"ГРЕЧЕСКИЙ ПРОЕКТ" ЕКАТЕРИНЫ II И СИРИЯ

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 13. ВОСТОКОВЕДЕНИЕ. 2017. № 2

ИСТОРИЯ Т.Ю. Кобищанов *

«ГРЕЧЕСКИЙ ПРОЕКТ» ЕКАТЕРИНЫ II И СИРИЯ

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего образования «Московский государственный университет имени

М.В. Ломоносова»

Современное российское военно-политическое присутствие в Сирии заставляет вспомнить о событиях, происходивших там более двух столетий назад. В ходе русско-турецкой войны 1768-1774 гг. Россия стала первой европейской державой, которая в новое время вторглась на Ближний Восток и даже на короткий период оккупировала часть его территории: г. Бейрут. Повторение Средиземноморской экспедиции русского флота готовилось и во время следующей войны 1787-1791 гг. Одним из ее итогов должно было стать отложение от Османской империи Египта и части Сирии в результате «диверсий» - так в дипломатической переписке именовались тайные соглашения с сепаратистски настроенными местными лидерами. Между этими двумя событиями лежало принятие Екатериной II плана раздела Османской империи, известного как «Греческий проект», вовлечение Россией в сферу своего влияния Крыма, а затем и его аннексия в 1783 г. Данная статья посвящена вероятности повторения Крымского сценария в Сирии, если бы нападение Швеции в 1788 г. не сорвало готовившуюся переброску Балтийского флота в Восточное Средиземноморье.

В 1780-е годы во внешнеполитической доктрине России произошли кардинальные изменения. После некоторых колебаний императрица Екатерина II согласилась с предлагавшимися А.А. Безбородко1 и Г.А. Потемкиным2 планами активной экспансии в юго-западном

* Кобищанов Тарас Юрьевич - кандидат исторических наук, доцент кафедры истории стран Азии и Африки ИСАА МГУ имени М.В. Ломоносова (e-mail: kobis-chanov@mail.ru).

направлении. Новый вектор развития далеко выходил за рамки территориальных приращений, ознаменовав, по заключению известного исследователя отечественной истории А.Л. Зорина, «глобальную переориентацию всей российской политики, культуры и самосознания»3.

Стратегической целью юго-западного разворота северной державы являлось полное вытеснение Османской империи из Европы, включая Северное Причерноморье, Балканы, Грецию и Кавказ, а этапными вехами на этом пути служили «Крымский», «Грузинский», «Греческий» и ряд более мелких проектов, в основном готовившихся в канцелярии Г.А. Потемкина. Таким образом, именно азиатские провинции Порты4: Анатолия, Сирия, Ирак и Аравия, - виделись в Санкт-Петербурге оптимальными пределами владений «дома Османа».

«Стеня по всем странам Азийским, Рассыпьте страх и трепет свой... И в Мекку идя и в Медину, Оплачьте черную годину И беззакония свои»,

- пророчествовал туркам будущий директор Академии наук С.Г. До-машнев5.

Союзником России в реализации этих проектов стала Австрийская империя, главу которой Иосифа II Екатерина посвятила в свои планы в 1782 г.6 Растянувшийся на пять лет торг Петербургского и Венского дворов касательно будущей принадлежности османских европейских провинций оттенял не требовавшее дальнейших обсуждений согласие о судьбе азиатских владений Стамбула.

Некоторая неопределенность оставалась относительно Египта: позволить ему оформиться в отдельное государство - суверенное, либо пусть даже формально зависимое от султана, наподобие севе3 Зорин А.Л. Кормя двуглавого орла. Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII - первой трети XIX века. М., 2001. С. 108.

