Спросить
Войти
АЦИИ ИСТОЧНИКОВ
DOI: 10.31168/2412-6446.2018.3-4.2.01
К 140-летию окончания русско-турецкой войны 1877-1878 гг. «Недозволено цензурой»:
поэма М.А. Хитрово «Сан-Стефаниада» (1878 г.)
Марина Михайловна Фролова
кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, Институт славяноведения Российской академии наук. Ленинский проспект, 32А, Москва, Россия, 119991. marinafrolova59@mail.ru
Аннотация
Статья, основанная на опубликованных воспоминаниях и письмах участников русско-турецкой войны 1877-1878 гг., рассказывает о некоторых сторонах пребывания на Балканском фронте Главной квартиры главнокомандующего русской армией великого князя Николая Николаевича (старшего). Об этих событиях идет речь в поэме М.А. Хитрово «Сан-Стефаниада». Поэма была запрещена цензурой в 1885 г. и ныне публикуется впервые.
«Сан-Стефантада», М.А. Хитрово, русско-турецкая война 1877-1878 гг., цензура, М.И. Семевский, великий князь Николай Николаевич (старший), Ф.К. Гершель-ман, М.А. Газенкампф, Н.П. Игнатьев.
The 140th Anniversary of the End
of the Russo-Turkish War of 1877-1878.
"It is not allowed by censorship":
The poem of Mikhail a. Khitrovo "San-Stefaniada" (1878)
Based on the published memoirs and letters of the participants of the Russian-Turkish war of 1877-1878, the article explores some aspects of the commander-in-chief Grand Duke Nikolai Nikolayevich&s (Senior) presence on the Balkan front. These aspects were described in the poem by Mikhail Khitrovo «San-Stefaniada». The poem was banned by censorship in 1885, and it is published now for the first time.
"San-Stefaniada", Mikhail Hitrovo, Russian-Turkish war of 1877-1878, censorship, Mikhail Semevsky, Grand Duke Nikolai Nikolaevich (Senior), Fedor Gershelman, Mikhail Hasenkampf, Nikolai Ignatiev.
Marina M. Frolova Ph.D., Senior Researcher, Institute of Slavic Studies, Russian Academy of Sciences. Leninsky Prospect, 32A, Moscow, Russia, 119991. marinafrolova59@mail.ru
Annotation
На письменный стол М.И. Семевского, редактора и издателя исторического журнала «Русская старина», легли корректурные листы очередного февральского номера за 1885 год, которые, согласно правилам, за четыре дня до печатания тиража следовало представить в Санкт-Петербургский цензурный комитет. Еще в 1870 г. Семевскому удалось получить разрешение на освобождение журнала от предварительной цензуры, что давало большую самостоятельность и свободу в подборе и публикации материалов1. Но полностью избежать цензуры было невозможно, поэтому редактор волновался за каждый очередной номер. И на этот раз, как оказалось, не напрасно: председатель Санкт-Петербургского цензурного комитета Е.А. Кожухов не признал возможным пропустить в печать шутку-поэму «Сан-Стефаниада» (1878 г.). Он мотивировал свое решение тем, что «здесь описаны страдания русского солдата», заключается «злая ирония» над «нашим парадным штабом», «над хвастовством новых Наполеонов»; говорится «о болячке-Плевне», «о походе без обоза, в лохмотьях, босой серой силы», о стремлении домой и «перемирии с убитым врагом». К тому же «имена лиц высокопоставленных и жестоко осмеянных обозначены очень прозрачно...». В результате вывод цензора был однозначным: «Представить в таком позорном виде великие события еще свежей борьбы, когда бывшие ее деятели торжественно вспоминают теперь подвиги войска, значит. не признавать всего величия свершившегося и волновать умы неуместной злобной шуткой»2. Начальник Главного управления по делам печати Е.М. Феоктистов полностью согласился с мнением цензурного комитета.
