Реформаторская деятельность П. А. Столыпина в свете изучения вопроса о соотношении понятий «Насилие» и «Принуждение»

Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2015. № 1 (5). С. 19-29.

УДК 94 (47).083 (092)

Д. В. Кузнецов

РЕФОРМАТОРСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ П. А. СТОЛЫПИНА В СВЕТЕ ИЗУЧЕНИЯ ВОПРОСА О СООТНОШЕНИИ ПОНЯТИЙ «НАСИЛИЕ» И «ПРИНУЖДЕНИЕ»

Предпринята попытка дать развернутый анализ двум весьма близким по характеру употребления, но вместе с тем различным по смыслу и содержательному наполнению понятиям «насилие» и «принуждение». Эта работа чрезвычайно важна, поскольку не только в популярной литературе, но и в серьезных изданиях, претендующих на научный статус, зачастую эти понятия смешиваются. В силу этого даются неверные характеристики и оценки того или иного события, явления или процесса, вследствие чего картина, отражающая историческую реальность, оказывается весьма искаженной и потому необъективной. Исходя из этого, автор попытается представить собственное понимание данного вопроса.

D. V. Kuznetsov

REFORMIST ACTIVITY P. A. STOLYPIN IN THE LIGHT OF THE STUDY QUESTION ABOUT VALUE CONCEPTS OF «VIOLENCE» AND «COERCION»

In this article, we attempt to give the unfolded analysis two very near by the nature the uses is undertaken, but at the same time different on sense and rich in content filling to the concepts "violence" and "compulsion". This work is extraordinarily important, because not only in the everyday use literature but also in serious editions applying on scientific status, frequently these concepts are often mixed up and by virtue of it incorrect descriptions and estimations of one or another event, phenomenon or process resulting in a picture reflecting historical reality appears very distorted, and that is why unobjective. On this basis, an author will make an effort give the own understanding of this question.

Некоторые общие наблюдения и замечания

Рассматривая понятия «насилие» и «принуждение», следует указать, что первое применяется для характеристики действия, которое преследует достижение разрушительного эффекта, поскольку в его основе лежит негативное начало.

Напротив того, понятие «принуждение» используется для характеристики действия, которое преследует достижение созидательного эффекта, поскольку в его основе лежит позитивное начало.

Насилие имеет абсолютный характер, поскольку оно тотально по своей природе.

Это абсолютное зло и по формальным признакам, и по содержательному наполнению.

Принуждение не имеет абсолютно-тотального характера и действует избирательно. Его можно квалифицировать как «зло», но только с видимой, формально-проявленной стороны, но никак не сущностно-содержательной.

Пример из обыденной реальности: преступник совершает нападение на кого-либо с целью хулиганских побуждений, грабежа, убийства и пр. Он совершает насилие, поскольку в его основе лежит негативное начало - ограбление, нанесение материального и морального ущерба, лишение жизни

© Кузнецов Д. В., 2015

Д. В. Кузнецов

потенциальной или реальной жертвы. Эффект разрушительный.

А вот когда преступника задерживают правоохранительные органы, и наказание определяется судом в виде лишения свободы, то это принуждение по отношению к преступнику, поскольку его принудительно изолируют от общества как социально опасный элемент. В основе действий правоохранительных органов лежит позитивное начало -наказание преступника, сохранение общественного порядка и перевоспитание личности. Эффект созидательный.

Впрочем, бывают случаи, когда человек совершает случайное, непреднамеренное убийство в ходе использования силовых действий, применяемых в качестве необходимой самообороны. Тогда он может быть квалифицирован не как преступник, совершивший насилие, а как человек, вынужденно ответивший на попытку применения по отношению к нему действий насильственного характера, использовав при самозащите силу и не рассчитав при этом своих действий. (Либо (как вариант) он может быть доведен до состояния, когда он вынужден убить своего обидчика, например, вследствие рейдерского захвата или незаконного выселения из жилого помещения, втягивания в преступный сговор, в долговую кабалу и т. д.) В любом случае действия такого «убийцы» будут носить вынужденный характер, как, например, действия Калоева, убившего швейцарского диспетчера, виновного в гибели его семьи вследствие авиакатастрофы.

