Государственные реформы и национальный интерес: взгляд из XIX в

СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

УДК 94(47). 08

ГОСУДАРСТВЕННЫЕ РЕФОРМЫ И НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИНТЕРЕС: ВЗГЛЯД ИЗ XIX в.*

С. М. САНЬКОВА,

доктор исторических наук,

профессор кафедры философии и истории

E-mail: s_sankova@mail.ru

Государственный университет учебно-научно-производственный комплекс,

г. Орел

В статье исследуются проблемы соотношения государственных реформ и национального интереса на примере либеральных преобразований в России второй половины XIXв. в оценке М. Н. Каткова как идеолога государственного национализма. Цель работы - показать последовательность Каткова в оценке государственных реформ и актуальность ряда его положений для современности. Делается вывод о том, что Катков отстаивал необходимость жесткой централизованной власти как гаранта эффективности и безопасности реализации реформаторских проектов.

«В деле государственном, что не нужно, то вредно».

М. Н. Катков, 1881 г.

Российский опыт двух последних десятилетий показал всю неоднозначность с точки зрения национальной безопасности интенсивных коренных преобразований всех сфер государственной жизни страны. В ходе реформ и во властных структурах, и в обществе произошло осознание непригодности многих как экономических и политических, так и этических установок, предлагаемых либеральной моделью западного образца. Со схожими пробле* Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ). Проект 10-01-00040а.

мами Российское государство столкнулось в ходе либеральных реформ второй половины XIX в. Либеральные реформы, планировавшиеся как априори отвечающие государственным интересам страны, в конечном счете принесли большей части общества разочарование. Одни считали их слишком радикальными, другие — незавершенными. Да и само государство помимо определенных дивидендов от реформ получило множество новых проблем. Таким образом, соответствие реформ в том виде, в котором они были осуществлены, государственным и общественным интересам было поставлено под вопрос. Ситуация осложнялась тем, что общественные интересы уже в силу своей компилятивной природы имеют разнонаправленные векторы, которые могут частично или полностью совпадать с вектором государственных интересов, а могут быть им противоположны. В российском обществе при всей его неоднородности всегда наблюдалась тенденция подчинения большей части общественных интересов интересам государства. Можно сказать, что это стало даже частью российской ментальности. Тем не менее на протяжении всей истории существования российского государства предпринимались попытки ревизии сформировавшейся системы взаимоотношения общественного и государственного интересов в угоду корпоративным интересам определенных социальных или этнических групп. В период либеральных реформ второй половины XIX в. эта тенденция проявилась во время польского восстания

С появлением периодической печати, которая очень быстро стала претендовать на право наряду с государственной властью определять сущность государственных интересов, на ее страницы из кружков и салонов переносится арена общественно-политических дискуссий. Либеральные реформы царствования Александра II стали дополнительным катализатором в этом процессе. На смену более культурологическому делению на западников и славянофилов приходит чисто политическое размежевание на либералов и консерваторов. Первые были склонны видеть причины всех государственных проблем в недостаточно быстром и глубоком преобразовании государственных институтов в русле западно-европейского либерализма, причем в его крайних формах. Вторые корень всех бед усматривали как раз в самих реформах, требуя соответственно их сворачивания и даже в ряде случаев отката на прежние позиции. Политическое противостояние лишь усугубляло и без того сложную не только внутри- но и внешнеполитическую ситуацию, ставя под угрозу как само государство, так и народ, его населяющий, который в европейском духе начинают в России ассоциировать с нацией.

В этот момент на арене общественно-политической мысли России появляется особое направление, заявившее, что интересы государства тождественны интересам нации и стоят выше любых политических доктрин. Означенный выше вопрос соотношения реформ и государственной безопасности был переведен представителями этого направления в формулу «реформы для стабильности и стабильность для реформ», на которой, по их мнению, могли сойтись как здравомыслящие консерваторы, так и рациональные либералы. Ведь успешное проведение реформ, требуемых либералами, невозможно без стабильности в обществе и жесткой законности на всех его уровнях (ибо если не исполняются законы уже существующие, то не будут исполняться и вновь принятые, и в этом случае теряется всякий смысл реформ). Общественная стабильность, в свою очередь, выступает главным требованием консерваторов, и ради ее сохранения они готовы принять некоторые реформы.

