Загадка грамоты Витовта (Vitoldiana, № 11): XIV или xix век?

Загадка грамоты Витовта

(Vitoldiana, № 11): XIV или XIX век?*

Сергей Владимирович Полехов

Институт российской истории Российской академии наук Москва, Россия

The Puzzle of Vytautas& Charter (Vitoldiana, No. 11): 14th or the 19th Century?

Sergey V. Polekhov

Institute of Russian History of the Russian Academy of Sciences Moscow, Russia

Резюме

В статье рассмотрен вопрос о подлинности судной грамоты Витовта по делу между Свидригайлом и Андреем Васило, якобы конца XIV в. Рассмотрение псевдооригинала, обнаруженного в Отделе письменных источников Государственного исторического музея в Москве, позволяет заключить, что это — подделка, срисованная с репродукции подлинной грамоты Витовта, опубликованной в 20-е гг. XIX в., как и еще одна, недавно опубликованная, грамота Витовта, известная по прорисовке XIX в.

* Исследование выполнено благодаря поддержке РФФИ (грант 17-29-09015 офи_м). Приношу искреннюю благодарность за консультации, замечания и снабжение необходимыми материалами И. Ю. Анкудинову (Великий Новгород), А. И. Груше (Минск), В. Б. Крысько, Л. В. Мошковой, Д. В. Сичинаве, А. А. Турилову (Москва) и Руте Чапайте (Вильнюс).

Цитирование: Полехов С. В. Загадка грамоты Витовта (Vitoldiana, № 11): XIV или XIX век? // Slovene.

Century? Slovene, Vol. 7, № 2, p. 451-476. DOI: 10.31168/2305-6754.2018.7.2.17

This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution-NoDerivatives 4.0 International

Великое княжество Литовское, Витовт, средневековая дипломатика, Свидри-гайло, Смоленск, А. Д. Чертков, фальсификация исторических источников

Abstract

The paper deals with the question of authenticity of the judicial charter that was allegedly issued by Vytautas, the Grand Duke of Lithuania, on the legal case between Svitrigaila and Andrey Vasilo, at the end of the 14th century. Analysis of the pseudo-original found in the Department of Written Sources of the State Historical Museum in Moscow allows to draw the conclusion that it is, indeed, a forgery, copied from a reproduction of an original Vytautas& charter published in the 1820s. The same is true of another recently published Vytautas& charter known from a 19th-century copy.

A. D. Chertkov, forgery of historical sources, Grand Du Ay of Lithuania, medieval diplomatics, Smolensk, Svitrigaila, Vytautas

Судную грамоту1 Витовта по делу между Андреем Васило и Свидригай-лом впервые опубликовал ее владелец, коллекционер и председатель императорского Московского общества истории и древностей российских (далее — ОИДР) Александр Дмитриевич Чертков в 1849 г. Эта публикация содержала лишь текст и краткое описание грамоты2. Публикатор прочел год как 6898, что при указанном в дате апреле соответствует 1390 году. Спустя какое-то время А. Д. Чертков сообщил уточненный текст грамоты П. А. Муханову, и тот переиздал ее с той же датой, несколько дополнив описание и идентифицировав князя Андрея Васило с Андреем Васильевичем Белёвским3.

Вскоре после выхода издания А. Д. Черткова исследователи заметили, что грамота «дана оу великии чЬтвертокъ априлд оу 3 день», а в

В настоящей статье разновидность грамоты определяется прилагательным судный, утвердившимся в русскоязычной научной литературе [Пташицкий 1887: 28-35, 112] и вообще более характерным для русского языка, чем использовавшееся для характеристики таких документов в Великом княжестве Литовском прилагательное судовый [ГСБМ 33: 48, 50].

[Грамота 1849: 5-6]: «Грамота писана на пергамене. На конце была печать вислая, но утратилась, и остались только следы прореза, где был продернут шнур» (цитата на с. 6).

[Муханов 1866: 616, № 344]: «Подлинник писан на пергаменном листке, длин.

