 23, 33]. Только в одном случае якут указал сразу два языка: якутский и тунгусский [Там же. Л. 49]. В данной группе фиксировалось родство тунгусов и якутов между собой на основе заключения смешанных браков: «у тунгусов жены якутки есть у якутов жены тунгуски» [ГАИО. Ф. 1468. Оп. 1. Д. 2. Л. 3]. Приполярной переписью было зафиксировано семь смешанных хозяйств якутов и тунгусов. Возможно, что таких браков было больше. Современные материалы полевых исследований свидетельствуют, что браки бодайбинских тунгусов с якутскими женщинами были довольно распространенным явлением в прошлом, следствием которого стало то, что современные бодайбинские эвенки говорят исключительно на якутском языке [ПМА. Бодайбинский р-н, 2009].
Что касается браков тунгусов с русскими, то переписью зафиксирована одна тунгусорусская кочевая семья в районе р. Тельмама. Хотя знание русского языка, длительные контакты и одинаковое вероисповедание не исключают распространение подобных браков в среде тунгусов. В отношении жуинских тунгусов отмечалось, что у них выбор супруга не определялся его происхождением: «женятся русские на тунгусках и наоборот» [ГАИО. Ф. 1468. Оп. 1. Д. 2. Л. 42 об.]. У тунгусов, проживающих в устье р. Хомолхо, стремление породниться с русскими выражалось в том, что крестных родителей ребенку старались приглашать из «близживущих русских» [Там же. Л. 39].
В первой четверти XX в. для тунгусских хозяйств были характерны сохранение решающего значения охотничьего промысла в обеспечении средств существования, небольшие амплитуды перекочевок в определенном районе, использование переносных и стационарных жилищ в зависимости от сезона, продолжительное проживание на одном месте, прохождение кочевого маршрута через прииск, малочисленность оленьих стад (от 2 до 25 оленей), наличие в хозяйствах рабочего и крупного рогатого скота. Сезонная смена места жительства диктовалась экономической целесообразностью, а именно занятиями охотой, рыбной ловлей и «возможностью получения побочного заработка на лесосеках» [ГАИО. Ф. 1468. Оп. 1. Д. 2. Л. 22, 50]. Только на стойбище Хомолхо среди причин, обусловливающих выбор путей кочевания, упоминается также сезонная смена пастбищ для оленей [Там же. Л. 38]. Поэтому у регистратора сложилось впечатление о беспорядочном кочевании семей [Там же. Л. 6, 38]. Причинами изменений характера природопользования бодайбинских тунгусов являются уменьшение численности пушного зверя из-за его перепромысла и лесных пожаров, упадок оленеводства из-за эпизоотий, захват якутами и русскими их угодий [Патканов, 1906, с. 64-71]. Открытие приисков только усугубило все эти факторы [Там же, с. 72].
По нашему предположению, в 1927 г. было переписано прежде всего население, сконцентрированное около приисков, находящееся под сильным влиянием пришлого населения, что подтверждается замечанием регистратора о том, что переписанные кочевые якуты и тунгусы являются «пришельцами» в Бодайбинском районе: «якуты из Вилюйского округа, тунгусы из Байкала, Верхней Ангары и Алекскинского Округа» [ГАИО. 1468. Оп. 1. Д. 2. Л. 3; Самохин, 1929, с. 19-20]. В 1927 г. бодайбинские тунгусы характеризовались наличием «чужеродных элементов», разнородным составом, преобладанием территориальных связей над родовыми [Самохин, 1929, с. 20]. Скорее всего, стойбища представляли пункты совместного проживания, возникшие в процессе оседания безоленных и малооленных кочевников в районе приисков. Это объясняет неудовлетворительную обеспеченность их жильем. Так, на стойбище Мамакан 6 из
Демографическая ситуация. Согласно демографическому анализу, выполненному А.Т. Са-мохиным, отрицательные демографические характеристики в среде тунгусов и якутов, а именно «крупный перевес мужского населения над женским», малолюдность семейных хозяйств, низкая доля детей в общей структуре населения, отсутствие естественного прироста и отрицательное сальдо миграции, преобладали над положительными [Самохин, 1929, с. 11, 13, 14].