роафриканских «регентств» Алжира, Туниса и Триполитании, - или расплатиться долиной Нила с Францией за ее отказ от поддержки османов. Возможно, некие планы относительно Египта имелись у Екатерины II уже в 1782 г. Об этом косвенно свидетельствует та категоричность, с которой она отвергла поддержанное А.А. Безбородко предложение австрийского посла в Санкт-Петербурге Л. Кобленцеля «заручиться поддержкой Франции, приняв во внимание ее заинтересованность во владениях Порты, из которых Египет является объектом ее особенного внимания»7. Впрочем, вскоре после этого вдохновитель раздела Османской державы Г.А. Потемкин прозрачно намекнул французскому послу де Сегюру, что Египет мог бы стать Франции наградой за ее союз с Российской и Австрийской империями против Порты: «Вы хотите поддерживать государство, готовое к падению, громаду близкую к расстройству, - убеждал де Сегюра светлейший князь. - ... Согласитесь, что турки - бич человечества. Если бы три или четыре сильные державы соединились, то было бы весьма легко отбросить этих варваров в Азию и освободить от этой язвы Египет, Архипелаг, Грецию и всю Европу»8. Однако успехи французской секретной миссии шевалье де Трюге, подписавшего в начале 1785 г. сепаратные договоры с правившим Египтом мамлюк-ским дуумвиратом9, вызвали раздражение российского двора. Возобладало мнение о непозволительности дать Франции единолично господствовать в узловом пункте трансконтинентальной торговли10. В феврале 1786 г. императрица в письме российскому посланнику в Стамбуле Я.И. Булгакову указывала на пользу, которую могло бы принести «совершенное и явное ... отделение [Египта] от Порты в область независимую»11.

Естественно задать вопрос: если новая парадигма предусматривала захват Константинополя и изгнание османов в Азию, то, осуществись данные замыслы, остановилась бы на том Екатерина и ее становившееся все более амбициозным окружение? Не родился

бы вслед за «Греческим» новый «Палестинский проект», способный снискать «Северной Минерве» славу освободительницы колыбели христианства?

Ни один из известных нам документов не свидетельствует о намерениях императрицы распространить свою власть на Святые места Палестины. Данное обстоятельство указывает на подлинную подоплеку звучавшего рефреном христианского лейтмотива «Греческого проекта». Религиозная тематика была полностью подчинена политической, храм Святой Софии в Константинополе затмевал храм Гроба Господня в Иерусалиме, а эрзацем последнего могло стать все, что угодно, вплоть до гроба античной героини Ифигении, как следовало из оды «На покорение Крыма» (1784) Г.Р. Державина12.

Отсутствие религиозного фанатизма у российской императрицы, в молодости перешедшей из лютеранства в православие, в зрелые годы увлекавшейся античной культурой и мифологией, хорошо подтверждается ее политикой по отношению к подданным-мусульманам. Снятие ограничения на строительство мечетей (1767), издание указа «О терпимости всех вероисповеданий» (1773), сооружение за казенный счет мечетей в Оренбурге и Троицке (1785), печать по высочайшему повелению полного текста Корана (1787) и учреждение первой официальной организации мусульман - Оренбургского магометанского духовного собрания (1788) разительно контрастировали с гонениями елизаветинской эпохи.

Веротерпимое отношение к мусульманам, включение исламских институтов в имперское правовое пространство являлось посланием, адресаты которого находились не только внутри границ, но и за пределами Российского государства13. Как видно из вышеприведенных дат, внимание к исламской проблематике активизировалось в канун и во время русско-турецких войн. В 1785 г. в письме симбирскому и уфимскому генерал-губернатору барону О.А. Игельстрому (1737-1817) императрица признавалась, что основной целью поли12 См: Зорин А.Л. Указ. соч. С. 111.

тики веротерпимости по отношению к исламу было «привлечение симпатий соседних народов»: «Это будет самой сильной мерой для того, чтобы они отказались от своей независимости», - писала Екатерина II14. Во время войны демонстрация религиозной толерантности становилась важным элементом пропагандистской борьбы, ответом Санкт-Петербурга на джихад, традиционно объявлявшийся Стамбулом. Мусульманам как российским, так и иностранным подданным недвусмысленно давалось понять, что война с османским халифом не грозит переродиться в новый крестовый поход.

Еще одним шагом подготовки к реализации плана вытеснения османов в Азию стало развитие российских консульских служб во владениях Порты. В 1783-1785 гг. континентальную и островную Грецию, юг Балкан, важнейшие порты Восточного Средиземноморья покрыла сеть из 15 российских консульств. Помимо выполнения непосредственных обязанностей консулы собирали информацию о военно-политическом состоянии мест своего пребывания, искали потенциальных союзников России на случай грядущей войны. Дипломатические представительства России впервые открывались в Азии и Африке: в Сирии и Египте.

