Спросить
Войти
хроника. рецензии
В.и. СУПРУН, Е.В. БРЫСИНА
научный подвиг русского немца: К 90-летию избрания мАКСА фасмера иностранным ЧЛЕнОм-КОРРЕСпОндЕнтОм Ан СССР, 60-летию выХОдА
в свет его «этимологического словаря русского языка» на немецком языке и 45-летию публикации русского перевода, осуществленного о.н. трубачёвым
По рождению, по культуре, приобретенной в детстве, по образованию он [Макс Фасмер] был русским человеком, ученым, сохранившим верность русской теме до конца жизни.
Он был филологом русской школы <. > Академик О.Н. Трубачёв
Недавно в Интернете и в прессе определенного направления была развернута дискуссия о словаре Макса Фасмера, а точнее говоря, травля выдающегося ученого, автора лучшего этимологического словаря русского языка. Лица свободных профессий, малоизвестные писатели и откровенные фрики, ничего не понимая в этимологии, набросились на главный труд этого русского немца, коверкая по пути его биографию, приписывая ученому взгляды, никогда им не высказываемые. Можно было не обращать внимания на эту лженаучную вакханалию - мало ли всякого бреда размещается в Интернете и в желтой прессе! Но неожиданно к потоку инсинуаций в адрес Макса Фасмера подключилась солидная «Литературная газета», опубликовавшая статью, которую научное сообщество расценило как клеветническую. Более пятисот российских и зарубежных русистов и славистов, включая профессоров ВГСПУ, подписало письмо, подготовленное академиком А.Е. Аникиным, в котором говорилось: «Считаю необходимым заявить, что эта статья является невежественной клеветой на великого ученого» [1].
Полемизировать с фриками - пустое дело. Полезнее для современного филологического сообщества вспомнить о жизненном и творческом пути Максимилиана (Максима) Романовича Фасмера, как его именовали в России. 15 (28) февраля 1886 г. в Санкт-Петербурге в купеческой семье родился мальчик, которого по немецкому обычаю назвали тремя именами - Max Julius Friedrich. Отец Фасмера Рихард Юлий Фридрих и мать Амалия Мария Юлия (урожденная Шауб) приехали в Петербург в конце XIX в. из небольшого немецкого города Альтоны близ Гамбурга (Альто-на в 1938 г. влилась в этот крупный город, а в давние времена была столицей герцогства Гольштейн). В 1897 г. ребенка отдали учиться сразу во второй класс школы Карла Мая на 10-й линии Васильевского острова, которая пользовалась заслуженной популярностью у «василеостровских немцев» [4, с. 294]. Учеников школы называли в шутку «майскими жуками». В этой школе учились целые поколения Рерихов, Римских-Корсаковых, Семёновых-Тян-Шанских, Бенуа и других известных деятелей русского искусства и отечественной науки. С 1882 г. обучение в гимназии велось на русском языке, но здесь в большом объеме изучались немецкий и французский языки, а также латынь и древнегреческий [2]. Позже О.Н. Трубачёв отмечал: «Русский язык он знал и говорил на нем так, как говорят на родном языке <...>» [16, с. 566]. М.А. Бобрик замечает, что эпистолярный русский язык М. Фасме-ра был безупречен [3, с. 105].
В 1903 г. Макс получил в гимназии аттестат зрелости. В нем было отмечено, что «исправность в посещении и приготовлении уроков, а также в исполнении письменных работ отличная, прилежание отличное и любознательность по всем предметам живая». Биографы отмечают, что Фасмер «с детства влаО Супрун В.И., Брысина Е.В., 2019
дел русским и немецким языками» [26, с. 10]. Правда, средний балл его аттестата в гимназии был невысоким - всего 3,8, а в графе «русский язык и словесность» вообще стояла оценка 3. Отличными оценками отмечены Закон Божий, математическая география и немецкий язык. Видимо, все же пока немецкий у него превалировал, а русским в совершенстве он овладел в университете.
