Спросить
Войти
В заключение автор указывает, что предложенный ею подход открывает широкие перспективы для исследования формуляров; а ее книга представляет собой лишь первый шаг в этом направлении.
З.Ю. Метлицкая
ИСТОРИЯ РОССИИ И СССР
В статье американского историка Дональда Островски проблема периодизации русской истории рассматривается в широком общеисторическом и социологическом контексте. Автор подробно аргументирует предлагаемые им хронологические рамки для периода раннего Нового времени, который он датирует 1450-1800 гг., и ставит под вопрос значение реформ Петра I как поворотного пункта в историческом развитии страны.
В соответствии с теорией модернизации, в русле которой написано большое количество работ по русской истории эпохи раннего Нового времени, Россию считали отстающей от Европы в своем историческом развитии, причем «европеизация» приравнивалась к «модернизации», так что Петр I представал величайшим модернизатором. Эти взгляды уже критиковались историками, пишет автор, отмечая, что прежняя историография фокусировала свое внимание на центре в противоположность периферии, элитах в противоположность населению страны и секуляризации при полном игнорировании религиозности. Если же поставить во главу угла периферию, население и религиозную жизнь и рассматривать Московию с этой точки зрения, пишет Островски, становится ясно, что вплоть до начала XIX в. она не являлась модерным государством, особенно если принять во внимание тот факт, что модернизация базируется на все возрастающей взаимозависимости государств.
Д. Островски анализирует два взгляда на модернизацию, предполагающие два разных значения этого термина. Первый из
них, учитывающий фактор исторического времени, сосредоточен на тех инновациях, которые то или иное общество заимствовало у других. В статье подчеркивается, что в первые полтора тысячелетия новой эры главным источником инноваций и изобретений на территории Евразии и Северной Африки являлся Китай, и только после принятия династией Мин в XV в. исторического решения об изоляции страны вектор влияния поменял свое направление. Постепенно набирая скорость, оно стало распространяться с Запада на Восток, и к XIX в. приобрело глобальный характер. Но до того, как стать мировым авангардом в технологическом отношении, Средневековая Европа заимствовала с Востока такие изобретения, как стремя (VIII в.), арбалет (XI в.), бумага (XII в.), порох и ружье (соответственно XIII и XIV вв.), и фактически модернизировалась по китайскому образцу. А Московия, в свою очередь, модернизировалась путем заимствования вооружения и тактики, а также административных практик у монголов в XIV-XV вв., когда, собственно, и началась российская модернизация, пишет Д. Островски (с. 428429).
Во втором случае, продолжает автор, когда исследователь ориентирован на настоящее, в центре внимания оказывается категория «модерного» государства, которое должно обладать рядом характеристик. Это дух конкуренции; широкое распространение грамотности; конституционализм; выработка научного мышления; секуляризация социальных практик; национализм (включая этническое и расовое равенство); индустриализация и сопутствующая ей урбанизация; равенство полов. Конечно, ни одна страна эпохи раннего Нового времени не обладала всеми восемью характеристиками, однако уже в этот период наблюдалась определенная степень развития взаимосвязей между странами, отмечает Д. Островски.
В европейской истории период раннего Нового времени сейчас датируется, с учетом разных вариантов, в пределах 1500-1800 гг. Для него характерны такие явления, как рост населения; ускорение развития; рост «региональных» городов; подъем городских торговых классов; оживление религии и миссионерских движений; упадок номадизма. Автор предлагает рассматривать историю России как часть истории Евразии и в тех же аналитических рамках, отказавшись от применения «золотого стандарта» модерного общества. В таком случае, пишет он, «поворотным пунктом» оказывается не
петровское правление, а начало XIX в., в то время как «длинный XVIII век» предстает органичной частью континуума, составляющего целостный период раннего Нового времени, который датируется приблизительно 1450-1800 гг. Вплоть до начала XIX в., утверждает Островски, Московия/Россия продолжала сохранять свой «традиционный» характер, претерпевая ряд все ускоряющихся микроизменений (с. 428-429). Его доказательства базируются на восьми категориях, характеризующих те или иные аспекты исторического развития.
В отношении первой важнейшей характеристики - контактов с внешним миром - Д. Островски указывает на их неуклонное расширение начиная с XV в. с постепенной переориентацией с юга на запад Евразии, отмечая при этом, что в истории России не наблюдалось какого-либо «внезапного и драматического поворота к Западу». И лишь в начале XIX в. контакты России с Западом принимают качественно иной характер, приобретая черты взаимозависимости.
Рассматривая второй момент, традиционно важный для вынесения суждений о степени модернизации Московии - основание империи, - автор приводит количественные данные о территориальных приобретениях, большая часть которых была сделана до и после воцарения Петра I. К началу его царствования, с завоеванием Казани и Астрахани, присоединением Сибири и заключением Нер-чинского договора 1689 г. с Китаем, Россия уже фактически являлась империей. Называть Петра «строителем империи» можно лишь в том смысле, что он официально утвердил новое название страны, которая стала теперь Российской империей и продолжила активное территориальное расширение во второй половине XVIII в. (с. 430-431).
Придворная политика России также носила черты преемственности и основывалась на личных и семейных связях. И хотя внешний облик представителей элиты в XVIII в. радикально изменился, российская придворная культура оставалась прежней. И в XV, и в XVIII в. важнейшую роль в политике играли правящие семьи, достигавшие высокого статуса благодаря таланту, энергии, удачному браку. Брачная политика в связи с этим имела огромное значение, и только после закона о престолонаследии, принятого
Павлом I в 1797 г., начали изменяться и глубинные структуры властных отношений (с. 431-432).