И если государственные правоохранительные органы не смогут правильно установить степень его виновности и осудят как преступника, то в этом случае они могут быть квалифицированы как сторона, применившая меры не принуждения, а насилия по отношению к невиновному (или частично виновному) человеку, поскольку отнеслись к этому делу неадекватно (или не вполне адекватно). Ведь предполагается, что эти органы должны объективно подойти и оценить его действия и вынести адекватное и справедливое решение, которое бы в максимальной степени соответствовало степени виновности данного лица.

В данном случае необходимо учитывать один весьма существенный и даже, пожалуй, главный признак, отличающий насилие от

принуждения. Это намеренно агрессивный характер первого и вынужденный характер второго. Агрессивный характер насилия определен агрессивностью природы его происхождения. Насилие практически всегда предполагает нападение либо угрозу нападения, в то время как принуждение обуславливается, как правило, необходимостью защиты от такового. Принуждение, как правило, является ответным действием, поэтому оно вторично по отношению к насилию.

Правда, бывают случаи, когда сторона, применяющая силу первой, остается при этом стороной, применившей силу именно принудительного, а не насильственного характера. Это происходит в тех случаях, когда применяются так называемые превентивные меры, или предупредительное применение силы с целью недопущения конфликта, т. е. ситуации, когда могут быть использованы методы насилия либо его эскалация. Например, ввод и расположение миротворческих сил (как правило, хотя и не всегда, под эгидой ООН) на территорию какой-либо страны, в которой степень противостояния противоборствующих групп доходит до такой стадии, что может возникнуть гражданская война (именно этим обстоятельством, например, можно объяснить пребывание ограниченного контингента российских войск в Приднестровье). Но такое силовое воздействие применяется как вынужденная мера (не случайно слова «вынужденный» и «принудительный» имеют общую этимологию), используемая перед угрозой применения насилия в ходе нападения, чтобы предупредить и не допустить его осуществления. В данном случае какая-либо страна или группа стран, выступающая в роли «третьей силы», применяя меры принудительно силового воздействия на враждующие стороны, (или сторону) руководствуется известным тезисом: «Когда зло запрещено, оно не происходит».

Именно поэтому, например, объявление и осуществление Советским Союзом войны с Японией в августе 1945 г. было акцией принуждения, а не насилия, т. е. акцией превентивной защиты от потенциального агрессора и принуждения его к миру. СССР выступил здесь в роли стороны, принудительно силовым путем заставившей японских милитаристов отказаться от возможного нападения на

Реформаторская деятельность П. А. Столыпина...

Советский Союз, а также не позволил им выступить в качестве агрессора, способного применить насилие в отношении Китая, являющегося союзником СССР.

Примеры превентивного силового характера, т. е. предупредительно профилактического воздействия, могут иметь место также в периоды борьбы с терроризмом. В этом случае соответствующие структуры и подразделения принудительно воздействуют на сторонников радикальных методов борьбы, силой принуждая их к миру (вплоть до физического уничтожения в ходе оперативных антитеррористических мероприятий) и не допуская, таким образом, развязывания насильственных действий с их стороны. Здесь уместно привести столыпинский тезис, суть которого состоит в том, что государство должно уметь себя защищать, чтобы не допустить своего распада.

Однако, к сожалению, гораздо чаще меры принудительного силового воздействия применяются в случаях, когда нападение уже состоялось и агрессия уже начала осуществляться. В этом случае умиротворяющей стороне в срочном порядке приходится тушить уже возникший пожар. Действия этой стороны во время данного конфликта продолжают носить принудительный, а не насильственный характер, принуждающий агрессора к заключению мира. Так было, например, во время югоосетинского конфликта, когда Грузия, выступив в роли агрессора, напала на российских миротворцев в Южной Осетии, совершив, таким образом, попытку насильственного вооруженного захвата последней, и России пришлось ввести свои войска и остановить агрессора, силой принудив его к миру.

К вопросу о критериях определения «насилия» и «принуждения» в истории

Подобный описанному выше подход может быть применен и при оценке крупномасштабных исторических процессов или явлений в тех случаях, когда они происходили с применением силовых действий. При этом проблему соотношения и различия насилия и принуждения надо рассматривать в связи с тем, что они дали (или принесли) в плане не столько абстрактно экономическом, научно-технологическом, военном, а демографически-гуманистическом и нравственно-психологическом, с точки зрения повышения численности населения, качественного изменения его структуры (в сторону усложнения или упрощения), уровня жизни и благосостояния основной массы населения, совершенствования жизненного уклада.

