Радиоуглеродная хронология культур эпохи бронзы Урала и юга Западной Сибири: принципы и подходы, достижения и проблемы

УДК 902.652

В. И. Молодин 1 3, А. В. Епимахов 2, Ж. В. Марченко 1

а/пка^7 mail.ru

РАДИОУГЛЕРОДНАЯ ХРОНОЛОГИЯ КУЛЬТУР ЭПОХИ БРОНЗЫ УРАЛА И ЮГА ЗАПАДНОЙ СИБИРИ: ПРИНЦИПЫ И ПОДХОДЫ, ДОСТИЖЕНИЯ И ПРОБЛЕМЫ *

Исследование посвящено обзору современного состояния практики радиоуглеродного датирования и концепций хронологической последовательности памятников и культур эпохи бронзы на Урале и в южных районах Западной Сибири. За последние два десятилетия в отечественной археологии произошли количественные и качественные изменения в этой области. Тем не менее сохраняются серьезные различия в уровне исследований. В некоторых случаях датирование ограничивается памятником, в других - предложены варианты радиоуглеродных культурно-хронологических шкал. Главный акцент в работе сделан на освещение результатов датирования тех районов, где разработка 14С шкал имела систематический характер на основе серийного датирования, а для опорных памятников и культур существуют серии дат. Результаты датирования памятников в разных районах подтверждают общеевразийский тренд удревнения комплексов эпохи бронзы. В исследовании предпринят сравнительный анализ данных из разных районов означенной территории Евразии и проведена их корреляция. В итоге установлены новые хронологические границы для ряда культур. Подтвердилась синхронность ямной и афанасьевской культур; разнокультурных комплексов с сейминско-турбинскими бронзовыми изделиями, а также андро-новской культурно-исторической общности на всем ее протяжении от Минусинской котловины до Урала.

Радиоуглеродный метод датирования давно и прочно вошел в практику археологического исследования, однако целый ряд проблем, возникших еще на ранних этапах исследований, не преодолен окончательно до сих пор (см., например: [Бочкарев, 2013б]). По нашему мнению, такое положение вещей во многом обусловлено слабым пониманием археологами сути и особенностей процедуры радиоуглеродного датирования и особенностей интерпретации результатов. Среди главных проблем были и отчасти остаются актуальными нередкая единичность анализов, неопределенность

* Работа проведена в рамках Программы фундаментальных исследований, выполняемых совместно организациями СО, УрО и ДВО РАН, государственных академий наук России, национальных академий наук стран СНГ, отраслевых академий, и финансируемых из средств СО РАН и УрО РАН в 2012-2013 гг., а также при поддержке РГНФ (проект № 12-01-00114) и РФФИ (проекты № 13-06-12022-офи-м и 14-06-00264).

Молодин В. И., Епимахов А. В., Марченко Ж. В. Радиоуглеродная хронология культур эпохи бронзы Урала и юга Западной Сибири: принципы и подходы, достижения и проблемы // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: История, филология. 2014. Т. 13, вып. 3: Археология и этнография. С. 136-167.

ISSN 1818-7919

Вестник НГУ. Серия: История, филология. 2014. Том 13, выпуск 3: Археология и этнография © В. И. Молодин, А. В. Епимахов, Ж. В. Марченко, 2014

контекста образцов, их некачественный отбор и т. д. Решительный сдвиг к лучшему произошел в начале нового века, когда в ходе реализации нескольких программ серийного датирования были получены результаты, позволившие перейти на качественно новый уровень, предоставивший возможность приступить к построению региональных колонок и сопоставлению их между собой.

Обобщение и сравнение крупных серий для периодов неолита и бронзы Евразии осуществляется лабораторией естественнонаучных методов Института археологии РАН, которая регулярно вводит их в научный оборот [Черных, Орловская, 2013] \