В духе времени выразители данного направления сгруппировались вокруг журнала «Русский

М. Н. Катков является наиболее знаковой фигурой в истории русской государственно-национальной мысли не только в силу личного таланта, но в первую очередь из-за высокой степени влияния его изданий на общественное мнение, причем не только в России, но и за ее пределами. Достаточно красноречивым зарубежным признанием русского публициста является некролог на его смерть, опубликованный в английской газете «Таймс»: «Вчера скончался Катков, и сегодня во всех европейских столицах наблюдается необычайное событие: политический мир серьезно задается вопросом о тех последствиях, которые может иметь кончина журналиста... Смерть г. Каткова удаляет с житейской арены самого видного русского нынешнего времени».

Традиционно в отечественной историографии Катков предстает как личность, увлекавшаяся либеральными идеями в юности, но по мере успеха на публицистическом поприще перешедшая в лагерь консерваторов. Характерно высказывание одного из первых историков либеральных реформ эпохи Александра II Г. А. Джаншиева о том, что Катков со временем стал «гонителем всего, что хоть отдаленным образом напоминало его собственные воззрения» раннего периода [3]. Данная статья ставит своей задачей показать, что взгляды Каткова на принципы реформирования государства оставались в основе своей неизменными и главным критерием их успеха для него являлась государственная безопасность.

Становление Каткова как личности и как публициста пришлось на николаевскую эпоху, к которой он на всю жизнь сохранил негативное отношение. По его мнению, официальное провозглашение теории общественного служения, которая была призвана оправдать отсутствие общественной жизни, не способствовало развитию национального самосознания. На деле экономическая и политическая государственная жизнь страны была в таком упадке, что это было профанацией. Отсутствие личной заинтересованности порождало общественную апатию. Описывая период становления взглядов Каткова, Н. А. Любимов отмечал: «В Севастопольском испытании. потерпела крушение система управления при общественном безмолвии, как главном условии государственного порядка»

[10]. И сколь не выглядит это непатриотичным, но Катков, как и многие его современники, радовался поражению России в войне, рассматривая его как поражение николаевского режима. «Если бы император Николай восторжествовал, - говорил он, — то трудно и представить себе, что сделалось бы с ним; он уподобился Навуходоносору, — вышел бы в летний сад и стал бы щипать траву...» [4].

Сразу же после смерти Николая I Катков, являвшийся к этому времени редактором газеты Московского университета «Московские ведомости», решается на риск создания собственного журнала. «Русский вестник» начинает выходить в 1856 г. и сразу же становится, по характеристике либерально настроенного литературоведа С.А. Венгерова, наиболее отзывчивым на потребности минуты изданием «благодаря своему радостно-оптимистическому настроению». Журнал «энергично взялся как за критику старых порядков, так и за указание путей созидания новых условий общественной жизни» [2].

В первом же томе «Русского вестника» за 1860 г. Катков помещает описание обеда в честь посетившего Россию известного бельгийского экономиста Гюстава де Молинари и следом собственную заметку по поводу речей, произнесенных на этом обеде — «Несколько слов об уступках». В ней Катков высказывает свою принципиальную позицию относительно общего взгляда на грядущие в стране преобразования. И хотя рассуждения о реформах носят общий характер, безотносительно к конкретной стране, читатель понимает, что речь идет о России. В этой заметке Катков выделяет два тезиса, которые затем будет развивать в своих последующих выступлениях: «Постепенность движения есть закон всякого истинного развития» и «постепенность не значит медлительность». Он высказывается за проведение преобразований в полном объеме, так как частичные нововведения, по его мнению, принесут только вред и не дадут никакой пользы. Но для того чтобы преобразования не слишком болезненно сказались на устоявшихся общественных отношениях и не повлекли за собой негативных последствий, необходимо дать время привыкнуть к жизни в новых условиях. Уже в этой работе он предостерегает от бездумного использования законодательного опыта европейских стран, чтобы иметь сомнительное «удовольствие перепробовать на практике все прежние заблуждения».