Вновь обратился к «подлиннику» грамоты лишь А. И. Барбашев, чья книга о первых годах правления Витовта вышла в 1885 г. Он заключил, что грамота не могла быть написана весной 1390 г., поскольку в это время Витовт воевал с Ягайлом и его братьями и еще не титуловался великим князем. А. И. Барбашев отметил, что дата грамоты написана неясно, но в любом случае она относится ко времени не ранее 1392 г., а в качестве предположительных датировок назвал 1393 г., когда великий четверг действительно приходился на 3 апреля, а Свидригайло был в Витебске, или 1400 г., когда он вновь был в Литве [Барбашев 1885: 141-144].

После этого «подлинник» грамоты выпал из поля зрения историков, а переиздание и изучение документа основывались на предшествующих публикациях, что исключало возможность палеографического анализа. Это отметил норвежский филолог Христиан Швейгаард Станг. Он обратил внимание на чрезвычайную близость грамоты к другой судной грамоте Витовта, посвященной делу между виленским «бискупом» и Вигайлом и сохранившейся в подлиннике (далее буду условно называть

ее «Вигайловой» грамотой)7. Станг искал этому разные объяснения, предполагая, что одна грамота послужила образцом для другой (что сам оценивал как маловероятное) или что грамота с упоминанием Свидригай-ла — ненастоящая. Тем не менее он включил ее в число кириллических грамот Витовта, которые подверг филологическому анализу ^а^ 1935: 12-21]. В разборе книги Х. Станга белорусский ученый Ян Станкевич отверг мысль об украинском происхождении писца грамоты, но не высказал никаких сомнений в ее аутентичности ^апЫеш^ 1936: 397]. Поскольку Андреем Васило в некоторых источниках именуется первый виленский епископ, а значит, грамота могла бы пролить свет на раннюю историю его диоцеза, вопрос о ее подлинности рассмотрел Ежи Охмань-ский в статье 1961 г. [ОсИшашИ 1961: 29-31]. Воспроизведя текст грамоты по изданию И. Даниловича, он отметил, что титул Витовта неполон («князь» вместо «великий князь»), Андрей Васило не назван епископом виленским, Свидригайло может быть не князем, а каким-нибудь одноименным ему боярином, а локализация владений неясна. Вместе с тем Е. Охманьский отметил черты формуляра, которые сближают эту грамоту с другими документами Витовта, в том числе и с «Вигайловой» грамотой, но текстуальная близость не показалась ему подозрительной. Странную годовую дату польский историк также списал на неточность издателя и датировал грамоту 1393 г., когда великий четверг приходился на 3 апреля. В итоге Е. Охманьский заключил, что грамота имеет все черты подлинности, но текст передан издателем неточно, а потому в этом виде ее нельзя связать с виленским епископом Андреем Васило8. Марцелий Косман в статье о документах Витовта привел грамоту в качестве примера наиболее раннего обращения католической церкви к Ви-товту за письменным подтверждением его судебного приговора, но тут же оговорился, что наличие даты может служить аргументом против аутентичности документа [Козшап 1971: 152-153]. Однако в издании документов Витовта в 1986 г. Е. Охманьский всё же определил Андрея как виленского епископа, а в легенде привел более подробные сведения о грамоте, ее копиях и изданиях, по-видимому, в значительной степени позаимствованные из публикации в украинском филологическом издании «Грамот XIV века» [Грамоти 1974: № 30] (впрочем, принадлежность грамот к числу «памятников украинского языка», по названию серии, в

которой вышло издание, никак не обоснована9). Современное место хранения «подлинника» грамоты в обоих изданиях не указано10.