Вместе с тем далеко не все территории располагают на данный момент такими возможностями. Юг Урала и Западной Сибири в этом смысле являются счастливым исключением. Опыты создания региональных шкал для бронзового века уже имеются [Матвеев, 2000; Svyatko et al., 2009; Поляков, Святко, 2009], однако новые данные позволяют существенно скорректировать ряд позиций и итоге перейти от решения проблем культурно-хронологической группировки материала к реконструкции историко-культурного процесса. Естественно, последнее предполагает не только установление хронологии, но и является непременным звеном исследования, задавая систему координат в группировке фактов. Текущие проблемы во многом связаны с отсутствием четкого понимания сложности определения абсолютной даты. В примере с радиоуглеродным датированием к хорошо известной множественности дат одной вещи (время происхождения вещи, интервал использования, время включения в археологический комплекс [Harris, 1989. P. 140]) добавляются еще некоторые сложности. Начнем с того, что процедура анализа радиоуглеродных дат, с нашей точки зрения, должна включать ряд этапов: сбор исходных данных (включая отбор образцов); датирование (работа лаборатории) 2;

группировка дат; статистические процедуры (суммирование вероятностей, комбинированные даты, упорядочивание и др.); критический анализ датировок (материал, контекст, искажающие факторы); повторные аналитико-статистические процедуры (при необходимости); создание культурно-хронологической шкалы.

Каждый из этапов способен внести существенные коррективы в конечный результат. Назовем лишь некоторые. Так, правильность отбора, хранения и транспортировки образца предполагает четкое определение контекста, минимизацию возможностей загрязнения и знание особенностей накопления изотопа углерода. В конечном счете мы получаем дату материала (по сути, смерти живого организма), а не периода изготовления, бытования или отложения, что лучше всего иллюстрируется эффектом «старого» дерева. Заметные расхождения результатов дает использование разных материалов. В этом случае влияет длительность накопления радиоактивного углерода (чем короче этот период, тем точнее будет датировка), «резервуарный эффект» (см.: [8Ы8Ыта е! а1., 2009] и др.). Специальные анализы позволяют установить наличие или отсутствие такого влияния 3. Группировка дат предполагает критический анализ культурной атрибуции каждой из них. Для этого необходима полноценная публикация комплексов, предоставляющая такую возможность, не говоря уже о качестве полевых исследований. Статистические и калибровочные программы базируются на использовании единой калибровочной кривой, позволяя перевести единичные конвенционные даты в интервалы с разной вероятностью (одна, две, три сигмы). Кроме того, они предоставляют большой спектр возможностей работы с датами, в том числе и за счет включения «внешних» данных, например, о стратиграфической позиции образцов. Подчеркнем, что по-настоящему достоверные результаты предполагают серию дат, а часть статистических процедур может «погасить» влияние ошибочных дат на общий итог. На этом этапе зачастую становится очевидна однородность либо неоднородность серии, график которой в идеале должен быть близок к

Рис. 1. Районы Урала и Западной Сибири (области распространения памятников), для которых разработаны радиоуглеродные культурно-хронологические шкалы: I - Южный Урал; II - Барабинская лесостепь; III - Верхнее Приобье и Российская часть Алтая; IV -Минусинская котловина

нормальному распределению (гауссиане). В случае отклонений устанавливаются их причины и влияние конкретных датировок на полученную картину. Сопоставление суммарных интервалов для культур и типов формирует культурно-хронологическую шкалу. Предложенный сценарий не является единственно возможным, но именно он реализован в данной работе. Обеспечить проверяемость результатов для некоторых стадий можно лишь при выполнении всей процедуры одним автором, что мало реально. В этой связи далеко не всегда ясны причины противоречий в результатах.

В заключение вводной части следует сделать еще одно замечание. Так, процедура калибровки отдельных дат или серий имеет статистический характер, а полученные в результате интервалы не предполагают возможности выбрать «приемлемую» его часть по каким-либо соображениям (например, соответствия авторским предпочтениям). Это никак не противоречит необходимости учета и использования классических методов археологического исследования, к чему мы и призываем.

Дальнейшему изложению необходимо предпослать краткую историю формирования баз данных для каждого из регионов, рассматриваемых в статье, следуя при этом с запада на восток.

Очертить границы Южного Урала не просто даже с точки зрения физической географии, поскольку естественные рубежи de facto отсутствуют (рис. 1). В рамках ландшафтного зонирования мы намерены придерживаться условного разделения на степную и лесную зоны. Реальная ситуация сильно осложнена горным рельефом, наличием больших по площади участков лесостепи и вероятными изменениями границ зонирования в эпоху бронзы. В результате, за редким исключением, выделенные культуры не укладываются в строгие географические рамки. Дело не только в «культурной непрерывности» [Черных, 2008], но и в масштабе культур бронзового века, нередко фигурирующих в ранге культурно-исторических (или археологических) областей. При рассмотрении конкретных групп материалов мы ориентировались на максимальный охват дат за вычетом точно локализованных самостоятельных групп (например, Северный и Центральный Казахстан). В силу мизерности числа дат ограниченно использованы данные лесной зоны.

