Спросить
Войти
Д. Н. Старостин
МЕЖДУ МЕРОВИНГАМИ И КАРОЛ ИНГАМИ:
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЛАСТИ И СМЕНА ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЫ В ПОЗДНЕМЕРОВИНГСКИЙ ПЕРИОД ПО МАТЕРИАЛАМ ИСТОРИЧЕСКИХ СОЧИНЕНИЙ И ЖИТИЙ
Среди вопросов, которые интересуют исследователей, занимающихся проблемами перехода от Античности к Средневековью, проблеме изменения представлений о власти при трансформации социального и политического порядка варварских королевств в период, сопутствовавший смене династии Меровингов Каролингами, традиционно не уделялось достаточно внимания. Исследовалась преимущественно история завоевания Римской империи населением, находившимся вне ее границ (или, как считается начиная с последней четверти XX в., история постепенного проникновения этого населения в границы римской ойкумены)1. В то же время вопрос о том, как отражалось изменение этих королевств в представлениях о власти того времени, когда Римская империя и все структуры власти (как светские, так и церковные), являвшиеся наследием последней, уже перестали существовать, в течение долгого времени оставался не изученным. Главным образом это связано с тем, что успехи Карла Великого и политика каролингской династии способствовали тому, что внимание исследователей привлекали имперские амбиции Каролингов, в то время как вопросы оценки и интерпретации представлений о королевской власти (вне их связи с идеей империи) не получили достаточного освещения в литературе2. Однако смена (или же преемственность) представлений о власти в этот период интересна потому, что она имеет непосредственное отношение к переходу от античного мировоззрения к средневековому3 Исследование данной проблемы важно для понимания того, когда именно были заложены основы Европы как особой политической и культурной общности: с приходом ли арабов в Средиземноморье и борьбой франкских королей из рода Каролингов против них, или ранее, еще во времена Меровингов или даже в эпоху Поздней Античности4. Ведь именно от оценки позднемеровингского периода как времени распада политической власти Меровингов или как времени постепенной адаптации правящих слоев к новой ситуации зависит наше представление о том, были ли реформы в правление Пепина III, Карла Великого, а также его потомков действительно кардинальными и глубокими, или же они были всего лишь продолжением тех процессов, которые начались уже в VII в.5 В более общей перспективе, от оценки периода VII—-первой половины VIII вв. зависит ответ на вопрос, можно ли принять традиционное описание этого периода в терминах перехода от античной к средневековой культуре, или же раннее Средневековье нужно рассматривать как отдельный период со своими особенностями представлений о власти6.
При оценке позднемеровингского периода задача исследователей состоит не только в анализе известных источников. Именно для этого периода количество исторических трактатов и оригинальных грамот мало даже по сравнению с другими периодами
© Д. Н. Старостин, 2008
средневековья. Поэтому важно не столько изучение традиционных для историков хроник и исторических сочинений, а истолкование исторических свидетельств различного рода, которые не относятся к обычным типам источников, используемых историками. Для оценки позднемеровингских королей как слабых и «ленивых» или как успешных правителей, способных находить приемлемые для всех властных групп решения и добиваться согласия, стоит прежде всего задаться вопросом, насколько можно верить немногочисленным источникам по истории того времени. Ведь монументальная «История» Григория Турского, а также сочинения Фредегара и анонимного автора «Истории франков» должны рассматриваться не только как объективное отражение событий этого времени, но и как отражение стратегий их авторов. Поэтому наряду с историографическими сочинениями следует привлекать и другие источники. Одновременно с историографическими сочинениями другой жанр стал все больше распространяться среди образованных людей и монахов в этот период. Это был жанр житийной литературы, который появился в Восточном Средиземноморье с развитием христианства и стал распространяться в Галлии с V в. Произведения данного жанра строились по другим правилам, нежели историографические сочинения, и поэтому информация из житий представляет собой интересное дополнение к той картине, которую рисуют истории и хроники этого периода. Именно возможные разночтения между сообщениями источников разного типа дают возможность исследовать, насколько непредвзято они были написаны и насколько наши представления об этом времени (как о времени упадка власти или о времени продолжающихся преобразований римского порядка) могут быть лишь отражением авторских стратегий. Имеет смысл сравнить различия взглядов на историю авторов исторических и историографических сочинений, а также попытаться соотнести эти различия с изменениями в характере власти и в видении этих изменений правителями и образованными людьми. Как будет показано, значительные изменения в способах написания истории были связаны не только с объективными процессами трансформации варварских королевств и с сопутствовавшими культурными изменениями, но и с изменением взгляда на историю и на ее значение для создания социальной реальности. Начиная с VII в. правители Галлии и их придворные стали осознавать значимость историописания для легитимации власти и начали постепенно сосредоточивать с своих руках монополию на историографию.
