Спросить
Войти
ДИЛЛРА УСМАНОВА
Трансформация исламских институтов в революционной России: Оренбургское магометанское духовное собрание и мусульманское духовенство Волго-Уральского региона в 1917-м — начале 1918 г.
DOI: https://doi.org/lO.22394/2073-7203-20i9-37-l/2-434-462 Diliara M. Usmanova
Transformation of Islamic Institutions in Revolutionary Russia: The Orenburg Muslim Spiritual Assembly and the Muslim Clergy of the Volga-Ural Region in 1917 — early 1918
Diliara M. Usmanova — Institute of International Relations, Kazan Federal University (Russia). dusmanova2000@mail.ru
This article is devoted to an analysis of institutional changes in religious administration of Muslims of the former Russian Empire during 1917 and early 1918. Its focus is the Muslim clergy and the Tatar population inhabiting European Russia, the Volga-Ural region, and Siberia that were under the jurisdiction of the Orenburg Muslim Spiritual Assembly. The Muslim congresses (including the first Turco-Tatar national parliament, the Millat Majlise), as well as the Tatar-language press, discussed a variety of key social and political issues. Radical social changes, fluctuations in public opinion, the growth of "national egoisms", and the ideological domination of the Marxist "class approach" have all impacted the discussions. The article deals with the nature of these debates, their relationship with the revolutionary changes, and their general outcomes by the time of the beginning of the Civil War.
Усманова Д. Трансформация исламских институтов в революционной России: Оренбургское магометанское 434 духовное собрание и мусульманское духовенство Волго-Уральского региона в 1917 — начале 1918 г. // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2019. № 1-2. С. 434-462.
Usmanova, Diliara (2019) "Transformation of Islamic Institutions in Revolutionary Russia: The Orenburg Muslim Spiritual Assembly and the Muslim Clergy of the Volga-Ural Region in 1917 — early 1918", Gosudarstvo, religiia, tserkov& v Rossii i za rubezhom 37(1-2): 434-462.
Религиозные структуры позднеимперской России к началу 1917 г. и вопрос об их реформировании
ВОПРОС о необходимости коренного реформирования религиозных институтов, прежде всего духовных правлений, в том числе Оренбургского магометанского духовного собрания (ОМДС)1, а также кардинального повышения статуса мусульманского духовенства неоднократно поднимался в мусульманской прессе, на четырех предреволюционных Всероссийских мусульманских съездах (1905-1907, 1914 гг.)2, а также в деятельности Мусульманской фракции Государственной думы (1906-1917)3.
Главные пожелания мусульман в отношении религиозной автономии формулировались следующим образом: ликвидация правовых ограничений в отношении мусульман и приведение законодательства в соответствие с провозглашенным принципом «свободы совести»; наделение мусульман правом выбирать своего религиозного главу (муфтия) в рамках своих религиозных общин и структур; предоставление мусульманским религиозным структурам большей автономии и усиление финансовой основы их функционирования; учреждение центральных религиозных структур (духовных правлений или муфтиятов) в тех регионах страны, где они к началу ХХ в. отсутствовали (Туркестан, Семиречье, Северный Кавказ и Ставропольский край и пр.); подчинение конфессиональных учебных заведений (мектебе и медресе) исключительно или преимущественно Оренбургскому магометанскому духовному собранию.
Правительство, на словах признавая многочисленные проблемы и желательность реформ, всячески тормозило их проведение, полагая, что сохранение статус-кво является «меньшим из зол». Отношения правительства и мусульманского общества сильно ухудшилось после назначения (1915), вопреки доминирующему общественному настроению, новым муфтием ОМДС крайне непо1. Азаматов Д.Д. Оренбургское магометанское духовное собрание в конце XVIII-XIX вв. Уфа, 1996; Юнусова А. Б. Ислам в Башкортостане. Уфа, 1999.
пулярного Мухаммед-Сафы Баязитова (1877-1937). Все пожелания и протесты значительных групп российских мусульман остались безответными.