Накопление анализов для Урала началось в период создания первых отечественных лабораторий, однако полноценно использовать эти результаты сегодня не удастся. Это особенно очевидно на примере серии анализов могильника Синташта [Телегин и др., 1981], надолго отбивших у археологов желание обращаться к данному методу. Сходным образом выглядели и результаты дати-

рования алакульских памятников Притобо-лья [Потемкина, 1985]. В обоих случаях разброс дат для культурно близких материалов оказался абсолютно нереалистичным, а часть дублирующих образцов дала совершенно разные значения.

Тем не менее именно синташтинские материалы, получившие широкую известность, стали стимулом для возобновления работы с привлечением отечественных и западных специалистов (см. ниже). Параллельно по инициативе Н. Л. Моргуновой и других авторов массово анализировались ямные памятники Волго-Уралья (см.: [Моргунова и др., 2003; 2009; 2010; 2011; Моргунова, 2006] и др.). Поскольку наряду с ям-ными исследовались и другие комплексы, то пополнение баз данных также шло для остальных периодов бронзового века. Не менее масштабной оказалась работа в рамках Каргалинского проекта под руководством Е. Н. Черных (см.: [Каргалы..., 2004; Черных, 2007] и др.). Новые анализы вписывались в широкий евразийский фон (см.: [Черных, Орловская, 2011; 2013] и др.). Большой объем работы проделан и тюменскими коллегами для памятников лесостепного и лесного Притоболья (см.: [Матвеев, 1998; Матвеев и др., 2007; Матвеев, Аношко, 2009; Матвеева и др., 2003; 2006; Зах и др., 2005; Зах, Иванов, 2007; Костомарова и др., 2011] и др.). Именно их усилиями сформированы основные части выборок целого ряда культур.

К концу 90-х гг. XX в. существенно изменились требования к объему образцов (в том числе и за счет использования ускорительных технологий), что расширило спектр доступных для датирования материалов и памятников. Важным этапом в создании хронологической системы стала работа в рамках международного проекта на прито-больских могильниках близ города Лиса-ковска, где были получены серии дат и применены новые для данной территории методики их обработки [РапшЬкта е! а1., 2008; Панюшкина, 2013].

Несмотря на существенные успехи в разработке хронологической системы региона, сохраняется множество проблем. Сегодня невозможна единая оценка достижений в создании хронологической шкалы бронзового века Урала ввиду резких различий состояния этого процесса между периодами и культурами. С одной стороны, есть примеры, когда удалось перейти от задач первичного накопления анализов к их дробной интерпретации (именно эти серии формируют своего рода каркас хронологической сети). На другом полюсе «достижений» имеют место культурные типы, лишенные всяких датировок. Типичны случаи, когда полученные даты сверяются с существующими построениями и таким образом определяется их культурная принадлежность в составе сложного комплекса.

Ключевым звеном хронологической схемы Южного Урала (а фактически более широкой территории) являются синташтинские древности, сочетающие в металлокомплексе и чертах погребальной обрядности признаки начала позднего бронзового века 4 и предшествующего периода. Пристальное внимание обусловлено и микенскими аналогиями конской упряжи (псалии), которые традиционно привлекались для определения абсолютных дат (см.: [Смирнов, Кузьмина, 1977] и др.).

Начало новому периоду в датировании этих памятников было положено уже в средине 1990-х работой Д. Энтони и Н. Б. Виноградова [Anthony, Vinogradov, 1995], посвященной хронологии колесниц. Недостаток внимания к ней, вероятно, связан с небольшим числом анализов (4), не лишенных внутренних противоречий, а также с публикацией в малодоступном для отечественных специалистов журнале. Параллельно осуществлялось датирование материалов поселения Аркаим, результаты которого были представлены лишь суммарно [Зданович, 1997], что сделало невозможным их полноценное использование.