Причем последнее должно рассматриваться с двух сторон - физической (с точки зрения здоровья нации) и духовной.

При определении характера применяемых силовых мер (насилие или принуждение) следует руководствоваться принципом: способствовали эти меры становлению позитивных начал в совершенствовании жизненного уклада или разрушали их, способствовали духовно-нравственному развитию или препятствовали ему, улучшали физическое и нравственное здоровье нации или ухудшали его. Если после применения силовых действий наблюдалось первое (эффект созидательный), то это принуждение, если второе (эффект разрушительный) - насилие.

Главный вопрос, на который необходимо получить ответ при этом: как эти меры отразились на демографической ситуации? Если вскоре после использования силы во время проведения каких-либо радикальных преобразовательных мероприятий или реформ численность населения увеличивалась, усложнялась его структура, т. е. появлялись новые группы, слои, страты или сословия, а уровень жизненного благосостояния при этом повышался, то в этом случае можно говорить о принуждении. Если происходило снижение показателей по всем этим признакам и при этом происходило упрощение общества, то это насилие.

Между прочим, одним из конкретных показателей, характеризующих уровень жизненного благосостояния населения, его физического и нравственного здоровья, считается уровень (или количество) потребления алкоголя. Здесь работает хорошо известная формула: чем хуже человек живет, тем больше он пьет. Случаи, противоречащие этому правилу, могут быть отнесены в разряд исключений, не опровергающих, а лишь подтверждающих общее правило. Здесь важна именно тенденция, а не отдельные частные случаи.

Обратимся к конкретным примерам из истории. Реформы Петра I были осуществлены не для народа, а за счет народа и на крови

Д. В. Кузнецов

народа во имя величия власти и государства. Это очевидное насилие. Оно было тотально и разрушительно. Петровские мероприятия носили всеохватывающий характер, распространялись на всю страну. Их реализация привела к масштабным и существенным изменениям как всего государственно-политического и отчасти даже социального строя России, так и самого культурно-генетического кода, духовного склада и характера российской цивилизации.

При этом если рассматривать реформы Петра исходя из упомянутого выше критерия уровня жизни и благосостояния основной массы населения, то здесь ситуация выглядит далеко не лучшим образом. В период царствования Петра положение народных масс резко ухудшилось. Пётр раздавал государственных крестьян дворянам и владельцам мануфактур. Одновременно с этим он ввёл подушную подать, увеличив ее почти в три раза: на ведение войны, содержание армии и разросшегося бюрократического аппарата с крестьян и посадских людей взимали огромные налоги. Эти и другие нововведения Петра привели к тому, что за годы его правления численность населения России сократилась на 30 %. И это едва ли не самый главный (но не единственный1) минус, который с лихвой перевешивает те незначительные плюсы, которые обычно ставятся в заслугу Петру I. При этом произошло невероятное упрощение общества. Многие группы и слои населения (например, бояре, стрельцы и пр.) были ликвидированы.

А вот при крещении Руси в X-XI вв. использовалось принуждение, поскольку в его основе лежало позитивное, созидательнотворческое начало. Создавались основы для развития Руси в разных сферах (духовная и материальная культура, повышение нравственного тонуса и т. д.). Принуждение, используемое при крещении, было избирательным. В северных районах, где были сильны языческие темные и мрачные культы с практикой кровавых жертвоприношений, оно применялось, что было отражено в летописной фразе о новгородцах, которых «Путята крестил мечом, а Добрыня огнем». В большинстве же южных районов христианство утвердилось достаточно быстро и безболезненно, так как было хорошо известно задолго

до князя Владимира (там бывало много купцов-христиан, дружинников и т. д.) и местные жители охотно принимали его, поскольку оно во многом соответствовало местным традициям и верованиям2.

