Спросить
Войти
2002.02.017. ЕВРОПА В ХХ ВЕКЕ.
EUROPA W XX WIEKU. Glowne kierunki roswoju (ecología, gospodarka, kultura, polityka)/ Red. Wisniewski Ed. - Lodz, 2001. - 263 p.
Завершившееся столетие ставит задачу подведения итогов, попыток определения доминировавших в нем тенденций развития, специфических черт. ХХ век выделялся такими драматическими событиями, как две мировые войны, революции, дважды изменив-шие общественное устройство в России, холодная война и конфронтация двух военных блоков. Это эпоха небывалого научно-технического прогресса, но и возросшей угрозы глобальных катаст-роф. Сравнивая Европу начала и конца ХХ в., нельзя не видеть уменьшения ее влияния на международной арене. В ходе истекшего столетия одни прогнозировали упадок, другие - расцвет Европы, начало нового этапа ее развития. Представляется, что конец столетия ознаменован для Европы процессом интеграции: объединяющаяся Европа - уже не мечта, а реальность. Знаменательно и то, что в основе усилий, направленных на интеграцию, лежат принципы, издавна формирующие так называемую «европейскую идентичность».
Сборник статей польских историков, изданный под научной редакцией Эд.Вишневского (ун-т в Лодзи), дает возможность взглянуть, как в конце столетия рисуются события и тенденции развития Европы, определившие судьбы нашего континента.
Статья В.Матерского «ХХ век в оценке историка» представляет одну из попыток подведения итогов столетия, которое в то же время является концом тысячелетия. Правомерна ли такая попытка с научной точки зрения? Несомненно, она требует значительной временн0й дистанции. Такой возможности мы пока не имеем, но можем к ней приблизиться.
Рамки столетия следует определять важными событиями. Если мы принимаем, что начало XIX в., века расцвета буржуазии, положила Французская революция 1789 г., а конец - Первая мировая война, то начало ХХ в. придется датировать 1917-1918 гг. Такой подход будет противоречить формуле «большой временн0й длительности» Ф.Броделя, однако соответствует логике важнейшего феномена ХХ в. - появления, развития и упадка агрессивных тоталитарных держав.
В период, ограниченный 1917-1991 гг., наряду с советской системой, особенно характерной для процесса подавления личности во имя массы (партии, организации, народа), появились и распались:
итальянский и португальский фашизм, немецкий нацизм, испанский франкизм, аргентинский перонизм, камбоджийский пол-потизм.
Можно также принять, что ХХ век - это век мировых войн, двух «горячих» и одной «холодной», когда лишь к 1991 г., вслед за распадом СССР, миновала угроза очередной мировой войны. Этот подход также правомерен, учитывая, что мировые войны радикально ослабили значительность Европы в сравнении, прежде всего, с США, а «холодная» война, поглотившая научный и экономический потенциал держав биполярного мира, сделала возможным экономи-ческий взлет Японии и «азиатских тигров».
Указанные подходы остаются в рамках европоцентризма. С изменением геополитической перспективы подобная аргументация утрачивает смысл. Каждый исторический период, независимо от критериев его выделения, по отношению к предшествующим и последующим имеет как черты преемственности, так и контраста. Несомненными отличительными чертами, контрастно отделяющими ХХ в. от предыдущих, являются тоталитарные режимы, стремив-шиеся силой реализовать утопические идеологические проекты. С другой стороны, не имеют прецедента и темпы научно-технического прогресса, успехи медицины, распространение информации, а также попытки введения всемирной системы международной безопасности (Лига Наций, ООН). Тем не менее, именно архипелаг Гулаг, печи концлагерей, взрывы атомных бомб или камбоджийские пирамиды черепов с течением времени станут восприниматься как отличи-тельные признаки ХХ в.
При отсутствии временной дистанции трудно выделить черты столетия, наиболее важные с точки зрения исторического процесса. Можно принять, что будущее столетие станет веком прогрес-сирующей глобализации, интеграции в масштабе континентов, а то и всего земного шара. Тогда началом его следует считать ту или иную стадию западноевропейской интеграции.
В контексте завершения столетия уместно вспомнить тезис Фукуямы о «конце истории». Действительно ли с концом биполярного, остро конфликтующего мира ослабела и его динамика; иначе говоря, обозначило ли исчезновение коммунистической угрозы конец классически понимаемой истории? Разумеется, нет, изменились главные факторы ее динамики. Последнее столетие поставило под вопрос поиски историками инструментария, близкого к точным наукам, предсказуемость описываемых процессов, их классификации, а тем самым - прогнозирования. Так, всех
поразил непредвиденный распад СССР. Утратили основу теории о движущих силах исторического процесса, о его линейности, отношениях между личностью и массами и т.д. Само ремесло историка утратило свой предмет: на смену архивным источникам пришли электронные носители информации; такие понятия, как оригинал, копия, все более подвергаются сомнению.