В июньской книжке «Современная летопись» за 1860 г. Катков помещает статью без подписи, но, судя по стилю, принадлежащую его перу, под весьма показательным названием «Политическая

погода и внутренние реформы». В ней он дает обширный обзор положения дел в различных европейских странах с целью доказать, что наше отечество «находится теперь в обстоятельствах, вполне благоприятствующих делу внутренних реформ». Объясняется это тем, что Европа в настоящее время занята сама собой и Россия может перенести свои усилия с отстаивания внешнего могущества на дело внутреннего обустройства. Но Катков не останавливается на заявлении о благоприятном моменте для проведения столь ожидаемых обществом реформ, он укоряет отечественную печать в том, что она не уделяет будущим преобразованиям должного внимания, открыто призывая начать гласное обсуждение крестьянской реформы в отечественной печати, как это уже давно делалось в «Колоколе», не дожидаясь, когда на то поступит команда свыше [12]. Помимо этого публицист берет на себя смелость давать определенные рекомендации правительственным комиссиям, отмечая, что «желательно», чтобы «преобразования и изменения не были плодом отвлеченных соображений, как бы ни были эти соображения хороши и даже блистательны в самих себе, но чтоб они брали действительность точкой своего отправления». Здесь Катков заявляет тот принцип, который будет развивать в последующих статьях в «Русском вестнике», а с 1863 г. — в перешедших в его руки «Московских ведомостях».

Читателя «Русского вестника» Катков определял, исходя из своих представлений о дворянстве как классе, призванном стать опорой государства в деле проведения реформ. Аудитория издания Каткова — семья помещика, но просвещенного помещика-землевладельца. На страницах журнала через разнообразные материалы политического, экономического, технического характера Катков стремился «воспитать» русских «джентри». Именно для этих «новых помещиков» за пять лет до 1863 г., который многие историки считают переломным в эволюции Каткова от либерализма к консерватизму, в «Русском вестнике» было сформулировано основное видение преобразовательного процесса, которое затем получит развитие в известной статье Каткова «К какой принадлежим мы партии»: «Истинное развитие совершается не ломкою и уничтожением, а преобразованием, которое пользуется бережно всеми элементами, находимыми в действительности» [13].

Даже литературная критика становится для Каткова лишь удобным предлогом для того, чтобы излагать свое видение приготовлявшихся реформ. Так, характеризуя отечественную литературу как

«мыльные пузыри наших доктрин» и «отвратительные карикатуры на мысль, знание и прогресс» [7], он использовал разговор о литературе лишь как повод для подведения читателя к размышлению о том, что есть прогресс. Катков доказывает недопустимость перенимания для России чужого опыта, «самого бессмысленного и раболепного повторения мнений из чужой жизни, остывших и забытых, или случайных и отрывочных», так как это не может привести ни к каким положительным результатам и менее всего к прогрессу. Именно этим, по мнению Каткова, и занимаются «наши прогрессисты, герои наших кружков, борзописцы наших журналов», силящиеся подменить собой подлинную общественную жизнь. Причины сложившейся ситуации Катков усматривает в том, что в России до сих пор нет настоящего общества. А это, в свою очередь, вызвано тем, что у нас «нет общественного дела, в котором каждый принимал бы живое участие и которое давало бы предметы, направление и внутреннюю норму для деятельности» [7]. Можно с уверенностью сказать, что в это время Катков уже поставил перед собой и своим изданием задачу формирования подлинного общества и общественного мнения, строящегося на позитивных началах. Без подобной работы Катков полагал невозможным проведение реформ и развитие государственной жизни, так как внешние перемены, по его мнению, должны быть произведены только после необходимых изменений в общественном сознании. Именно в этом случае реформы будут успешны, а прогресс необратим. «То лишь прогресс для человеческого общества, писал он, — что совершилось в его сознании» [7].

В этой же статье Катковым затрагивается еще один важный аспект успешности готовящихся реформ. Несколько раз он обращается к мысли о том, что все планы преобразований и все «доктрины» должны быть не умозрительными, а основываться на реалиях российской исторической и современной действительности. Свою заметку Катков заканчивает сентенцией: «Мы будем на пути к лучшему не прежде, как откажемся от притязаний перестраивать общество по чистому разуму и предадимся отчетливому, всестороннему и сознательному изучению действительной жизни» [7].