Таким образом, прав был культуролог А. М. Панченко, когда утверждал, что «всякое изменение и социального, и культурного статуса нации есть историческая драма. Драматическим было и крещение Руси... Б. А. Успенский сопоставлял реформу Владимира с реформами Петра: “Здесь возникает разительная аналогия с процессами европеизации при Петре I, одним из моментов которого также было насильственное обучение”. Такая аналогия действительно резонна, но драматизм христианизации не идет ни в какое сравнение с драматизмом и даже трагизмом европеизации (выделено мной. -Д. К.). Во втором случае общество буквально раскололось, раздвоилось, оказавшись в состоянии войны - отчасти социальной и прежде всего идеологической. Старообрядческие самосожжения, не имеющие прецедента в русской истории, - красноречивое тому свидетельство. В первом случае все обошлось более или менее мирно, что явствует из той же археологии» [16, с. 50-51].

Другой пример, уже из истории XX в.: коллективизация 30-х гг. была осуществлена с помощью насилия. Она имела тотальный характер, в основе ее лежали негативные, разрушительные начала: было уничтожено крестьянство со своим самобытным жизненным укладом, деревенско-мирским строем и т. д. В ходе начавшегося процесса урбанизации кардинально изменилось соотношение сельского и городского населения, что негативно отразилось и на демографической ситуации. Численность сельского населения в данный период сокращалась, а уровень потребления алкоголя повышался. При этом состав сельского населения изменялся в сторону нивелирования и упрощения.

А вот при осуществлении столыпинской аграрной реформы использовалось принуждение, поскольку она не носила тотального характера и не распространялась на некоторые окраины России. Да и в «коренной» России реформа носила избирательный характер, поскольку П. А. Столыпин не ставил задачи 100-процентного укрепления земли в

Реформаторская деятельность П. А. Столыпина...

личную собственность. Вот его слова по этому поводу: «Пусть собственность эта будет общая там, где община еще не отжила, пусть она будет подворная там, где община уже не жизненна, но пусть она будет крепкая, пусть будет наследственная» (цит. по: [20, с. 292]). В основе принудительных мер столыпинской реформы было созидательно-творческое начало. В ходе ее реализации происходил подъем благосостояния крестьянства в его основной массе, освобождение его творческой инициативы, уничтожение угрозы революционного взрыва. Темпы роста численности населения в России в период столыпинской аграрной реформы были самыми высокими в Европе, а уровень потребления алкоголя - самым низким. При этом наряду с общинниками появились и другие группы крестьян - собственников земли: хуторяне, отрубники, под-ворники и пр. Происходило усложнение структуры крестьянского сословия.

Принуждение как один из факторов, используемых при проведении

столыпинской аграрной реформы

Для более наглядного представления, чтобы продемонстрировать отличие принуждения от насилия, стоит обратиться непосредственно к характеристике действий правительства П. А. Столыпина при проведении аграрной реформы.

Свою концепцию аграрных преобразований П. А. Столыпин формировал более десяти лет, еще до того, как стал министром внутренних дел, будучи предводителем дворянства, а затем губернатором в Ковно, Гродно и Саратове. Интересующий нас аспект наиболее полно представлен в плане П. А. Столыпина, сформулированном им в саратовский период его карьеры. Этот план требует некоторых пояснений. «Прежде всего встает вопрос о связи этого плана с другими аналогичными предложениями, высказанными до 1905 г. Комментатор столыпинского отчета А. Гайстер отрицал новизну предложенных Столыпиным мер на том основании, что еще раньше об этом говорилось в некоторых отчетах местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, в “Записке по крестьянскому делу” председателя Особого Совещания С. Ю. Витте. Действительно, в своей “Записке” Витте

признал, что большинство местных комитетов высказались за переход от общинного к частному крестьянскому землевладению, но без каких-либо принудительных мер. Сам он резко критиковал общину и высказывался в пользу перехода к хуторам, но постепенно, не торопясь. Именно в этом последнем пункте... наблюдались расхождения между Витте и Столыпиным. Витте возлагал надежды на постепенность перехода к хуторскому хозяйству, недооценивая живучесть и силу общины, не желавшей расставаться с лучшими работниками и наделами. Столыпин же отлично понял, что ускорить слом административного механизма общины можно только с помощью более мощной административной системы - государства. В этом смысле он был на голову выше Витте и как экономист, и как политик - Столыпину удалось довести до конца начатое. А в политике, в том числе и в экономической, особенно важно, как известно, «искусство осуществления» [3, с. 62].