Исторические сочинения
Три исторических трактата являются основными источниками по истории меро-вингской Галлии: «История» Григория Турского, «История» Фредегара и «История франков» неизвестного автора (известная историкам раннего Средневековья под названием Liber historiae francorum, написанная в конце VII или начале VIII в.)7. Эти исторические сочинения отличаются друг от друга и по выбору тем, и по манере изложения, что обусловлено как объективными изменениями во франкском обществе, так и субъективным выбором их авторов. При описании политической истории позднемеровингского периода историки часто опирались на сочинение Григория Турского как на источник сведений о франкском королевстве и использовали его как огромный архив сведений по истории Галлии, информация из которого обладала своего рода вневременными свойствами8. Взгляд Григория Турского, жившего в VI в. н. э. и написавшего монументальную «Историю», в течение долгого времени доминировал и оказывал влияние на характеристику всего периода правления меровингской династии в течение VI-VIII вв. Интерес к сочинению епископа Тура при описании более позднего периода правления династии
Меровингов (VII—первая половина VIII вв.) возник потому, что для его исследования историки могли использовать только значительно уступающую сочинению Григория Турского четвертую книгу «Истории» Продолжателя Фредегара (VII в.) и анонимную «Историю франков» (известную историкам-медиевистам под названием Liber historiae francorum). Однако по сравнению с сочинением епископа Тура названные две хроники содержат намного меньше информации, и по своему стилю они значительно более лапидарны, чем сочинение Григория, и поэтому при истолковании сложных событий и процессов историки принимали его взгляд на историю франкского королевства.
Следует отметить, что светские правители Галлии из рода Меровингов и знать, группировавшаяся вокруг короля, не были, по мнению Григория Турского, единственной силой, определявшей систему взаимоотношений, на которой зиждилась власть9. Для него история Галлии в VI в. являлась лишь частью всеобщей истории, смысл которой можно было понять только с точки зрения идеи первородного греха и спасения человечества благодаря христианству10. Он уделял особое внимание церкви и, прежде всего епископам, рассказ о деятельности которых составляет значительную часть его повествования11. Григорий Турский описывал франкских королей из династии Меровингов и знать, группировавшуюся вокруг них, так, что создается впечатление, что он воспринимал их во многом как конкурентов своей власти. В частности, он находил возможным не выполнять их требования, особенно когда дело касалось взимания налогов. Одновременно он видел в варварских королях черты, которые напоминали характерные для Ветхого и Нового завета представления о хороших и плохих властителях12. Таким образом, для этого епископа Тура Галлия VI-VII вв. была еще в значительной степени связана с позднеантичным христианским миром. Григорий Турский писал не историю франков, а, скорее, продолжение истории римской Галлии, в которой значительную роль играли представители галло-римской элиты, но в которой правили франкские короли.