О том, что Катков был не одинок в своем опасении искусственности новых реформаторских проектов, свидетельствует письмо публиковавшегося в этот период в «Русском вестнике» поэта А. Н. Плещеева к оренбургскому гражданскому губернатору Е. И. Барановскому. В нем Плещеев указывал на существование в стане подготавли72 вающих законопроект о крестьянской реформе двух партий — плантаторской и бюрократической: «Одна действует во имя узких сословных интересов, другая либеральничает, не зная России, и сочиняет проекты чисто кабинетные, неприложимые и того и гляди отдаст бедного мужика на жертву чиновничьему грабежу, что так же стоит помещичьего произвола» [11]. Таким образом, Катков имел смелость озвучивать те настроения, которые присутствовали в обществе, но не высказывались другими публично.

Через месяц Катков возвращается к этой идее, раскрывая ее более основательно в статье «Кое-что о прогрессе». Большую опасность в деле осуществления преобразований он видел в «неуважении к существующему», широко распространенному в общественном мнении, особенно среди образованных кругов. Истоки этого неуважения Катков усматривал в историческом развитии России, когда сама государственная власть не раз подавала пример, ломая и перестраивая традиции и устои, не считаясь ни с чем, в угоду абстрактным общечеловеческим идеям. «Требования высшего разума, — пишет Катков, — идеи высшей справедливости, виды общественной пользы, — все это прекрасно, но все это только тогда не мертвая фраза, когда выходит из действительного сравнения прав и интересов, в котором все достаточно оценено и взвешено. Нарушая право в мелком случае, мы нарушаем его в самом принципе и ослабляем то, что хотим превознести. Оскорбляя человека в одном каком-нибудь лице, хотя бы и самом мелком, мы оскорбляем вообще человека. Не уважив существующего интереса в каком бы то ни было случае, обойдя пренебрежительно законно развившиеся требования и ожидания в каком бы то ни было смертном, великом или малом, мы не усилим, а напротив, ослабим наши высшие требования, наши разумные идеи справедливости и нашу способность к прогрессу. Всякое подобное нарушение останется не без следа; оно действует и мстит за себя. Общество мало-помалу теряет всякую энергию в сознании права и в оценке действительности» [6].

Рассуждая о недопустимости нарушения прав конкретных личностей под предлогом достижения всеобщего блага, Катков отмечает, что «с такой высшей точки зрения ограбить человека или убить его тоже покажется делом ничтожным». Обращает на себя внимание тот факт, что данные мысли Каткова оказываются удивительным образом созвучными с идеями Ф. М. Достоевского, для которых в будущем «Русский вестник» предоставит свои страницы.

Эти идеи Катков проиллюстрировал на конкретном историческом примере — законодательной деятельности М. М. Сперанского. Причину того, что многое из задуманного данным реформатором не осуществилось на практике, а многое из осуществленного вызывало в обществе недовольство и противостояние, Катков усматривал именно в том, что Сперанский выводил свои теории не из истории и практики российской жизни, а из западных трактатов, заботясь о красоте изложения положений и не задумываясь о том, как они будут реально водворяться на почве российской действительности. В результате получались «блестящие постройки в кабинете по самым симметрическим планам» и «ломка жизни, как только проникало в нее что-нибудь из этих кабинетных замыслов» [6]. Это происходило от того, что различные государственные распоряжения выдумывались, а не выводились «из действительных условий тогдашней жизни» [6].

Пример Сперанского Катков использовал, чтобы предостеречь современных авторов новых реформ от ошибок их предшественников, не видевших дальше своей «канцелярской лаборатории законов». Средство избавления от «духа отвлеченных построек и канцелярского прогресса» Катков видел в детальном изучении непосредственной жизни страны, приводя в качестве положительных примеров земский собор при Алексее Михайловиче и уложенную комиссию при Екатерине II, давая тем самым понять, что для успешного планирования преобразований не плохо бы собрать как можно больше мнений тех, для кого эти реформы предназначаются.