В период Первой мировой войны все религиозные законопроекты и проекты преобразований были «заморожены», точнее, отложены, на период после войны. Тем не менее, несмотря на видимое спокойствие, к февралю 1917 г. мусульманское население было охвачено настроениями тотального раздражения и глубокого недовольства существующим положением вещей. После Февральской революции события развивались стремительно, зачастую вне зависимости от правительственных пожеланий и даже усилий отдельных деятелей.
Февральская революция была встречена обществом с большим воодушевлением и огромными надеждами на будущее. В адрес нового Временного правительства и отдельных, наиболее популярных общественных деятелей, посылались многочисленные приветственные телеграммы, отражавшие атмосферу эйфории. Подобные телеграммы посылались и мусульманами4. Львиная их доля приходится на март (не менее 80-85 %) и инициируется различными собраниями, общественными комитетами и благотворительными организациями5. Довольно значительная часть телеграмм исходила от духовенства: из более чем двухсот мусульманских телеграмм почти треть была инициирована и подписана имамами. Вероятно, такое доминирование духовных лиц среди инициаторов обращения к Временному правительству, руководству Государственной думы и лидерам мусульманской фракции объясняется тем, что решение послать приветствие нередко принималось после пятничной молитвы в соборной мечети при большом скоплении прихожан. Одна из подобных приветственных телеграмм (посланная из Семипалатинска 11 марта) описывала подобное мероприятие следующими словами:
Праздник свободы ознаменован громадным стечением народа, торжественным богослужением, присягой всех религий, вечной памятью погибшим борцам за свободу, молением дарования победы, парадом войск (...), торжественной манифестацией всех рабочих,
всех мужских, женских учебных заведений, степных киргиз, сбором пользу семей погибших борцов. Депутация мусульманского духовенства выразила полное подчинение мусульман Временному правительству, готовность к жертвам общему делу, единодушную работу, помощь Родине, образцовый порядок6.
Вполне логично, что от имени подобных собраний в сельской местности практически всегда такую приветственную телеграмму подписывал местный мулла, в городах же духовные лица, как правило, выступали в тандеме с наиболее авторитетными общественными деятелями. Весьма цветистая и многословная телеграмма, посланная 12 марта от имени мусульман г. Чистополя, гласила:
Именуемые инородцами, угнетаемые наравне с другими национальностями при старом режиме, ныне волею Божьей свободные, как и все сыны Великой России, мусульмане г. Чистополя приветствуют новое правительство и выражают ему свою полную солидарность в проведении в жизнь основ, намеченных в программе нового кабинета. Да поможет Бог новому правительству в его предстоящей созидательной работе [по] объединению всех национальностей Великой России в одно целое свободное человечество. Будем твердо помнить, что в единении сила. Потому поможем все, как один человек, нашему новому правительству, облеченному доверием народа, закрепить за собой власть и водворить полный порядок в стране на славу великой будущности свободной и сильной единением народа России. (...) Уполномоченные мусульман города Чистополя, член Комитета общественной безопасности Самигулла Салихов, бывший член Государственной думы первого и второго созывов Га-риф Бадамшин, мулла первого прихода Назиб Амирханов, мулла второго прихода Шигабутдин Шарафутдинов7.
Примечательно, что такого рода телеграммы на адрес новой власти посылали не только сторонники перемен. В новых политических реалиях были вынуждены мимикрировать персоны, чувствовавшие себя вполне комфортно при старом строе. Наиболее яркий пример — поведение уже упомянутого муфтия Сафы Бая-зитова, имевшего репутацию консерватора, ретрограда и прочно
ассоциировавшегося с прежней самодержавной властью, пользовавшегося ее всемерной поддержкой, а потому постоянно демонстрировавшего свою лояльность и верноподданность имперским властям. Весть об отречении Николая II застала муфтия в пути по долгу служебной поездки. Еще не понимая характер перемен и не зная, как ему правильно себя повести, муфтий, тем не менее, уже 8 марта посылает на имя председателя Государственной думы свое «почтительнейшее приветствие». А на следующий день руководство ОМДС посылает новое, обстоятельное и еще более верноподданническое послание, на всякий случай на три главных адреса — председателю Исполнительного комитета Государственной думы, председателю Совета министров и членам мусульманской фракции:
Уфа. Оренбургское магометанское собрание, приветствуя новое правительство, почтительнейше заявляет о своей полной готовности радостно послужить дорогой родине и мусульманскому населению своего округа под руководством нового правительства; вместе с сим Духовное собрание циркулярно оповещает духовенство округа для объявления народу об этому с совершением молебствия за благоверное правительство. Председатель Духовного собрания Баязитов, члены Капкаев, Мамлеев, Урманов»8.