В 1903 г. Макс поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. Здесь его учителем стал замечательный ученый-языковед Иван Александрович (Jan Niecislaw Ignacy) Бодуэн де Курте-нэ (1845-1929). Сам безмерно увлеченный языковедением и знающий много языков, Бодуэн увидел в талантливом ученике способность к творческому восприятию языковых процессов, к сравнению языков и диалектов. Вторым учителем, который оказал большое влияние на молодого исследователя, был академик Алексей Александрович Шахматов (1864-1920). Позже Фасмер вспоминал, что был благодарен каждому воскресному утру, когда он приходил к Шахматову и проводил время с ним и другими учеными, которые собирались в его квартире [20]. О воскресных приемах у Шахматова вспоминают литературовед академик Павел Никитич Сакулин (1868-1930) [12], языковед Василий Ильич Чернышёв (1866-1949) [19].
Главным для Макса была учеба. Его однокурсник Дмитрий Захарович Мануильский (1883-1959), вступивший в РСДРП и активно участвующий в революции 1905 г., смешно имитировал Фасмера, уговаривавшего его и других революционеров «делать вашу русскую революцию не столь громогласно: мешаете же готовиться к сессии» (цит. по: [13, с. 17]). Об этом вспомнил другой однокурсник Фасмера Николай Васильевич крыленко (1885-1938), будущий верховный главнокомандующий российской армии после Октябрьской революции 1917 г., один из организаторов массовых репрессий, сам от них же пострадавший.
Уже на втором курсе Макс Фасмер начал работу над «греко-славянскими этюдами», посвященными греческим заимствованиям в церковнославянском и русском языках. Еще во время его учебы в 1906 г. в Известиях Отделения русского языка и словесности Императорской академии наук была опубликована первая статья, затем в 1907-м и 1909-м - вторая и третья части, которые сразу сделали 23-летнего исследователя знаменитым.
Осенью 1907 г. Макс Фасмер завершил обучение в университете, получил диплом первой степени и был оставлен при факультете «для приготовления к профессорской и преподавательской деятельности по кафедре сравнительного языкознания, без стипендии» сроком на два года. одновременно он работал в гимназии Карла Мая преподавателем немецкого языка в старших классах, в этой должности оставался до весны 1910 г. 7 мая 1907 г. Фасмер принял присягу на подданство России, до этого у него, как и у отца, был германский паспорт [4, с. 296].
В 1908 г. выпускник университета публикует в ведущем российском византоведческом периодическом издании «византийский временник» исследование о памятнике среднегре-ческого языка XIII в. «РЪчь тонкослов1я гре-ческаго».
С 1 мая по 20 сентября 1909 г. Фасмер находился в заграничной командировке. Приготовление к профессорской должности молодой выпускник проходил в Греции, где он изучал диалекты греческого языка, а также албанский язык. Как ученый позже вспоминал, именно тогда у него возникла мысль о написании русского этимологического словаря, но до ее воплощения еще оставалось несколько десятков лет.
В Греции Фасмер заболел малярией и уехал на лечение в Финляндию, где начал учить финский язык и фольклор. Потом на два года он отправился в европейские университеты. В Кракове его обучением руководил профессор индоевропейских языков Ян Михал Розвадовский (1867-1935), в Вене - этимолог и фольклорист Рудольф Мерингер (18591931), а в Граце он провел целый учебный год, изучая словенский язык и рассуждая за круглым столом под председательством Ма-тиаша (Матвея Мартыновича) Мурко (18611952) о «словах и вещах» (Wörter und Sachen). М. Мурко, как и другие представители этой австрийской лингвистической школы, призывали изучать слова в связи с вещами, которые они обозначают, в лингвистических исследованиях учитывать культурный контекст [6]. Во время пребывания в Кракове Фасмер написал и передал для публикации в польский научный журнал «Rocznik Slawistyczny» обширную статью «Kritisches und Antikritisches zur neueren slavischen Etymologie» («Критическое и антикритическое к новой славянской этимологии») объемом около 150 страниц, которая была опубликована по частям в 1910-1913 гг.