В Сирии предусматривалось учреждение генерального консульства в Сайде (указ от 1 декабря 1784 г.), а также вице-консульств в Дамаске и Бейруте (указы от 16 мая 1785 г.)15. Выбор этих трех городов был не случаен. Сайдскую провинцию возглавлял самый могущественный правитель Сирии того времени, Ахмад-паша ал-Джаззар16, хорошо знакомый России по предыдущей войне 1768-1774 гг. Дипломатическое представительство в Дамаске должно было способствовать установлению отношений со знатью крупнейшей в Сирии Дамасской провинции, а в Бейруте - с эмиром и друзскими феодалами Горного Ливана. Напротив, Халеб, важнейший центр международной торговли и место пребывания многих европейских дипломатов, не привлек внимания российской Коллегии иностранных дел. Тем самым было очевидно, что при учреждении консульской службы в Сирии Санкт-Петербург руководствовался не экономическими, а политическими задачами. Ни в Иерусалиме,

ни в Яффе, куда прибывала большая часть паломников на пути к Гробу Господню, царская дипломатия учреждать консульства также не собиралась.

Генеральным консулом в Сирии был определен уроженец Тосканы Карло (Шарль) Ферриери. Назначение состоялось еще 1 декабря 1784 г., однако в Сайду новоиспеченный консул прибыл лишь 12 мая 1787 г.17 Не спешили в Сирию и оба других военных, попавших на дипломатическую службу в мае 1785 г. Получивший направление в Дамаск секунд-майор Дмитрий Мазгана18 до Сирии так и не добрался, застряв до лета 1787 г. в Смирне19. Определенный в Бейрут капитан Реджис Коронелли с ноября 1786 г. по май 1787 г. просидел на о. Хиос, где интересы России представлял его брат Антонио. В марте 1787 г. Реджис получил новое назначение в Акку, являвшуюся реальным, а не номинальным центром владений Джаззар-паши20. Впрочем, и туда вице-консул до начала следующей русско-турецкой войны так и не прибыл. Явная неспешность дипломатов выдавала их нежелание приступать к исполнению обязанностей в далекой Сирии и контрастировала со скоростью, с которой устремлялись в свои резиденции их коллеги, получавшие назначения в греческие и балканские города. Очевидно, служба в Сирии считалась неперспективной, непрестижной и неприбыльной.

Жаркий климат, удаленность от Стамбула, произвол местных властей, преимущественно мусульманское окружение, - все отвращало от прибытия в Сирию российских консулов иностранного происхождения. «Вся наша служба в здешней земле по неустройству ея сопряжена с неприятностями, о коих в других и понятия не имеют»21, - так в 1786 г. Я.И. Булгаков выражал сочувствие консулу в Александрии барону Конраду Тонусу, но эти слова в полной мере могли быть обращены и к его коллегам, отправленным в другие

арабские провинции. Что касается османских чиновников и местной знати, то их реакция на появление первых российских дипломатов была различной.

Учреждение российского генерального консульства в Сирии прошло без затруднений. Позиции вали22 Сайдской и фактического главы соседней Тарабулусской провинции Ахмад-паши ал-Джаззара к тому времени сильно пошатнулись, он утратил власть в Дамасском пашалыке, наместником которого пробыл всего год. В июне 1786 г. его давний недруг, могущественный командующий османским флотом капудан-паша23 Хасан ал-Джазаирли (1713-1790), по приказанию султана, предпринял вторжение в Египет и вернул эту непокорную провинцию под прямое управление Высокой Порты. В Сайде не исключали, что следующим шагом центрального правительства могла стать экспедиция во владения Ахмад-паши. В этих условиях ал-Джаззар мог только приветствовать появление в городе российского консула и попытаться использовать его в политической игре.