Впрочем, это поспешное выражение лояльности и преданности новой власти не помогло им удержаться на плаву: уже через неделю наиболее одиозные члены руководства ОМДС в лице муфтия Баязитова и казыя Гиниятулла Капкаева (1856-1930) были отстранены от должности и посажены под домашний арест9.
Два других казыя ОМДС — Нурмухаммед Мамлеев и Салих-джан Урманов — смогли на время сохранить свои позиции. Однако они были «усилены» двумя более либеральными судьями — Джигангиром Абызгильдиным (1875-1938) и Зия Камали (1873-1942). Помимо этого, была образована комиссия из 16 человек из числа религиозных и светских общественных деятелей во главе с уфимским ахуном Хабибуллой Ахтямовым (1883-1938). Эта комиссия должна была подготовить будущее переформатирование ОМДС в подлинно автономный религиозный орган —
Духовное управление мусульман. Следовательно, уже в первые мартовские дни 1917 г., помимо персональных перестановок, началась подготовка будущих институциональных перемен. Эти насущные перемены обсуждались в ходе бурных дебатов на Всероссийских мусульманских съездах.
Первый Всероссийский мусульманский съезд (1—11 мая 1917 г., г. Москва)
В таких условиях в начале марта в Петрограде группой мусульманских общественных деятелей, связанных, прежде всего, с мусульманской фракцией Государственной думы, было образовано «Временное центральное бюро российских мусульман» во главе с популярным публицистом Ахмет-беком Цаликовым (18821928). Одним из первых шагов Бюро стало опубликование «Воззвания», призывавшего к единству всех мусульман. Учитывая многочисленные пожелания с мест, Бюро приняло решение о созыве в Москве первого Всероссийского мусульманского съезда, который должен был определить настроения мусульманской общественности, выявить позиции по наиболее важным вопросам и проблемам. В конечном счете, общероссийский форум был призван способствовать сплочению «мусульманской нации» России на основе общих интересов и целей.
Первый после Февральской революции общемусульманский съезд состоялся в Москве с 1 по 11 мая 1917 года. В его работе приняло участие около 900 делегатов. Это итоговое количество значительно превышало изначально запланированное число в 500 человек. Среди общего числа депутатов, судя по результатам голосования в «Милли Шуро» и выборам муфтия ОМДС, только мусульман Поволжья и Приуралья было не менее 500 человек. Значительным на съезде было представительство женщин (более 110 делегаток) и мусульманского духовенства (более 300 имамов). Заседания съезда стенографировались на татарском и русском языках. Чуть позднее все материалы были собраны, переведены на татарский язык и опубликованы в виде отдельного издания.10 Важно, что эти Протоколы, в силу ряда причин, имеют уникальный характер, так как они оказались единственной подробной и точной стенограммой, запечатлевшей работу мусульманско10. Бетен Русия меселманларньщ 1917-нче елда 1-11 майда Мэскэудэ булган гомуми съездньщ протоколлары. Пг., 1917. [Далее: Протоколы.]
го съезда в течение 1917-1918 гг. В них довольно полно отражены суть и характер дебатов, а также зафиксированы основные решения съезда. Последующие мусульманские съезды и собрания, включая и «Национальное собрание» («Миллэт мэжлесе»), не были запротоколированы подобным образом; их работу можно лишь отчасти воссоздать по газетным материалам11.
Мусульманское духовенство оказалось самой многочисленной из всех профессионально-сословных групп, участвовавших в работе съезда: третья часть делегатов являлись муллами (имамами) или были так или иначе кооптированы в религиозные структуры. Духовные лица (имамы, имамы-хатыпы и мударисы, ахуны и военные муллы) сумели организовать одну из наиболее активных и сплоченных групп, сформировавшихся в рамках московского съезда.