В этой же статье Катков как бы вскользь высказывает идею, которая станет центральной в работе «К какой принадлежим мы партии». Это мысль о необходимости при любых преобразованиях не совершать насилия над действительностью и помнить о сохранении некоторых основ, которое не только не пойдет во вред прогрессу, но напротив, будет ему на пользу. Катков утверждал, что «движение жизни совершается правильным ходом» только тогда, когда «оно не убивает существующего, а как бы склоняет его к уступке в его же собственном лучше понятом интересе» [6]. И в завершение статьи он вновь возвращается к этой мысли, объединяя ее с тезисом о недопустимости отвлеченности в деле составления преобразовательных проектов: «Наше общественное развитие будет и плодотворнее и охранительнее вместе в той мере, в какой мы будем осознавать, что прогресс совершается в жизни и для жизни, не в облаках, а на земле, не в воздушных постройках, а в данных действительного опыта.

То, что мы с таким напряжением высматриваем по сторонам или сочиняем в своем уме, окажется в живых начатках у нас под рукою, если мы только захотим сосредоточить наши понятия на данных самой жизни» [6].

Своеобразным итогом размышлений о прогрессе и реформах стала статья «К какой принадлежим мы партии». Она довольно широко освещалась в исторической литературе, поэтому мы остановимся лишь на основной ее идее, чтобы показать преемственность, выдвигавшихся в ней положений с тем, что Катков писал ранее. Идея эта заключается в утверждении невозможности каких бы то ни было изменений в общественной и государственной жизни без сохранения основных социальных институтов, на которых эта жизнь держится. Консервативное и прогрессивное направления, если только оба они действительно озабочены государственным и общественным благом, должны действовать сообща, ведь если не сохранять основ государства, то оно разрушится, и тогда уже не будут иметь смысла никакие преобразования, но та же участь ждет государство, если оно упорно не желает избавиться от «отживших форм». «Чем глубже преобразование, — доказывал Катков, — чем решительнее движение, тем крепче должно держаться общество тех начал, на которых оно основано, и без которых прогресс обратится в воздушную игру теней. Всякое улучшение происходит на основании существующего. Общественное устройство не может по произволу отказываться от того или другого начала, которое требуется его нормой. Исключить из общественного развития какое-нибудь начало, которое служит одним из необходимых условий человеческого общества, значит обессилить общество, изуродовать его, подвергнуть его болезням тяжелым и опасным, от которых придется лечиться.» [5].

Именно общественно-политическая нестабильность, наиболее остро проявившаяся в польском восстании 1863 г. и в убийстве Александра II, привела Каткова к мыслям о необходимости корректировки проводившихся в стране преобразований. Польское восстание стало первым серьезным испытанием жизнеспособности страны в условиях реформирования. Оно показало наличие в государстве деструктивных элементов, пользующихся поддержкой как внутри страны, так и на международном уровне. Отношение к польским событиям среди образованных кругов, которые и должны были реализовывать реформы в России, по мнению Каткова, было тревожным симптомом, так как оно выявило антинациональные и антигосударствен- 73

ные настроения. Такие люди — в представлении Каткова — не могли осуществить реформы должным образом без ослабления государства, тем более что государство в период реформ всегда наиболее уязвимо. Обнаружившаяся связь сепаратистских и революционных террористических сил привела Каткова к заключению о том, что развитие идей национализма и патриотизма может способствовать стабилизации государственной жизни.

В сложившихся условиях Катков видел основной гарант государственной безопасности в сильной власти, носителем которой для него являлся монарх. Однако в лице Александра II Катков этой силы не видел. Показательны слова, сказанные им после личной аудиенции у императора: «Для кого писать? Тот, для кого единственно держал я перо в руках, сам отступает от своей власти, удерживая только ее внешность. Все остальное мираж на болоте.» [10].