Напротив, попытка открыть диппредставительство в Дамаске оказалась неудачной, натолкнувшись на противодействие местных мусульман. Получив от Ферриери все необходимые документы об учреждении в городе вице-консульства, наместник провинции Хусайн-паша Баттал (1786-1787) оказался в сложном положении. Сопротивляться воле Порты чиновник не мог, но не осмеливался он и нарушить традицию, согласно которой Дамаск являлся городом, свободным от европейского присутствия. Выход был найден в том, что наместник самоустранился от исполнения указа, отдав его на суд местного дивана - совещательного органа, объединявшего крупнейших провинциальных служащих, мусульманских богословов и представителей влиятельных городских семей. Специально собрав диван, паша выступил с прочувственной речью, сокрушаясь, что «снабженного бератом24 и фирманом25 от Порты российского консула

принужден он будет не только принять, но и приискать ему дом, а если надобно, за неимением онаго уступить ему и собственный дворец»26. Реакция дамасской знати была единодушно негативной. Ее глашатаем выступил муфтий, заявивший, что Благородный Дамаск - это «врата в Каабу»27, т.е. «священное место, [свободное] от неверных»28. Баттал-паша показно смирился, попросив лишь письменно зафиксировать мотивационную часть решения дивана для отправки начальству.

В Бейруте ситуация развивалась противоположным образом. Вскоре после прибытия Фериерри в Сайду встречи с ним стал активно искать правитель Горного Ливана эмир Йусуф Шихаб (1748-1791). Его положение к 1787 г. было крайне неустойчивым. Правящий клан Шихабов уже несколько лет сотрясала междоусобная распря, в которую активно вмешивался сайдский наместник, подогревая конфликт, вымогая у противоборствующих сторон деньги и усиливая собственное влияние в Ливане. Незадолго до описываемых событий эмир Йусуф был схвачен агентами ал-Джаззара и лишь за огромный откуп в 1 млн. курушей29 сумел вернуть себе свободу и недолговечное благоволение Ахмад-паши. Ближайший советник и катхода30 эмира маронит31 Са&ад ал-Хури умер в заключении32. Эмир искал союзников и покровителей, способных защитить его от произвола сайдского наместника, и не мог не попытаться воспользоваться появлением в Сирии российского генерального консула. За 14 лет до того, во время русско-турецкой войны 1768-1774 гг., Йусуф Шихаб перешел на сторону враждебной османам коалиции и вместе с моряками и десантными войсками российской эскадры участвовал в осаде и штурме Бейрута. Более того, 1 января 1774 г. владыка Горного Ливана обратился к графу Орлову с прошением о распространении на него подданства Екатерины II. «Снимаю с себя все достоинства над моими людьми и над моею землею и Ея

Величество да располагает оными по Ея соизволению»33, - писал ливанский правитель. Прошение осталось без удовлетворения, российский флот ушел из Средиземноморья, но эмир мог надеяться, что его предыдущие заслуги и демонстрация лояльности не забыты в далекой «Московии».

В конце июня - начале июля 1787 г. при посредничестве настоятеля находившегося близ Сайды греко-католического монастыря Св. Спасителя (араб. Дейр ал-Мухаллас)34 состоялась первая встреча консула с эмиром Йусуфом и его катходой Гандуром ал-Хури (сыном замученного Са&ада), а несколько дней спустя еще одна, «секретная», в которой с ливанской стороны участвовал только управляющий делами эмира. На последнем свидании, помимо выражения жалоб на «тиранство» Джаззар-паши, Гандур ал-Хури попросил отдать ему вакантную должность российского вице-консула в Бейруте. Получение этого статуса должно было вывести катходу из османского судебно-правового поля и стать «охранной грамотой», защищавшей от посягательств сайдского вали. В полном славословий в адрес «царицы Екатерины II» прошении Гандур ал-Хури давал обязательства «вечно быть верным и усердным слугой Ее Величества»35. В ответ генконсул мог только выразить сочувствие к страданиям собеседников и переправить прошение российскому посланнику в Стамбул36. В комментариях Фериерри указывал на выгоды, которые могло бы дать назначение на должность вице-консула человека, «обладающего властью над другими шейхами и народом»37.

Дальнейшие события развивались стремительно. Османская империя 13 августа 1787 г., наконец, объявила войну России. Посланник Я.И. Булгаков был заключен в стамбульскую крепость-тюрьму Едикуле, пребывавшие в провинциях российские дипломаты бросились спасаться бегством. Генеральному консулу в Сирии повезло: сайдский паша в противоположность обычной манере пользоваться

любым предлогом, чтобы пополнить казну, известил Ферриери об объявлении войны и позволил беспрепятственно уехать со всем своим имуществом38. Очевидно, Ахмад ал-Джаззар допускал возможность вновь увидеть русский флот у сирийских берегов и предпочел не отрезать заранее пути для переговоров.