Четвертая характеристика исторического развития российского общества касается армии и военного дела. В середине XVI в. под влиянием контактов со Швецией и Польско-Литовским государством в московском войске, организованном в соответствии со «степной» моделью, создается первое регулярное подразделение пехоты (стрельцы). Начало «европеизации» армии автор относит к царствованию Михаила Федоровича Романова, а глубокая реорганизация военной системы в соответствии с «европейскими образцами», пишет он, была проведена в середине XVII в. Алексеем Михайловичем. Таким образом, Петр I получил в свое распоряжение армию европейского образца, хотя и нанял несколько подразделений драгун для сражения под Полтавой. И все же, замечает Д. Островски, несмотря на победу в Северной войне, европейцы по-прежнему воспринимали Россию как второстепенную в военном отношении страну. Лишь во второй половине XVIII в., после занятия Берлина в 1760 г. Тотлебеном и перехода Суворова через Альпы в 1799 г., Россия становится одним из главных игроков в европейской политике (с. 432).
Характеризуя социально-экономическое положение России, автор отмечает низкий уровень урожайности в земледелии, что позволяло содержать лишь очень маленький правящий класс (0,5% населения). Качественный рывок был сделан при освоении черноземных степей в европейской части страны, что позволило начать применение отвального плуга. Развитие промышленности в России автор рассматривает на примере производства железа, подчеркивая, что только в XIX в. в стране началось то, что принято называть индустриализацией (с. 432-433).
Те же тенденции подчеркиваются и при анализе шестого аспекта - правительственной администрации. Отмечая, что со времен Ивана III Россия являлась династическим государством, Д. Островски указывает на тот факт, что черты национального государства она начала приобретать лишь в XIX в., после утверждения теории официальной народности, отмены крепостного права и проведения ряда мер по ассимиляции нерусских народностей. Что касается законодательства, то Соборное уложение 1649 г., почти не имевшее аналогов среди кодексов европейских стран, представляется автору
обширным и достаточно хорошо продуманным документом. Дополненный Военным регламентом 1716 г. и другими законодательными актами, этот кодекс действовал в России вплоть до 1836 г., когда в силу вступил составленный М.М. Сперанским Свод законов (с. 433-434).
Церковь в ее взаимоотношениях с государством также демонстрирует черты преемственности, пишет автор, указывая на программу церковного просвещения, получившую развитие во второй половине XVII в. Петровская реформа вполне соответствовала этим тенденциям и нашла поддержку в церковных кругах, так что Духовный регламент, в основе своей составленный епископом Феофаном Прокоповичем, был подписан всеми иерархами. Утверждая, что Духовным регламентом была создана независимость Святейшего Синода от государства и уменьшено вмешательство светских властей в церковные дела, автор обнаруживает в совместном управлении обер-прокурора и церковных иерархов аналогии с византийской практикой, принятой в Московии (с. 434-435).
Рассматривая культуру и просвещение, Д. Островски прослеживает начатки западного влияния в религиозном искусстве в глубь веков и указывает, что в светском искусстве и архитектуре европейские стандарты начали утверждаться в XVIII в., а о полной интеграции художественной культуры России и Европы можно говорить лишь для XIX в. Образование в XVIII в. по-прежнему было по преимуществу церковным, пишет автор, приводя примеры вклада священнослужителей в развитие образования и печати в этот период.
Таким образом, подводит итог Д. Островски, следует взвешенно подходить к оценке деяний Петра I. Противопоставление «статичной Московии» «динамичной империи» неверно, поскольку Московия претерпевала постоянные микро- и макротрансформации. И хотя при Петре I действительно произошли значительные изменения, и сам император прилагал усилия, чтобы ускорить поступательное движение, большую роль в формировании образа царя-преобразователя сыграло его окружение. Не пытаясь преуменьшить историческое значение деятельности Петра I, автор тем не менее указывает на тот факт, что многие его нововведения не изменили фундаментальным образом направление и скорость развития страны, а некоторые не были поддержаны его преемниками и
потерпели провал. Несмотря на смену приказной системы управления коллегиальной, административные практики сохранили вполне традиционный московский характер. Возможно, символическое значение Петра I как преобразователя России оказалось более важным, чем его конкретные деяния, пишет Д. Островски. Так, его именем проводили свои реформы Елизавета Петровна и Екатерина II, и эти реформы оказались значительно более долговечными (с. 437).
Оценивая историческое развитие России 1450-1800 гг. в контексте широких взаимопересекающихся влияний на территории Евразии, автор приходит к заключению, что так же, как заимствование у монголов не сделало Россию Монголией, заимствование у европейцев не сделало ее Европой. Россия являлась самостоятельной цивилизацией со своей культурой, уникальной, но, однако же, коренным образом связанной с остальным миром. Те изменения, которые она претерпевала в ходе своей исторической эволюции, являются «одними из самых поразительных в мировой истории», но начались они задолго до вступления Петра I на российский престол (с. 438).
О.В. Большакова
В монографии В.В. Пенского (009), состоящей из четырех глав, исследуются причины обострения противоречий между Москвой и Бахчисараем во второй половине1560-х - первой половине 1570-х годов. Основное внимание в книге уделяется анализу хода боевых действий между русскими и татарскими войсками, в том числе одному из ярчайших эпизодов этой войны - сожжению Москвы в мае 1571 г.
