О роли южных славян в истории древнерусского певческого искусства (эпоха Студийского устава)

Теория и история искусства

УДК 78 ББК 85.318

Пожидаева Галина Андреевна,

доктор искусствоведения, профессор, ФГБОУВПО «Высшее театральное училище (институт) им. М. С. Щепкина при Государственном академическом Малом театре России», ул. Неглинная, д. 6/2, стр. 1, 2, 109012 г. Москва, Российская Федерация ФГБОУ ВПО «Государственная академия славянской культуры», Хибинский проезд, д. 6, 129337 г. Москва, Российская Федерация

E-mail: pozhidaeva.galina@yandex.ru

О РОЛИ ЮЖНЫХ СЛАВЯН В ИСТОРИИ ДРЕВНЕРУССКОГО ПЕВЧЕСКОГО ИСКУССТВА (эпоха Студийского устава)

Аннотация: Цель статьи — выяснить, проявилось ли так называемое «южнославянское влияние» в церковно-певческом искусстве Древней Руси в эпоху Студийского устава. Сам термин «южнославянское влияние» по отношению к Древней Руси оказывается неточным, поскольку в ранний период можно говорить только о возможных русско-болгарских контактах. В статье рассматривается свидетельство Иоакимовской летописи о прибытии на Русь болгарского митрополита Михаила с певчими. Болгарские певчие, возможно, стали посредниками в объяснении русским основ византийского церковного пения — книжности, жанров, трёх типов пения, системы осмогласия, ритмической системы и др. Гипотеза Р. Паликаровой-Вердей о собственной болгарской певческой традиции, созданной в Охридской школе в конце IX - конце X вв., не подтверждается дальнейшим развитием певческого искусства в Болгарии. Музыкальная письменность Руси и южнославянских стран сопоставлена на материале служебных певческих книг XI-XIV вв. Сравнительное исследование рукописной традиции йотированных певческих книг показывает более высокую ступень освоения музыкальной письменности на Руси, нежели в Болгарии и Сербии. Это указывает на невозможность какого-либо влияния и тем более ведущей роли южных славян по отношению к древнерусскому церковному пению.

Деятельность южных славян, как проводников византийской культуры на Древнюю Русь, достаточно известна и исследована в области истории языка и

© Пожидаева Г. А., 2014

литературы, иконописи и зодчества. Имеется целый массив научной литературы по этому вопросу. В последние два — три десятилетия значительно усилился интерес исследователей-филологов, текстологов к славянской гимнографии в целом, в том числе к сравнительному изучению традиций восточных и южных славян [11,12, 16, 17, 10, 32]. Сравнительные исследования в области византинистики и русистики, русистики и славистики имеются и в музыкальной медиевистике [47, 41, 42,43, 40, 29, 5, 15, 30, 2, 1, 31, 50, 4, 25, 23, 24, 28, 18, 46, 26].

Обращение исследователей-литературоведов к материалу периода так называемого первого «южнославянского влияния» привело к неожиданным результатам, обнаружив, несмотря на термин «южнославянское влияние», взаимодействие лишь двух культур — древнерусской и собственно болгарской, поэтому «применительно к данному периоду следует говорить о болгарском, а не южнославянском влиянии» [12, с. 66].

Что же касается церковно-певческого искусства Древней Руси и посреднической роли южных славян в его истории, то этот вопрос является почти совсем не изученным и к нему только начинают подступать в литургическом музыковедении.

Принято считать, что церковно-певческая традиция пришла на Русь непосредственно из Византии. «В отношении церковной музыки сложилось мнение, что она попала к нам, минуя Болгарию, непосредственно из Византии». Такой точки зрения придерживался Э. Кошмидер и учёные Международного академического союза, издающие серию памятников МопитегЦа Мивгсае Вугагйтае [20, с. 197]. «Славяне заимствовали и ранневизантийские невмы, и греческие оригинальные мелодии, хотя и с отчасти значительными отклонениями, обусловленными процессами адаптации» [40, в. 9]1.

Вопрос о посредничестве болгар в этом процессе почти не рассматривался исследователями в связи с тем, что не сохранились нотированные источники времён крещения Руси. Наиболее подробно на летописном материале и материалах истории церкви этот вопрос освещается И. Гарднером [5, с. 193-199].