Что касается эмира Йусуфа Шихаба, то под угрозой утраты единственного канала связи с российскими властями, он решился на крайне рискованный шаг. 31 августа им было составлено и через того же настоятеля монастыря39 вручено Ферриери письмо на имя посланника Булгакова. В нем ливанский владыка выражал готовность «передать себя, своих детей и своих потомков под могущественное покровительство императрицы... Катерины II, тени Аллаха на земле»40. Весьма показательно, что эмир Йусуф употребил имперский титул шахиншахиня, тогда как двумя месяцами ранее в послании Булгакову Гандур ал-Хури именовал ее только ал-малика (араб. «королева», «царица»)41. Перенесение на Екатерину II титу-латуры османского падишаха, являвшегося также халифом («тенью Аллаха на земле»), было для эмира Горного Ливана символическим жестом.

Текст письма весьма краток, намного лаконичнее аналогичного послания 13-летней давности. Документ явно составлялся в спешке, эмир торопился уведомить враждебную османам державу о своей лояльности. Соответственно никаких условий перехода под российский протекторат Йусуф Шихаб не обговаривал, ограничившись общими терминами химайа (араб. «защита», «покровительство») и &ахд &убудиййа (араб. «обет преданности», «договор служения»). Понятие химайа было распространено в арабо-османском официальном и бытовом вокабуляре, охватывая широкий спектр взаимоотношений: от «крышевания» вооруженными формированиями торговцев и ремесленников или «охраны» бедуинскими племенами проходивших по их территории караванов до «вассалитета» по отношению к султанской власти. Этот же термин использовали эмир Йусуф и

его союзник шейх Дахир ал-&Умар42, заявляя в предыдущую русско-турецкую войну о своей готовности перейти под протекцию России. По справедливому мнению И.М. Смилянской, указанные арабские правители под «покровительством» или «подданством» понимали смену сюзерена - султана на российскую императрицу при установлении более благоприятных форм зависимости и обеспечении защиты от внешних врагов43. Тем самым эти понятия имели смысл не политико-юридический, а репрезентативно-протекционистский44.

Послание эмира не было доставлено по назначению. Только в сентябре 1791 г., незадолго до окончания войны, Шарль Ферриери якобы, проводя «ревизию бумагам»45, обнаружил забытое письмо, велел перевести его с арабского и отправить в Коллегию иностранных дел. Сам дипломат объяснял свою забывчивость «долгой болезнью», и вслед за И.М. Смилянской остается лишь гадать «небрежностью или умыслом»46 объясняется подобная легкомысленность. В пользу первого предположения говорит то, что письмо было все-таки не выброшено, а отправлено, пусть и с четырехлетним опозданием; в пользу второго - ссора клана Ферриери с Я.И. Булгаковым и обида на принявшую сторону последнего императрицу, а также возможные опасения, что, окажись, послание доставлено, генконсулу может быть поручено вернуться в Ливан налаживать отношения с новым союзником47.

Тем временем в Санкт-Петербурге по получении известия об объявлении войны, 20 октября 1787 г. был издан указ о подготовке основных сил Балтийского флота к новой Архипелагской экспеди42 Дахир ал-&Умар аз-Зайдани (ок. 1690-1775) - выходец из крестьянского клана, успешный землевладелец. В 1720-1760-е годы расширил наследственные владения в Палестине, овладев городами Акка и Хайфа. В 1771-1774 гг. в союзе с изгнанным главой Египта &Али-беем и командующим русской эскадрой графом А.Г. Орловым вел успешные военные операции против османских пашей. Погиб летом 1775 г., окруженный в Акке силами турецкого флота и объединенных войск наместников соседних провинций.

ции. План похода был разработан еще в начале 1783 г., в преддверии аннексии Крыма48, и часть новейших 100-пушечных кораблей специально проектировались и строились с учетом прохода из Балтики в Средиземное море49. Стратегической целью операции являлась блокада Проливов, овладение Дарданеллами, с тем чтобы, как указывала Екатерина в послании командующему флотом адмиралу С.К. Грейгу, «когда победы сухопутных войск распространят общую панику, - подойти к столице Порты и увенчать славою великое дело покорения Константинополя»50.