Тогда Семевский поспешил обратиться к министру внутренних дел графу Д.А. Толстому, который не раз поддерживал его в издательском деле. В письме от 28 января 1885 г. редактор просил отменить решение цензуры, так как, по его словам, поэма «Сан-Стефаниада» — «не более как шутливое стихотворение, которое в печати, появляясь в специальном сборнике, утрачивает и тот маленький острый характер, которое имело бы, ходя в рукописных списках»3. Феоктистов же, в ответ на запрос, доложил Д.А. Толстому, что «"Сан-Стефаниада" есть не что иное, как пасквильное стихотворение, исполненное едких насмешек над руководителями нашей армии в последнюю войну. Не думаю, — писал он, — чтобы оно понравилось в высших сферах. Прикажете ли потребовать от г-на Семевского, чтобы он подчинился заявленному ему требованию?». На полях около этой фразы министр карандашом начертал резолюцию: «Конечно»4. Таким образом, судьба «Сан-Стефаниады» была решена — она по-прежнему оставалась лишь в рукописных списках и в памяти тех, кто уже читал ее.
Там же.
Следует отметить, что во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. в российских журналах и газетах печатались многочисленные корреспонденции с Балканского и Кавказского фронтов; после войны, в 1879 г., вышел в свет 6-томный «Сборник военных рассказов, составленных офицерами-участниками войны 1877-1878 гг.», а с 1878 г. на страницах различных изданий начали публиковаться их воспоминания. Так что горькая правда об отвратительной работе и злоупотреблениях интендантства, в результате чего русская армия воевала голодной, разутой и раздетой, а также о неурядицах в управлении и высшем командовании, в связи с чем войска несли значительные потери, была для читающей публики не новостью. Но после 1 марта 1881 г., убийства императора Александра II, новый самодержец России Александр III ужесточил цензуру. К тому же, вероятно, несомненная сила сатирических стихотворных строк, которые легко запоминались и поэтому быстрее достигали цели, серьезно беспокоила цензурное ведомство.
Семевскому, по прошествии времени, иногда удавалось опубликовать вырезанные некогда цензурой статьи, но «Сан-Стефаниада» так и не появилась на страницах его журнала. Ее текст сохранился в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН — благодаря тому, что председатель Петербургского цензурного комитета, впоследствии ставший сотрудником журнала «Русская старина», собрал два тома корректур изъятого цензурой материала под названием «М.И. Семевский. Вырезки цензурные. Годы 1870-1886». Нам посчастливилось обнаружить эти документы, благодаря которым появилась эта статья5.
В корректурных листах февральского номера «Русской старины» за 1885 год поэма «Сан-Стефаниада» обозначалась как одно из «множества стихотворений неизвестных авторов, вызванных событиями войны 18771878 гг.». Не названо имя автора и в монографии современного историка из Саратова В.И. Пороха «Офицер, историк, издатель. Все о М.И. Семевском» (Саратов, 1999). Одна из ее глав, основанная на документах Российского государственного исторического архива (Ф. 776 — Главное управление по делам печати МВД; Ф. 777 — Санкт-Петербургский цензурный комитет), посвящена сложным взаимоотношениям издателя Семевского с цензурой6.
Однако имя автора «Сан-Стефаниады» — Михаила Александровича Хитрово — прекрасно знал редактор журнала, поскольку вместе с текстом произведения он получил и сопроводительное письмо (от 18 декабря 1883 г.), в котором присланную поэму предлагалось напечатать в «Русской старине». Это письмо сохранилось в архивном деле вместе с корректурными листами «Сан-Стефаниады», хотя первоначальный ее текст, написанный, скорее всего, от руки, до нас не дошел, как не дошел и сам автограф. К сожалению, подпись в письме оказалась неразборчивой, и нам не удалось ее разобрать. Любопытно, что неизвестный нам корреспондент просил Семевского сохранить произведение Хитрово в своем архиве «для обнародования» в «более благоприятное время», чего «оно вполне заслуживает», добавлял он, «если его нельзя напечатать теперь без согласия автора»7. Таким образом, корреспондент Семевского даже не предполагал, что препятствия к публикации встретятся не со стороны автора поэмы, а со стороны цензуры.