В представлениях о власти Продолжателя Фредегара (который написал продолжение всеобщей хроники Фредегара в середине или второй половине VII в.) и Григория Турского было одно сходство, которое позволяет говорить о преемственности культурной среды,— понимание взаимоотношений между светскими властителями и представителями церковной иерархии. Для епископа Тура Меровинги, знать и епископы были тремя основными группами, баланс сил которых и определял политическое развитие Меровингской Галлии. Согласие между ними было условием нормального, бесконфликтного развития франкских королевств. Эта же идея проводится и в сочинении Фредегара, он описывает конфликты между этими группами примерно так же, как и Григорий Турский. Например, он сообщает, что в 603 г. король Теодерик по совету епископа Лиона Аридия, которого он называет «предателем», и при подстрекательстве своей тетки Брунгильды, изгнал св. Дезидерия из Каора, где тот в течение долгого времени был епископом. Однако в 607 г. он вернул его обратно13. Несогласие между епископами и участие в подобных конфликтах светских властителей, которые могли дать санкцию на изгнание или поставление прелата, было характерно и для того периода, который описывает Григорий Турский. Необходимость согласия между светскими правителями и епископами была основой политики как в тот период, который он описывал, так и через двадцать лет после написания его «Истории».
По сравнению с сочинениями Григория Турского, в «Истории» Продолжателя Фредегара и в «Истории франков» нет развернутых описаний исторических событий, которые включали бы в себя не только констатацию факта, но и детальное изложение причин происшедшего и всех перипетий действия. Ограниченность изложения и малое
количество деталей и оценочных характеристик в исторических сочинениях позднемеро-вингского периода понимались не как особенности подхода авторов к написанию истории, а как следствие слабости последних меровингских королей. Отсутствие рассказа о важных и драматических событиях у Фредегара и у автора «Истории франков», по-видимому, и давало возможность современным историкам соглашаться с точкой зрения Эйнхарда, каролингского историка и биографа короля и императора Карла Великого, который писал о никчемности и слабости последних королей из династии Меровингов.
То, как Продолжатель Фредегара описывал историю франков в период после Григория Турского, показывает, что он, в отличие от своего предшественника, уже не искал в описании событий в Галлии проявления процессов, характерных для всеобщей истории, и не пытался дать этим событиям моральную оценку. Он не рассматривал историю этого региона в Римскую эпоху, как это делал Григорий Турский14. Однако он описывал события за пределами Галлии. Например, он сообщал о приходе к власти короля Сисебута в Вестготской Испании в 607 г. и о том, что в этом же году король лангобардов Аго взял жену из франкского рода15. Он жил в мире варварских королевств, которые пришли на смену провинциям Римской империи, и уже не вспоминал о римском прошлом.
Представления о роли франков в создании новых структур власти в Галлии при переходе от Римской империи к меровингскому королевству характеризуются рядом особенностей. Фредегар изображал начало истории франкского королевства и роль его властителей по-другому, нежели епископ Тура. Он был заинтересован не столько в соответствии образа франкских королей римско-христианскому идеалу, сколько в написании истории франков и королевства Меровингов таким образом, чтобы представить франков как исторически сложившуюся группу, определившую политическое развитие раннесредневековой Галлии. Следует отметить, что для него франки вовсе не были всего лишь этнической группой. Они были символом единства Галлии и меровингского королевства, и принадлежность к этой воображаемой общности обуславливалась престижем (в случае знатного и влиятельного человека) и положением (в случае властителя или придворного)16. В отличие от Григория Турского Фредегар дал развернутую генеалогию франков до их прихода в Галлию, подчеркивая, что франки были прежде всего родственной группой. Но с другой стороны, эта преемственность давала возможность рассматривать меровингские франкские королевства как продолжение тех процессов, которые обозначились еще в позднеримской Галлии17. Поэтому можно сказать, что для Фредегара Хлодвиг и ранние меровингские короли и их представители, жившие в VI в., которых автор хроники называл «франками» вне зависимости от их действительной этнической принадлежности, были промежуточным звеном между римской Галлией и франкским королевством в его оформившемся, окончательном виде. В изображении Фредегаром франкских королей можно отметить отсутствие каких-либо сравнений их образа с образцами ветхозаветных или римско-христианских правителей. Его отношение к ним отмечено дуализмом, т. к. Фредегар видел во франкских властителях продолжателей дела провинциальной администрации Галлии и одновременно группу людей, которые уже не были связаны со средиземноморской, римской традицией власти.