Уже в первый же день работы съезда (2 мая) было создано Временное бюро мусульманского духовенства, состоявшее из 12 человек во главе с астраханским имамом Абдрахманом Гумеровым (председатель). Помимо него в Бюро входили следующие имамы: Садык Иманкулов (Казань, заместитель); Гатаулла Габидуллин (Мелекес); Наджип Амирханов (Чистополь); Зуфар Касимов (Вер-хотурск, секретарь); Хабибулла Ахтямов (Уфа); Наджип Яруллин (Казань); Ахмед-Сафа Рангулов (Семипалатинская); Муслим Су-юндуков (Верхнеуральск, секретарь Бюро); Габдулладжан Хаки-мов (Симбирская); Сабиржан Мустафин (Вятка); Ахмедшах Ти-мерханов (Астрахань, единственный казах в составе Бюро).
Члены Бюро определили основные задачи своего объединения следующим образом: (1) подготовка и предварительное рассмотрение вопросов, стоявших на повестке съезда; (2) отслеживание вопросов, затрагивающих интересы духовенства; (3) сбор данных обо всех приехавших на съезд муллах и занесение их в одну тетрадь (в частности, сбор такой информации, откуда и кем был избран делегатом, возраст, образование и должность); (4) ведение протоколов заседаний Бюро; (5) составление общего списка всех имамов и др. 8 мая обсуждался вопрос о создании общероссийского «Союза духовенства» (Шуро-и голяма). Несмотря на же11. Работа всех мусульманских съездов подробно фиксировалась корреспондентами татарских периодических изданий. Для каждого из съездов существуют свои «предпочтительные» газеты: для московского — газета «Ил» («Страна»), для казанских — «Юлдуз» («Звезда») и «Кояш» («Солнце»), для уфимского собрания — «Тормыш» («Жизнь»). Но ни один, даже подробный газетный обзор не является в полной мере стенограммой заседаний.
лание представить эту организацию как Всероссийскую, в ней было представлено преимущественно мусульманское духовенство из Волго-Уральского региона. Руководство Союза располагалось в Казани, где и была сосредоточена политическая активность мусульманского духовенства.
Одной из наиболее «шумных» акций имамов стал протест по «женскому вопросу» (10 мая). Инициаторы протеста настаивали на включение в протоколы съезда резолюции о своем категорическом несогласии с решением мусульманского съезда, который «провозгласил равенство женщин в общественных и политических правах, а также настаивал на ликвидации многоженства, практика которого входит [по мнению делегатов съезда] в конфликт с принципом справедливости»12. Эти два принципа — уравнение женщин-мусульманок в правах с мужчинами и пожелание отмены практики многоженства — были встречены большой группой духовных лиц13 как покушение на основы ислама и нарушение шариата, что было категорически невозможно. В протесте также было заявлено о полном моральном праве имамов покинуть съезд. Однако «проявляя добрую волю и не желая нанести репутации съезда урон», имамы решили лишь ограничиться выражением особой позиции и своего несогласия с общей резолюцией съезда по женскому вопросу. Примечательно, что к данному протесту духовных лиц по «женскому вопросу» вскоре присоединилась группа делегатов, избранных от Туркестана. Более того, они выразили свое возмущение тем, что женщины вообще посмели занять в зале места впереди, тогда как их следует, согласно законам шариата, пересадить на самые задние ряды14. Демарш имамов вызвал протесты и недовольство остальных делегатов, а потому обсуждение этого вопроса растянулось на два бурных заседания 10 и 11 мая.
Возмущение ряда мулл также вызвал доклад председателя комиссии по делам просвещения и культуры Гумера Терегуло-ва (прочитан на 4-м заседании 4 мая)15, в котором они усмотрели
выпады против ислама и непочтительные высказывания в адрес священного Корана. Почин этой критике был положен Мусой Би-гиевым, который увидел крамолу в тезисе докладчика об «отсутствии у ислама своего языка». Но начавшиеся беспорядки в зале прервали его выступление. Тем не менее, это было только началом протестов против докладчика.