Поскольку определение возраста только синташтинских памятников не решало проблемы построения системы хронологии региона, была реализована программа серийного датирования основных культур бронзового века региона. Из 40 анализов, связанных с девятью группами, 14 были синташтинскими [Hanks et al., 2007]. Часть подготовленных материалов (в основном из ранних раскопок) оказалась непригодна для использования, в результате не были датированы некоторые важные звенья (например, абашевская культура). Из стратифицированных объектов в выборке оказался

только один памятник (поселение Устье I: Синташта - Петровка - срубная), последовательность дат для которого совпала.

На этом этапе удалось решить задачу первоначального накопления данных для синташтинских памятников. AMS-даты были приняты за эталонные, остальные подвергнуты критическому пересмотру. Отказ от наиболее «одиозных» позволил сформировать статистически достаточную выборку для суммирования вероятностей и установить интервал существования культуры. Дальнейшее приращение количества датировок шло благодаря длительным исследования комплексов памятников в микрорайонах Каменный Амбар (см.: [Multidisciplinary Investigations..., 2013] и др.) и Степное [Johnson, Hanks, 2012; Doonan et al., 2013]. В результате выяснилось, что умножение серии (74 образца - более половины AMS) в рамках процедуры суммирования вероятностей принципиального влияния на конечный итог почти не оказывает и требуются альтернативные варианты анализа. Иными словами, созданы предпосылки для перехода от моделей генерализованных культурных изменений к детальной реконструкции процессов. Такого рода исследования способны дать непривычные результаты, иллюстрирующие длительное сосуществование культурных стереотипов, которые обычно воспринимаются исследователями как последовательные или разновременные [Raczy, Siklosi, 2013]. Дополнительные возможности открывает датирование стратифицированных объектов. Так, благодаря установленной последовательности этапов застройки для поселения Каменный Амбар удалось существенно сузить хронологические интервалы каждого из этапов [Multidis-ciplinary Investigations., 2013. P. 129-146]. Суммарный интервал синташтинских датировок, полученных к настоящему моменту -2010-1770 (2200-1650) 5 гг. до н. э., видимо, уже не претерпит существенных корректив в ходе наращивания серии.

Период, предшествующий синташтин-скому, в южной части Урала представлен курганами ямной культуры, которые активно исследовались на протяжении двух последних десятилетий. В результате создана

скобками отражают калибровку в одну сигму (68,2 %), в скобках - в две (95,4 %).

серьезная база радиоуглеродных анализов (83 образца из 27 памятников), полученных в разных лабораториях и по разным технологиям. Серия соответствует порогу достоверности, но есть проблема существенной разницы в значениях анализов, выполненных по различным материалам. Серьезно

удревнены датировки почвы и керамики. Пониженные значения последних могут объясняться использованием древними гончарами ископаемых моллюсков [Черных, Орловская, 2011. С. 67] или илов [Кузнецов, 2013. С. 20]. Независимо от причин данного эффекта включение этих результатов в выборки при суммировании заметно искажает общий итог. В этой связи отказ от совокупного рассмотрения всех без исключения значений кажется более правильным. Хронологические рамки ямных древностей без учета «керамических» дат - 3350-2490 гг. до н. э. [Черных, Орловская, 2011. С. 66]. Поскольку в данном случае результат опирается на 60 анализов, его корректировка маловероятна. В составе серии примерно 1/5 анализов, выполненных по ускорительной технологии, их значения практически совпадают со всей совокупностью.

К сожалению, выводы базируются исключительно на волго-уральских памятниках. Примеры ямных древностей Зауралья (см.: [Дегтярева, 2010; Малютина, Зданович, 2013] и др.) пока не обеспечены соответствующей информацией, а экстраполяция данных может искажать реальную картину территориального расширения ареала культуры. Другая актуальная задача - выделение этапов развития культуры не только типологически (см., например: [Богданов, 2004]), но и в интервалах.

Очевидно, что в степной зоне между ям-ными и синташтинскими интервалами имеется значительная лакуна, которая лишь отчасти может быть заполнена малочисленными пост-катакомбными материалами [Ткачев, 2007]. Их хронология опирается на аналогии в Поволжье и Предкавказье, суммарный интервал которых укладывается в 2300-1650 гг. до н. э. [Мимоход, 2011]. Таким образом, даже принятие этого (на наш взгляд, слишком протяженного) временного отрезка проблему хиатуса решает не вполне.

