Спросить
Войти
ОБЩИЕ ВОПРОСЫ
РУССКОЙ МЫСЛИ: ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И МЕТОДОЛОГИИ
ИСТОРИИ. - Самара: Самарский ун-т, 2004. 200 с.
В реферируемой монографии рассматриваются историософские и историко-методологические воззрения приверженцев «субъективной школы» в русской мысли последней трети XIX - начала XX в: П.Л. Лаврова, Н.К. Михайловского, Н.И. Кареева, В.М. Чернова и др. Реконструируется предложенная ими методология исторического познания, их представления об исторической закономерности, о соотношении свободы и необходимости в исторической реальности. Автор рассматривает наследие русских субъективистов в контексте методологических перемен, произошедших в русской исторической мысли на рубеже XIX-XX вв. - кризиса позитивизма и начавшегося антропологического поворота, стремясь доказать, что «предложенные субъективистами теория исторического познания и теория исторического процесса могут быть востребованы современной наукой не просто как одна из страниц прошлого русской мысли, но и как эвристически ценный опыт создания методологии гуманитарного - в том числе и исторического - познания» (с. 13).
Субъективная школа существовала в русской мысли на протяжении полувека. Ее рождение относится к 1868-1869 гг. и связано с публикацией работ П.Л. Лаврова «Задачи позитивизма и их решение» и Н.К. Михайловского «Что такое прогресс»; завершилась история субъекти-вой колы в 1920-е годы - последней научно-теоретической работой, написанной с позиций этого направления, стали «Основы русской социологии» Н.И. Кареева.
В истории субъективной школы О.Б. Леонтьева выделяет два поколения. К первому поколению (1870-1890-е годы) принадлежали основоположники этой школы: П.Л. Лавров, Н.К. Михайловский, Н.И. Кареев, С.Н. Южаков, а также Л.Э. Шишко и Л.Е. Оболенский; с позиций субъективной школы рассматривали ход истории и те мыслители, кто по тем или иным причинам не заявлял открыто о своей приверженности принципам этой школы - идеологи народничества И.И. Каблиц-Юзов и В.П. Воронцов, философы В.В. Лесевич и Х. Раппопорт.
Временем смены поколений в истории субъективной школы были 1900-1904 гг.: в этот период ушли из жизни Лавров и Михайловский, и в те же годы опубликовал свои крупные теоретико-философские работы
В.М. Чернов, который и стал лидером второго поколения субъективной школы. Начало XX в. для субъективной школы стало временем концептуального оформления, подведения итогов и теоретической рефлексии. О своей приверженности принципам субъективной школы в те годы заявляли идеологи неонародничества В.М. Чернов, Н.С. Русанов, М.Р. Гоц, социологи С.И. Гальперин и П.Ф. Николаев, литературный критик Р.В. Иванов-Разумник и другие; были близки к субъективной школе по своему видению исторического процесса и задач исторического исследования историк литературы Д.Н. Овсянико-Куликовский, статистик А. А. Чупров.
Особенность русской субъективной школы состояла в том, пишет автор, что она родилась в недрах позитивизма (само понятие «субъективный метод» восходит к О. Конту), но именно идеологи субъективной школы первыми осознали неудовлетворительность позитивистской парадигмы исторического познания и вступили на путь корректировки классического позитивизма. Обратившись к культурно-антропологической проблематике, лидеры этой школы - в первую очередь П.Л. Лавров и Н.И. Кареев - предприняли попытку разработать соответствующую методологию исследования, во многом предугадав те пути, по которым пошло развитие европейской и российской исторической мысли в XX в.
Важнейшими чертами, отличающими доктрину субъективной школы от воззрений представителей классического позитивизма, О.Б. Леонтьева считает следующие. В трудах приверженцев субъективной школы -П.Л. Лаврова, Н.И. Кареева, Н.К. Михайловского, В.М. Чернова - было подробно разработано учение о «субъективном методе» (или, как иногда предпочитали его называть, о «субъективном элементе» в познании истории). Они признавали такие направления применения субъективного метода в исторических исследованиях, как выбор «исторической перспективы», то есть проблематики исследования; создание предварительной исследовательской гипотезы; реконструкция «скрытых фактов», не упоминающихся в источниках; воссоздание внутреннего мира людей прошлого на основе «сочувственного переживания»; этическая оценка деятельности людей прошло -го, основанная на разграничении «здоровых» и «патологических» явлений в исторической жизни; наконец, внесение в исторический труд «элементов художественности», необходимых для создания у читателя яркого, образного представления об ушедшей эпохе.