Авторство Хитрово подтверждается и в мемуарной литературе, например, в воспоминаниях о русско-турецкой войне 1877-1878 гг. Ф.К. Гер-шельмана, в 1878 г. капитана, состоявшего в полевом штабе действующей армии, а впоследствии генерала от кавалерии, председателя Варшавского отдела Императорского военно-исторического общества (с 1905 г.). Тот факт, что даже через 30 лет, в 1908 г., когда писались воспоминания, Гершельман не смог обойти вниманием «это высоко характерное и художественное произведение Хитрово», свидетельствует о большой популярности поэмы среди офицеров. Выражая мнение своих сослуживцев, Гершельман подчеркивал, что Хитрово написал с большим искусством и юмором длинное стихотворение, в котором представил жизнь Главной квартиры за весь поход, начиная со времени, проведенного в Кишинёве. Хотя у Гершельмана и не сохранился список «Сан-Стефаниады», он и через 30 лет смог процитировать некоторые строчки наизусть8.
В опубликованном в 2014 г. отрывке из мемуаров дипломата К.А. Гу-бастова (1845-1919), товарища министра иностранных дел России (19061908 гг.), также содержится достаточно высокая оценка «Сан-Стефаниа-ды»: «Несколько патриотических и проникнутых лиризмом мест и метко подмеченные слабые стороны главнейших героев войны составляют достоинство этой немного длинной сатирической поэмы, кажется, единственного русского поэтического произведения, воспевающего войну за освобождение турецких христиан»9. Губастов относил эту поэму к лучшим вещам Хитрово, так как в ней «много положено остроумия и злой наблюдатель7 Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН (далее — РО ИРЛИ РАН). Ф. 265. Оп. 2. Д. 2984. Л. 1-1 об.
ности»10, что обеспечило «большой успех в высших военных кругах»11. Об этом дипломат знал не понаслышке, поскольку исполнял обязанности управляющего генеральным консульством в Константинополе (17.03.1878— 04.07.1879 гг.) и постоянно контактировал с командным составом русской армии на Балканах.
Коллеги М.А. Хитрово, дипломаты Ю.С. Карцов и Н.К. Арбузов, в своих воспоминаниях указывали, что после «Сан-Стефаниады» офицеры его прозвали «бардом в стане русских воинов»12.
Но прежде чем предложить современному читателю текст запрещенной в 1885 г. поэмы «Сан-Стефаниада», необходимо сказать о ее авторе М.А. Хитрово, а также об отдельных сюжетах, событиях и лицах, о которых идет речь в его произведении. Следует отметить, что уже в самих корректурных листах были добавлены некоторые пояснения, сделанные позднее самим Хитрово от руки чернилами. Они были необходимы для лучшего понимания широкой публикой содержания поэмы, так как «Сан-Стефаниада» изначально сочинялась для определенного круга участников русско-турецкой войны, в котором она ходила в рукописных списках и для которого каждое слово в ней было предельно ясно. Указанные глоссы на полях корректурных листов свидетельствуют еще и о том, что Семевский не терял надежды опубликовать поэму и получил разрешение на публикацию от самого Хитрово, который в один из своих приездов в Санкт-Петербург из далеких стран, где он служил, дополнил стихотворный текст соответствующими комментариями. Важно, что и Ф.К. Гершельман в начале ХХ в. счел необходимым объяснить те строчки из поэмы Хитрово, которые он запомнил.