К тому же данный круг памятников никак не представлен в Зауралье.

Для лесной территории Зауралья имеется небольшая (5 образцов), но компактная серия дат по деревянным изделиям из торфянико-вых памятников «ранней бронзы» [Chairkina et al., 2013]. Суммарный интервал (2470-2200 (2600-2000) гг. до н. э.) хорошо укладывается в хронологически последовательную систему, однако сохраняется разрыв с энеолити-ческими датировками (4300-2900 гг. до н. э.). Впрочем, уровень обследования этой зоны сохраняет возможность открытия здесь новых культурных образований.

В лесной и лесостепной зонах бассейна Тобола исследованы памятники ташковской культуры бронзового века, для которой даже относительная хронология остается во многом дискуссионной. Единичные стратиграфические наблюдения указывают на дос-рубно-алакульский период, хотя некоторые авторы придерживаются мнения о возможной синхронизации [Стефанов, Корочкова, 2000. С. 81-87]. Радиоуглеродная аргументация в этом споре пока мало полезна. Из девяти дат [Ковалева, 2005. С. 106] две относятся к IV тыс. до н. э. и использованы быть не могут. Остальные также не демонстрируют однородности и при суммировании вероятностей дают достаточно широкий интервал - 2290-1880 (2900-1600) гг. до н. э. В таком виде он позволяет констатировать общую синхронность с сейминско-турбинским феноменом и синташтинско-абашевским периодом.

С лесной и лесостепной зонами связана история функционирования сейминско-турбинского феномена (точнее сказать, культур с бронзовыми предметами сейминско-турбинского облика), который, несмотря на свою яркость, располагает минимумом датировок [Hanks et al., 2007; Юнгер, Карпелан, 2005]. Четыре даты по двум далеко отстоящим друг от друга памятникам различаются весьма существенно и формируют протяженный интервал - 2120-1610 (21501500) гг. до н. э. При этом одна из датировок (могильник Сатыга XVI) намного древнее остальных и большинства синташтинских. Очевидно, что процесс накопления дат должен быть продолжен, но решение этой задачи требует изучения новых источников и их датирования.

Некоторые факты указывают на возможность частичной синхронизации сейминскотурбинских древностей с абашевско-синташтинским кругом, что, в целом, подтверждается имеющимися С анализами. Так, для абашевской культуры выделен интервал 2200-1650 (2500-1100)гг. до н. э. [Черных, 2007. С. 72]. Это было сделано на основании 12 дат, не демонстрирующих высокой степени согласованности и по большей части не связанных с Уралом. В более поздней работе упоминаются 37 дат, интервал которых, судя по схеме, находится в рамках 2200-1800 (2500-1600) гг. до н. э. [Черных, Орловская. 2013. С. 12. Рис. 5] 7. Следует признать, что абашевские, синташ-тинские и сейминско-турбинские древности имеют сходную хронологию [Там же] и следы взаимных контактов. Однако выделенные интервалы слишком широки для обсуждения вариантов их соотношения.

Наконец, перечень культур этой части региона должен быть пополнен коптяков-скими материалами Зауралья. Типологические параллели с сейминско-турбинским металлом, единичные примеры сочетания с петровскими древностями и некоторые черты сходства с алакульским керамическим комплексом пока не имеют надежной основы в виде радиоуглеродных дат (10, включая одну сильно удревненную). Их разнородность может быть связана с проблемами установления археологического контекста [Викторова, 2001; Зах и др., 2005; Зах, Иванов, 2007]. В выделенном интервале (21502000, 1900-1750, 1650-1300 (2200-1250)гг. до н. э.) два из трех пиков соответствуют сейминско-турбинскому периоду, однако протяженность их такова, что пока не удастся содержательно интерпретировать это наложение.

Примеры совместного залегания черка-скульской и коптяковской посуды, как и федоровской и черкаскульской, подвигают к мысли об их синхронизации. Вместе с тем из 15 черкаскульских дат большинство явно тяготеют к постсейминскому времени, хотя в основном они получены до середины 1980-х гг. Из двух явно выпадающих дат одна - первый опыт датирования поселения Липовая Курья, скорректированный последующим анализом [Хлобыстин, 1976]. Вторая дата также имеет «антипод» в материа7 В обоих случаях речь идет о культуре в целом

(включая Среднюю Волгу), а не только об уральских (баланбашских) древностях.