Либеральные реформы Александра II, проводимые при слабой государственной власти и осуществляемые теми же людьми, которые еще вчера стояли на прямо противоположных позициях, дискредитировали сами себя. Вот как описывал эту эпоху Аверкиев: «Веяние свободы почувствовалось всеми и каждый спешил выразить свое учение, провести в жизнь свои убеждения, снаряжался на борьбу ради торжества своей мысли или доктрины. Общество в начале дружное, восторженное при первом свободном вздохе, вскоре расчленилось и распалось. Явилось вавилонское смешение мыслей; неустойчивость и шаткость умов; отсутствие мужества; люди, в душе не разделявшие модных «идей», даже их ненавидевшие, спешили выражать им сочувствие из боязни показаться отсталыми, из страха быть освистанными или обруганными. Русские сановники сумели сочетать верноподданническую присягу с конституционными тенденциями и даже с социалистическими увлечениями. Отправляясь в государственные заседания, они по дороге заезжали к передовым деятелям набраться прогрессивного духа. Люди во власти стали стыдиться ее проявления, сомневаться в ее необходимости и законности. Верных и нелицемерных и при том мужественных, было не много, и какую борьбу, порой тяжкое унижение, приходилось им испытывать!» [1].

Начавшаяся вскоре волна террора не только не встречала «того отпора, которого Катков ожидал от общества после эпохи реформ», но даже вызывала определенное общественное сочувствие. В подобном явлении Катков увидел некую связь «между либеральным и революционным движением»,

Уже на третий день после гибели Александра II Катков указывал на то обстоятельство, что так называемые сторонники прогресса подразумевают под «истинным прогрессом» упадок «патриотического духа», доктрины «разложения России», систематическое «развращение народа и учащейся молодежи». Все эти явления, по мнению Каткова, стали проявляться в России накануне польского восстания 1863 г. «и с тех пор периодически возобновлялись». Катков полагал, что государство, наконец, свернуло с этого опасного пути, «став на путь национальной политики», которую враги государства называют реакцией». В связи с этим Катков надеялся, что в новое царствование в «образованном обществе» станет более развит «русский патриотический дух» [8].

Но и при Александре III в эпоху так называемых контрреформ Катков не был до конца уверен относительно правильной организации самодержавного дела в России. В восьмидесятые годы Катков, по воспоминаниям Е. М. Феоктистова, осознал преждевременность провозглашенного им в начале царствования девиза: «Правительство идет» и в конце жизни «окончательно разочаровался в возможности этого победного шествия». Тем не менее Катков упорно продолжал в передовицах «Московских ведомостей» отстаивать свое видение соотношения государственного реформирования и национальных интересов. В самом начале царствования Александра III, когда в определенных слоях образованного общества еще были сильны надежды на дальнейшие либеральные преобразования вплоть до ограничения самодержавной власти, Катков призывал не строить новые прожекты, а каждому на своем месте хорошо выполнять то дело, к которому он был определен: «Россия не вопрос, — писал он, — Россия не мнение, не идея, не отвлеченная формула; это самая реальная реальность, многосложная и громадная. Россия есть до бесконечности организованная индивидуальность, своеобразная и сама себе равная. Если она существует, то, стало быть, есть основы и законы ее существования... Вопрос не в том, что лучше вооб1 Корнилов А. А. Михаил Никифорович Катков // История русской литературы XIX в. Т. 5. Ч. 5. М., 1910. С. 129.

ще, а в том, что полезно для нашего государства в данный момент его существования» [8]. По мнению Каткова, в ходе преобразований эпохи царствования Александра II «из виду у нас пропал самый субъект преобразований и улучшений. Субъект же этот есть Россия, русское государство, и мерой, определяющей достоинство преобразований, должно быть не что иное, как государственная польза» [8]. Вместе с тем Катков вновь и вновь возвращался к тезису о том, что государственная польза тождественна пользе национальной. «Не только никакого антагонизма, — доказывал он, — но ни малейшей розни не должно быть между интересами народа и интересами государства» [8]. Катков полагал, что по мере исторического строительства русского государства «отдельные племена и населения слились в один народ, и русская земля есть русское государство, а русское государство есть русская земля. Между народом и государством не должно быть никакой розни». И итогом этих рассуждений становится фактический лозунг государственного национализма: «Русское государство есть государство русского народа» [8]. Под русским народом при этом понимались все национальности империи, готовые поступиться некоторыми интересами своей народности для общегосударственной пользы. Таким образом, употреблявшееся Катковым в данном случае понятие «русский народ» в современном прочтении вполне можно классифицировать как «российская нация».