Полученные в результате расчетов демографические характеристики для бодайбинских кочевников не являются типичными для народов Севера в первой четверти XX в. Несмотря на то, что все исследователи обращали внимание на высокую долю мужчин в составе тунгусов и якутов [Майнов, 1898, с. 22; Патканов, 1906, с. 96-97], показатели в 1927 г.: 126 и 157 мужчин на 100 женщин соответственно — не укладываются в привычные рамки (табл. 1). При таком соотношении полов доля мужчин составляла 55,8 и 61,1 %. Тот факт, что среди тунгусов, проживающих в районе приисков, мужчин было больше, чем женщин, по сравнению с внеприисковым населением, подтверждается данными С. Патканова. А именно соотношение полов для тунгусов, проживающих в Олекминской системе приисков, в 1897 г. выглядело как 118 мужчин на 100 женщин (рассчитано по: [Патканов, 1906, с. 94]), тогда как в «северо-западной части округа на землях Жуюганских тунгусов, но вне приисков» среди «главной массы Олекминских тунгусов» — 105 мужчин (рассчитано по: [Там же]). Одинаковое число мужчин и женщин в составе тунгусов Витимской системы приисков, на наш взгляд, не противоречит доказываемому положению из-за их малочисленности — 52 чел. [Там же].
Таблица 1
Демографические показатели, характеризующие половозрастной состав кочевого населения Бодайбинского района по данным Приполярной переписи 1927 г.*
Демографический показатель Мужчины Женщины Всего Соотношение полов, мужчин на 100 женщин
Тунгусы
Кол-во человек 96 76 172 126
Итого, % 55,8 44,2 100
Медиана, лет 20,5 20 20
Сред. возраст, лет 27,8 25,5 26,8
Якуты
Кол-во человек 33 21 54 157
Возраст не указан, % 1,8 — 1,8
Итого, % 61,1 38,9 100
Медиана, лет 31 20 28
Сред. возраст, лет 30,3 24,8 28,1
* Расчеты, выполненные на основании оригинальных бланков, показали расхождения с данными, опубликованными А.Т. Самохиным. Согласно А.Т. Самохину, насчитывалось тунгусов — 97 мужчин и 75 женщин [1929, с. 11]; якутов — 32 мужчин и 23 женщины [Там же, с. 12].
Расчеты показателя по возрастным группам и распределение по полу и пятилетним возрастным интервалам тунгусов демонстрируют в большинстве случаев преобладание мальчиков среди детей до 14 лет, мужчин среди трудоспособного населения, небольшое преимущество женщин в возрастных группах старше 54 лет (9 мужчин и 10 женщин), что может свидетельствовать, с одной стороны, о гендерных различиях в смертности, с другой — что прииски притягивали прежде всего мужчин, предоставляя им соответствующую работу (рис. 1, а).
Мужчины Женщины
Рис. 1. Распределение кочевников Бодайбинского района по полу и возрасту по данным Приполярной переписи 1927 г.: а — тунгусы; б — якуты
В пользу высокой женской смертности в возрасте от 10 до 40 лет свидетельствуют расчеты И.И. Майнова, выполненные на основании церковных записей двух приходов Якутского округа [1898, с. 59-60]. Согласно его данным, смертность мужчин и женщин выравнивается только после 65 лет [Там же]. С. Патканов объяснял наблюдаемую ситуацию несовершенством учета кочевого населения в метрических книгах: «.Дело в том, что без сомнения указанная чрезмерная смертность женщин в цветущем возрасте объясняется тем обстоятельством, что из мужчин этих возрастов в записи о смертных случаях попадают лишь несколько более половины; остальные же или умирают на стороне и заносятся в списки чужих приходов или же погибают без-следно в тайге, где о их гибели иногда догадываются лишь по прошествии нескольких лет, когда о них долго не получалось никаких известий. <...> между тем как женщины, живущие в семье и менее подвергающиеся опасности безследно погибнуть во время передвижения ради промысла, реже избегают регистрации со стороны священника. <...> Так как старики в меньшей степени занимаются охотничьим промыслом, то по этой же причине смертность мужчин в воз-
расте от 40 до 65 лет приближается к смертности женщин и даже превосходит ее по неизвестной для нас причине, после 65 года перестающей действовать, когда смертность у обоих полов выравнивается» [1906, с. 38]. К сожалению, данные Приполярной переписи не отражают полностью движение населения за 1924-1926 гг. Согласно переписным данным, среди тунгусов за два года умерли 2 мужчин и 1 женщина, среди якутов — 5 мужчин и 7 женщин [Материалы., 1929, с. 171].