Почувствовав, что готов к преподавательской деятельности, 8 ноября 1910 г. Фасмер защитил магистерскую диссертацию на материале третьей части «Греко-славянских этюдов». За эту работу он получил премию имени М.И. Михельсона Академии наук. Премия была учреждена на собственные средства в 1898 г. собирателем русской фразеологии, писателем, педагогом и государственным деятелем Морицем Ильичом Михельсоном (18251908), она присуждалась Вторым отделением Академии наук «за труды в области науки о русском языке». Ежегодно вручались три премии в размере 1000, 500 и 300 рублей [5, с. 63]. Отзыв на труд Макса Фасмера написал русский филолог-классик, славист, востоковед Фёдор Евгеньевич Корш (1845-1915). Он писал: «<...> труд г. Фасмера отличается такими крупными достоинствами, что, несомненно, заслуживает полной премии Михельсона» [8, с. 623]. В том же году М. Фасмер сдал экзамены pro venia legendi (на право чтения лекций) и начал преподавание в Санкт-Петербургском университете в должности приват-доцента.
С 6 по 14 апреля 1912 г. Макс Фасмер участвует в 16-м Международном конгрессе востоковедов в Афинах. Он выступает с докладом о значении древнерусских азбуковников для изучения среднегреческого (византийского) языка. В том же году Фасмер становится профессором славянской филологии, индоевропейского и сравнительного языкознания на Высших женских бестужевских курсах [20]. В 1913 г. он был награжден светло-бронзовой медалью для ношения на груди в память 300-летия царствования Дома Романовых.
В 1914 г. в Москве в известной типографии Г.Э. Лисснера и Д. Собко вышла его книга «Исследование в области древнегреческой
фонетики». 18 мая 1915 г. по этому исследованию им была защищена диссертация на соискание степени доктора сравнительного языкознания. Фасмер был назначен на должность старшего ассистента кабинета экспериментальной фонетики университета с оставлением приват-доцентом.
Вскоре после Февральской революции 1917 г. в Саратовском университете, в котором после основания в 1909 г. был только медицинский факультет, открывается историко-филологический факультет, который возглавил известный философ Семён Людвигович Франк (1877-1950). Нужны были кадры для организации научной и педагогической деятельности. Постановлением Временного правительства от 1 июля 1917 г. по представлению непременного секретаря Академии наук и министра народного просвещения Сергея Фёдоровича Ольденбурга (1863-1934) Фасмер был утвержден ординарным профессором по кафедре индогерманского языкознания и славянской филологии Саратовского университета. Он читал студентам «Введение в языкознание», «Старославянский язык», «Польский язык», преподавал немецкий язык. Членам Саратовской ученой архивной комиссии профессор Фасмер предложил такую программу своих чтений:
Позже он вспоминал, что задержка на год (реально - не более 4-5 месяцев) в Саратове была интересной, потому что можно было услышать новые языки, например калмыцкий. Он общался с коллегами-профессорами Саратовского университета и их семьями, устраивал домашние концерты, играя на пианино. Кроме того, недалеко от Саратова находилась немецкая колония, которая сохранила язык, песни и обычаи, восходящие к XVIII в., что вызвало у М. Фасмера желание создать диалектный словарь поволжских немцев. При этом он стремился также работать над саратовским русским диалектным словарем, завершенный вариант которого передал на хранение в Саратовскую ученую архивную комиссию. Судьба этого документа нам неизвестна.
После Октябрьской революции 1917 г. Фасмер выезжает в Финляндию. Здесь он принимает решение не возвращаться в Саратов.
хроника. рецензии
По воспоминаниям жены, 8 ноября 1917 г. восемь вооруженных людей с санкции военной секции произвели у них обыск, который проводился грубо. «Обыскивающие прихватили с собой две коробки: с вином и вещами». Они вошли и в комнату профессора Фасмера, спросили, нет ли у него оружия, «но обыскивать не стали». Фасмер предчувствовал, что в революционной атмосфере подобные обыски будут регулярно повторяться, поэтому возвращаться в Россию отказался. В 1918 г. он подает заявление в Тартуский сельскохозяйственный университет с просьбой принять его приват-доцентом. В 1919 г. по рекомендации H.A. Бо-дуэна де Куртенэ и профессора Хельсинско-го университета Иосифа Юлиуса Микколлы (1866-1946) он был избран ординарным профессором сравнительного языкознания университета в Тарту. Опираясь на свои знания финского языка, сравнив немецкий и эстонский текст Евангелия и обратившись к книгам, он выучил эстонский язык и стал читать лекции по-эстонски. Вместе с эстонскими коллегами он подготовил предложение о подготовке словаря прибалтийско-немецкого разговорного языка. Лексикографическая работа была постоянно в планах ученого.