Некоторые историки разделяют выводы Е. Охманьского. Так, польский ученый Ян Тенговский использовал грамоту для датировки событий 1393 г. (бунта Свидригайла в Витебске) [T^gowski 1997: 162], а А. В. Кузьмин отождествил «князя Андрея Васило» с князем Андреем Васильевичем Друцким, погибшим в битве на Ворскле 12 августа 1399 г., но никак не обосновал ни этого отождествления, ни принятой вслед за А. Д. Чертковым датировки грамоты 1390 г. [Кузьмин 2007: 59-60]. Другой польский историк, Ярослав Никодем, напротив, высказал серьезные сомнения в подлинности грамоты, ссылаясь на статью Е. Ох-маньского и задаваясь риторическим вопросом: какие же владения могли вызвать спор между Свидригайлом, сидящим в Витебске, и ви-ленским епископом? [Nikodem 2009: 14, przyp. 28]. Белорусский исследователь А. И. Груша в книге о ранней истории документа в ВКЛ то отмечает сомнительность грамоты Витовта (или «по умолчанию» не включает ее в число известных судебных приговоров этого князя) [Груша 2015: 126-127 (прим. 486); 183 (прим. 693)], то приводит примеры из нее как из подлинной [Ibid.: 181 (прим. 687); 244 (прим. 976)]. Наконец, литовский историк Миндаугас Кловас в работах о начальной истории частного документа в ВКЛ называет грамоту «самым ранним записанным решением суда великого князя Витовта», относя ее к 1393 г., хотя тут же приводит ссылку на «Вигайлову» грамоту с чрезвычайно (хотелось бы сказать: подозрительно) близким формуляром [Klovas 2014: 47; Idem. 2017: 97, nuor. 425; p. 99]. Между тем все вопросы и противоречия, связанные со «Свидригайловой» грамотой и обсуждавшиеся в литературе, не помешали составителям «Словаря древнерусского языка XI-XIV вв.» использовать ее в качестве источника, опять-таки по изданию А. Д. Черткова (см. словарные статьи володтти, досъмотрити, жалова-ти, окоупати, развести, раздтлити [СДРЯ 1: 468; 3: 73, 231; 6: 117; 10: 24, 85]).

Чтобы разрешить вопрос о подлинности/неподлинности грамоты, необходимо было разыскать ее «подлинник», тем более что последним, кто пытался анализировать его внешние признаки, не ограничиваясь знакомством с публикациями, был А. И. Барбашев. Как выяснилось, грамота перемещалась вместе с собранием А. Д. Черткова, а впоследствии — вместе с его документальной частью. В 1871 г. сын знаменитого историка

Г. А. Чертков передал основанную им библиотеку в дар городу Москве, и вскоре она была размещена в здании Румянцевского и Публичного музеев [Фролова 2007: 354-356], где при содействии хранителя рукописного собрания Е. В. Барсова с грамотой и работал А. И. Барбашев [1885: 141]. Спустя два года после публикации его исследования, в 1887 г., Чертковская библиотека перешла в императорский Российский исторический музей. В 1912 г. собрание было распределено между отделом рукописей и отделом письменных источников. В последний попали «семейный архив Черткова, материалы о деятельности его библиотеки, письма государственных и общественных деятелей, записки, дневники, литературные и научные материалы собирателя» [Черни-ловская, Шульгина 1986: 3 (цитата); Фролова 2007: 356-357]11. Самым ранним документом из поступивших в отдел была признана грамота Витовта, хранящаяся там по сей день вместе с российскими материалами середины XVII — начала XVIII в. [Черниловская, Шульгина 1986; Бакст 1967: 277; ОПИ ГИМ, ф. 445 (Чертковы). Ед. хр. 234, л. 1-18]. Так поиски грамоты в 2013 г. привели автора этих строк в отдел письменных источников Государственного исторического музея, к тому моменту только что открывшийся после реконструкции.

Прежде всего, знакомство с грамотой de visu показало, что ее текст в публикации А. Д. Черткова был передан весьма неточно. В соответствии с археографической практикой середины XIX в. правописание документа было модернизировано: после согласной на конце слова добавлялся «ъ», даже если в грамоте слово оканчивалось выносной буквой; по правилам правописания того времени буква «е», написанная вместо этимологического «k», заменялась на «k», буква «и» в функции [j] — на «й», диграф «оу» — на «у», но за исключением мест, не понятых публикатором («оукронича»). Таких мест, искаженных публикатором из-за непонимания или по недосмотру, для небольшого текста грамоты оказалось немало. Так, вместо «кто коли его оузрит» было напечатано «кто на него узритъ»; вместо «досмотрили есмо» — «досмотрили»; вместо «розделили имъ поле голое» — «развели того»; вместо «половина полд голого» — в одном случае «половина поля тянетъ», в другом «половина поля того»; вместо «от Свидригаиловы земле» — «отъ Свид-ригайловы земли»; вместо «повЬрнули в Свидригаилови» — «повернули Свидригайлови»; вместо «а Андрею не оуступати» — «а Андрею не-окупати». В корроборации было напечатано «нашу грамоту» — верно