Согласно нашему предположению, диспропорция полов в пользу мужчин в составе бодайбинских тунгусов могла быть обусловлена рождением большого числа мальчиков по сравнению с девочками, высокой женской смертностью из-за ранних и частых родов и женских болезней при отсутствии медицинской помощи или предоставлении ее исключительно на платной основе. Доказательством первого предположения служит тот факт, что число мальчиков больше девочек в возрастных группах от 5 до 14 лет в 1,5-1,8 раза, исключение представляют только годы, предшествующие переписи, когда наблюдается обратная ситуация. В возрасте от 0 до 4 лет насчитывается 14 девочек и только 6 мальчиков. Согласно переписным данным, в период с 1924 по 1926 г. родилось 8 девочек и 5 мальчиков [Материалы., 1929, с.171]. В пользу второго указывает то, что овдовевшие мужчины встречаются главным образом в возрасте от 20 до 44 лет, тогда как женщины становились вдовами после 40 лет.
Недостаточное количество женщин среди якутов, являющихся пришлым населением в Бодайбинском районе, свидетельствует об участии в переселении преимущественно одиноких или молодых малосемейных мужчин (рис. 1, б). В составе якутов насчитывалось только 5 женщин в возрасте старше 29 лет, двум из них было по 65 лет.
Сведения из Поселенного списка граждан Жуинского сельского общества подтверждают существование значительной диспропорции полов в пользу мужчин на рассматриваемой территории. Согласно его данным, у тунгусов на 100 женщин приходится 148 мужчин, у якутов — 163, тогда как у русских — 89 (рассчитано по: [БГГА. Ф. Р-9. Оп. 1. Д. 3]). Это превышает значения, полученные для любого из традиционных кочевых обществ: ненцев, селькупов, эвенков и других [Терлецкий, 1932, с. 22]. Согласно Всесоюзной переписи 1926 г., у ненцев Обдорского района доля мужчин насчитывала 51 %, а соотношение полов выглядело как 104 в пользу мужчин, в 1934 г. у лесных ненцев Верхнепуровского совета — 53,5 % и 115 [Уо^Иапта, в печати]. Расчеты для кочевого и оседлого населения районов расселения тунгусов (не включая русских) Киренского и Иркутского округов показали 101 и 106 мужчин на 100 женщин соответственно [Терлецкий, 1932, с. 20]. Соотношение полов у кочевых и оседлых тунгусов, охваченных переписью в 1926-1927 гг., выглядело как 106 и 108 мужчин на 100 женщин, у якутов — 106 и 102 [Там же, с. 22]. Сравнение по этому показателю указывает на отсутствие единства между разными локальными группами в составе эвенков и якутов, в силу социально-экономических особенностей существования и условий формирования на той или иной территории.
Недостаток женщин отразился на брачной структуре кочевых тунгусов. Подходящий возраст вступления в брак для девочек считался с 14 лет, юноши женились с 18 лет [Самохин, 1929, с. 19]. В некоторых семьях практиковалось обручение молодых еще в подростковом возрасте (13-15 лет) [Там же]. Следствием влияния русского приискового населения стало несоблюдение многих традиционных обычаев, связанных с заключением брака, уже в первой четверти XX в. Свобода выбора брачного партнера юношами и девушками, иногда без согласия родителей, необязательность выплаты женихом калыма родителям невесты, замена свадебного обряда регистрацией брака в сельском совете [Там же] создавали широкие возможности для создания семьи, в том числе этнически смешанной. При этом допускались браки не только пат-рилокального, но и матрилокального характера [Там же].
По данным переписи, в 1927 г. абсолютное число состоящих в браке женщин и мужчин было одинаковым и равнялось 36 чел., но процентное соотношение выглядело не в пользу последних. В возрасте 16 лет и старше замужние женщины составили 85,7 %, девицы — 2,4 %, вдовы — 11,9 %, у мужчин соответствующие доли равнялись 58,1; 35,5; и 6,4 %. К достижению 25-летнего возраста все женщины состояли в браке. Согласно статистическим материалам, самой молодой жене было 18, а ее мужу, якуту по национальности,— 19 лет. Большинство мужчин обзаводились семьями в более позднем возрасте. Ни один из четырех мужчин в возрасте 16-19 лет не был женат. Обращает на себя внимание диспропорция полов в возрастных группах, считающихся подходящими для заключения брака. Среди 15-19-летних насчитывались только 1 девушка (замужем) и 4 юношей. Для сравнения: у якутов все девушки (5 чел.) и
юноши (1 чел.) этого возраста состояли в браке. Холостяки встречаются в возрастных группах 20-39, 45-49, 60-64-летних. Если у большинства кочевых народов в рассматриваемый период явления окончательного безбрачия или откладывания брака на неопределенный срок среди мужчин были связаны с необходимостью уплаты калыма, то здесь такую роль выполняла нехватка свободных женщин брачного возраста. Поэтому доля холостых мужчин значительно превышала долю незамужних женщин. Скорее всего, рано овдовевший мужчина часто не мог сделать следующий брачный выбор и продолжал вести хозяйство один. Сравнивая распределение по отношению к браку тунгусов и якутов Витимо-Патомского нагорья с данными для тундровых и лесных ненцев Ямала, можно отметить, что ситуация, когда в процентном отношении женатых мужчин и вдовцов насчитывалось меньше, чем замужних женщин и вдов, является общей для народов Севера. Вместе с тем у ненцев она обусловлена наличием полигамных браков, которые отсутствовали в рассматриваемых группах [Самохин, 1929, с. 19].