Вот что говорил по этому случаю сам Петр Аркадьевич в своем выступлении в Гродненском комитете, сформированном в 1902 г. для обсуждения нужд сельскохозяйственной промышленности: «Ставить в зависимость от доброй воли крестьян момент ожидаемой реформы, рассчитывать, что при подъеме умственного развития населения, которое настанет неизвестно когда, жгучие вопросы разрешатся сами собой, - это значит отложить на неопределенное время проведение тех мероприятий, без которых немыслима ни культура, ни подъем доходности земли, ни спокойное владение земельной собственностью» (цит. по: [4, с. 13]). Это убеждение Столыпин пронес через всю свою государственную деятельность.

Оно сформировалось у него не на пустом месте. Очевидно, в бытность свою на постах предводителя дворянства и губернатора он видел, что многие крестьяне осознавали выгоды, которые давало индивидуальное землевладение, но, тем не менее, опасались переходить к нему. Слишком новым и необычным для них являлось это дело. Поэтому элемент принуждения здесь был необходим. И единственной законной силой, которая могла помочь крестьянам преодолеть их боязнь и естественные сомнения и опасения, было государство.

Д. В. Кузнецов

И в этом своем подходе Столыпин был отнюдь не одинок. К примеру, один из ближайших помощников Столыпина, главный землеустроитель России А. А. Кофод, словом и делом активно осуществлявший аграрные преобразования, также призывал к принудительному расселению на хутора и отруба, поскольку крестьяне, даже понимая выгоды и полезность этих мер, не соглашались на расселение добровольно из-за боязни оказаться владельцами худшей земли, а лучшую уступить другому. В качестве аргумента А. А. Кофод привел такое высказывание крестьянина о переезде на хутора или отруба: «Да никогда, барин, не согласимся, все хотят лучшие места, а как было бы хорошо, вся своя земля тут кругом двора была бы... А вот если бы правительство сказало нам: “расселяйтесь-ка, ребята, вот вам два года срока, а если не сумеете, то мы вас расселим”. Живо расселились бы» [8, с. 49].

Этот случай показывает, что крестьяне иногда сами высказывали пожелание, чтобы на них было оказано административное давление, которое было бы способно сдвинуть их с мертвой точки, поскольку сделать это самостоятельно они по разным причинам были не в состоянии.

Использование методов принуждения государственными органами при осуществлении преобразовательной политики в какой-либо жизненно важной для населения сфере является, вообще говоря, не такой уж редкой практикой. Так например поступали правящие круги Японии после революции Мэйдзи, чтобы обеспечить перевод экономики этой страны на рельсы модернизации. И, как известно, именно благодаря этой жесткой политике такой перевод был осуществлен за относительно короткое время. По этому случаю как в советское время, так во многом и сегодня многие ученые не без оснований восхищаются японским опытом, говорят и пишут о «японском экономическом чуде» и приводят его в исследованиях по социальным и экономическим наукам как образец и пример для подражания. При этом признается, что Япония совершила мощный рывок в развитии своих производительных сил именно благодаря тому, что ее правящий слой силой государства навязал обществу производственные отношения, копирующие

социальное устройство XI-XII в.3 А когда Столыпин предложил и проводил по сути то же самое, хотя и не в столь жесткой и радикальной форме, в результате чего началось наше «русское экономическое чудо», о котором писали европейские газеты в начале XX в., многие авторы до сих пор, работая в русле советской либерально-радикальной историографической традиции, пусть и значительно модифицированной, активно критикуют его аграрную политику и вообще всю реформаторскую деятельность.

Впрочем, использование силы и административно-принудительных методов по отношению к крестьянам с целью побудить их к тому, чтобы отказаться от общинной системы земледелия и перейти на самостоятельноиндивидуальный путь ведения своего хозяйства, - не основной и, конечно, не единственный рычаг правительства при проведении аграрной реформы. Гораздо более важную и существенную роль в ней имели другие, более мирные способы - работа местных землеустроительных комиссий, деятельность Крестьянского банка, земств, агрономических организаций, кооперация и т. д. «Разумеется, были отдельные случаи применения силы и “административных” методов. Но правительство всячески старалось избегать силового давления и удержаться от применения силы, расследуя каждый инцидент и восстанавливая справедливость. Существенным направлением его политики по отношению к чиновникам и крестьянам были просвещение и пропаганда.