по смыслу, но без всяких пояснений, тогда как в «подлиннике» отчетливо читается «на грамату». Загадочное «оукронича» было дважды напечатано слитно и с сохранением написания «оу», как в «подлиннике», хотя в первом случае достаточно ясно читается «оу Кролича». Таким образом, в публикации была утрачена важная характеристика поля, ставшего предметом спора, — эпитет «голое». Значительная часть этих неточностей была исправлена в публикации П. А. Муханова, но и в ней сохранилась некоторая модернизация правописания. В этом издании поле последовательно именуется «новым», а загадочный топоним оба раза передан вариантом «оу Кролича».

При работе с грамотой были выявлены многочисленные несообразности, нехарактерные для подлинного документа. Во-первых, это дата, странность которой уже была отмечена исследователями, — 6968 г., причем буква «|», обозначающая десятки (60), явно исправлена из «Ч» (90), т. е. первоначально был проставлен 6998 г. Эти даты соответствуют 1460 и 1490 гг., хотя Витовт умер в 1430 г. и ни в один из этих годов великий четверг не приходился на 3 апреля. Во-вторых, формы личных имен, нехарактерные для источников XV в. Несколько раз написано «Свидригаило» вместо обычного для документов и летописей того времени «Швитрикгаило», и ни разу не упомянут его княжеский титул; «князь Андреи Васило» не назван «бискупом», что странно вдвойне, если речь идет о виленском католическом епископе: такое прозвание известно лишь позднейшим источникам, и вполне вероятно, что оно возникло под пером Яна Длугоша [ОсЬшапзк 1961: 30-31; Лп1юшеш1с2 2001: 57 1 рг2ур. 59]12. В-третьих, бросается в глаза неумелое написание букв («а» и «а») и слов («на» вместо «нашу»), что можно было бы отнести к индивидуальным особенностям писца13, если бы не нетипичный внешний вид пергамена, на котором написана грамота. Если неровности краев листа еще можно было бы объяснить дефектами в процессе его выработки и бытования, то совсем уж необычно наличие двух больших и двух маленьких отверстий посередине его нижней части. К подлинным грамотам Витовта печать привешивалась либо на пергаменной полоске, пропускавшейся сквозь горизонтальные прорези (по одной в основной части листа и загибе нижнего края), либо на шнурке из шелковых нитей, пропускавшихся сквозь отверстия — по два или по три в основной части листа и загибе. Ни латинской надписи, упомянутой П. А. Мухановым, ни каких-либо ее следов на обороте грамоты не оказалось. Зато обращают

на себя внимание следы нескольких горизонтальных сгибов при полном отсутствии сгибов вертикальных. В архивах ВКЛ грамоты, как правило, хранились сложенными в виде конвертов: такой конверт предохранял сторону с текстом от загрязнения, вложенную в него печать — от повреждения, а поверх него надписывалось краткое содержание документа (если развернуть его, то эта запись оказывалась посередине оборотной стороны листа). Наконец, явственны многочисленные совпадения формуляра «Свидригайловой» и «Вигайловой» грамот Витовта, если не сказать больше — вторичность «Свидригайловой» грамоты по отношению к «Вигайловой».

Обнаружение «подлинника» грамоты по делу между Андреем Ва-сило и Свидригайлом позволило провести ее всестороннее сравнение с «Вигайловой» грамотой, то есть сравнить не только формуляр, но и особенности письма и расположение текста на листе. Факсимиле «Ви-гайловой» грамоты несколько раз публиковалось в изданиях XIX — начала XX в.14, автору же этих строк удалось получить цифровую копию подлинника и поработать с ним в Библиотеке Польской академии наук и искусств в Кракове. Здесь необходимо сделать небольшое, но важное отступление о датировке грамоты. Ее обычно относят к 1414 или 1425 г. В основе этого лежит убеждение, что грамота выдана в великую субботу 7 апреля: в правление Витовта Пасха праздновалась 8 апреля в 1414 и 1425 гг. Но на самом деле в подлиннике указано: «А дан оу ТроцЬхъ, оу великую суботу априлд оу 6 д(е)нь». Все дело в том, что буква «Б», обозначающая 6, написана в зеркальном отражении («2») и потому напоминала ученым то «З» (7), то «Г» (3) в современном рукописном написании15. Такие примеры в палеографии кириллических грамот ВКЛ известны (см., напр., документы 1458, 1471, и 1488 гг.: [Для лепшое твердости 2018: № 3; ПГ 1: № 200; ОР РГБ, ф. 191. Ед. хр. 102]). 7 апреля Пасха праздновалась в 1398, 1409 и 1420 гг. К сожалению, выбрать один из этих годов не позволяет ни итинерарий Витовта (все они не противоречат ему)16, ни палеография (другие грамоты, написанные этой рукой, неизвестны). Определенные данные можно извлечь из дорсальной пометы: она, разумеется, младше самой грамоты, — но, как показывает анализ ее письма, ненамного. Согласно консультации Руты Чапайте, эта помета выполнена готическим курсивом полукурсивного дукта, по тщательному характеру исполнения близким к рисованному. Для 1398 г.