Еще одной традиционной чертой является то, что вдовы (матери или сестры главы семьи) проживали совместно с родственниками [ГАКК. Ф. 1845. Оп. 1. Д. 78. Л. 17, 19, 42, 67, 107]. Не выявлено ни одного случая, чтобы женщина выступала главой хозяйства. Вдовцы проживали одиноко [Там же. Л. 101, 105], а если с ними оставались несовершеннолетние дети, то переходили в разряд глав неполных семей [Там же. Л. 3]. Только в одной семье престарелый отец, будучи вдовцом, жил вместе с женатым сыном [Там же. Л. 87]. Можно предположить, что овдовевшая женщина репродуктивного возраста достаточно быстро находила себе другого супруга. Данные похозяйственных карточек показывают, что большинство вдов были уже в пострепро-дуктивном или близком к нему возрасте. В возрастной группе 70 лет и старше 2 из 3 женщин были вдовами и только 1 из 6 мужчин — вдовец. Отсутствие разведенных и разошедшихся свидетельствует, что только смерть одного из супругов прекращала брачные отношения.
Что касается якутов, то в их среде 87,5 % женщин бракоспособного возраста (14 из 16) были замужем, а 12,5 % — вдовами. Все девушки в возрасте от 16 до 19 лет были замужем (у тунгусов данные возрастные группы отсутствовали в половозрастной структуре). При этом в 4 из 5 семей их супругам было от 31 до 35 лет [Там же. Л. 44, 47, 59, 87, 121]. В браке состояло 60 % мужчин, 20 % были холостяками, 16 % — вдовцами и 4 % — разведенными. Так же как и у тунгусов, недостаточное количество женщин отразилось на доле (высокая) неженатых мужчин в возрастных группах 30-44 лет. Кроме того, вдовцов насчитывалось больше, чем вдов. Двое из них (в возрасте 59 и 70 лет) проживали одиноко и двое (в возрасте 40 и 50 лет) были главами неполных семей [Там же. Л. 13, 55, 61, 115].
Тесной связи между условиями жизни, экономической состоятельностью мужчины и наличием у него жены не прослеживается. Тогда как у оленеводческих народов именно от женщины зависело обеспечение семьи жилищем и необходимой одеждой, поэтому холостые и овдовевшие мужчины с малолетними детьми жили у родственников или в чужих семьях и влачили жалкое существование. В составе рассматриваемой группы как семейные, так и холостые и вдовые мужчины могли ютиться «в жилищах своих соседей и товарищей по охоте» [Самохин, 1929, с. 16]. Игра в карты, карточные долги и употребление табака и спиртного в больших количествах были распространены среди тунгусов и якутов настолько широко, что их можно считать сдерживающими факторами для создания семьи. Записи в похозяйственных карточках о том, что глава семьи большую часть семейного бюджета пропивает и проигрывает в карты, встречаются довольно часто в отношении якутов Бодайбинского райисполкома, реже — тунгусов. Так, тунгус Якомин Афонасий Палович, глава семьи из 3 чел., «много пропивает и проигрывает в карты 200-300 рублей» [ГАКК. Ф. 1845. Оп. 1. Д. 78. Л. 8]. В отношении якута Федорова Афо-насия Гавриловича, вдовца, воспитывающего дочь, указывалось, что «хозяин слишком много играет в карты» [Там же. Л. 14].