В качестве основного летописного источника И. Гарднер использует Иоаки-мовскую летопись, в которой повествуется, что византийский император и константинопольский патриарх послали на Русь великому князю Владимиру митрополита Михаила, «болгарина суща», с четырьмя епископами, многими священниками, диаконами и демественниками, которые были славянами. Здесь логично предположить, что они были болгарами [5, с. 193].

Иоакимовская летопись — источник, имеющий неоднозначную «репутацию» в историографии. Автором её считается новгородский епископ Иоаким, которого из Корсуни в Новгород привёз князь Владимир. Имя его упоминается в Новгородской второй, Софийской первой и других летописях. Иоакимовская летопись написана почти на 100 лет раньше «Повести временных лет» Нестора и содержит некоторые сведения, которые отсутствуют у Нестора. Историки и археографы высказываются

об этой летописи прямо противоположно: от утверждения подлинности (В. Н. Таги1 Цит. по: 20, с. 197.

щев, С. М. Соловьёв) до полного отрицания (Н. М. Карамзин, Е. Е. Голубинский, Н. Б. Тихомиров).

В связи с таким отношением учёных к этому источнику сведения, в нём содержащиеся, приходится принимать с большой осторожностью и только вкупе с другими источниками и аргументами. Одним из аргументов, подтверждающих сведения Иоакимовской летописи, можно рассматривать повторение её свидетельства

о митрополите Михаиле в Никоновской летописи [5, с. 194, примеч. 62]. Некоторые подтверждения И. Гарднер находит у историков церкви — Е. Е. Голубинского и

А. В. Карташёва, хотя здесь не все логические построения безупречны. В частности, сопоставление летописей приводит Карташёва к догадке о том, что «митрополит Михаил был послан не к Владимиру, а был во время правления Ольги епископом-миссионером в русских землях» [14, т. 1, с. 131].

В любом случае посредничество болгар в передаче византийской традиции пения было бы вполне естественно, поскольку в этот же период болгары выполняли такую же роль в церковной книжности и гимнографии. Действительно, Болгария приняла христианство в 865 г., при хане Борисе (852-889), т. е. более чем на 100 лет раньше крещения Руси (988 г.). Богослужение велось в Болгарии сначала на греческом языке и сопровождалось греческим пением, однако уже с 893 г. в Преславе был провозглашён переход к введению славянского языка в церкви [13, с. 99].

Вероятно, предпосылки для перехода на славянский язык были созданы благодаря государственной поддержке «сверху» — царём Симеоном (893-927), в правление которого Болгария пережила военный и культурный подъём. Кроме того, огромное значение имела деятельность талантливых учеников Кирилла и Мефодия — Климента Охридского, Константина Преславского.

Современные текстологические исследования, в частности, О. А. Крашенинниковой, доказывают влияние болгарских книжников в самый ранний период. В частности, это вывод исследовательницы о том, что архаичные формы Октоиха, характерные для Древней Руси в эпоху Студийского устава, были перенесены на Русь из Болгарии вскоре после Крещения Руси князем Владимиром и не позднее 1037 г., т. е. в период автокефалии болгарской церкви [16, с. 381-382]. Типология древнерусской книжности в данном случае свидетельствует о связи культурных традиций православного славянства в самый ранний период после крещения Руси и является косвенным подтверждением сведений Иоакимовской летописи. Это подтверждение относится к литературно-поэтическому материалу—гимнографии. Что же касается музыкальных традиций, то здесь мы видим ситуацию более сложную.

Ещё Р. Паликарова-Вердей высказала гипотезу о том, что Климент Охридский в свою бытность епископом Охрида в 886-889 гг., т. е. за 100 лет до крещения Руси, основал школу, в которой преподавали и богослужебное пение [47, с. 55- 60].

Исследовательница полагает, что болгарские певцы обучались в этой школе по программе высшей школы в Константинополе и что первоначально обучение проходило на основе византийской традиции, но в дальнейшем, в результате более чем вековой адаптации славянских текстов к византийским напевам, возможно, возникла и своя, болгарская редакция. В свете такой гипотезы нельзя исключить, что

болгары, прибывшие на Русь с митрополитом Михаилом (если верить Иоакимов-ской летописи), привезли с собой и певческие книги, и адаптированную к славянским текстам традицию пения. Такой вывод делает И. Гарднер.