В то же время совершенно очевидно, что правительственное вмешательство в деревенскую жизнь способствовало возникновению в ней раздоров и конфликтов. Однако это было неизбежно, принимая во внимание то, что в практическом отношении реформы были сведены к мерам по межеванию, направленным главным образом на реорганизацию крестьянского землевладения и утверждение права собственности - двум наиболее болезненным и спорным вопросам сельского сообщества. Правительство предвидело эти последствия и поэтому старалось свести их к минимуму путем превращения землеустроительных комиссий в механизм разрешения конфликтов. Способ деятельности этих комиссий напоминал процедуру разрешения споров при заключении договоров.

Реформаторская деятельность П. А. Столыпина...

Имея это в виду, необходимо помнить, что реформы были задуманы как постепенные и эволюционные отчасти из-за понимания того, что крестьяне в конце концов и отдадут предпочтение индивидуальной собственности, но будут тем не менее сопротивляться переменам вследствие своих опасений и приверженности рутине и традициям. Естественным побудительным соображением для крестьян была возможность стать хозяином своей земли и, следовательно, в конце концов, хотя, по-видимому, и в отдаленной перспективе, разбогатеть» [13, с. 14; см. об этом также: 2, с. 3-4; 5, с. 15; 9, с. 196; 14, с. 7; 19, с. 359-556; 20, с. 68-69].

В целом, по данным И. И. Климина, принуждение в той или иной форме, прямое или косвенное со стороны властей допускалось не более как в 15-20 % всех крестьян, вышедших из общины. Подводя итог своему анализу данного аспекта, автор привел заключение историка И. В. Мозжухина, непосредственно исследовавшего столыпинскую реформу, высказанное еще в 1917 г: «Чрезвычайно распространенный взгляд на реформу как на меру насильственную, вызвавшую исключительно отрицательные последствия, должен быть совершенно оставлен» [10, с. 119]. Учитывая результаты исследований И. И. Кли-мина, В. Г. Тюкавкина, Д. Мэйси, В. Куликова и других авторов [11, с. 54-55; 13, с. 14-15; 15, с. 117-120; 18, с. 33-34, 50, 58, 147-150; 21, с. 153-158], трудно согласиться с широко распространенным в исторической литературе мнением, будто столыпинская реформа в основном проводилась при помощи использования принудительных мер воздействия на крестьян.

К характеристике восприятия

Л. Н. Толстым реформаторской

деятельности П. А. Столыпина

Рассматривая проблему целесообразности применения принуждения и необходимости при этом отличать это понятие от понятия «насилие», нельзя обойти вниманием позицию Л. Н. Толстого, который, как известно, создал по этому поводу свое морально-этическое учение «О непротивлении злу насилием». Как видно уже из самого названия его учения, Толстой любое применение силы, вне зависимости от конкретных обстоятельств, называл насилием и считал его принципиальным и абсолютным злом. В этом заключалось глубинное роковое заблуждение великого писателя. Именно поэтому, руководствуясь моральными принципами учения, созданного им самим, в последние десятилетия своей жизни Толстой пришел к полному отрицанию практически всех форм и институтов человеческого социума. Он отрицал и брак, и семью, и армию, и Церковь, и государство и т. д. Главную же несправедливость современного ему общества Толстой усматривал в частной собственности на землю. Он считал, что «как не может существовать права одного человека владеть другим (рабство), так не может существовать права одного какого бы то ни было человека, богатого или бедного, царя или крестьянина, владеть землею как собственностью» (цит. по: [6, с. 65]).

Поэтому вполне естественно, что он не принял и аграрную реформу П. А. Столыпина. В январе 1908 г. он писал Столыпину: «За что, зачем Вы губите себя, продолжая начатую Вами ошибочную деятельность?.. Вы сделали две ошибки: первая - начали насилием бороться с насилием и продолжаете это делать, всё ухудшая и ухудшая положение... вторая - думали в России. успокоить население тем, чтобы уничтожив общину, образовать мелкую земельную собственность... Мне со стороны ясно видно, что Вы делаете и что Вы себе готовите в истории...» (цит. по: [12, с. 169]).