Флоту был придан сводный десантный корпус. Всего в Средиземноморье предполагалось отправить более 13,5 тыс. «флотских, артиллерийских и солдатских команд»51. Однако опыт предыдущей Архипелагской экспедиции, когда, по словам Г.А. Потемкина, турки «с тремястами человек гоняли наши большие десанты»52, заставили российское командование сменить тактику, сделав ставку на добровольческие и наемные отряды из числа местного населения.

По мере приближения даты выступления военно-морских сил из Балтики в новый поход вокруг Европы Россия активизировала сношения с возможными союзниками в Средиземноморье. Весной 1788 г., по приказу Екатерины II, в качестве будущего командующего российскими десантными силами был направлен в Италию генерал-поручик И.А. Заборовский (1735-1817). Его первейшей задачей являлось установление тайных сношений с желавшими свергнуть османское владычество греческими, славянскими, албанскими и иными подданными полиэтничной империи, дабы, как говорилось в

высочайшей инструкции, «когда флот наш появится в Средиземном море, могли бы они тотчас возстать против неприятеля, и ... возжечь огонь повсеместный»53.

В посланиях, адресуемых жителям Балкан, императрица не скупилась на религиозную риторику, провозглашая, например, «великое . желание исторгнуть народы, верующие во Иисуса Христа, избавить церкви православныя, греческия, от неистоваго ига Агарян, их угнетающаго»54, или «поднятие оружия [славян, албанцев и греков. - Т.К.] противу врага имени Христианского ... в освобождении народов православных от рабства Турецкаго»55. Однако в той же инструкции Заболоцкому Екатерина весьма прагматично наставляла его: «.во всех делах с тамошними народами надлежит всемерно сообразовываться их умоначертанию, удаляясь от всего, что их оскорбить может»56. В полной мере это относилось и к мусульманским подданным Стамбула, например, к скутарий-скому наместнику Мехмет-паше, кого императрица рекомендовала подбить на открытый мятеж57, либо к правившим Египтом мамлюк-ским беям, к которым с аналогичной миссией был отправлен барон Конрад Тонус58.

Ставка на сепаратные соглашения с провинциальной османской элитой была абсолютно обоснованной. Во второй половине XVIII столетия большая часть империи находилась в фактическом владении отдельных правителей и целых династий из числа местной знати, укрепившихся провинциальных чиновников и дорвавшихся

до власти авантюристов. Стамбул зависел от своевременных выплат ими налогов и поставок продовольствия, в военное время они должны были самостоятельно проводить мобилизацию, снабжая войска снаряжением, боеприпасами, провиантом и обеспечивая их переброску к месту боевых действий. Все эти правители стремились к большей или меньшей степени самовластия, тяготились обязанностями перед Портой, наиболее могущественные из них позволяли открыто игнорировать приказы из столицы и проявлять неповиновение перед самим султаном. Британский османист Кэролайн Финкель охарактеризовала данный период жизни османской державы как «эпоху власти провинций»59.

В Сирии естественным союзником русских мог стать Ахмад-паша ал-Джаззар, и российская сторона принялась искать пути к сближению. Уже в первые месяцы после начала войны отечественные дипломаты в официальных отчетах начали подчеркивать христианское прошлое Ахмад-паши: дескать, он, хотя «в младенчестве», был обращен «в музульманы»60, но до сих пор «в душе почти христианин»61. Граф Иван Войнович62, во время предыдущей войны осаждавший ал-Джаззара в Бейруте, отмечал, что его бывший противник «изыскивает токмо случая, дабы отложиться от него [османского султана. - Т.К.] явным образом, и довольно бы малейшего позыва для побуждения его к оному»63. Граф напоминал Коллегии иностранных дел о своем давнем знакомстве с сайдским пашой и предлагал услуги в качестве посредника в переговорах.

В Стамбуле также опасались измены Джаззар-паши в случае появления у сирийских берегов российской эскадры, и в начале 1788 г. Порта приняла решение о его снятии со всех занимаемых постов. Был назначен новый правитель Сайды и Тарабулуса, в окрестностях османской столицы начал формироваться экспедиционный корпус, призванный обеспечить переход власти. В ответ Джаззар предложил великому визирю альтернативу: вступить в бой с подчиненной ему 20-тысячной армией либо пролонгировать его наместничество за еди?