В 1921 г. он переезжает в Лейпциг, где поступает на должность ординарного профессора кафедры славянской филологии историко-филологического отделения философского факультета Лейпцигского университета. Ходатайство ему дает Матиаш Мурко, с которым они познакомились в Граце [20]. Здесь он основывает с литовским ученым георгом герул-лисом (1888-1945) при университете Балто-славянский институт. Он становится также содиректором и сотрудником Саксонского ин-догерманского института, Института Юго-Восточной Европы и ислама. В 1922 г. Фас-мер публикует под эгидой Балто-славянского института книгу «Ein russisch-byzantinisches Gesprächbuch» («Русско-византийский разговорник»), в которой продолжает исследование «РЪчи тонкословия греческого», начатое в 1908 г. и продолженное в докладе на конгрессе в Афинах в 1912 г. Он уточнил, что памятник относится не к XIII, а к XIV в. Судя по пространному рассказу о спонсорах издания, жизнь ученого в тогдашней Германии была сложной. На издание книги ему жертвовали небольшие суммы в немецких марках, английских фунтах стерлингов, чешских кронах коммерсанты, банкиры, книготорговцы. Фас-мер с горечью отмечал, что с изданием второй книги (первой было исследование его ученика Г.Ф. Шмида «Перевод Мефодием "Номоканона"») «средства института полностью исчерпаны» [36].
В 1923 г. его избирают ординарным членом филолого-исторического класса Саксонской академии наук. ученый публикует книгу «Untersuchungen über die ältesten Wohnsitze der Slaven. Teil I: Die Iranier, in Südrussland» («Исследование древнейших мест проживания славян. Часть I: Иранцы в Южной России»). В 1924 г. им был основан журнал «Zeitschrift für slavische Philologie» («Журнал славянской филологии»), который вскоре стал одним из ведущих зарубежных славистских изданий и выходит доныне. Он стал своеобразным продолжением основанного в 1876 г. журнала знаменитого филолога-слависта, академика Петербургской АН Ватрослава (Игнатия Викентье-вича) Ягича (1838-1923) «Archiv für slavische Philologie», который был закрыт с началом Первой мировой войны [11]. В своем журнале Фасмер публиковали статьи по русской грамматике, фонетике, этимологии.
Макс Фасмер был разносторонним ученым. Его интересовало все в славянской культуре. В 1924 г. он обращается к профессорам музыковеду, историку балета, «майскому жуку» Георгию Алексеевичу Римскому-Кор-сакову (1891-1971) и знатоку духовной музыки, палеографу, писателю, педагогу Антонину Викторовичу Преображенскому (1870-1929) с предложением об их участии в издании истории музыки славянских народов [4, с. 297]. Кажется, этот проект увлеченного слависта остался неосуществленным.
В 1925 г. Фасмер переехал в Берлин, где после выхода на пенсию польского историка литературы, языковеда, этимолога, литауни-ста Александра Брюкнера (1856-1939) поступает на должность ординарного профессора Славянского института в Берлинском университете Фридриха-Вильгельма, где работал до 1945 г. Решение об организации института и назначении Фасмера его руководителем принял прусский министр образования Карл Генрих Беккер [3, с. 117], основатель современной
ориенталистики и реформатор высшего образования в Веймарской республике.
Фасмер вместе со славистом и балтистом, выпускником кёнигсбергского университета (Альбертины) Райнгольдом Траутманном (1883-1951) (см. о нем: [31]) задумал серию из 90 томов «Grundrisse der slavischen Philologie und Kulturgeschichte» («Очерки славянской филологии и истории культуры»), свет увидело лишь 12 томов (Berlin, Leipzig, 1925-1933). В этом проявилась еще одна черта М. Фасме-ра: его планы и идеи были столь грандиозны, что для их выполнения не всегда хватало сил, времени, средств.