«Моральный», точнее квазиморальный, ригоризм Толстого, не позволивший ему понять и принять аграрную реформу П. А. Столыпина, проявился в том, что он обвинил последнего в использовании «насилия» по отношению к крестьянам, употребляемого якобы для того, чтобы выгнать всех их из общины и поместить на крохотные земельные наделы («чуланчики», по определению Л. Н. Толстого). Не говоря уже о категорическом неприятии и осуждении этим известным писателем «военно-полевых» судов, действовавших в России в первые месяцы после революции 1905 г. Вот какое письмо составил Толстой для Столыпина в августе 1908 г., хотя оно, впрочем, так и не было отправлено: «Пишу Вам об очень жалком человеке, самом жалком из всех, кого я знаю

Д. В. Кузнецов

теперь в России... Человек этот - вы сами... Не могу понять того ослепления, с которым вы можете продолжать вашу деятельность, -деятельность, угрожающую всему вашему материальному благу (потому что вас каждую минуту хотят и могут убить), губящую ваше доброе имя, потому что уже по теперешней вашей деятельности вы заслужили ту ужасную славу, при которой всегда, покуда будет история, имя ваше будет повторяться как образец грубости, жестокости и лжи. Вместо умиротворения вы до последней степени напряжения доводите раздражение и озлобление людей всеми этими ужасами произвола, казней, тюрем, ссылок и всякого рода запрещений» (цит. по: [12, с. 169]). Исходя из такого своего понимания, русский писатель считал Столыпина безусловным служителем и носителем зла. «Столыпин влюблен в виселицу, этот сукин сын.» - таково было одно из последних высказываний Толстого о Столыпине (цит. по: [12, с. 170]).

Позиция Толстого важна тем, что в отечественной историографии ее часто использовали в качестве якобы весомого аргумента, призванного развенчать реформаторскую деятельность Столыпина. Примечательно, что и в наше время взгляды Толстого являются важнейшими аргументами противников Столыпина в споре о его исторической роли. Однако в свете представленных выше наблюдений и замечаний, раскрывающих принципиальный и даже отчасти диаметрально противоположный смысл и назначение понятий «насилие» и «принуждение», критика политики Столыпина Л.Н. Толстым и построенная на основе этой критики аргументация особенно либерально ориентированных исследователей, писателей и публицистов выглядит не только непрофессиональной, но и просто наивной, а значит, несостоятельной и потому неубедительной.

Между прочим, на эту мировоззренческую слепоту великого писателя, на его смешение двух различных понятий, на его непонимание разницы между ними и в силу этого его неспособность развести эти понятия указал в свое время русский философ И. А. Ильин, который дал развернутый и всесторонний критический анализ толстовского моральноэтического учения в своей работе «О сопротивлении злу силою».

Стоит заметить, что сам Столыпин отлично понимал эту разницу, выразив ее, в частности, в одном из своих выступлений в Государственной думе в отчетливой форме: «Умейте отличать кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных врачей» (цитата приведена неточно). Этой разницы, к сожалению, до сих пор не видят и не хотят видеть и современные либерально ориентированные авторы, критикующие Столыпина за его политику жесткого подавления революционно-террористического движения с помощью военно-полевых судов.

Между тем наиболее серьезные, идеологически не зашоренные и не находящиеся в плену либеральных и псевдодемократических стереотипов исследователи хорошо понимают, что эти суды явились вынужденной и крайне запоздалой ответной мерой именно принудительного характера, призванной остановить и прекратить разгул революционного насилия и террора в России. Вот что отметил, например, по этому поводу известный историк А. А. Искендеров. Для более целостного понимания картины, раскрывающей суть позиции Толстого, занимаемой им и его последователями в связи с аграрной реформой Столыпина, увязывавшего эту свою позицию с военно-полевыми судами последнего, приведем полный фрагмент из статьи названного исследователя: «Была, разумеется, еще одна неотъемлемая часть столыпинской реформы: ее резко выраженная антиреволюционная направленность. Авторы реформы, в том числе и сам Столыпин, не только не скрывали, но постоянно подчеркивали эту цель, полагая, что в случае успешного осуществления аграрной реформы революционное движение в России лишится массовой базы, будет полностью парализовано, и постепенно сойдет на нет. К слову сказать, это великолепно понимали и представители революционных сил и движений. Отсюда их невероятно жесткая позиция по отношению к столыпинской реформе, полное ее неприятие, что отразилось на выводах и оценках, которые длительное время оставались господствующими в советской исторической науке, да и сегодня еще до конца не преодолены.