такой курсив был бы обычным, объединяющим как новые для того времени, так и более старые черты (среди последних — написание букв и (у) и м>, характерное для XIV в.); для 1409 г. его можно было бы назвать старомодным, а для 1420 г. — архаичным (написание буквы к). Все сказанное заставляет предпочесть, пусть и с известной долей условности, один из ранних вариантов датировки «Вигайловой» грамоты — 1398 или 1409 г.

Обращение к «подлиннику» «Свидригайловой» грамоты развеяло сомнения: оказалось, что «грамота Витовта», опубликованная А. Д. Чертковым и хранящаяся ныне в ОПИ ГИМ, — несомненный фальсификат, автор которого стремился выдать его за подлинник, иными словами, псевдоподлинник. Фальсификатор попытался воспроизвести текст подлинной «Вигайловой» грамоты Витовта максимально точно, старательно перерисовывая буквы и слова. Подражание видно и в формуляре (он воспроизведен почти дословно), и в начертаниях букв и других знаков (точки до и после букв, обозначающих числа, и даже росчерк под словом «день»), и в выборе выносных букв (хотя здесь фальсификатор был менее последователен), и в расположении слов на строке, которое нарушается лишь начиная с середины третьей строки «Свидригайло-вой» грамоты из-за появления в ней двух длинных имен. При этом фальсификатор вносил некоторые изменения. Он перерисовал первые две с половиной строки, до слова «князь» включительно. Свидригайло появился в грамоте не только (или не столько) из-за особой популярности или спроса коллекционеров17, а по более прозаической причине: его имя легко было написать, лишь немного видоизменив имя «Вик-гаило», он был современником Витовта, притом достаточно известным. «Князь Андрей Васило» появился, вероятно, в результате обращения фальсификатора к сведениям о виленских епископах — так первый из них именовался в нарративных источниках начиная с труда Яна Длуго-ша. «Голое болото» превратилось в «поле голое». Творчески изменяя текст грамоты, фальсификатор допустил несколько выдающих его ошибок: увидев слова «повернули Викъ|кгаилови», он написал «повернули в» и продолжил «Свидригаилови», хотя предлог «в» здесь не требовался; глагол «ловити» он дважды заменил на «володети», оставив управление «на своеи половине» или «оу своеи половине». С этим в тексте подлинной грамоты было логически связано упоминание «ловищ», то есть охотничьих угодий; фальсификатор не нашел ничего лучше, как написать «оу