Следует сказать, что доклад, посвященный вопросам образования и просвещения мусульманского населения, изначально был написан по-русски16. Однако видя доминирующие настроения делегатов и учитывая общий ход дебатов, Г. Терегулов сначала зачитал татарскую версию доклада. Когда же он решил озвучить русский вариант, большинство участников съезда стали шуметь и протестовать, проголосовав против чтения русской версии. В итоге только волевым решением президиума была озвучена и русская версия. Очевидно, что недовольство многих религиозных деятелей вызвали призывы оратора объединяться не столько на религиозной, сколько на культурной и национальной почве17.
Заявление от имени имамов было поручено зачитать казанцу, имаму-хатыпу Юнусовской мечети Габдулле Апанаеву (18621919), но президиум отказался предоставить ему слово, сославшись на то, что доклад был написан по поручению президиума на русском языке и не содержал таких антиисламских высказываний. В целом, члены президиума постарались максимально сгладить этот нарастающий конфликт, быстро свернув на обсуждение иных вопросов.
Две эти конфликтные ситуации, в которых оказались задействованы многие духовные лица и по которым они заняли определенную позицию, весьма показательны. С одной стороны, дебаты по «женскому вопросу» отражали неготовность значительной части мусульманской уммы к радикальным переменам в распределении и исполнении общепринятых социальных ролей. «Женский вопрос» и на последующих съездах и собраниях оставался наиболее «больным» вопросом, вызывавшим самые острые споры и болезненную реакцию. Именно в этом вопросе большинство представителей мусульманского духовенства демонстрировали свой консерватизм, зачастую противопоставляя себя доминирующему политическому тренду, однако черпая поддержку среди традиционно настроенной части общества.
Столкновение вокруг доклада Г. Терегулова отражало другие тенденции, тоже весьма важные для мусульманского сообщества в начале ХХ столетия: постепенное движение политически активной части общества от идеи общемусульманской солидарности к единству на национальной основе. События 1917 г. сыграли чрезвычайно важную роль катализатора данного явления, ускорив процесс оформления национальных движений (что выразилось прежде всего в борьбе за национальную автономию). И в этом новом тренде духовные лица не столько реально осознавали опасность, сколько, вероятно, инстинктивно ощущали угрозу своему традиционному статусу «духовных лидеров [мусульманской] нации».
Также на съезде с докладом «О религиозной и культурной автономии российских мусульман» выступил бывший депутат Государственной думы 1-го созыва, казанский адвокат Саид-Ги-рей Алкин (1867-1919)18. Обосновав принципиальные положения культурно-национальной автономии и остановившись подробнее на религиозном аспекте, С.-Г. Алкин отверг тезис о необходимости отделения религии от государства. Он считал это неприемлемым для мусульман по двум основным причинам: во-первых, ислам не просто религия, а скорее образ жизни, и отделить ее от традиций и жизненных основ народа невозможно. Во-вторых, мусульманское духовенство в экономическом плане и так независимо от государства, ибо содержится не на средства из государственной казны, а исключительно на пожертвования мусульманской общины. По мнению докладчика, впредь необходимо лишь юридически закрепить эту независимость, оградив мусульман от вмешательства государства в их религиозные дела. Вообще же, по мнению С.-Г. Алкина, при утверждении принципов федерализма в областях со значительным мусульманским населением (более 20%) вся общественная и религиозная жизнь должна основываться на принципах культурно-национальной и религиозной автономии, для чего повсеместно должны создаваться национальные советы (Милли Шуро). Именно их деятельность будет определять общественно-культурную и национальную религиозную жизнь мусульманского сообщества. Деятельность же реформированного автономного Духовного управления должна базироваться на иных, в отличие от старого ОМДС, началах и принципах:
подотчетность населению, выборность, самофинансирование, усиление новыми кадрами и пр.19
Среди важнейших решений московского съезда было преобразование ОМДС в автономное Духовное управление мусульман внутренней России и Сибири, а также избрание нового муфтия и казыев ДУМ. Выборы муфтия оказались довольно напряженными. Из первоначальных шести кандидатов — это были Галим-джан Баруди, Габдулла Буби, Зия Камали, Садри Максуди, Муса Бигиев и Хасан-Гата Габаши — на голосование было поставлено пятеро кандидатов (Зия Камали взял самоотвод). В итоге с незначительным перевесом голосов (292 против 257 голосов) муфтием был избран Галимджан Баруди (1857-1921), ставший первым среди волго-уральских татар выборным муфтием. В последовавших затем выборах судей (казыев), которые проходили на конкурентной основе20, в состав муфтиата была избрана первая в мусульманской истории женщина-казый Мухлиса Буби (1869-1937).