Михаил Александрович Хитрово (1837-1896), правнук генерал-фельдмаршала светлейшего князя М.И. Голенищева-Кутузова, закончил Школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров (11 июня 1855 г.), в Крымскую войну в составе л.-гв. Конно-гренадерского полка охранял морское побережье Санкт-Петербургской губернии и Выборгского уезда от вторжения неприятеля. Но Хитрово более привлекала стезя дипломата, поэтому вскоре он перешел в министерство иностранных дел, служил консулом в македонском городе Битоле (Османская империя), генеральным консулом в Константинополе (Стамбуле), в Софии, столице Княжества Болгария, образованного после русско-турецкой войны 1877-1878 гг., в Александрии (Египет). Хитрово представлял Российскую империю в качестве ее посланника в Румынии, Португалии и Японии.
В светской среде Хитрово славился как мастер эпиграмм, пародий, акростихов и сатир13, но в них, по мнению Вл.С. Соловьева, было «больше добродушного юмора, нежели желчи»14. Известный философ К.Н. Леонтьев признавал литературный дар Хитрово15, с которым был дружен еще с детства. В 1881 г. вышел сборник М.А. Хитрово «Стихотворения» (СПб.: тип. А.С. Суворина), а в 1896 г., незадолго до смерти автора, увидело свет второе дополненное издание (Стихотворения. СПб.: тип. М.М. Стасюлевича). Вл. С. Соловьев в некрологе отмечал «несомненные достоинства» этого поэтического сборника: «В большей части его стихотворений господствует серьезная мысль и возвышенное настроение; многие отличаются прекрасным стихом; несколько переводов из Гёте и Гейне по точности и изяществу могут быть признаны образцовыми»16. Иного мнения придерживался Губастов: «"Стихотворения" успеха в свое время не имели и теперь совсем забыты. Довольно хорошие по форме и стиху, они не отличаются ни оригинальностью, ни глубиною мысли. Их прочтешь и тотчас же забудешь, без желания прочитать их вновь. Но сатирические его стихотворения, несомненно, очень удачны и хороши»17.
Во время подготовки к войне с Турцией в конце 1876 г. Хитрово был командирован в качестве дипломатического чиновника в распоряжение главнокомандующего армией на Балканском полуострове великого князя Николая Николаевича (старшего), дяди императора Александра II. Во время военных действий начальником дипломатической канцелярии стал А.И. Нелидов (1835-1910), советник русского посольства в Константинополе (1874-1877 гг.). После заключения Сан-Стефанского договора Нелидову было поручено управление посольством в столице Османской империи, а заведывание дипломатической канцелярией при главнокомандующем русской армией перешло к Хитрово.
После объявления мобилизации Дунайская армия начала сосредотачиваться в Бессарабии, а в Кишиневе расположилась Главная квартира главнокомандующего. По просьбе великого князя начальником штаба был назначен генерал-адъютант и генерал от инфантерии А.А. Непокойчицкий (1813-1881), помощником начальника полевого штаба — генерал-майор К.В. Левицкий (1835-1890).
довать, чтобы курили». «Хотя великий князь сам и не курит», свидетельствовал впоследствии полковник М.А. Газенкампф (1843-1913), профессор Николаевской академии Генерального штаба, «но под конец каждого завтрака и обеда громко командует: "вынимай па...", а все присутствующие в один голос заканчивают: "трон". Государь этого обычая не знал, он от души рассмеялся и впоследствии, когда прибыл на театр войны, завел тот же порядок и за своим столом»18.