лах Кокшаровско-Юрьинской стоянки. Оставшиеся данные формируют интервал 1610-1260 (1900-1100) гг. до н. э., который мало напоминает и коптяковский, и федоровский. В этой связи вывод А. В. Матвеева о позднеандроновской атрибуции черка-скульских памятников и возможной синхронизации с пахомовскими кажется наиболее обоснованным [Матвеев, 2007. С. 3637]. Это утверждение, в целом, не противоречит и хронологии федоровских и алакуль-ских памятников (см. далее).

Обсуждение хронологии следующего, срубно-алакульского, периода затруднено эволюционным характером культурных процессов и значительной долей синкретических памятников, сочетающих срубные, алакульские и федоровские черты. Первая группа проблем может быть отчасти решена за счет выделения ранних этапов для ала-кульских и срубных древностей. В рамках этой работы мы не намерены обсуждать вопрос о таксономическом уровне петровских материалов, для нас важна опознаваемость этих комплексов, признание большинством специалистов их принадлежности к единой культурной секвенции (см., например: [Матвеев, 1998]) и наличие фактов относительной хронологии при сопоставлении с синташтинскими и алакульскими материалами.

В составе срубных материалов отделение ранней части не было формализовано для Урала в самостоятельном термине, но их хронология должна быть близка покровской. Ранними признаками в систематике срубных древностей считается характерный облик керамики, в отдельных чертах сходной с петровской, и ряд обрядовых черт.

Для петровских памятников имеется 18 дат (включая 5 ЛМ8), образующих совершенно неоднородный (при калибровке в одну сигму выделяются три самостоятельных участка) и очень длительный (25001200 (2700-1100) гг. до н. э.) интервал. Его обсуждение имеет оттенок бессмысленности, так как для двух закрытых (!) комплексов есть серии противоречивых анализов. Погребение 29 могильника Верхняя Алабуга снабжено двумя анализами с разницей почти в 300 лет 8 [Матвеев, 1998. Табл. 16]. В Чистолебяжском могильнике (курган 10,

погребение 1) в двух разных лабораториях получены четыре даты с разбросом в 600 лет. Это невозможно объяснить использованием для анализа дерева и угля. В лесостепи не произрастают деревья такого возраста, да и длительное сохранение (эффект «старого древа») в местном климате сосны и березы (основного строительного материала) даже сегодня представляет определенные трудности. Даты Оксфордской лаборатории для поселения Устье I и могильника Кулевчи VI, напротив, оказались хорошо согласованы и сформировали интервал 1880-1750 (1940-1690) гг. до н. э. 9 Единственным, хотя и временным, выходом представляется отказ от использования «старых» дат в пользу полученных по ускорительной технологии. Косвенным аргументом «за» может выступать и единичная дата цен-тральноказахстанского могильника Сатан I [Новоженов, 1989] - 1880-1490 (21501300) гг. до н. э., которой, впрочем, противоречат результаты датирования могильника Ащису [Кукушкин, 2011. С. 103], расположенного в этом же регионе.

В определенной степени датировка петровских памятников, близкая к XIX-XVIII вв. до н. э., подтверждается анализом более обширной совокупности раннесруб-ных дат 10 (31, включая 9 ЛМ8). Несмотря на то, что пять анализов из этого числа явно дефектны (в том числе все «керамические»), выборка достаточна для формулирования выводов и отвечает основным требованиям (различные лаборатории и материалы датирования). Но при этом имеются примеры противоречивых результатов исследования одних и тех же комплексов (Скворцовский могильник - курган 5, погребение 3 (верхний скелет) и курган 3, погребение 20; Ла-базовский могильник, курган 2, погребение 2). Сумма вероятностей оставшихся 24 дат 11 - 1940-1610 (2150-1300) гг. до н. э., что заметно шире петровского интервала. Расширение «вглубь» возникло за счет упомянутых выше противоречивых результатов и

одной даты по углю из колодца 3/1 поселения Каменный Амбар. Подсчет дат, полученных в рамках ускорительной технологии, предсказуемо создал интервал между 19001740 (2020-1680) гг. до н. э., что близко предложенному петровскому времени.