В оценке аграрной реформы Столыпина, как и личности реформатора, и поныне су26

Реформаторская деятельность П. А. Столыпина...

ществуют полярные мнения. Проводимым им аграрным преобразованиям нередко приписывается то, что им не было свойственно, но в то же время замалчиваются или искаженно трактуются те аспекты реформы, которые не вписываются в рамки всевозможных предвзятых схем и стереотипов. При этом как тогда, так и теперь упор делается на то, чтобы доказать, с какой жестокостью, не останавливаясь ни перед чем, Столыпин проводил свои реформы. Постоянное упоминание о полевых судах, виселицах, покрывших чуть ли не всю территорию России, в одной связке с аграрной реформой не случайно. С легкой руки кадета Ф. А. Родичева появилась расхожая фраза о “столыпинских галстуках”. Акцент на насильственных действиях Столыпина должен был вызывать резко негативное отношение к реформатору, и к его реформам. Так же не случайно родилась и приписываемая Столыпину формула “умиротворение, а потом реформы”, в которой акцент делался на слове “умиротворение”, звучавшем как синоним насилия, с помощью которого оно могло быть достигнуто.

Было бы нелепым отрицать или преуменьшать факт применения властями насильственных (читай - “принудительных”. -Д. К.) методов против революционных сил, в том числе и в ходе аграрной реформы. Однако, как это ни покажется парадоксальным, для Столыпина главным было все же не карательные меры, а стремление решать экономические и социальные проблемы с помощью реформ, и прежде всего, конечно, с помощью аграрных преобразований. Кстати, и полевые суды существовали не в таких масштабах, как это обычно изображалось в нашей литературе. Это была скорее запоздалая реакция на бурные революционные события 1905-1907 годов (курсив мой. - Д. К). Нельзя, очевидно, не учитывать и того факта, что на самого Столыпина не раз совершались покушения, в результате которых тяжело пострадали некоторые члены его семьи» [7, с. 109-110].

Непонимание Л. Н. Толстым разницы между понятиями «насилие» и «принуждение» и в силу этого неспособность развести эти понятия и относиться к ним соответствующим образом приводила подчас вовсе к курьезным случаям, ярко характеризующим неадекватность восприятия им существующей реальности и, как следствие, неадекватность его поведения.

Вот, например, какой анекдотичный случай был приведен в заметке одной из газет под заголовком «Л. Н. Толстой и городовой» [1, с. 9]. Далее приводится текст этой заметки. «Как известно, Л. Н. Толстой одевался всегда крайне просто. Однажды с ним был такой случай. По одной из московских улиц городовой тащил пьяного в участок, так как это обычно делают городовые. Возмущенный грубостью полицейского, Толстой подошел к нему и спросил:

- Ты грамотный?

- Грамотный, - ответил городовой.

- Евангелие читал?

- Читал.

- Так ты должен знать, что оскорблять ближнего не следует.

Городовой, видя скромный костюм Толстого, в свою очередь спросил:

- А ты грамотный?

- Грамотный.

- Инструкцию для городовых читал?

- Нет.

- Ну так прежде прочитай, а потом и разговаривай!»

Думается, какие-либо комментарии здесь излишни. Неадекватность поведения Льва Николаевича в данной ситуации говорит сама за себя.

Правда, в своем радикальном неприятии любых форм и способов применения силы Толстой был не всегда последователен. Вот что писал со свойственной ему иронией по этому поводу И. Л. Солоневич: «Громкоговоритель мировой совести - граф Лев Толстой - всю свою жизнь боролся против насилия, но против насилия крепостного права и его пережитков он не написал ни одной строчки... А когда его собственные крестьяне попытались делить его землю - он нанял вооруженную стражу из кавказских дикарей» [17, с. 127-128]. К сожалению, И. Солоневич по своему обыкновению не привел название источника, из которого он взял эту информацию, поэтому сложно сказать, насколько она соответствует действительности. Но если после соответствующей проверки будет подтверждена ее достоверност?