Кролича» или «оу Кронича» (в обоих случаях — в одинаковой падежной форме18). При этом он потерял энклитику «ся», дважды написанную в препозиции, так что в обоих случаях остался лишь глагол «не оуступа-ти». Притяжательное местоимение «нашю» фальсификатор написал не полностью, в результате получилось «на». Наконец, в дате грамоты была опущена топологическая часть («оу ТроцЬхъ»), великая суббота заменена на «великий чЬтвертокъ» (!), буква «Б», обозначающая 6 и написанная в зеркальном отражении (как «2»), интерпретирована как «Г» (3), а «для надежности» добавлен год. По-видимому, появление выносной буквы т с двумя ножками вместо трех в слове «оузрит» объясняется тем, что в подлинной «Вигайловой» грамоте левая ножка приходится на складку пергаменного листа. Явно подражательно написан предлог «от» в словосочетании «от Свидригаиловы земле» (фальсификатор не смог точно воспроизвести это сочетание букв)19. Вероятно, чтобы придать грамоте налет древности, фальсификатор изменил написание некоторых слов, отдаляя их от норм правописания первой половины XIX в.: он написал «розделили» вместо «роздЬлили», «земле» вместо «землЬ», «повернули» вместо «повернули», «половине» вместо «половинЬ» и «грама-ту» вместо «грамоту», а также употребил нарочито неправильную форму «чЬтвертокъ» вместо «четвертокъ». Хотя фальсификатор постарался воспроизвести точки — в подлинной грамоте это пограничные сигналы между смысловыми частями текста, — он, введя более ясное деление на слова при помощи пробелов, в какой-то мере облегчил свою задачу.

Такие внешние признаки грамоты, как расположение полей и отверстий для прикрепления печати, выдают довольно слабое представление фальсификатора о подлинных грамотах Великого княжества Литовского

конца XIV — начала XV в.20 Стало быть, «источником вдохновения» для него послужил не подлинник грамоты Витовта, ныне хранящийся в Кракове, а его факсимиле в одной из названных журнальных публикаций 20-х гг. XIX в. (в какой именно — установить не удалось, но в данном случае это и не столь важно).

Таким же образом возникла еще одна «грамота Витовта», посвященная делу между смоленскими мещанами и «бискупом» о Голом болоте. Она известна лишь по копии XIX в. [НИА СПбИИ РАН, ф. 276, оп. 1. Ед. хр. 57. № 1, л. 2], недавно дважды публиковалась [Хорошкевич 1998а: 52-53 (репродукция на с. 53); Хорошкевич 1998б: 225] и почти слово в слово повторяет «Вигайлову» грамоту. Однако Голое болото последней, согласно ранней дорсальной помете, о которой уже говорилось выше, находилось близ двора Шешолей (ныне — местечко Шяшуоляй в Укмергском районе Литвы), что делает претензии смоленских мещан неуместными. Манерой письма, начертанием букв и формуляром «смоленская» грамота повторяет «Вигайлову», а целенаправленные изменения отдельных слов несомненно указывают на фальсификацию; при этом выполнена она менее тщательно, чем «Свидригайлова»: автор не столь старательно воспроизводил буквы, пропустил слова «чтучи. Досмотрили есмо того». Отдельно стоит остановиться на печати, воспроизведение которой, казалось бы, свидетельствует о наличии у фальсификатора одного или нескольких подлинных документов Витовта. Всадник на ней скачет вправо21, однако такие печати Витовта известны за периоды 1386-1392 и 1397-1411 гг. [Шш£а 2016]. При ближайшем рассмотрении оказывается, что печать, нарисованная под «смоленской» грамотой, воспроизводит печать Витовта 1420-1430 гг., привешенную к последним завещаниям Василия I, по литографии в его публикации в «Собрании государственных грамот и договоров», но в зеркальном отражении [СГГиД 1813: 82, 85]. Воспроизведен даже нетипичный для документов Витовта способ крепления печати — «куриная лапа» [Полехов 2016: 196-197], хотя на прорисовке другой грамоты из той же серии (о порядке взвешивания товаров в Смоленске) и приписано, что печать привешена на пергаменной полоске22. Скорее всего, автор «смоленской» грамоты решил ограничиться лишь ее прорисовкой: ведь иначе ему пришлось бы предъявить «подлинник» с печатью, подделать которую было гораздо сложнее.

Принадлежит ли «смоленская» грамота тому же фальсификатору (или тем же фальсификаторам)23, что и «Свидригайлова»? Думается, что да. Во-первых, оба фальсификата срисованы с репродукции одной и той же подлинной грамоты. Во-вторых, их авторы имели представление о ВКЛ: к Витовту они сумели добавить Свидригайла, епископа Андрея Васило, Смоленскую землю как один из регионов этого государства. Все эти сведения можно было почерпнуть из труда Яна Длугоша или восходящих к нему произведений Мацея Стрыйковского и Альберта Виюка-Кояловича, которые, естественно, были лучше всего известны в западных землях Российской империи. О связи предполагаемого фальсификатора (или фальсификаторов) с этими землями, а точнее с Польшей, свидетельствует именование жителей Смоленска в другой грамоте той же серии полонизмом «смоленщане» вместо характерного для древнерусских источников «смольняне» [Linde 1859: 353].