В конце VII в. тот способ изображения властителей, который был характерен для Фредегара и его времени, стал менее актуален. Несколько особенностей характеризуют взгляд автора «Истории франков», которая была написана в начале VIII в. Это сочинение содержит описание истории меровингского королевства во второй половине VII и первой половине VIII вв. и поэтому является основным источником по позднему периоду его истории. «Истории франков» была посвящена фундаментальная работа, автор которой
разобрал и опроверг представления о слабости и распаде королевской власти в этот период. В частности, в ней было показано, что поздний период правления династии Меро-вингов вовсе не характеризовался постепенным ослаблением власти королей этой династии. Исследователем было доказано, что во второй половине VII и начале VIII вв. образованный автор «Истории франков» по-прежнему видел меровингских королей в центре политических событий и представлял их двор как центр власти18. У автора «Истории франков» короли являются неотъемлемой частью меровингского королевства19. Это говорит о том, что представление о роли династии меняется со временем и что только в позднемеровингский период формируется представление о династии как о важнейшей силе, способствовавшей превращению римской Галлии в королевство франков. Одновременно династия Меровингов стала ассоциироваться с франками, понимаемыми как этническая группа, а не просто как группа людей во власти, как это было у Фре-дегара20. Автор «Истории франков» ставил знак равенства между правителями из династии Меровингов и франками как этнической группой, и последняя ассоциировалась у него прежде всего с меровингской династией, а не с обычными франками21.
Исследование представлений об истории франкских королевств показывает, что взгляды авторов хроник менялись и в их изображении властители франкского происхождения играли все более важную роль. Для Фредегара и для автора «Истории франков» более, чем для Григория Турского, важно изображение королевского двора как места, где происходило взаимодействие властителей с их представителями и региональной знатью и где в результате поисков взаимоприемлемых решений возникало согласие. Для автора «Истории франков» королевский двор становится тем единственным центром власти, в котором достигается согласие между различными группами знати, представителями церковной иерархии, региональными властителями и самими Меровингами. Фактически, со временем двор меровингских правителей Нейстрии начал пониматься авторами исторических сочинений как то единственное место, где только и может происходить взаимодействие между различными властными группировками. Возможно, это было связано с тем, что историописание все больше сосредотачивалось при дворе (как предполагают исследователи, Продолжатель Фредегара и автор «Истории франков» были непосредственно знакомы с жизнью двора), а не в епископских резиденциях, как это было во времена Григория Турского. Именно потому, что короли оказались в центре внимания историков и создалась ситуация, при которой не только их доблести, но и слабости стали более заметны, сформировалось представление о постепенном ослаблении меровингской династии перед сменой ее Каролингами.
Смена точки зрения:
Агиографические сочинения начала VII в. и их взгляд на события этого времени
Изучение меровингского периода и причин смены первой династии франкских королей Каролингами требует рассмотрения всего комплекса раннесредневековых источников, а не только хроник. В хрониках, как было показано, изображение властителей меняется, но причины этого изменения остаются невыясненными и могут быть как объективными, так и субъективными. Для уточнения значимости взгляда авторов исторических сочинений для восстановления картины исторического развития позднемеровингского периода стоит обратиться к другому типу источников, к агиографическим сочинениям.
В течение долгого времени история средневековой церкви и монашества, изложение которой содержится в агиографических сочинениях, обсуждалась только с точки зрения тесной связи между правителями и монашеством. Немецкими исследователями
была выдвинута концепция «имперской церкви» и «имперских монастырей», которая широко использовалась при описании системы взаимодействия между императорами и церковью в восточных землях франкского королевства в X в., когда каролингские короли уступили место правителям Салической и последующих династий22. Однако в большинстве работ немецких исследователей, как было показано, агиографические сочинения использовались для реконструкции т. н. «внутренней» истории церкви, и почти не уделялось внимания авторским стратегиям как важнейшему аспекту культурной истории рассматриваемого исторического периода23.