Этот вывод, основанный на гипотезе Р. Паликаровой-Вердей, имеет свои основания, свои «за» и «против». Косвенной «поддержкой» гипотезы могут быть новейшие лингвистические исследования древнеславянской гимнографии в целом. Исследователями выделены периоды её истории и «установлены как минимум два этапа в истории церковнославянской литургической поэзии византийского обряда с конца IX - начала X до середины XI в.: 1) раннедревнеболгарский и 2) древнерусский, связанный с введением на Руси богослужебного устава патриарха Алексия Студита и проведённой в русле этой литургической реформы справы гимнографических книг» [17, с. 290; 19, с. 200-219].

В древнеболгарском периоде на материале Ирмология в новейших исследованиях выявлено существование двух редакций перевода, более свободной и более точной, пословно соответствующей греческому оригиналу. На Руси в XI в. был отредактирован поздний болгарский перевод ирмосов [44, 45]. Для отдельных песнопений установлено также, что в древнерусской редакции позднего болгарского перевода были учтены особенности другого греческого оригинала [17, с. 326].

Мы видим необычайно активную переводческую и редакторскую деятельность в раннедревнеболгарский период (конец IX - X вв.) и в ранний древнерусский период (конец X - середина XI вв.). Такая огромная, по сути титаническая работа в области литургической поэзии могла способствовать развитию певческого искусства и даже стимулировать его.

Ранний этап — древнеболгарский — по времени совпадает со временем существования Охридской школы, поэтому создание в ней болгарской редакции византийских напевов было бы вполне возможным. Активная деятельность русской школы в ранний период — до середины XI в. — подтверждается сохранившимся большим рукописным фондом певческих книг, датируемых концом Х1-ХП вв. и содержащим сложившиеся редакции знаменного и кондакарного пения. В каком соотношении могли находиться болгарская и русская певческие традиции в этот период?

Из-за общности языка болгарская традиция должна была быть ближе русичам, чем греческая. Вместе с тем есть некоторые факты, судя по которым в болгарском пении преобладали византийские каноны и по существу оно мало чем отличалось от византийского пения. Как пишет И. Гарднер, архиепископ Болгарский Феофи-лакт сравнивает певцов Охридской школы с константинопольскими певцами, имевшими очень высокий профессиональный уровень, но «можно предположить, что культивируемые болгарскими певцами род и манера пения были византийскими. Иначе говоря, болгары переняли византийское богослужебное пение и применили его к славянскому (староболгарскому) языку переведенных с греческого языка песнопений» [5, с. 177].

В дальнейшем история болгарского церковного пения вписывается в историю византийского. Ярчайший представитель болгарской культуры Иоанн Кукузель

в XIII—XIV вв. сочинял в византийском стиле, по византийским канонам. В его огромном творческом наследии сохранилось лишь одно произведение — «Полиелей болгарский», однако это название оно получило не из-за стилистики напева, а из-за небольших словесных вставок на болгарском языке в тексте песнопения. Вероятно, провинциальное положение Болгарии в Византийской империи обусловило сильнейшее воздействие Византии на её культуру и не позволило её мастерам развивать самобытные национальные истоки.

Исторический путь Болгарии был непростым, знал взлёты и падения. Так, в начале XI в. с приходом греческих митрополитов в Болгарии закончился период расцвета национальной культуры. Тогда, вероятно, были уничтожены древнейшие болгарские служебные книги, не сохранившиеся в рукописном фонде на родине. Давление со стороны Византии было настолько мощным, что маленькая провинция не смогла оказать должного сопротивления. Возможно, созданное в Охридской школе не смогли сохранить в дальнейшем и следы школы очень трудно отыскать в позднейших культурных наслоениях. Возможно, их следует искать в Древней Руси? Судя по источникам гимнографии, этого нельзя исключить. Но выявить это будет очень сложно, так как потребует сравнительного изучения ранних древнерусских и византийских, а также поздних, сохранившихся болгарских песнопений, причём сопоставление желательно на звучащем материале, чтобы можно было выявить общие или отличные черты стиля. Вероятно, это — дело будущего.