Таким образом, московский съезд стал первым в послереволюционной России форумом, который объединял большинство мусульманских народов бывшей империи (но при лидирующей роли волго-уральских и кавказских мусульман). Его работа была подчинена актуальным вопросам, порожденным революционным временем. Среди них «религиозный вопрос» занимал важное место, но отнюдь не доминирующее, судя по общим дебатам. Мусульманское духовенство, очевидно, хотело бы и даже стремилось играть лидирующую роль в ожидаемых изменениях национальной жизни, однако это стремление с очевидностью входило в противоречие с духом времени и настроениями национальной элиты.
В то же время именно на московском съезде началась трансформация исламских религиозных структур. Реформированное и персонально обновленное Духовное управление мусульман Внутренней России и Сибири (ДУМ) должно было быть вписано в систему широкой культурно-национальной автономии, которая, по мнению татар, будет неизбежно утверждена в будущей федеративной России. Дальнейшему обсуждению этой же проблемы — реформированию религиозных структур — был посвя19. Протоколы. С. 160-166.
щен состоявшийся летом 1917 г. в Казани Съезд мусульманского духовенства.
Казанские мусульманские съезды (лето 1917 г.) и провозглашение религиозной автономии в рамках «Культурно-национальной автономии тюрко-татар мусульман Внутренней России и Сибири»
Последнее заседание Бюро мусульманского духовенства (12 мая) постановило созвать съезд мусульманского духовенства в Казани (не позднее 15 июля), а также избрало Временный комитет для подготовки этого съезда и разработки его программы. В основном эта задача была осуществлена членами Казанского мусульманского религиозного общества во главе с имамом Садыком Иман-куловым (1870-1932).
Очевидно, что имамы традиционно, как наиболее образованная и активная часть мусульманской уммы, воспринимались в обществе как «духовные лидеры» («юлбашчълар»). Одной из обязанностей духовных лиц была проповедь (хутба) в поддержку властей. Поэтому вскоре после свершившегося переворота мусульманские духовные лица посчитали своим долгом обратиться к своей пастве с призывом соблюдать порядок и всемерно поддерживать новую власть.
Такого рода воззвание было издано весной — в начале лета 1917 г. от имени имамов и мударрисов г. Казани и распространено среди казанских татар. Его лейтмотив заключался во всемерной поддержке новой власти и самоорганизации:
Уважаемые братья мусульмане! В эти дни в России произошли значительные изменения. Старое правительство, которое много веков угнетало нас, пало. Вместо него избраны народные представители и установилось новое временное правительство, которое является дружественным народу. Это новое правительство, желающее народу только лучшее, дало нам много свобод. Поэтому эти изменения вызвали у народа большую радость. Для нас, российских мусульман, это особенно радостно, так как мы, мусульмане, в течение четырех столетий находились в тисках и сильном ограничении со стороны старого правительства. Самые дорогие для нас религия и язык ограничивались и ущемлялись. Нам не разрешалось преподавать веру и язык во многих местах, [начальные] школы и медресе закрывались из-за любых пустяков, учителя же арестовывались и привлекались к суду. Новое же правительство дало нам свободу, равенство и братство, поэтому в отношении нас мусульман прекратились бывшие ущемления и угнетения. Мы должны благодарить Аллаха за это и должны ценить [эти перемены]. Поэтому мы должны помогать правительству в его укреплении и в установлении [в стране] спокойствия. (...) Братья мусульмане! Возможно, в народе есть такие люди, которые не рады этим свободам и равноправию, возможно они будут вас по-разному провоцировать. Но не прислушивайтесь таким [провокативным] словам! Не нарушайте спокойствия! Не покушайтесь на чужие права! Знайте: покушение на личность и имущество других людей, подобно другим злодеяниям, является хара-мом [т.е. запретным по шариату] (...)»21.