Очень противоречива картина датирования алакульских памятников. Внешне солидная по количеству анализов серия (57 образцов), она характеризуется теми же проблемами, что и петровская. Во-первых, три даты относятся к I тыс. до н. э., 22 имеют значения, калиброванный интервал которых приходится на III тыс. до н. э. и, наконец, три даты имеют среднеквадратическое отклонение более чем в сто лет 12. Практически все удревненные, с нашей точки зрения, даты получены при анализе дерева. Отметим, что дублирующими анализами располагают десять комплексов Чистолебяжского и Хрипуновского могильников, из которых внутренне хорошо согласованы шесть. Именно эти два памятника - 34 образца, продати-рованных в трех лабораториях (SOAN-, UPI-, Ье-), в основном и создают противоречивую картину.

К сожалению, в нашем распоряжении нет достаточного количества данных, полученных современными методами (всего 4 13) [Panushkina et al., 2008], что резко лимитирует возможности критической оценки результатов. Впрочем, для Лисаковских могильников была применена более сложная процедура - wiggle-matching, сочетающая дендрохронологию и 14С (датирование отдельных колец с последующей калибровкой) [Ibid. P. 462]. В результате для двух алакульских курганов определен средний возраст, калибровка которого указывает на период 1860-1680 гг. до н. э. Остальные AMS-даты по другим памятникам близки к этим рамкам или чуть моложе (сумма -1870-1620 (1880-1530) гг. до н. э.). Очевидно, что эти цифры за вычетом поздней части чрезвычайно близки петровским и ранне-срубным.

Суммирование вероятностей 52 алакуль-ских датировок (без дат I тыс. до н. э.) дало

исследования.

интервал с двумя пиками - 2300-1950 и 1900-1450 (2600-1400)гг. до н. э. Второй кажется более реалистичным. Петровские (и синхронные им раннесрубные) памятники большинство исследователей считает предшествующими алакульским на основании стратиграфических наблюдений и типологии. Следовательно, алакульский хронологический интервал не может быть более ранним относительно петровского и ранне-срубного (XIX-XVII вв. до н. э.). Дополнительным аргументом может служить хронология алакульских памятников Северного Казахстана, синкретичных (алакульско-федоровских) и срубных древностей (см. ниже). Калиброванные значения трех дат алакульских погребений могильника Байка-ра четко укладываются в 1740-1520 (17801490) гг. до н. э. [Görsdorf, 2003] 14.

Если соотношение алакульской и федоровской культур было и есть предметом дискуссий, то синхронизация со срубными материалами как будто никем не оспаривается [Cernykh, 2011. Fig. 20].

Алакульско-федоровские материалы датировались не столь активно, как алакуль-ские, но они имеют некоторые важные преимущества. Из десяти дат, включенных в расчеты, семь получены с использованием ускорительных технологий. При этом их фактическое число за счет Лисаковских могильников составляет 25 анализов (нами и в этом случае задействованы только датировки внешних колец дерева). Важна высокая степень согласования дат этих могильников, в том числе и в рамках процедуры, сочетающей дендрохронологические и радиоуглеродные данные. Усредненные интервалы функционирования курганов могильника приходятся на 1780-1680 гг. до н. э. В целом же сумма вероятностей синкретических ала-кульско-федоровских образцов - 1780-1530 (1900-1250) гг. до н. э. Сходство с поздней частью алакульского интервала совершенно очевидно, хотя алакульско-федоровский интервал в рамках Лисаковских могильников несколько более поздний, чем собственно алакульский. Это оценивается авторами как признак более позднего появления федоровских традиций на этом участке Притоболья [Панюшкина, 2013].

В тексте они определены как андроновско-федоровские [Ратгщег й а1., 2003. Б. 109-117], чему, на наш взгляд, противоречит облик керамики.

Хронология федоровских памятников Зауралья - одно из слабейших звеньев системы ввиду ничтожного количества дат (пять, из которых могут быть использованы лишь четыре) с большим размахом вариации. Достоверность выделенного интервала (1980-1510 (2150-1450) гг. до н. э.) сомнительна и требует проверки материалами смежных культур. Принятие его влечет за собой признание параллельного и очень длительного существования носителей ала-кульских и федоровских традиций. При этом следы их контактов (в виде синкретических памятников) возникают с очень большим опозданием. Таким образом, для Урала пока трудно найти радиоуглеродное «подтверждение» версии последовательного развития по линии Алакуль-Федоровка.