Таким образом, выдвинутое Р. Паликаровой-Вердей предположение о самобытности певческой традиции охридской певческой школы, к сожалению, пока никак не подтверждается документально, ни певческими рукописями, ни историческими документами, ни памятниками исторической письменности. Судя по тому, что полностью нотированные певческие рукописи в самой Болгарии не сохранились и известны только через 500 лет (с конца XV в.), их собственная редакция византийского пения могла существовать только в устной традиции. Это также можно допустить, и в истории церковного пения есть такие примеры, хотя бы сербский традиционный напев, сохранившийся в изустной передаче на протяжении столетий, записанный лишь в конце XIX в. и впервые изданный в начале XX в. [35, 36, 37, 38].

Таковы логические предположения о древнеболгарском церковном пении. Пока на имеющемся материале трудно проследить влияние болгарской певческой школы, как существенное воздействие на русскую, в том числе с внедрением в неё своих элементов. Скорее всего, роль болгар была посреднической и выполняла задачу передать греческую традицию пения, объяснив саму его систему: певческую книжность, жанры, осмогласие, гласовое и негласовое пение, ритмические и ладовые основы, пение подобное и самогласное, три типа пения по соотношению напева и текста и степени внутрислоговой распевности. Музыкальная письменность могла бы сыграть в передаче элементов музыкального языка огромную роль. Тем не менее в самой Болгарии той эпохи нотация в певческих рукописях применялась лишь эпизодически. «Нотированные <.. .> южнославянские рукописи почти отсутствуют. До XIV в. можно указать лишь отдельные песнопения» [27, с. 235].

Если даже предположить, что рукописный фонд раннедревнеболгарского периода не сохранился, то более поздние списки должны были фиксировать традицию, пусть в изменённом виде. Но поскольку этого не было, то очевидно, что письменная традиция в ранний период не сложилась, нотация не была освоена и богослужебная практика основывалась на устной форме передачи традиции. Учитывая это, логично представить, что болгары на Руси менее всего готовы были объяснить принципы музыкальной письменности. В связи с этим их роль в певческой культуре Древней Руси, как нам представляется, более объективно оценить как посредническую, но не влиятельную.

Южнославянские письменные источники более позднего времени (XIII-XIV вв.), частично нотированные, позволяют провести сравнительное исследование с древнерусскими аналогичными источниками более предметно, используя материал богослужебных певческих книг и сравнивая их нотацию, проставленную эпизодически.

В последнее время учёные начали проводить подобные текстологические исследования, сравнивая русские и южнославянские певческие рукописи эпохи Студийского устава. Долгое время южнославянские рукописи относили к неноти-рованным, считалось, что нотированные рукописи в этом регионе появились лишь к концу XV в. Достаточно поздно — во второй половине XX в. — исследователи обратили внимание на отдельные певческие знаки, изредка проставленные над строкой текста. Чаще всего встречалась греческая буква 0, одиночная или в окружении других знаков нотации, поэтому нотацию назвали «тэта-нотацией» или фитной нотацией. Оказалось, что эта нотация уже была в очень ранних источниках, начиная с VIII в., и сохранялась до XVI в. в греческих, славянских и сирийско-мелитен-ских кодексах [48, 49, 33, 34, 8, 9, 32]. Есть некоторые основания предположить её иерусалимское происхождение [3, с. 367].

Исследование славянских источников с этой нотацией относится уже к концу XX—началу XXI вв. В наших отечественных собраниях сохранились списки Октоиха XIII—XIV вв., древнерусские, болгарские и сербские, в которых применялась фитная нотация, фиты проставлены здесь над отдельными словами в определённых местах песнопений. На материале списков Октоиха Е. В. Плетнёвой проведено начальное сравнительное изучение их нотации; привлечены древнерусские Октоихи ХП-ХУ вв., болгарские начала ХТТТ - начала XIV вв. и сербские начала Х1У-ХУ вв. [23].

Сопоставление фитной нотации в древнерусских и южнославянских списках Октоиха обнаружило, что нотированных фрагментов в древнерусских списках намного больше, чем в южнославянских, а сама нотация более подробная и развитая. Если в южнославянских списках преобладают одиночные знаки фиты, в древнерусских добавлено её «окружение» комплексами различных знаков знаменной нотации.

Своеобразное исключение представляет болгарский Солунский Октоих, по времени относящийся к XIII - началу XIV вв. и являющийся едва ли не самым ранним источником из южнославянских. Он содержит фиты «с конвоем», т. е. сам

знак фиты находится внутри комплекса знаков [32]. Русские источники, содержащие фитные комплексы знаков, датируются столетием раньше, например, Благовещенский кондакарь конца ХП - начала XIII вв. и Стихирарь минейный, ГИМ, Син. Певч. собр., 279 конца ХП в.