В статье «Европа и Россия в концепциях панъевропейского движения» автор Вл.Гонец обращается к некоторым аспектам панъевропейского движения, игравшего активную роль в межвоенный период, располагаясь между классической дипломатией и традицион-ным пацифизмом.
О панъевропейском движении и его лидере Николае Коуденхове-Калерги написано немало. Однако в движении преобла-дал идейный плюрализм, взгляды теоретиков движения подчас сильно отличались. Так, Томаш Масарик, не будучи формально членом движения, поддерживал его как в идейном, так и в финансовом отношении. Будучи прекрасным знатоком России, он первым из западных политиков предостерегал от вмешательства в ее внутренние дела, дабы не укреплять позиции экстремистов, в данном случае большевиков, призывая дожидаться демократических перемен в России, создавая такие международные условия, чтобы та «не ушла из Европы».
Либерал Фр.Нитти, премьер итальянского правительства, после переворота Муссолини ставший в эмиграции одним из виднейших представителей панъевропейского движения, критиковал позицию Антанты в отношении России в1918-1921 гг. Он считал, что следует воспринимать Россию не как побежденного врага, но как хотя и разбитого, но бывшего союзника. В более широком контексте, по его мысли, самым опасным для Европы стали бы последствия политики разорения и неравноправного положения как Германии, так и России. В надежде на стабилизацию обстановки в стране он определял условия принятия России как партнера в международных отношениях.
Тезисы Коуденхове-Калерги представляли собой противоположность идеологии евразийства. Он указывал на политическую границу между большевистской Россией и демократической Евро-пой, созданную в 1917 г., утверждая, что со времен Петра Великого и до 1917 г. Россия сознательно стремилась к европеизации и что в ряде отношений ей это удалось. Выход России из Европы воспринимался им как перспектива для создания евразийской культуры. Лишь к началу 30-х годов стало
ясно, что Россия, создав собственную антиевропейскую культуру, систему власти и т.д., полностью разошлась с Европой. Но и Европа к этому времени приобрела большую однородность, ее восточные и западные части слились.
В начале 30-х годов укрепленная после первой пятилетки и обновленная советская Россия рассматривалась как полезный союзник в борьбе с фашизмом. Однако Коуденхове-Калерги рассматривал великодержавную политику сталинизма как растущую угрозу Европе. Он обращал внимание на то, что значительная часть европейских интеллектуалов и общественного мнения с доверием принимает тезисы советской пропаганды, преувеличение успехов советской экономики и социальной политики и т.д. Он подчеркивал, что первичным для Европы остается критерий, показывающий, какая из систем лучше поддерживает свободу личности и ее безопасность. В истории России не обнаружишь ни долгих этапов борьбы за свободу, ни сколько-нибудь продолжительных периодов жизни в условиях свободы, в отличие от Европы, для которой борьба не только за политические, но и за духовные, экономические и социальные свободы составляет характерную черту истории.
После Второй мировой войны Коуденхове-Калерги примкнул к новому поколению деятелей, выступавших за западноевропейскую интеграцию. Политическую систему СССР 60-х годов он сравнивал с Директорией времен Французской революции, предсказывая в дальнейшем вариант бонапартизма, столь же опасного для Европы, как и коммунизм. Одновременно он надеялся и на такой вариант развития, при котором советское руководство сочтет расходы на империалистическую политику слишком высокими и ненужными и «отпустит» страны Восточной Европы. В таком контексте Россия сможет вновь стать «младо-Европой». В этой ситуации может реализоваться вариант «малой Пан-Европы» от Атлантики до западной границы России, и «большой Пан-Европы» от Сан-Франциско до Владивостока, которая соединит «старую Европу» и две «младо-Европы», т.е. Северную Америку и Россию (с. 46).
В статье Н. Дюльгеровой рассматриваются главные направ-ления внешней политики государств Юго-Восточной Европы в начале ХХ в. В это время на Балканском п-ве помимо Османской империи в международной жизни активно участвовали Греция, Сербия, Румыния, Болгария и Черногория. Каждая из этих стран основала свою
государственность в XIX в., в итоге народно-освободительной борьбы против османской власти. Кульмина-ционным моментом этого процесса был Берлинский конгресс 1878 г., где великие державы приняли решение о возрождении каждого из этих балканских государств. Однако принятые решения не только не означали новой балканской стабилизации, но обусловили новые конфликты в регионе. В пределах Османской и Австро-Венгерской империй остались территории, населенные греками, болгарами и сербами, и это служило поводом для постоянных территориальных претензий новых балканских государств, адресуемых Стамбулу и Вене. Процесс самоидентификации балканских народов проходил в атмосфере борьбы против турецких поработителей. Каждое новое государство на Балканах стремилось расширить свою территорию за счет Османской империи. Балканская региональная система действовала весьма активно, но постоянно сталкивалась с интересами великих держав, которые использовали их в собственных интересах.
Т.М. Фадеева