Таким образом, для приверженцев субъективной школы, в отличие от классической позитивистской доктрины, познающий субъект выступал как активное, креативное начало; с их точки зрения, человек, приступивший к историческому исследованию, вносит в свою работу не только определенный багаж научных знаний и профессионального мастерства, но и свои нравственные представления, воображение, творческую интуицию, художественный талант. По словам Кареева, устранение этих субъективных элементов из научного исследования, «обезличение исследователя» нанесло бы ущерб в первую очередь самой науке, «ибо самое безличие есть не что иное, как очень крупная односторонность, ограниченность». В то же самое время теоретики субъективной школы считали своим долгом предостеречь историков от так называемого «незаконного субъективизма» - они настойчиво писали о недопустимости влияния на научные изыскания личного аффекта, национальных, партийных или конфессиональных пристрастий.
Субъективисты отказались также от жесткого детерминизма при понимании исторической реальности; они воспринимали исторический процесс как «антропо-телеологический» - направляемый теми целями, которые сознательно выбирают и ставят сами люди. Как писал Лавров в «Исторических письмах» - работе, с которой фактически началась история субъективной школы, - в исторической реальности всегда действует такой фактор, как свободная воля человека, его способность сознательно ставить цели и достигать их.
Теоретики субъективной школы не отрицали существования определенных исторических закономерностей; подробное критическое освещение в их трудах получили органическая теория развития общества; теория непроизвольного подражания как психологической основы массовых движений, сформулированная Н.К. Михайловским в цикле статей о «героях» и «толпе»; социал-дарвинистские теории; марксистская теория развития производительных сил как основы общественной эволюции и т.д. Но в трактовке всех этих исторических закономерностей, подчеркивает автор, субъективисты были верны общему принципу: им представлялось несомненным, что действие объективных законов в истории корректируется, смягчается или даже аннигилируется теми целями, которые сознательно ставят себе люди. По мнению Кареева, причинно-следственная зависимость в истории человеческого общества, несомненно, существует, но носит совершенно особый характер: источник каждого человеческого поступка кроется не только во внешних влияниях, но еще и в личной воле, во внутренних мотивах, в сознательно поставленных человеком целях, поэтому каждый человеческий поступок представляет собой «личное вмешательство в историю», попытку творчески воздействовать на ее ход. Такая трактовка исторического процесса и исторической причинности приходила в противоречие с господствовавшей в русской и европейской мысли XIX в. идеей существования объективных законов истории, направляющих ход истории вне зависимости от человеческих целей и желаний.
Тем самым приверженцы субъективной школы объявляли несостоятельными претензии теоретиков XIX в. на предсказание дальнейшего хода исторического развития. Ход исторических событий, с их точки зрения, определяет некая «равнодействующая», сформировавшаяся в результате сложения и столкновения разнородных социальных сил; предсказать заранее траекторию исторического развития невозможно, поскольку это означало бы устранение из исторического процесса психологического и культурного факторов. История воспринималась ими как арена противоборства многих возможностей; поэтому, с точки зрения субъективистов, в число задач историка следует включить задачу реконструкции упущенных возможностей исторического развития, при решении которой опять-таки должно проявляться авторское творческое начало.
Одной из важнейших теоретических заслуг субъективной школы, по словам О.Б. Леонтьевой, является постановка ее приверженцами проблемы реконструкции внутреннего, духовного мира прошлого (эта задача логично вытекала из их восприятия исторического процесса как антропо-телеологического: чтобы понять историю, надо понять цели, которые ставили себе люди). Так, Н.К. Михайловский решающую роль в своей эпистемологии отводил «сочувственному переживанию» - «такому способу удовлетворения познавательной потребности, когда наблюдатель ставит себя мысленно в положение наблюдаемого». Н.И. Кареев и В.М. Чернов разработали более строгую в научном отношении программу реконструкции «бессознательной философии общества», которая, согласно Карееву, включает в себя «общераспространенные мировоззрения, господствующие идеи, общепринятые и защищаемые нормы» данного общества; эти идеи и нормы, не всегда ясно сформулированные в сознании современников, тем не менее определяют собой «дух времени», проявляясь и в религиозных верованиях, и в науке, и в искусстве, и в политико-правовых учреждениях, и в экономическом строе; в основе «бессознательной философии» всегда лежит определенное представление о смысле жизни. Наконец, П.Л. Лавров выдвинул задачу реконструкции «исторических нравственных типов» - моделей для поведения, образцов для подражания, принятых в ту или иную эпоху.
Теоретики субъективной школы также поставили проблему особого характера исторического познания, особого места истории в ряду прочих наук. Попытки преобразовать историю по типу «номологических» наук, занятых открытием законов повторяющихся явлений, означали бы, по словам Кареева, «ее упразднение или, вернее, превращение в социологию». Согласно Лаврову, история по своей сущности является наукой «классификационной или морфологической», поскольку она имеет дело с неповторяющимися явлениями, связанными друг с другом эволюционной или генетической последовательностью. Н.И. Кареев вслед за Лавровым определял историю как науку, придерживающуюся «генетической точки зрения» и занятую реконструкцией «каузальных рядов» (причинно&-следственных рядов событий, где каждое событие индивидуально и неповторимо) и «эволюционных рядов» (порядка смены фаз или стадий развития явлений, которые нельзя описать как детерминирующие друг друга).