По исследованным материалам пока видна несомненная связь южнославянских и древнерусских октоихов. Она проявляется в композиционной устойчивости фитных начертаний в одинаковых песнопениях. Это даёт основание полагать, что, вероятно, и древнерусская, и болгарская, и сербская певческие традиции восходят к единому византийскому истоку. Объяснение различий фитной нотации кроется, вероятно, и в различных стадиях исторического развития церковного пения в разных странах: в Болгарии и Сербии, где в богослужебной практике господствовала устная традиция пения, не требовавшая музыкальной грамотности от певчих, фитная нотация в XIV в. выходит из употребления. На Руси же она находит продолжение в дальнейшем, в эпоху Иерусалимского устава [23, с. 96].

Добавим, что это продолжение было связано с тем, что позднее собственно фитная нотация была включена в систему знаменной, а затем путевой и казанской нотаций. Ранняя же стадия её развития в эпоху Студийского устава готовила её усовершенствование в будущем и, несомненно, отображала постепенную эволюцию пространных единиц музыкального языка (мелолексем) знаменного и кондакарного пения.

Интересные результаты дало текстологическое изучение достаточно большого массива русских Октоихов конца Х1П - конца XV вв. [24]. Оно выявило две тенденции. В части списков сохраняется традиционное использование фитных начертаний в окружении знаков ранней знаменной нотации ХП-ХШ вв. Они могут быть рассмотрены как знаменные фиты (добавим — раннезнаменные фиты. — Г. П.). В другой части списков изменяется графика фитных начертаний: нередко они сокращаются до одного знака фиты, а кроме того, их графика вторит южнославянским спискам. Эта тенденция проявляется уже в XIV в. и может быть истолкована как палеографический признак в русле второго южнославянского влияния. Однако в XIV в., вероятно, уже началось достаточно заметное эволюционное изменение знаменного пения, которое выльется в реформу, осуществлённую к концу XV в. В частности, книга Октоих именно с этого времени становится не фрагментарно, а полностью котированной и содержит песнопения новой редакции знаменного распева. Видимо, XIV в. стал временем устного формирования новой редакции — этим можно объяснить упрощение фитных начертаний в ХГУ-м столетии.

Обратимся к сербским певческим источникам более позднего времени. Ненотированные музыкальные рукописи Сербии, относящиеся к первым векам османского ига, по наблюдению исследовательницы Весны Пено, показывают, «что в то время не существовало установленных образцов и системы, ориентируясь на которые писцы создавали бы гимнографические тексты, предназначенные для пения». Определённые правила возникают лишь к XVII в., привнесённые учителями греками и русскими, которых «приглашали сербские епископы <...> в конце XVII в. и начале XVIII в.». Певческая традиция в Сербии до середины XIX в.

существовала только в устной практике, передавалась от учителя к ученику, а «котированный мелодический текст не имел большого значения в богослужебной практике» [22, с. 109-110]. Устная практика богослужебного пения создавала предпосылки для формирования и развития национальной певческой традиции. Говорить же о сербском влиянии на Руси не приходится, поскольку, напротив, отмечено обратное: существенное влияние русских учителей в Сербии, причём уже в более позднюю эпоху (конец ХУЛ - начало XVIII вв.).

Подтверждение тому находим в современном сравнительном изучении в России русского знаменного пения и церковно-певческой традиции Сербии и Болгарии. Исследование такого рода было проведено А. А. Евдокимовой на материале Октоиха сербского, болгарского и русского (использованы печатные издания 21, 37, 39). При этом выявлена некоторая интонационная общность напевов, которую, на наш взгляд, можно оценить как результат контактов православного славянства, южного и восточного, но не в ранний период, а в более позднее время.