Первым сочинением такого рода в Галлии стало «Житие» св. Мартина, епископа города Тура (371-397), которое в середине V в. написал представитель знатного рода Сульпиций Север24. Жизнь св. Мартина стала важным сюжетом, к которому в V-VT вв. обращались также Паулин из Перигора и Григорий Турский25. Следующий этап развития агиографической литературы приходится на середину УП в., когда этот жанр вновь стал популярным26. В Западном Средиземноморье и затем в континентальной Европе, в отличие от Восточного Средиземноморья, Малой Азии и Ближнего Востока, главными персонажами житий были не столько аскеты-пустынники, сколько епископы, т. е. представители церковной иерархии, вся жизнь и деятельность которых была в то время тесно связана с королями и знатью. Именно поэтому эти сочинения дают возможность восстановить политические события и представления о власти в VII в. с необычной точки зрения. Развитие представлений о власти и ее практике в поздний период истории Меровингов по-разному представлено в исторических сочинения меровингской и каролингской эпохи, с одной стороны, и в агиографических сочинениях—с другой. Вопрос о том, как образованные люди VII—середины VIII вв. рассматривали отношения между светскими властителями, знатью и церковной иерархией в раннесредневековой Галлии, очень важен для понимания сути королевской власти в этот период и для уяснения особенностей как организации власти, так и политической топографии франкского королевства.
После долгого периода недоверия к агиографическим сочинениям, характерного для XIX в., в XX в. ученые стали иначе оценивать эти источники. Филипп Делеэ показал возможность использования агиографических произведений как исторических источников, хотя исследователи того времени традиционно подвергали сомнению достоверность содержащихся в них сведений27. Во второй половине XX в. наметился новый этап в изучении агиографических сочинений благодаря трудам ряда исследователей. В своих работах они показали, как в Поздней Античности епископы и монахи могли использовать святость и сочинения о святых людях для легитимации своего собственного положения в бурном и быстро менявшемся мире поздней Римской империи, поднятия свого престижа и обоснования права высказывать свое мнение о происходящих событиях28. В 1960-х гг. чешский ученый Граус исследовал агиографические сочинения времени правления династии Меровингов как источник по истории франкского королевства29. Другая важнейшая работа, которая во многом предопределила отношение к агиографической литературе Галлии как к источнику для воссоздания картины прошлого,—труд о Сульпиции Севере и о его жизнеописании св. Мартина Турского, вышедший из-под пера К. Стэнклиф30. Эти и другие исследования показали, что жития являются яркой иллюстрацией того, как знать и епископы искали поддержку в сакральной силе, которой, по мнению верующих, обладали святые, сами становясь при этом посредниками между высшими силами и светской властью в обществе, недавно вышедшем из-под верховной власти Римской империи31. Этот подход к исследованию агиографических сочинений представляется верным, и далее сведения из житий будут рассмотрены именно в этом ключе. Агиографические сочинения, которые являются
источником сведений о том, как в позднемеровингский период (VII—VIII вв.) образованные люди представляли властителей и их роль в управлении обществом, создают картину, нуждающуюся в тщательном анализе. Произведения агиографической литературы являются важным дополнением к историям и хроникам, т. к. авторы житий, как правило, занимали другое положение в обществе, нежели историки, и поэтому их взгляд на события политической истории и отношение к власти отличался от взгляда Григория Турского, Продолжателя Фредегара и автора «Истории франков»..
После перерыва, последовавшего за созданием нескольких версий жития св. Мартина в V-VI вв., в начале VII в. снова стали появляться агиографические сочинения. Они являются важными источниками, которые позволяют дополнить картину политических и социальных процессов, происходивших в этот период, и дают возможность исследовать взаимоотношения между правителями, их представителями, местной знатью и церковной иерархией с точки зрения, отличной от той, которая представлена в историях и хрониках. Ведь по сравнению с уже устоявшимся историографическим жанром, который требовал следования канонам, в житиях допускалась большая степень свободы и независимости взглядов автора, и не предписывалось опираться на какие-либо образцы при написании своих трудов. Поэтому писать их было проще, и их авторами могли быть люди, менее знакомые со светской позднеантичной культурой и цивилизацией, чем это требовалось от историков.