Обращение заканчивалось призывом к объединению, проведению съездов и собраний для обсуждения своего будущего и выработки стратегии на будущих выборах в Учредительное собрание. Эти же вопросы — подготовка к выборам в Учредительное собрание и будущее национальной автономии — были ключевыми в работе летних мусульманских съездов, проходивших в Казани.
Летом 1917 г. в Казани практически одновременно состоялось несколько мусульманских съездов: с 21 июля по 2 августа 1917 г. проходил 2-й Всероссийский мусульманский съезд; 18-25 июля 1917 г. заседали делегаты Съезда мусульманского духовенства (более 250 делегатов) и, наконец, 17-26 июля 1917 г. работал Съезд воинов-мусульман (около 200 делегатов). 22 июля 1917 г. состоялось объединенное заседание этих трех мусульманских съездов, на котором была торжественно провозглашена "культурно-национальная автономия мусульман внутренней России и Сибири"22. Это заседание было названо историческим, а день объявлен праздничным. Выступившие по этому вопросу четыре докладчика представляли основные группы татарского населения — верхушку национального движения (Садри Максуди), светскую интеллигенцию (Гумер Терегулов), мусульманское духовенство (Хасан-Гата Габаши) и представителей учительского сословия (Габдулла Шинаси). Из активных в 1917 г. групп здесь не были представле21. Казан имам вэ медэрислэрендэн бетен Русия меселманларына Хитапнамэ // Национальный музей РТ.
ны, пожалуй, только женщины и мусульманские военные, хотя их представители участвовали в работе объединенного заседания.
Рассмотрим более подробно Съезд мусульманского духовенства. По составу там преобладали представители духовенства из Волго-Уральского региона: из более чем 250 делегатов только около 15-20 делегатов приехали из Крыма (8), Туркестана (3) или Семиречья (5). Подавляющее большинство представляли населенные пункты Казанской, Уфимской, Оренбургской и пр. губерний Волго-Уральского региона. Участники съезда мусульманского духовенства сконцентрировали свое внимание на двух основных пунктах: о религиозных учреждениях и о правах женщин. И вновь, как и на московском съезде, наиболее острую дискуссию вызвал женский вопрос, поскольку традиционалистская часть духовенства объединила свои позиции против принципа равноправия в отношении мусульманских женщин.
В ходе переговоров с представителями женских организаций усилиями муфтия Галимджана Баруди удалось достичь некоторого компромисса и снизить градус напряжения в этом вопросе. В итоге, 30 июля, уже после завершения работы съезда, казыи Са-лихджан Урманов, Кашафутдин Тарджеманов, Хаджат Махмудов, Гумер Караши и Мухлиса Буби санкционировали фетву о разрешении мусульманкам участвовать в выборах (в Учредительное собрание). Именно на этом настаивали многие светские национальные деятели, которые опасались, что фанатизм мулл не пустит мусульманок на избирательные участки, следовательно, мусульманское население окажется в проигрыше во время выборов в Учредительное собрание.
Что касается статуса религиозных учреждений, казанский Съезд мусульманского духовенства подтвердил включение реформированного Духовного управления в состав культурно-национальной автономии, но реализация этих планов была возложена на Национальный парламент или «Миллэш мэщлесе»23.
Однако осенью 1917 года в эти планы вмешался ряд непредвиденных обстоятельств. Речь идет не только о расколе в общемусульманском движении, но и о фактическом расколе в «едином тюрко-татарском» мире. Это было связано с активизацией башкирского национального движения, которое проявило себя как самостоятельная сила не только в вопросе о предпочтительной форме автономии и о возможностях солидарных действий
(они требовали собственную автономию), но и в попытках создать собственную башкирскую религиозную структуру — башкирский муфтиат24.