Действительно, опубликованные письма бывшего посла России в Константинополе Н.П. Игнатьева19, лейб-медика С.П. Боткина, а также сочинение графа В.А. Соллогуба, находившегося в Императорской Главной квартире в качестве временного придворного историографа, свидетельствуют, что подобная традиция привилась за завтраком и обедом в Императорской Главной квартире. Во время обеда, который подавался в 7 час. вечера, великолепно, по отзыву Игнатьева, играли музыканты Преображенского полка. После последнего блюда, когда предлагался кофе, ставились на стол зажженные свечи, Александр II вынимал из кармана папиросу и громко командовал: «Вынимай па...», а все присутствовавшие (обычно около 70-75 человек) хором отвечали «трон». «Эти шутки, — писал Боткин своей супруге 15 июля 1877 г. из болгарского селения Бела (Бяла), — играют большую роль в теперешней монотонной жизни. Большая или меньшая их удача оставляет более или менее приятное настроение духа всего общества, лишенного здесь решительно всяких ресурсов: книг нет, газеты получаются далеко не всеми.»20. Граф Соллогуб, будучи русским писателем (хотя и не первой величины), увидел в этом обычае не только «веселость» шутки, но и глубокий смысл: «Он служил доказательством, что перед общими трудами, перед общими опасностями, перед общими жертвами, если товарищество немыслимо, то, тем не менее, устанавливаются некоторое сближение, некоторая семейная связь, выражающие милость и радушие»21. И Хитрово точно так воспринимал данную шутливую команду и отразил этот момент в «Сан-Стефаниаде».
Из Бессарабии русские войска двинулись в Румынию. 15 (27) июня была осуществлена сложная операция по переправе через Дунай и очищению от турок высокого правого берега Дуная у г. Систово (Свиштов). Главная квартира вслед за армией меняла свою дислокацию — г. Плоешти, Зимница; 25 июня переправились через Дунай и расположились бивуаком у с. Царевец, где ожидалось прибытие огромного обоза в 350 повозок. Получив от генерал-адъютанта И.В. Гурко, начальника Передового отряда,
Игнатьев Н.П. Походные письма 1877 года. Письма к Е.Л. Игнатьевой с Балканского театра военных действий. М.: РОССПЭН, 1999. С. 234.
известие о занятии русскими войсками 25 июня 1877 г. г. Тырново, древней столицы Болгарии, Главная квартира направилась в этот город. По пути болгары, жители окрестных селений, встречали главнокомандующего с радостью. «Все кланялись, крестились, кричали "ура!", хлопали в ладоши и бросали цветы под ноги лошадям»22, — сообщал Газенкампф. Торжественен был въезд главнокомандующего и его свиты в Тырново 30 июня; из-за «чрезвычайной узкости улиц» и необходимости ехать по городу «гуськом» шествие длилось около двух часов. Газенкампф признавался, что ему «нигде еще не случалось видеть такого одушевленного и неудержимого народного восторга»23. Главная квартира встала бивуаком за городом.
Но наступление русской армии приостановилось из-за неудач под Плев-ной 8(20) и 18(30) июля 1877 г. 19 июля великий князь и его ближайшая свита были вынуждены покинуть Тырново. Передовому отряду Гурко, который, перейдя через Балканы, совершал рейд по Забалканской Болгарии, пришлось отходить на север, за проходы, отражая натиск турецкой армии под командованием Сулеймана-паши. Русские войска перешли к обороне на всем Балканском фронте. 28 июля Главная квартира великого князя переместилась в селение Горный Студень (Горна Студена), в центр расположения войск. Из России были вызваны дополнительные войска и гвардия. В августе разгорелись упорные бои за Шипкинский перевал, который был удержан благодаря героизму русских войск и дружин болгарского ополчения.
Третий штурм Плевны (30 августа 1877 г.) был особенно кровопролитным. Вызванный из Петербурга инженер-генерал Э.И. Тотлебен организовал осаду крепости, и 28 ноября она капитулировала. Великий князь Николай Николаевич намеревался перевести свой штаб из селения Богот в Плевну, но там все приличные дома были заняты под турецкие госпитали, в которых раненых и больных не лечили, а «просто оставляли на произвол судьбы», и все дома поэтому были зараженными24. Пришлось задержаться в Боготе, где главнокомандующий и большая часть его свиты жили в войлочных палатках-кибитках. Осенние дожди превратили почву в Боготе, состоявшую из «красного жирного суглинка с черноземом», в ужасную и непролазную грязь25, о чем вспоминал и Хитрово в «Сан-Стефаниаде».