Вторая половина VII в. традиционно рассматривалась как время широкого распространения «частновладельческих», не связанных с церковной иерархией монастырей в результате появления в Европе миссионеров из Ирландии во главе с Колумбаном32. В недавно опубликованной работе российского исследователя детально рассматривается проблема возникновения монастырей в VII в., правда, только в германских землях. В частности, в ней показывается, что монастыри не всегда возникали благодаря распространению ирландского монашества, очень часто в их основании принимали участие епископы33. Возникновение монастырей нужно рассматривать не только как объективный процесс, но и как тенденцию развития, которая стала все больше привлекать внимание историков и агиографов и изменила представления о прошлом и настоящем власти. Двумя важнейшими источниками по истории VII в. являются жития Эдуэна, епископа Руана, и Элигия, епископа Нойона34. Эти жития сообщают о политических событиях и свидетельствуют об осведомленности их авторов в делах королевского двора. Поэтому их можно рассматривать не только как агиографические сочинения, а как тексты, которые отражают понимание власти образованными монахами или священниками. Иначе говоря, они содержат не только топы, характерные для житий, но и отражают позицию авторов, благодаря чему появляется возможность выявить характерные для этой эпохи представления о власти35.
Интересным примером того, насколько сложными представлялись взаимоотношения между королями, местной знатью и церковью образованным монахам и священникам, является жизнеописание Дадона из Мо. Он родился в правление короля Лотаря II (584-629) где-то недалеко от Суассона36. «Житие» Колумбана сообщает, что отец будущего епископа Хагнерих в 612/613 г. состоял при австразийском короле Теодеберте II, а потом был референдарием Дагоберта I. Вскоре его семья переехала в свое владение Vulciacum (совр. Ussy) на Марне, рядом с городом Мо. Этот город находился чуть ближе к Парижу, чем Суассон, что может свидетельствовать об амбициях семьи. Владения этой семьи хорошо исследованы, и ученые показали, что они были скромными и весьма разбросанными по сравнению с теми средневековыми доменами, которые мы привыкли ассоциировать с владениями знати или монастырей37.
Однако владения многих знатных семей и даже королей в раннем Средневековье принадлежали к этому же типу38. Поэтому можно предположить, что мы имеем дело с весьма заинтересованной в расширении своего влияния группой представителей местной знати, связанной семейными узами.
На основании жития св. Эдоэна можно утверждать, что образованные люди церкви считали сильными только тех королей, которые могли опираться на знать и использовать сакральное могущество церковной иерархии для выстраивания гибкой системы альянсов. Так, другое житие (св. Колумбана) сообщает, что Дадон занял положение правой руки при королях и мажордомах Нейстрии в регионе между Парижем и Северным морем39. В житие говорится, что свое положение он сохранял и при Хлодвиге II, сыне Дагоберта I. Его брат Адон оставил службу при королевском дворе и основал монастырь Жуар (1оиагге). Третий брат Дадона, Радон, был казначеем Дагоберта I, и основал монастырь Рей (ЯешН)40. Недостоверный документ более позднего периода сообщает, что три брата также основали монастырь Ребе-ан-Бри (ЯеЬа1х-еп-Впе), который находился сравнительно недалеко от их родового гнезда41. Казалось бы, эта информация подтверждает мнение Ионы из Боббио, автора жития св. Колумбана, что после назначения епископом Руана дела Дадона—св. Эдоэна пошли в гору именно благодаря поддержке королей. История трех братьев, которая содержится в житие св. Эдуэна, может считаться примером того, как особое доверие королей Нейстрии давало возможность представителям знатных семьей занять важное положение не только в светской, но и в духовной иерархии. Ученые середины XX в. утверждали, что епископ опирался на королей, чтобы укрепить свое шаткое положение среди светской аристократии Нойона42.