Все эти аспекты воззрений субъективистов, полагает О.Б. Леонтьева, представляли собой явный пересмотр эпистемологической программы классического позитивизма. Тем не менее, несмотря на столь радикальный разрыв теоретиков субъективной школы со многими постулатами классического позитивизма, отказ от прежней парадигмы научного мышления не стал окончательным и демонстративным - в их воззрениях сохранились неприкосновенными другие позитивистские принципы.
Приверженцы субъективной школы не утратили представлений о возможности сближения истории и естественных наук и создания на этой основе концептуально единой научной картины мира. П.Л. Лавров и Н.И. Кареев, провозглашая специфику истории как «генетической» или «морфологической» науки, все же описывали эту специфику в рамках естественнонаучного дискурса, сравнивая историю с геологией, эмбриологией и другими науками, изучающими развитие органического и неорганического
мира. Это приводило к тому, что намеченная субъективистами граница между детерминистическим «миром природы», с одной стороны, и антропо-телеологическим «миром истории», миром целей и ценностей - с другой, вновь оказывалась размытой и неопределенной.
Теоретики субъективной школы сохранили и склонность к построению генерализирующих схем истории. Так, они сочувственно относились к предложенной Дж. Вико идее исторического круговорота, считая, правда, что при целенаправленных усилиях творческой человеческой мысли этот круговорот можно «разомкнуть».
Роковым для судеб субъективной школы в русской мысли, по мнению автора реферируемого исследования, оказался вопрос о существовании объективных законов истории, действующих по аналогии с законами неорганического мира, и о соотношении этих законов с креативной свободой человека. Здесь теоретики субъективной школы оказались в плену противоречия, носившего не только научно-теоретический, но и ценностный характер: отвергнуть представления о свободе человека в историческом процессе значило бы изгнать из исторического познания нравственноэтическую оценку, столь важную для русских субъективистов; полный же отказ от убеждения в закономерном и предсказуемом характере исторического процесса означал бы, с точки зрения XIX в., капитуляцию науки перед лицом провиденциалистов. Субъективистам так и не удалось выработать единую стратегию решения этого вопроса. Так, в работах основоположников субъективной школы - П.Л. Лаврова и Н.К. Михайловского - можно найти утверждения, что история представляет собой совокупность строго детерминированных явлений, где «все имеет свою необходимую причину и свое неизбежное следствие», а целеполагание и свободный выбор личности - не более чем иллюзии. Напротив, такие представители субъективной школы, как Н.И. Кареев, Л.Э. Шишко, И.И. Каблиц-Юзов, В.П. Воронцов и С.И. Г альперин пришли к выводу, что законов истории не существует как таковых, поскольку история человечества в целом и каждый из составляющих ее событийных рядов носят однократный, неповторимый характер. Наконец, в начале XX в. представители молодого поколения субъективной школы - Н.С. Русанов, Е.Е. Колосов - вернулись к представлению о существовании объективных законов истории, попытавшись объединить учение Лаврова и Михайловского с марксизмом. Наиболее перспективной автору представляется точка зрения В.М. Чернова, считавшего, что так называемые «законы истории» - не более чем теоретические модели, необходимые для организации исторического познания, но ни в коем случае не управляющие
ходом реальной истории, как флюгер не «управляет» ветром, направление которого показывает.
Теоретические искания приверженцев субъективной школы, по убеждению О.Б. Леонтьевой, органично вписываются в контекст развития не только русской, но и мировой исторической мысли XX в. Для современного историка вполне актуальными представляются их интерес к ценностной стороне исторической реальности; поставленная ими проблема исторического «понимания»; проблема творческой
активности субъекта познания; наконец, восприятие истории как принципиально незавершенной смысловой целостности, допускающей бесконечное множество продолжений, а следовательно, и бесконечное множество прочтений. Историческая истина представала в их трудах как многогранное образование, слагающееся изо всех возможных интерпретаций, а «смысл истории» - как ценностное содержание, которое вносится в исторический процесс размышляющим над ним человеком.
Анализ научного наследия мыслителей субъективной школы приводит автора монографии к заключению, что их творчество «по своей парадигматической принадлежности носило переходный характер: они так и не смогли полностью отбросить представление о гомотетическом характере исторической науки, но при этом уже приблизились к тому пониманию задач истории, которое получило развитие в XX в. - истории как реконструкции «Другого», воссоздания внутреннего мира ушедших эпох, диалога культур, разделенных не в пространстве, но во времени. Историческая мысль не в одночасье преодолела путь от громоздких историцистских схем XIX в. - гегельянства, позитивизма, марксизма - к современной антропологической и лингвистической рефлексии. И важной ступенью на этом пути стали методологические искания мыслителей русской субъективной школы - яркого и оригинального направления гуманитарной мысли» (с. 189).
С.В.Беспалов