Несмотря на утрату большинства традиционных черт, в однонациональных и смешанных брачных парах тунгусов и якутов в 1927 г. наблюдаются значительные возрастные различия между супругами. В тунгусских семьях муж старше жены в 78,1 % случаев, в среднем на 11,4 года, максимальная разница составила 26 лет. Жена старше в среднем на 6,2 года при максимальной разнице 11 лет. Средняя величина показателей не на много отличается от данных, полученных для ненцев Ямала в первой трети XX в.: 11-12 лет — у мужчин и 5-7 лет — у женщин. И у тунгусов, и у ямальских ненцев доля браков, в которых мужчины старше своих жен на 10 и более лет, составила 43 %, однако в ненецких семьях размах значительно шире и составляет от 1 до 50 лет. Браки, в которых муж значительно старше жены, как правило, были повторными для
мужчины, вместе с тем необходимость уплаты калыма вынуждала ненецких мужчин выбирать себе жен из числа малолетних девочек, так как за них надо было платить меньше. Скорее всего, ограниченный брачный выбор заставлял тунгусских мужчин искать жену в более молодых возрастных группах. В смешанных семьях тунгусов с якутами разница в возрасте между супругами оказалась даже выше. В тунгусо-якутских семьях мужчина старше жены в среднем на 14,3 года, в якуто-тунгусских — на 13,3 года.
Анализ семейной структуры бодайбинских кочевников свидетельствует о распаде традиционных семейных связей, характерных для кочевых северных народов. Большая часть — 59,4 % тунгусских и 69,2 % якутских семей являлись нуклеарными (табл. 2). Только три семьи у тунгусов (9,4 %), у якутов — ни одной, состояли из двух родственных супружеских пар: родителей и женатого сына, который выступал главой семейного хозяйства. Выявлены следующие типы сложных семей: супружеская пара с детьми и родственниками по боковой линии (братья, сестры и племянники супругов), супружеская пара с детьми, родственники по боковой линии и один из родителей супругов (овдовевшая мать главы семьи с детьми), бездетная супружеская пара и родственники по боковой линии или один из родителей супругов (мать главы хозяйства).
Таблица 2
Семейный состав тунгусов и якутов
Тунгусы Якуты
Тип семьи Количество семей Средний размер семьи В них детей* Количество семей Средний размер семьи В них детей
Супружеская пара с детьми Бездетная супружеская пара 15 4 4,3 2 2,2 6 3 3,7 2 1,7
Супружеская пара с детьми и родственники по боковой линии 3 5,7 1,7 — —
Супружеская пара с детьми, один из родителей и родственники по боковой линии 2 8,5 3,5
Две супружеские пары 3 6,7 2,7 — —
Отец с детьми 1 2 2 2 1
Братья и сестры 2 3 — —
Всего семей 32 4,6 2,3 13 2,9 1,5
*Дети обоих родителей, в том числе приемные, в возрасте от 0 до 16 лет включительно.
Расчеты показывают, что для бодайбинских кочевников были не характерны большие семьи. Средний размер семейного хозяйства тунгусов составлял 4,6 чел., якутского — 2,9 чел. Семьи из 5 и более человек имели сложный состав. Кроме того, большинство тунгусских (19 из 28) и якутских (8 из 8) семей были малодетными, т.е. с 1-2 детьми. Только в двух семьях тунгусов было 5 и 6 детей. Бездетные семьи (у тунгусов 15,8 %) чаще всего представляли молодые пары, у которых на момент переписи еще не было детей. Среднее число детей (2, 3) с трудом должно было обеспечивать простое воспроизводство поколений. Доля детей в структуре тунгусского населения (39,6 %) укладывается в рамки, характерные для народов Севера в этот период.
Насколько позволяют судить данные Приполярной переписи о естественном движении населения, у бодайбинских тунгусов фиксировался один из самых низких уровней рождаемости и смертности (табл. 3). Благодаря последнему показателю естественный прирост оказался положительным и был выше, чем для эвенков РСФСР. Все это не подтверждает обрисованную А.Т. Самохиным угрожающую ситуацию у тунгусов. Выявленная структура населения даже при наличии диспропорции полов свидетельствует о наличии смены поколений3. Наоборот, отрицательная величина естественного прироста для якутов не оставляет сомнений, что рост их численности в районе происходил за счет миграционного фактора прежде всего.
Согласно расчетам А.Т. Самохина, «глубокие старики (свыше 60 лет)» составляли около 20 % взрослого населения [1929, с. 13], тем не менее их доля в общей структуре населения — только 9,8 % (рис. 1, а).
Таблица 3
Показатели рождаемости, смертности и естественного прироста кочевого населения Бодайбинского района Иркутского округа по данным Приполярной переписи в сравнении с общими показателями (в %о)*<