Однако если более тщательно проанализировать житие, а также рассмотреть документы, относящиеся к семье св. Эдуэна, то видно, что это положение вряд ли можно считать бесспорным. Житие и грамоты показывают, что покровительство королей не было единственной опорой знати при достижении своих целей. Многое зависело и от других представителей церковной иерархии или светской знати. В 629 г. отец братьев Хагнерих основал монастырь св. Креста под стенами города Мо, который затем получил его имя43. Епископ города Мо Бургундофарон даровал родственникам Дадона— св. Эдоэна право на основание монастыря и иммунитет против вмешательства епископа в его дела44. Казалось бы, этот дар епископа семье Дадона можно расценивать только как признание собственной слабости. Однако понимание смысла раннесредневековых дарений и иммунитетов позволяет увидеть совершенно иную картину. Ведь в мире, в котором документы на право владения значили очень мало, дарение было не показателем слабости, а, наоборот,— силы. Подарив права на основание монастыря отцу и братьям св. Эдоэна в этом городе, Бургундофарон показал, что он обладает большой властью в районе Мо. При предоставлении иммунитета монастырю оговаривалось право епископа на утверждение аббата, что было очень серьезной прерогативой. Кроме этого, зависимость св. Эдоэна от церковной и светской иерархии после того, как он стал епископом Руана, проявилась в дарениях, которые подписал в его пользу мажордом Эрхиноальд45. Последний подарил ему право на земли и поселение в этом районе. Поэтому можно утверждать, что многие представители знати лавировали между королями и епископами, стремясь заручиться поддержкой и тех и других.
Авторы житий не стремились доказать, что только поддержка франкских правителей Галлии помогала епископу завоевать авторитет в своем диоцезе и при дворе. Однако они не считали прелатов независимыми от короля. Авторы агиографических сочинений стремились показать, что основание монастырей было делом не только епископов, но и придворных короля. Если верить житию св. Фурсея, граф дворца короля
Хлодвига II Эрхиноальд участвовал в основании монастырей в первой половине УП в. Он способствовал основанию монастыря Ланьи около Парижа (Lagny-sur-Paris). В житие также утверждается, что сам король Хлодвиг II участвовал в основании этой обители. В этом тексте говорится, что после смерти Фурсея Эрхиноальд построил базилику его имени в Нойоне, в монастыре Перонна (Регоппа)46. В житие Элигия сообщается, что Эрхиноальд принимал участие в основании монастыря св. Вандрегизеля и что он был связан дружбой со св. Эдоэном47. Для авторов житий было важно, показать, насколько короли и королевские чиновники были заинтересованы в той системе связей, которая возникла вокруг монашеских общин, поддерживаемых епископами. Но из жития не следует, что у них были преимущества в основания монастырей и контроле над ними.
Можно привести еще один интересный пример личных и семейных связей, пронизывавших Меровингское королевство. История семьи епископа Ниварда из Реймса показывает, как короли опирались на людей знатного происхождения, которые в то же время занимали важные позиции в церковной иерархии. Этот епископ в течение долгого времени входил в ближний круга короля (aula regis), одновременно являясь родственником по женской линии (cognatus) короля Хильдериха II, второго сына Хлодвига II48. Его братом был знатный человек (vir illuster, regis optimatus) Гундеберт, имя которого можно найти среди подписавших грамоту дарения в пользу монастыря Сен-Дени49. Пример Ниварда показывает, что в середине VU в. многие обладавшие властью люди стали уделять все больше внимания основанию монастырей. В 662 г. Берхарий, о котором мы мало что знаем, попросил Ниварда позволить ему основать монастырь в местечке Отвийе (Hautvilliers) на землях, принадлежащих епископу50. Монастырь был построен, и его значение подтверждает его дальнейшая история: в пожилом возрасте Нивард удалился от дел именно в этот монастырь51. Таким образом, знатные люди, которые занимали важное положение в светской и церковной иерархии Меровингских королевств, во второй половине VII в. стали основывать монастыри не только как обители для людей, желающих вести аскетический образ жизни, но и как важные центры власти.