Русские войска совершили невероятный по трудностям и лишениям переход через снежные и ледяные Балканы в страшную стужу, с боем овладели Филиппополем (Пловдивом) и форсированным маршем, гоня турок, по весенней распутице устремились в Адрианополь (Эдирне). 27 декабря великий князь и его Главная квартира оставили Богот и через Ловчу (Ло-веч), Габрово и Шипкинский перевал добрались до Казанлыка (31 декабря 1877 г.). «Только теперь, видя своими глазами и испытав переход через
горы сам, — писал главнокомандующий императору в одной из телеграмм, отправленных ночью 1 января 1878 г., — понимаешь все трудности этого громадного, гигантского дела. Затруднения и препятствия — невообразимые и немыслимые. Просто становишься в тупик, как все это можно было сделать. Положительно одному русскому войску это возможно. Описать и рассказать невозможно: все будет бледно перед истиной»26.
Обоз Главной квартиры (и то не весь) пришел в Казанлык только через два дня, к вечеру, чему «все страшно обрадовались», поскольку в городе нельзя было ничего достать. Самому великому князю два дня пришлось «заимствоваться» у генерал-адъютанта Ф.Ф. Радецкого «не только чаем и сахаром, но даже полотенцами и мылом»27. 3 января Газенкампф констатировал: «Продовольствуемся со дня на день, чем придется, не говоря уже о полном отсутствии водки и вина, даже сахара нет»28. Начальник наградного отделения полевого штаба Ан. П. Струков, состоявший при канцелярии главнокомандующего, вспоминал о тех днях в Казанлыке: «Галль29 кормил рисом с сливяным вареньем или пастилой, которые тут нашли в изобилии»30. А полковник Д.А. Скалон (1840-1919), адъютант при главнокомандующем, наслаждаясь разнообразными и изысканными блюдами у богатого и знатного армянина Аракал-бея-Дадиана (Аракель-бей-Дадиан) в Сан-Стефано, не мог не отметить: «Наш однообразный стол за год кампании весьма и весьма приелся, так что им вполне удовлетворялось только чувство голода; но вкусовые ощущения и требования надо было совсем забыть»31.
В своей поэме Хитрово упомянул «скудную трапезу Галла». Действительно в сложных переездах при отстающем обозе было трудно организовать полноценное питание в разграбленных болгарских селениях и городах.
Въезд великого князя и его свиты в Адрианополь 14 января 1878 г. был исполнен величия и триумфа. 18 января к главнокомандующему русской армией вновь явились турецкие уполномоченные — Сервер-паша, министр иностранных дел Высокой Порты, и Намык-паша, министр султанского двора, и уже «беспрекословно приняли как предварительные условия мира, так и условия перемирия»34. 19 января в 6 час. вечера великий князь Николай Николаевич, Сервер-паша и Намык-паша «подписали главные основания мира, а около 7 час. вечера Непокойчицкий, Левицкий, Неджид-паша и Осман-паша — условия перемирия» (Адрианопольское перемирие). В этот день за вечерним чаем великий князь сказал, что мечтает «пригнать заключение окончательного мира к 19 февраля. Государь очень любит сближение достопамятных чисел, а тут вышло бы очень кстати освободить христиан от ига мусульманского в день освобождения крестьян от рабства»35. Как известно, 19 февраля являлся также и днем восшествия императора Александра II на престол (в 1856 г.).
Однако «просвещенная Европа» встретила сообщение об окончании русско-турецкой войны отнюдь не восторгами и поздравлениями. 28 января 1878 г. британский посол в Петербурге сообщил, что эскадра Хорнби вступает в Дарданеллы. Попирая нормы международного права, британские броненосцы вошли в Мраморное море36. 4 февраля четыре английских броненосца бросили якорь у Принцевых островов, что в часу хода от Константинополя. Правда, уже 5 февраля эскадра отошла от Принцевых островов, но осталась в Мраморном море.