Текстологическое же изучение письменных источников раннего периода (ХШ-ХУ вв.), болгарских, сербских и древнерусских, выявляет их взаимосвязь как между собой, так и с византийскими как исходной точкой отсчёта. При этом источники с фрагментарной фитной нотацией показывают несомненно более высокую ступень освоения музыкальной письменности на Руси, чем это было в южнославянских странах. Внешнее подражание графике южнославянских списков, наблюдаемое в XIV в., вполне могло быть своеобразной стилизацией под новые нормы музыкальной графики южнославянских рукописей. Отголоски новой графики фитной нотации, в соответствии с южнославянскими рукописями, показывают определённую связь культур. Вместе с тем эти незначительные палеографические изменения вряд ли возможно трактовать как собственно влияние, как внедрение одной культуры в другую, изменение другой культуры по существу, что оправдывало бы сам термин «южнославянское влияние». Скорее здесь видно взаимодействие книжной писцовой традиции, в соответствии с которой копировались на Руси отдельные, чисто внешние элементы певческой палеографии.

Подведём итог. Изучение истории певческой гимнографии и книжности древних славян выявляет их определённую взаимосвязь, но на достаточно общем уровне. Последний был обусловлен общим для славян и Византии церковным уставом, книжностью, жанровой системой гимнографии, системой осмогласия, певческой типологией и отчасти системой музыкальной письменности. Фактически это была общность культурного поля для народов, принявших христианство по византийскому обряду, что впоследствии переросло в православие.

На протяжении истории взаимосвязи славянских культур не прекращались. Однако в ранний древнерусский период, судя по историческим документам, летописным материалам, памятникам певческого искусства и музыкальной письменности, южные славяне — болгары — могли осуществлять лишь посредническую миссию. Поэтому по отношению к церковно-певческому искусству Древней Руси фактически нет оснований говорить о так называемом первом «южнославянском влиянии» в ранний период её истории — эпоху Студийского устава.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Pozhidaeva Galina Andreevna, Doctor of Arts, Professor FSBIHPE «Higher theatre school (Institute) named after M. S. Shchepkin

at the State academic Maly theatre of Russia», Neglinnaya street, 6/2, building 1, 2, 109012 Moscow, Russian Federation;

FSBIHPE «The State Academy of Slavic culture», Khibinskyproezd, d. 6, 129337Moscow, Russian Federation E-mail: pozhidaeva.galina@yandex.ru

ON THE ROLE OF SOUTHERN SLAVS IN THE HISTORY OF OLD RUSSIAN CHANT ART (Stoudios Typikon Period)

Abstract: The purpose of the article is to find out if the so-called «South Slavic influence» manifested in Church chant art of Old Russia in Stoudios Typikon Period.

The term «South Slavic influence» itself turns out to be inaccurate in relation to Old Russia, since you can only talk about possible Russian-Bulgarian contacts in the early period. The article considers the testimony of the Joakhimov chronicle about the arrival of Bulgarian Metropolitan Michael with singers to Russia. Bulgarian singers are likely to have become the intermediaries in explaining the foundations of Byzantine Church music to the Russian — literature, genres, three types of chant, system of Octoechos, rhythmic system etc. The hypothesis of R. Palikarova-Verdeil about their own Bulgarian chant traditions, established in Ohrid school at the end of IX - the end of X century is not confirmed by the further development of the chant art in Bulgaria. Musical script of Russia and the South Slavic countries are compared on the material of the chant books of the XI-XIV centuries. Comparative study of the manuscript tradition of noted chanting books shows a higher level of development of musical notation in Russia than in Bulgaria and Serbia. This indicates the impossibility of any influence and excludes the possibility of the leading role of the South Slavs towards the old Russian Church chant.

REFERENCES

typikon: typikon with kondakarion at the end of XI- beginning of XII century], pod red.

B. A. Uspenskogo. Moscow, Iazyki slavianskikh kul&tur Publ., 2006, vol. 3, pp. 111-201.

i istoriia [Church service chant in Russian Orthodox Church. The essence, system and history], Niu-Iork, Izd-e Sviato-Troitskogo monastyria, Dzhordanvill Publ. Vol. 1. 1978. Vol. 2.1982.2-e izd. Moscow, Pravoslavnyi Sviato-Tikhonovskii Bogoslovskii in-t Publ., 2004.498 p.

Octoechoes of Saint Clement, archbishop of Ohrid; according to Old Russian and Southern Slavic manuscripts of XIII-XV centuries], RAN; In-t mirovoi literatury im. A. M. Gor&kogo; Ob-vo issledovatelei Drevnei Rusi. Moscow, Iazyki slavianskikh kul&tur Publ., 2006. 383 p.

20 Mur&ianov M. F. Gimno