Системы альянсов, которые складывались при взаимодействии властителей, светской и церковной аристократии для использования ресурсов монастырей, могли значительно меняться при смене власти. Когда после смерти Хлодвига II в 656 г. мажордомом сначала стал Эброин, а затем Варатто, св. Эдоэн должен был поделиться своими правами контроля над несколькими важными поселениями в своем диоцезе с аббатом Сен-Дени52. Можно предположить, что большую роль в перераспределении собственности мог сыграть мажоржом Варатто. Ведь он, уроженец севера Нейстрии, мог лучше представлять интересы знатных людей Руэна, чем епископ, чьи семейные связи ограничивались окрестностями города Mo53. Но это говорит о понимании авторами агиографических сочинений того, что системы альянсов были в значительной степени основаны на личных отношениях отдельных епископов и королей, а не на каких-либо устоявшихся формальных процедурах.
Таким образом, представляется возможным по-новому осмыслить то, как была устроена власть во франкском королевстве в соответствии с взглядами авторов житий. Очевидно, они не стремились доказать, что только поддержка франкских правителей Галлии помогала епископу завоевать авторитет в своем диоцезе и при дворе. Положение св. Эдоэна и св. Элигия позволяет нам предположить, что в первой половине
VII в. не существовало особой связи между монастырями и королевской династией54. Монастыри были теми центрами, в которых в поздний период правления династии Меровингов короли и епископы должны были взаимодействовать, если они хотели опираться на ресурсы и земли, которые монашеские общины получали в подарок
от местных землевладельцев. Несмотря на то, что в это время монастыри стали распространяться, для авторов житий их появление не изменило баланс политических сил и правила игры, которых короли и их двор стремились придерживаться при взаимодействии с местной знатью и церковью. Прав М. Иннес, который подчеркнул, что правила игры начали меняться только в каролингскую эпоху, когда короли и их представители стали уделять все больше внимания созданию стабильной практики управления, в рамках которой должна была отныне действовать местная знать при взаимодействии с монастырями и при которой ресурсы монастырей находились под контролем правителей55. А в VII в. монастыри еще не стали форпостами власти династии. Основой политики в королевстве франков был поиск согласия между королями, знатью и епископами в целях совместного использования ресурсов монастырей56.
Заключение
Сравнение взглядов авторов исторических и агиографических сочинений на события VII—начала VIII вв. дает возможность утверждать, что их представления о процессах, происходивших в Нейстрии, были различными и менялись с течением времени. В представлении историка VI в. Григория Турского именно епископы и городские общины, а не монастыри, были главными в структуре церкви57. Власть епископов в этот ранний период истории королевства франков была значительной, и короли были вынуждены считаться с ними и с теми церковными городскими общинами, которые они представляли. Но постепенно двор франкских королей начал рассматриваться историками как место, где определялась политика государства и где епископы й знать получали санкцию властителя на то, чтобы закрепить достигнутое согласие с равными себе и с представителями других заинтересованных сторон. Однако представления авторов агиографических сочинений об отношении меровингских королей к монастырям демонстрировали преемственность в восприятии власти. Они говорят о том, что короли и епископы стали все больше взаимодействовать (как соперничать, так и сотрудничать) между собой в деле основания новых монастырей и использования их ресурсов. Для авторов агиографических сочинений, в отличие от историков VII—начала
VIII вв., двор властителей из рода Меровингов еще не стал местом, где определялись взаимоотношения светских правителей, знати и церкви. На основании изучения житий можно сделать вывод, что до середины VII в. монастыри еще не стали той надежной опорой династии, как это пытались показать авторы исторических сочинений. Истории жизни Эдуэна Руанского и Элигия Нойонского являются примерами того, как происходило взаимодействие правителей, их окружения, церковной иерархии и местной знати, позволявшее им находить согласие в вопросах использования ресурсов, сосредоточенных в земельных владениях аристократии и церкви. Меровингский и каролингский периоды следует отличать по степени взаимодействия и взаимосвязи королей и церкви. Если мы м