исполнить ввиду реальной угрозы со стороны английской эскадры и отсутствия русского флота в Черном море. Игнатьев предложил компромисс, который чрезвычайно понравился великому князю: занять предместье Константинополя Сан-Стефано, «чудное местечко на берегу Мраморного моря»: «там мы будем все равно, что в Константинополе, а между тем англичанам придраться не к чему»37. В Сан-Стефано поезд с великим князем прибыл 12 февраля около 4 час. утра «при чудном лунном свете». Главнокомандующий въехал в город в сопровождении своей свиты в 50 человек под охраной всего лишь одной конвойной роты и эскадрона собственного конвоя под командованием полковника Жукова, поскольку два головных поезда, на которых был отправлен конвой в Сан-Стефано раньше поезда великого князя, были задержаны турками на одной из промежуточных стан-ций38. Головные войска Гвардейского корпуса (л.-гв. Преображенский полк, л.-гв. саперный батальон, гвардейская стрелковая бригада и л.-гв. Уланский полк) подошли значительно позднее, хотя и в тот же день, 12 февраля. Именно это обстоятельство вспоминается в поэме Хитрово. На станции великого князя Николая Николаевича ожидали военный министр Реуф-паша, бывший главнокомандующий Мехмет-Али-паша и местное греческое духовенство. «Сознание, что находишься в предместье Царьграда, наполняло сердце и душу отраднейшим чувством достигнутого успеха»39, — делился своими впечатлениями Д.А. Скалон.
Переговоры с турецкими уполномоченными о мире едва продвигались: турки изыскивали «всевозможные предлоги затянуть дело», а 16 февраля и вовсе их прервали. Тогда 17 февраля главнокомандующий русской армией произвел «демонстрацию наступления на Константинополь»: русские войска и «вся наличная артиллерия» были построены возле Сан-Стефано «правым флангом к Мраморному морю и фронтом к Константинополю» на поле близ маяка. Столица Османской империи лежала перед русскими как на ладони. Войска с песнями, под музыку и барабанный бой двинулись вперед, прошли 200-300 шагов, великий князь отдал команду «стой!», и нижним чинам было разрешено бежать врассыпную вперед — смотреть Константинополь. Затем войска прошли церемониальным маршем мимо главнокомандующего и были распущены. И Скалон, и Газенкампф удивлялись, что эта «невинная демонстрация» произвела желаемое воздействие на турок, и переговоры были возобновлены40.
Скалон Д.А. Мои воспоминания. Т. 2. С. 239.
Следует сказать, что в своей поэме Хитрово довольно пренебрежительно и грубо отозвался об Игнатьеве, который, по его словам, «сварганил» договор. Дело в том, что между двумя дипломатами были довольно непростые отношения. Хитрово приходился троюродным братом супруге Н.П. Игнатьева, Екатерине Леонидовне (урожд. княжне Голицыной). Назначенный в 1872 г. генеральным консулом в Константинополе, он, по воспоминаниям Губастова, «развлекал собой посольский кружок и отчасти министерство [иностранных дел] препирательством с Игнатьевым, посвящая в эту бумажную борьбу своих родственниц княгиню Голицыну43 и Екатерину Леонидовну, которые вздыхали, охали, не знали, кто из спорящих был прав и на чьей стороне им быть»44. Современная исследовательница О.Л. Фети-сенко полагает, что по отношению к Игнатьеву Хитрово «состоял скорее в небольшой фронде»45. Игнатьев, в свою очередь, в «Походных письмах...», если и упоминает имя Хитрово, то почти всегда с негативным оттенком. Кроме того, представление о том, что Сан-Стефанский договор — плод усилий лишь одного Игнатьева, в историографии, как известно, давно и убедительно опровергнуто46.
После заключения Сан-Стефанского мира войска настроились на близкий отъезд домой, в Россию, но простояли еще полгода в ожидании решений Берлинского конгресса. Ухудшение здоровья великого князя заставило его просить императора уволить его от командования действующей армией. 16 апреля 1878 г. новым главнокомандующим был назначен генерал-адъютант Тотлебен. Вместо Непокойчицкого должность начальника штаба армии занял генерал-майор князь А.К. Имеретинский.