Национальное собрание (Миллэт мэщлесе) и судьба религиозной автономии
Национальное собрание («Миллэт мэщлесе») замышлялось и созывалось для решения вопросов, связанных с реализацией культурно-национальной автономии. Но история уготовила этому форуму другую судьбу: именно на нем была провозглашена территориальная автономия тюрко-татар в виде Урало-Волжского штата («Идел-Урал Штаты», штат «Идел-Урал»), то есть был положен краеугольный камень в фундамент национальной государственности, основанной на территориальном принципе. Тогда же еще более явственно обозначился раскол между татарами и башкирами, лидер и полномочный представитель которых — Заки Валиди, будучи избранным делегатом Национального собрания, покинул его уже на второй-третий день работы.
«Миллэт мэжлесе» или Национальное собрание тюрко-татар внутренней России и Сибири проработало всего 52 дня, с 22 ноября по 11 января 1918 г.25 Хотя выборы делегатов прошли в октябре — начале ноября 1917 г., т.е. уже после Октябрьского переворота, политические перемены не слишком отразились на его составе. Всего было избрано около 115-120 делегатов по принципу — 1 делегат от 50 тысяч человек (на фронте — один от 25 тысяч). Количество делегатов, работавших регулярно и находившихся в Уфе постоянно, составляло приблизительно 80-85 человек.
Выборы проходили, как правило, в два этапа, на собраниях общественных организаций, на областных съездах и т. д., т. е. в них участвовало далеко не все мусульманское население, а потому состав Собрания не был полностью репрезентативным. Он не отражал, да и не мог адекватно отражать социальную структуру тюр-ко-татарского населения «внутренней России». В Собрание были избраны преимущественно «муллы, учителя, редакторы, газетчики, офицеры запаса, военные, студенты, один-два адвоката и две-три женщины» (Абдул-Бари Баттал)26, т.е. представители тех слоев населения, которые были наиболее активны в национальном движении. Примечательно, что доля духовных лиц была около 30 человек, т. е. вновь около трети от общего числа делегатов.
В то же время крестьянство было представлено в несоразмерном меньшинстве. Это объяснялось не только характером выборов делегатов, но и спецификой самого Собрания. В татарском общественном сознании было широко распространено мнение, что «Миллэт мэщяесе» является внепартийным, общенациональным органом, которому предстояло решать сугубо внутренние, национальные, а не политико-партийные или же классовые, проблемы тюрко-татарского народа. Именно этим обстоятельством во многом определялся социальный и персональный состав участников Собрания.
Вся подготовительная работа по созыву Собрания была проделана временной комиссией, возглавляемой Садри Максуди. Он же в первые дни работы собрания был избран председателем «Мияяэт мэщяесе», заместителями стали Ибниямин Ахтя-мов и Ильяс Алкин. По замыслу организаторов, Национальное собрание («Мияяэт мэщяесе») должно было стать еще одним шагом на пути законодательного утверждения и реализации среди мусульман Волго-Уральского региона идей «культурно-национальной автономии». Но еще до начала работы Собрания стало ясно, что прежние споры о будущем национально-государственном устройстве страны и судьбе татарского народа сохраняют свою актуальность: свидетельством этого стало образование двух основных фракций —тюркистов (твркичеяэр) и территориа-яистов (тупракчыяар). Водораздел между этими двумя группами заключался в приоритете той или иной формы автономии: тюркисты настаивали на реализации преимущественно культурно-национальной, т. е. экстерриториальной, автономии, тогда так
территориалисты были сторонниками территориальной автономии, а также федеративного устройства страны27.
В численном отношении обе ведущие фракции были приблизительно равны: в них записалось по 40-45 человек. По мнению Г.-Б. Баттала, большинство делегатов из числа т.н. прогрессивных мулл входили во фракцию тюркистов, во главе которой стояли Ибниямин Ахтямов и Гаяз Исхаки28. Несомненно, что одним из идеологов фракции тюркистов являлся Садри Максуди, который после избрания председателем Собрания заявил о своем нейтралитете и подал официальное заявление о выходе из фракции. Фракция территориалистов, куда вхо