Из контекста работ Каткова вытекает идея о том, что национальное самосознание или подлинный патриотизм — это осознание своих политических обязанностей. Катков не противопоставлял, а объединял гражданское и патриотическое чувства как проявления полной преданности «государю и государству» [9]. Катков определяет патриотизм как готовность «подчинить свои личные интересы благу отечества» [9]. «Мы ничего не утратим, не причиним ущерба никакому ценному для человека интересу, — доказывал он, — когда будем последовательны и тверды в вопросах государственной важности, когда в этих вопросах будем руководствоваться только истинной пользой государства, только действительными потребностями нашего отечества, — когда мы будем вполне и безусловно национальны в наших суждениях и действиях» [8].

Описывая, в чем, по его мнению, должна состоять суть национальной политики, Катков призывал: «Будем всегда иметь в виду неразрывное единство государственной пользы и народного блага. На этой почве не опасны ни борьба мнений, ни столкновение интересов. Мы будем либеральны

в нашем консерватизме и консервативны в нашем либерализме» [8]. Таким образом, Катков вновь возвращается к идее, высказывавшейся им еще в предвосхищении реформ, о том, что на почве национальных интересов применимы как либеральные, так и консервативные элементы. Главное, чтобы определяющим началом был не политический, а национальный интерес.

В последнее десятилетие своей жизни Катков испытывает своеобразное «разочарование» не только в результатах реформ, но и в российском обществе. Современный историк С. С. Сикиринс-кий очень точно связывает это с формированием в последние десятилетия XIX в. того, что П. Б. Струве, Н. А. Бердяев и Г. П. Федотов позднее назвали «антигосударственностью» общества2. Данное замечание нам представляется очень важным для понимания сути эволюции взглядов публициста относительно либеральных реформ, если учитывать отмечавшуюся ранее жесткую взаимосвязь в представлении Каткова любых реформ с благом государства. В данном случае позиция Каткова максимально сближалась с позицией самого государства, сформулированной А. А. Кара-Мурзой как «хроническое недоверие государства в России к представителям общества», которое «является реакцией» на невозможность «построения российской нации силами этого общества». Вследствие этого, по мнению исследователя, возникла своеобразная традиция: «Защита России от российского же общества» выступает как один из важнейших элементов «государственного интереса» 3.

Таким образом, разочарование в практическом внедрении элементов либерализма в России происходило у Каткова параллельно с разочарованием в «общественном мнении», которое он на протяжении всей своей карьеры стремился поставить на службу государственным интересам. Именно легкомыслие общества с легкостью поддававшегося различным веяниям и сделавшего из либерализма своеобразную «моду», которой оно стало следовать слепо и безоглядно, заставило его начать пересматривать в конце 1860-х гг. свое отношение к реформам.

В то же время разочарование Каткова в сути преобразований не означало разочарования в реформировании как методе. И предлагавшиеся контрпреобразования мыслились им как средство сохранения стабильности в государстве не для его

консервации, а для дальнейшего развития. Катков не разочаровался в самой идее прогресса и вел активный поиск новых форм его осуществления, которые, по его глубокому убеждению были невозможны при отсутствии сильной государственной власти, твердо проводящей свою политику.

На протяжении всей своей публицистической деятельности Катковым последовательно проводилась идея о том, что реформирование страны — это планомерный и длительный процесс, требующий как предварительных фундаментальных и детальных теоретических разработок на основе практического опыта, так и жесткой централизованной власти, способной воплощать реформаторские проекты в жизнь, отслеживать достигаемый ими эффект и по мере надобности вносить своевременные корректировки.

Список литературы

УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ !

Журналы Издательского дома «ФИНАНСЫ и КРЕДИТ» стали доступны в электронном виде в Научной Электронной Библиотеке (eLIBRARY.RU).

На сайте eLIBRARY.RU можно оформить годовую подписку на текущие и архивные выпуски журналов, приобрести отдельные номера изданий или статьи.