В 1926 г. Фасмер приехал в СССР, он участвовал в научной конференции в Минске. 14 января 1928 г. ученый был избран иностранным членом-корреспондентом по разряду лингвистики (славянская филология) Отделения гуманитарных наук Академии наук СССР. Он был выдвинут академиками славистом, этнографом, фольклористом, палеографом, основоположником белорусской филологии Евфимием Фёдоровичем карским (1860/1861-1931) и историком языка, этимологом, лексикографом, диалектологом Борисом Михайловичем ляпуновым (1862-1943), которые писали в «Записке об ученых трудах проф. М.Р. Фасмера»: «Максим Романович Фасмер в настоящее время в Западной Европе является одним из выдающихся лингвистов-славяноведов. <...> Его выводы по разным вопросам основываются на богатом материале, собранном им в русской и западноевропейской науке» (цит. по: [10]).
В 1930-1931 гг. его приглашают в Швецию, где он выступает с лекциями в Лунде, Уппсале и Стокгольме. Вернувшись, ученый занимается проблемами славянской этнологии, с 1932 по 1936 г. он публикует в Берлине 4 тома «Beiträge zur historischen Völkerkunde Osteuropas» («Очерки исторической этнологии Восточной Европы»), они явились продолжением его предыдущей книги о древнейших местах проживания славян (тогда было заявлено, что книга - первая часть, но продолжения не последовало), на этот раз он рассказывает о восточной границе балтийских племен (том 1), о территории прежнего распространения западнофинских племен на землях славян (том 2), о племенах мери и черемисов (марийцев) (том 3), о прежних местах проживания ла-понцев (саамов) и пермяков на севере России (том 4).
В 1937 г. Фасмера приглашают в Колумбийский университет в Нью-Йорке, где он в
течение двух лет читает лекции студентам. Надо отметить, что в те годы Германия была весьма непопулярна в Соединенных Штатах, поэтому приглашение Фасмера свидетельствовало об уважении не только к его научному авторитету, но и к политической позиции. В Нью-Йорке он начинает систематически работать над составлением словарных статей для этимологического словаря русского языка.
Фасмер оказывал материальную помощь проживающей в Чехословакии Нине Владимировне Толль (1898-1967) - дочери академика Владимира Ивановича Вернадского (18631945), а тот передавал деньги живущим в Ленинграде матери и брату Макса. Эта передача сыграла печальную роль в судьбе Рихарда Фасмера, крупного ученого-ориенталиста, хранителя восточных монет Эрмитажа. В январе 1934 г. ОГПУ фабрикует дело о Российской национальной партии. По нему арестовывают Рихарда Рихардовича Фасмера (18881938), которого называют «передаточным звеном нелегальной связи между центром РНП с фашистскими кругами». Переданные на содержание семьи деньги расценены как финансирование подпольной организации [4, с. 298].
Еще в 1937 г. и потом, вернувшись из США, в 1940-1941 гг. Фасмер читает лекции в Софии, Будапеште, Бухаресте и Хельсинки. В 1938 г. он публикует в Берлине книгу «Bausteine zur Geschichte der deutsch-slavischen geistigen Beziehungen» («Основы истории немецко-славянских духовных связей»).
Во время Второй мировой войны Максу Фасмеру было нелегко. Научный престиж, спокойный характер и умение ладить с людьми позволили ему сохранить себя в фашистском кошмаре. С 1933 г. он был членом Церкви исповедания (Bekennende Kirche) - той части протестантской церкви в Германии, которая открыто противопоставила себя национал-социалистическому режиму [3, с. 109]. Он не вступил в нацистскую партию, в его кабинете не висел портрет Гитлера [7]. Уже одно это было проявлением храбрости в то жестокое время. На работу он ходил с двумя портфелями, чтобы не надо было свободной рукой отвечать на нацистское приветствие. Позже в одной из записок он назвал Гитлера Антихристом [3, с. 103, 115]. В своем журнале он публиковал только научные статьи, не поддаваясь нацистским фантазиям о великом арийском прошлом. Так, он отклонил статью национал-социалистического публициста и пропагандиста Иоганна фон леерса, в которой название
хорватов объяснялось из германского языка, оценив ее как «совершенно ложную» [20].