Срубная хронология (речь идет только о при- и зауральских памятниках) на фоне описанных выше проблем выглядит весьма благополучно. Из 22 анализов 8 - ЛМ8, которые, в целом, не выделяются на общем фоне. Единственное, что могло негативно повлиять на характер выборки, это резкое преобладание дат с одного памятника - селища Горный I. Впрочем, авторы раскопок выделяют несколько фаз его существования, что указывает на относительно длительную историю жизни [Каргалы..., 2004]. Интервал уральских датировок - 1730-1410 (1900-1300) гг. до н. э. - хорошо вписывается в рамки общей хронологии срубной общности, базирующейся на гораздо более обширном фонде [Черных, 2007. С. 85]. Полученный результат подтвердил правильность выделения раннесрубных материалов в самостоятельную группу. Очевидно, что этот интервал, в целом, несколько моложе не только алакульско-го 15, но алакульско-федоровского. Свидетельствует ли это о разнице в протекании процессов культурогенеза - сказать пока трудно в свете проблем, связанных с выборками датировок.

Следующая культурно и хронологически неоднородная стадия - финал бронзового века - обеспечена двумя сериями датировок:

для степной и лесостепной зон региона. В первом случае трудно говорить об устоявшейся терминологии, хотя отличия от алексеевско-саргаринских традиций очень заметны и в погребальных ритуалах и облике керамики. Степные памятники Южного Зауралья предложено разделить на две фазы [Епимахов, 2010б]. Первая имеет небольшую, но вполне гомогенную серию из девяти дат, суммарный интервал которых 13801130 (1400-1050) гг. до н. э. Вторая представлена исключительно погребальными комплексами и опирается на единичные датировки 16. В самом предварительном плане можно определить хронологию этих памятников в рамках X-IX вв. до н. э. Именно они, с нашей точки зрения, должны рассматриваться как переходные к раннему железному веку.

В лесостепи лишь бархатовские памятники Притоболья располагают фактами для обсуждения абсолютной хронологии (см.: [Матвеев, Аношко, 2009; Зимина и др., 2009; Костомарова и др., 2011] и др.). Серия из 27 дат позволяет не только определить временные границы существования культуры в целом, но и проверить типологические построения авторов в части разделения на этапы, сопоставив их с сериями дат смежных территорий. При решении первой задачи получен интервал 1260-800 (1450-750) гг. до н. э. Выделение этапов оказалось менее продуктивной процедурой [Епимахов, 2010а], хотя и подтвердило некоторый приоритет типологически ранних (щетковских) материалов (13101010 (1550-900) гг. до н. э.) над поздними (красногорскими) (1220-780 (1400-750) гг. до н. э.).

Не менее принципиальным является факт находки алексеевско-саргаринской посуды на поселениях Щетково-2 и Ново-Шадрино-2 [Матвеев, Аношко, 2009. С. 301]. Оба памятника соотносятся с ранним этапом бархатовской культуры, при этом абсолютная хронология алексеевско-саргаринского периода в Зауралье имеет сравнительно надежные радиоуглеродные основания, близка к обозначенным границам (см. выше).

■л -=

я £ Н ю

~ о < о

и и С со

Энеолит Урала Ранняя бронза Та ш ко в ска я Коптяковекая Сейминско-турбинскке комплексы Андроновская (федоровская) Черкас куль екая Бархатово I Бархатово II

Энеолит Прикамья Ям нал Абашево Ранняя срубная Срубная

Си нташт ин екая Петровская Андроновская (алакульская) А л а к у л ь с ко -фё д о р о в с к и е Переходное время

Усть-тартасская

Одиновская (ранний эта л}

Одиновская (поздний этап)

Кротовскэя (ранний этап) Кротовская (финал раннего этапа}

сейминско-турбинский материал, Сопка 2/48) Позд не к рото вс к а я

Андроновская (федоровская) Смешанная кротовско-андроновская

Ирменская

Поздняя ирмёнь, барабинский вариант сузгунскои культуры, атпымская. красноозерская

Афана?