«Безызвестность о том, предстоит ли скорое возвращение в Россию или придется начинать новую войну, порождала какую-то безотрадность. От этого после длительной и полной всевозможных ощущений жизни военного времени праздная стоянка с каждым днем делалась все более и более унылой. Ни ежедневная игра на берегу полковых оркестров, ни прогулки верхами за город, ни катанья на лодках по заливу, ничто не помогало.»47, — вспоминал генерал-лейтенант П.П. Карцов. Это душевное настроение, порожденное неопределенностью положения, бездействием, скукой, усугублялось эпидемией тифа в войсках, в результате которой в ближайшем к Константинополю районе и далее к югу до городов Родосто и Силиври, на берегу Мраморного моря, появилось 37 русских кладбищ48.
В Сан-Стефано открылось множество лавочек, ресторанов, был построен деревянный барак для итальянской оперы. Популярностью у офицеров пользовался сад «Конкордия» с кафе-шантаном, в котором играл оркестр из Вены и выступали шансоньетные певицы. Этот сад, принадлежавший Аракал-бею-Дадиану, был разбит вокруг большого трехэтажного дома на набережной Мраморного моря, где расположилась канцелярия Главной квартиры, а также разместились генерал-майор К.В. Левицкий, полковник Газенкампф (до 10 апреля, когда он выехал в Россию), Хитрово и другие офицеры. Капитан Ф.К. Гершельман вспоминал, что соседство с кафе-шантаном заставило Левицкого бежать из квартиры, так как по вечерам в саду гремела музыка, не дававшая ему заниматься. И это обстоятельство, указывал Гершельман, было воспето в «высокоталантливом» произведении М.А. Хитрово «Сан-Стефаниада»49.
Левицкого в армии не любили, в дни поражений под Плевной раздавалось требование его сменить, его называли «негодным Казимиркою». Офицеры Генштаба нелестно отзывались о своем начальнике, поскольку с ним нелегко было служить из-за его человеческих качеств, ибо он был беспокойным, суетливым, раздражительным, заносчивым, при этом крайне рассеянным и забывчивым, «без сколько-нибудь участливого отношения к подчиненным»50.
Любопытно, что строки, которые запомнил и воспроизвел по памяти Гершельман о Левицком, отличаются от текста в корректурных листах, что можно объяснить существованием нескольких вариантов поэмы, которую Хитрово, похоже, переделывал и дополнял, оттачивая рифму.
Так, в корректурных листах напечатано:
Гершельман Ф.К. Воспоминания о Турецкой войне. С. 89.
Принимает Левицкий доклад? Обсуждает в науке легионов Все, что выдумать мог человек, Уж сошлись перед ним: Артамонов, Гершельман, Кантакузен и Экк51. Гершельман помнил строки в таком варианте: С утра сменяются чредою Гершельман, Кантакузен и Экк...
В этом перечислении офицеров Генштаба пропущен Н.Д. Артамонов. Далее Гершельман пояснял: «План выработан, Левицкий, увлекаясь в мечтах своих, заносится дальше».
И вот решил, еще займется, Готов разить уж целый мир, И вдруг из сада раздается: «Finissez, finissez, Kazimir!».
В корректурных листах дается другой текст. Словом «finissez», т.е. «заканчивайте» (фр.), Левицкий обыкновенно прерывал доклады своих подчиненных.
Следует отметить, что редактор журнала «Русская старина» напечатал «Сан-Стефаниаду» не полностью, на что указывает строка с отточием перед завершающим четверостишием. Карцов писал, что в поэме попадались весьма меткие замечания на счет лиц действующей армии: Э.И. Тотлебена, князя А.К. Имеретинского, а также Левицкого. Вероятно, Семевский сознательно выпустил строфы, посвященные Тотлебену и Имеретинскому. Но Хитрово вписал в корректурные листы н?