Фасмер совершал и другие достойные честного человека поступки. После захвата фашистами Польши он сумел вызволить из концлагеря Заксенхаузен нескольких польских ученых. Во время оккупации Кракова польский славист и диалектолог Казимир Нитш (Нич) (1874-1958) и его ученик Станислав Урбан-чик (1909-2001) благодаря ходатайству Фасмера смогли получить работу в бывшей университетской библиотеке. Получив открытку с обратным адресом «Концентрационный лагерь Бухенвальд» от слависта Бориса Унбе-гауна, о котором Никита Ильич Толстой позже сказал, что это «ученый с нерусской фамилией, но с русским самосознанием, русским сердцем и русской нелегкой судьбой», Фас-мер не только сумел добиться его освобождения, но и зачислил сотрудником к себе на кафедру. Борис Генрихович (Boris Ottokar) Ун-бегаун благополучно дожил до конца войны и вернулся во Францию, куда он эмигрировал из России после Гражданской войны. Позже Ун-бегаун (1898-1973) преподавал в Оксфорде и Нью-Йорке [14].
Во время войны Макс Фасмер продолжал заниматься преподавательской и научно-исследовательской деятельностью. Занятия на его кафедре велись до февраля 1945 г. В 1941 г. он опубликовал книги «Die Slavenin Griechenland» («Славяне в Греции»), «Die alten Bevölkerungsverhältnisse Russlands» («Старые взаимоотношения населения россии»). В том же году его избрали членом-корреспондентом Болгарской академии наук. В 1944 г. вышла как бы четвертая часть его «Греко-славянских этюдов» - книга «Griechische Lehnwörter im Serbokroatischen» («Греческие заимствования в сербохорватском языке»).
Но главным образом он продолжал трудиться над статьями этимологического словаря. работа успешно продолжалась, близилась к концу. Но здесь его ждало несчастье. 30 января 1944 г. в дом Фасмера попала фугасная бомба. Сам ученый не пострадал, он в это время находился в бомбоубежище, однако его библиотека и рукописи, включая картотеку для этимологического словаря, были уничтожены. Его ученик балканолог Норберт Рейтер (19282009) вспоминал об этом событии: «У Фасмера была богатая, тщательно подобранная домашняя филологическая библиотека, которой он очень гордился. Когда однажды после бомбежки он вернулся из подвала в изрядно разрушенную квартиру, он в первую очередь беспокоился о книгах. книги, как ему показалось, слава Богу, не пострадали; ровными рядами они стояли на своих местах. Но при первом прикосновении они рассыпались в прах» [3, с. 116].
Другой бы опустил руки, но русско-немецкий характер Фасмера заставил его собраться с силами и начать формировать библиотеку заново, ездить в разные города, разыскивая нужные книги. Сразу он пользовался библиотекой Славянского института, а затем другими берлинскими библиотеками. За это время он не издал ни одной книги, не написал ни одной статьи, уделяя все время восстановлению картотеки словаря. Всего в список использованной литературы в этимологическом словаре М. Фасмера включено 500 наименований книг и журналов.
Исследователь так описывал внешний вид ученого этого времени: «Несмотря на тяжелое время, Фасмер был, как обычно, строго одет в пиджачную тройку - зимой темную, летом светлую. карманные часы на золотой цепочке делали его облик еще более старомодным. Неизменными атрибутами высокой, выше метра восемьдесят, фигуры были пальто и шляпа. И если Фасмера без пальто еще можно было увидеть на улице в сильную жару, то без шляпы -никогда. Он вежливо снимал ее, увидев знакомую женщину, пусть эта женщина была лишь студенткой первого семестра, а если ему с ней было по пути, - шел со шляпой в руке и открывал перед спутницей входную дверь...» [7]. Однако он не был ученым сухарем, погруженным только в свои мысли и в науку. В молодые
годы М. Фасмер мог с учениками отправиться «zum Bier» - пить пиво, рассказывая им во время ресторанных посиделок анекдоты и веселые случаи из славистической жизни.
Жизнь в тогдашней Германии была тяжелой, Фасмер даже ходил собирать крапиву, чтобы чем-то питаться, а тут еще из-за плохого питания и отсутствия витаминов началась болезнь глаз, и Фасмер принял приглашение из Стокгольма и уехал с женой Эльзой в марте 1948 г. в Швецию. 2 апреля совет кураторов Стокгольмского университета назначает его ординарным профессором славянских языков с обязательством преподавания современных русского языка и литературы. Наряду с лекциями по древнерусской литературе, польской исторической фонетике и морфологии он вел в Русском институте университета семинары по древнецерковнославянскому языку [3, с. 105]. В одной из своих публикаций ученый дает такое определение этому языку: «Древне-болгарский, или древнецерковнославянский, есть основанный на одном из македонско-болгарских диалектов древнейший язык церкви у православных славян, влияние которого в Болгарии, Сербии и России ощутимо до сих пор» (цит. по: [Там же, с. 106]).