Рассмотренная здесь «Свидригайлова» грамота не уникальна с точки зрения фальсификации исторических источников. Совершенно аналогичный случай являет новгородская проезжая грамота якобы 1269 г.24 Как установил С. Н. Валк, она точно так же срисована с литографии подлинной грамоты Любеку, опубликованной в «Вестнике Европы» в 1811 г., причем фальсификатор довольно неумело воспроизвел часть текста, а в конце добавил дату, чтобы придать видимость древности. На этой грамоте имеются точно такие же синие пятна, как и на «Свидри-гайловой». Обычно они оставались от обработки пергамена соединением, содержащим соли меди (купоросом?). По предположению С. Н. Валка, они остались от действий И. Д. Беляева, который обработал грамоту реактивом для проверки ее древности. Однако не исключено, что эти пятна на обеих грамотах — результат действий фальсификатора, который таким способом хотел усилить впечатление «древности», поскольку и обработанные, и необработанные места читаются одинаково хорошо25.

Установление фальсифицированности «Свидригайловой» грамоты Витовта позволяет вернуться к вопросу о хронологии событий 1393 г. и передвижений этого правителя. Пытаясь реконструировать его итинера-рий, ученые поверяют сведения нарративных источников («Летописца великих князей литовских» и Старшей хроники великих магистров) данными документов. Выясняется, что, вопреки мнению Ежи Пурца [Puré 1971:

Установление фальсифицированности двух грамот Витовта важно не только тем, что оно исключает их из числа аутентичных источников по истории ВКЛ конца XIV — первой трети XV в. Необходимо напомнить, что в первой половине XIX в., когда были сфабрикованы обе грамоты, история ВКЛ была еще довольно экзотическим предметом для российской ученой общественности, хотя постепенно и на русском языке появлялись труды об этом государстве. Такой ситуацией и воспользовались фальсификаторы, чтобы подогреть внимание коллекционеров: уже существовал некий интерес к ВКЛ и общие представления о нем, судя по введению в текст его реалий, пусть и на зачаточном уровне (Витовт, Свидригайло, Андрей Васило, Смоленск как часть ВКЛ при Витовте).

Когда и каким образом поддельная грамота Витовта попала в собрание А. Д. Черткова, остается неизвестным. Никаких сведений на этот счет в его бумагах выявить не удалось28. Соответственно, неизвестно, когда она была изготовлена, кто мог быть к этому причастен и почему «источником вдохновения» фальсификатора послужила грамота Витовта (впрочем, это относится и к «смоленской» грамоте). Можно лишь осторожно предположить, что грамота была приобретена Чертковым незадолго до публикации: на это может косвенно указывать отсутствие каких бы то ни было исторических комментариев в публикации. Известно, что в научной деятельности Черткова занимали совсем другие области знания — нумизматика [Фролова 2018], археология, история Италии и Балкан. Стоит также отметить, что грамота была опубликована в непростое для Общества истории и древностей российских и его изданий время. В 1848 г. по распоряжению министра народного просвещения С. С. Уварова, посетившего Москву, было остановлено печатание «Чтений ОИДР» с записками Дж. Флетчера о путешествии в Россию, которые публиковались без предварительной цензуры, но содержали весьма нелестные отзывы о стране, ее религии и правителях. Председатель ОИДР С. Г. Строганов ушел в отставку, и на этот пост в конце 1848 г. был избран А. Д. Чертков. Он стремился поддержать новое периодическое издание, «Временник ОИДР», публикациями материалов из своего архива. Во «Временнике» печатались главным образом историко-юридические материалы, которые трудно было сделать объектом нападок цензуры [Фролова 2007: 322-329]. Так подложная грамота великого князя литовского, неумело сфабрикованная незадолго до этого, сослужила небольшую, но важную службу российской исторической науке.

Приложение

Две грамоты Витовта — подлинная и фальсифицированная — публикуются в основном согласно правилам, разработанным для публикации кириллических документов Великого княжества Лит