Благодаря нормальному питанию и относительно спокойной жизни болезнь глаз в Швеции у Фасмера прошла. 24 мая 1949 г., в день святых равноапостольных первоучителей, в конце своего пребывания в Швеции, Фасмер на шведском языке произнес речь о Кирилле и Мефодии. Однако в целом работа в Швеции была Фасмеру не совсем по душе. Одна из его студенток вспоминала: «Трудности для него начались, похоже, с самого начала. Одним из факторов было наверняка то, что он почти не владел шведским, а студенты не все знали немецкий. <...> К тому же в первые послевоенные годы в стране чувствовалась известная враждебность по отношению к немцам» (цит. по: [Там же, с. 129]). 23 сентября 1949 г. он пишет эстонскому лингвисту, автору этимологического словаря эстонского языка Юлиусу Мягисте (1900-1978): «Радости мне здесь было мало». утешало только то, что у него был свободный доступ к литературе: за два шведских года Фасмер смог восстановить уничтоженную бомбежкой картотеку своего «Русского этимологического словаря».
Между тем обе части Германии хотят заполучить его в свой университет. 15 июня 1948 г. управление народного образования Восточного Берлина приглашает Фасмера на прежнее место работы и сообщает о назначении ему как
ученому с большими заслугами максимального годового жалования в 15 400 рейхсмарок, а также ежемесячного содержания и пенсии членам его семьи (т. е. жене Эльзе) [3, с. 127]. 8 февраля 1949 г. реорганизованный Берлинский университет получил имя Вильгельма и Александра Гумбольдтов. Фасмер предполагал вернуться в этот университет и в немецкую Академию наук и через советское консульство в Швеции начал оформление виз.
Здесь он создает серию публикаций Славянского семинара Свободного университета. Первой книгой этой серии была диссертация его ученицы Гильдегард Шрёдер (1914-1978) о теоретике польского романтизма Мауриции Мохнацком. Она защитила эту диссертацию
еще в 1943 г. Макс Фасмер написал предисловие для этого издания.
Почти сразу ученый начал обрабатывать рукопись словаря. Издательство «Carl Winter» Гейдельбергского университета взялось за издание словаря. Он выходил отдельными выпусками, которые составили три тома. Первый выпуск вышел в свет в 1950 г., завершилось издание в 1958 г. Всего словарь включал 18 тысяч статей. Валентин Кипарский (1902-1983) назвал это издание monumentum aere peren-nius (памятником долговечнее меди) - словами оды Квинта Горация Флакка (65-8 годы до Р. Х.) «К Мельпомене», известными нам по эпиграфу к «Памятнику» А.С. Пушкина. Размышляя о своем словаре, М. Фасмер сказал: «Если бы мне пришлось начать работу снова, я уделил бы больше внимания калькам и семасиологической стороне» [20].
В 1956 г. в честь 70-летия Фасмера вышел юбилейный сборник [23]. Его подготовили сподвижница ученого во всех делах Маргарете Вольтнер (1897-1985) и ученик Герберт Бройер (1921-1989). Во многих публикациях указано, что сборник вышел в Берлине, но на самом деле его издало в Висбадене известное издательство «Гаррасовитц», основанное в 1872 г. Отто-Вильгельмом Гаррасовитцем (1845-1920), а в Берлине сборник был подготовлен как 9-й том публикаций славянского семинара Свободного университета. В сборнике опубликовали свои работы многие известные ученые: французский лингвист Эмиль Бенвенист (19021976), немецкий славист Эрвин Кошмидер (1896-1977), российско-немецкий литературовед Дмитрий Иванович Чижевский и др. В нем же был приведен список трудов Фасмера, который подготовила М. Вольтнер.
В том же году Макс Фасмер вышел на пенсию. А в 1956 г. он приехал в Москву для участия в работе Международного комитета славистов. В 1957 г. он руководит изданием первого русского обратного словаря Р. Греве и Б. Крёше, который выходит отдельными выпусками в течение двух лет [24].
В сентябре 1958 г. Фасмер снова приезжает в Москву, на этот раз он участник IV Съезда славистов, на котором в программе стояло и обсуждение его этимологического словаря. На открытии съезда он говорил по-немецки, во время дискуссии на лингвистической секции и в заключительной речи на закрытии -по-русски. В последнем выступлении он поблагодарил организаторов съезда «за оказанное нам обычное московское гостеприимство» [3, с. 105]. Во время обоих визитов Фасмера
в Москву с ним общался тогда еще молодой ученый, уроженец Сталинграда олег Николаевич Трубачёв (1930-2002). Тогда и возникла мысль о русском переводе этимологического словаря. Узнав об этом, Фасмер пишет письмо академику Виктору Владимировичу Виноградову (1894-1969). В ответ О.Н. Трубачёв послал ему образец перевода с примерными дополнениями в квадратных скобках.
В декабре 1959 г. состоялось пятое расширенное пленарное заседание Словарной комиссии Отделения литературы и языка АН СССР, которое было посвящено обсуждению перевода этимологического словаря Макса Фасме-ра на русский язык. 29-летний младший научный сотрудник Института славяноведения АН СССР кандидат филологических наук Олег Николаевич Трубачёв начал переводить словарь Макса Фасмера. Договор с ним был заключен Издательством иностранной литературы еще в январе 1959 г. В апреле 1961 г. двухлетний труд был завершен [20]. Молодой переводчик признавался: «доставляло истинное удовольствие переодевать труд Фасмера по-русски». Рецензент русского перевода Клаус Мюллер высоко оценил труд молодого русского ученого: «Объем при переводе по сравнению с немецким оригиналом вырос благодаря дополнениям Трубачёва более чем на одну треть». Словарь состоял уже из четырех томов.
В 1961 г. философский факультет Боннского университета присвоил Фасмеру звание почетного доктора (Doctor honoris causa). Под его руководством начал издаваться 6-томный «Wörterbuch der Russischen Gewässernamen» («Словарь русских гидронимов») [39].
Первый том «русского Фасмера» был издан в 1964 г., последний - в 1973 г. Тираж первого издания был 10 тысяч экземпляров. Позже словарь несколько раз переиздавался.
После кончины выдающегося ученого в основанном им журнале «Zeitschrift für slawische Philologie» была опубликована полная библиография его трудов и статьи учеников и последователей. Ближайшая сподвижница М. Вольтнер писала: «Не в последнюю очередь благодаря этой своей работе Фасмер войдет в историю славянской филологии как достаточно осторожный, в научном и лингвистическом отношении в высшей степени сведуизвестия вгпу
щий ученый, этимолог, работающий по своей собственной методике, возможно, как венец и вершина совершенно определенного лингвистического направления» [38, с. 21]. 6 февраля 1963 г. в Свободном университете было проведено заседание, посвященное памяти Макса Фасмера. С обстоятельной речью выступил Валентин Кипарский, сменивший этимолога на кафедре в 1955 г. Рассказывая о трудных условиях жизни Макса Фасмера, он заканчивает речь об ученом такими словами: «И то, что он в таких обстоятельствах все же создал свои труды, заслуживает величайшего восхищения как у современников, так и у потомков» [26].
В 1964 г. было начато издание 11-томни-ка «Russisches Geographisches Namenbuch» («Русский географический топонимический словарь»). На обложке отмечалось, что он был основан Максом Фасмером (begründet von Max Vasmer) [30]. Завершилось издание в 1989 г.
В обеих Германиях в 1986 г. было широко отмечено 100-летие со дня рождения Макса Фасмера. 28 февраля в Западном Берлине было проведено заседание, посвященное этой дате, на следующий год в издательстве «гаррасо-витц» Норберт Рейтер издал небольшую книгу памяти учителя [27]. Были опубликованы статьи в журнале «Zeitschrift für slawische Philologie» [21]. Основанный в 1956 г. в ГДР в противовес фасмеровскому журнал «Zeitschrift für Slawistik» посвятил целый номер этой дате [22; 28; 29; 37; 40; 41].
В России не забывают о своем бывшем земляке и выдающемся русско-немецком ученом, сделавшем многое для исследования
