«Нежные псалмы»: этническое и религиозное в культуре русских иудействующих

Александр Львов

«Нежные псалмы»: этническое и религиозное в культуре русских иудействующих

Alexander Lvov

Tender Psalms: The Ethnic and the Religious in the Culture of Russian Judaizers

Alexander Lvov — Interdepartmental Center "Petersburg Judaica", European University at St. Petersburg (Russia). al_lvov@mail.ru

The article deals with a disappearing community of Russian Judaizers (Subbotniks) in Armenia. The analysis of the folklore repertoire of the Subbotniks allows concluding that the very experience of breaking with the religious past is a foundation of their identity. The break happened in the second part of the 20th century and was accompanied by accepting the exonym "Subbotnik" which turned into a relatively stable ethnic category. This uncommon process can be explained using the distinction between "groups" and "categories" and the opposition of "ethnic" and "religious". The article considers the history of the use of the term "Subbotnik" and its complex connotations, referring to both Judaism and Christian sectarianism. In contrast to "ethnicity without groups," as coined by Roger Brubaker, the Judaizers show an example of stable communities that are particularly difficult to categorize. The Subbotniks of Armenia, who emerged as a "group without categories," are now tuning into a "category without group". The article shows a correlation between this transformation and the substitution of textual (religious) foundations of daily practices by the ethnic ones.

Статья написана при поддержке гранта РГНФ (№14-21-20002).

Львов А. «Нежные псалмы»: этническое и религиозное в культуре русских иудействующих // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2015. № 3 (33). C. 100-120.

Lvov, Alexander (2015) "Tender Psalms: The Ethnic and the Religious in the Culture of Russian Judaizers", Gosudarstvo, religiia, tserkov& v Rossii i za rubezhom 33(3): 100-120.

В ЦЕНТРЕ внимания этой статьи находится исчезающая община русских иудействующих (субботников)1 в Армении. Анализируя ее современное состояние и фиксируя изменения, происходившие в жизни этой общины и в истории движения в целом, мы попытаемся рассмотреть анатомию одного из сообществ, которые в отечественной науке принято называть этноконфессиональными.

В качестве инструментов анализа мы будем использовать, с одной стороны, введенное Р. Брубейкером различение группы и категории2, с другой — противопоставление категорий этнического и религиозного, о котором необходимо сказать несколько слов, предваряющих наш анализ.

Понимание религии как мировоззрения, которое человек способен сознательно выбирать (и потому несет за него ответственность), сложилось, вероятно, в эпоху Просвещения3. В советской науке «возможность произвольной смены самосознания» рассматривалась как главный признак, который «резко отличает религиозную общность от общности этнической»4. Однако в рамках конструктивистского подхода, настаивающего на социальной обусловленности и, в определенном смысле, произвольности не только религиозной, но и этнической, гендерной

и других идентичностей, такое различие попросту теряет свой смысл. Оказалось, что проповедовать можно не только религию, но и этничность5.

Между тем различение двух модусов восприятия своих и чужих культурных особенностей — либо как унаследованных, приписанных, либо как свободно выбранных — остается весьма полезным инструментом исследования. Понятно, что они уже не могут рассматриваться как отличительные признаки объективистски понимаемых этнических и, соответственно, религиозных групп. Оба модуса могут быть обнаружены в сообществах любого типа6. В них отражаются представления людей о том, что именно объединяет их в сообщество: частная, зачастую уникальная история и/или общезначимая, но пока неизвестная другим истина. Именно эти модусы восприятия мы будем называть, соответственно, этническим и религиозным7.

Субботники Еленовки (Севана)

В Закавказье субботники, равно как и представители других направлений старого русского сектантства — молокане и духоборцы, появились в 1830-е гг. в результате ссылок и добровольных переселений8. Еще в советское время в Армении была большая (несколько сотен человек) община субботников, проживавших преимущественно в г. Севан (бывш. с. Еленовка)9. В начале XX в.

их численность доходила до 1800 чел.10; у них была своя синагога и напечатанный в 1908 г. в типографии Эриванского губернского правления молитвенник на русском языке «Молитвы иудейской общины на весь год. Издание 1-е, собранное из разных молитвенников трудами Елиазара Аароновича Семенова, проживающего в сел. Еленовка Эрив. губ.». Сегодня в Армении осталось не более 10—15 субботников. Они интегрированы в жизнь местной еврейской общины (как религиозной, так и светской), гордятся «своим» свитком Торы, подаренным ереванской синагоге, и почти каждый год принимают исследователей и журналистов, приезжающих к ним со всего мира в поисках экзотических «русских иудеев»11.

ТК, одна из немногих оставшихся в Севане субботниц, показала мне тетрадку, в которую записывала полюбившиеся ей песни: «Я написала для себя это. Чтоб не забыть. Все нежные... Это псалмы»12.

На мой взгляд, «псалмами» в этой тетрадке следовало бы назвать лишь два текста, которые можно классифицировать как духовные стихи (один из них, о продаже Иосифа «египетскому царю», был мне знаком по репертуару субботников с. Привольного13). Остальные, объединенные общей темой сиротства, представляли собой образцы фольклорной городской песни. Среди

Улановский И. Субботники села Еленовка // Вестник Еврейского университета в Москве. 1993. № 2. С. 32-39.

них — такие известные, как «Позабыт, позаброшен»14 и «Туманы, туманы, верните мне маму»15.

«Это тоже мы на кладбище поем», — сказала ТК, обозначая место этих «псалмов» в религиозных практиках своей маленькой общины. Их поют также на собраниях, которые до недавнего времени проводились еженедельно, или по случаю приезда бывших односельчан, приехавших навестить родные могилы: «Иногда аж плакать хочется. Здесь, когда... Кто уезжал, приезжали, и мы эти песни, этот псалом пели, и они плакали»16.

Как связаны эти трогательные («нежные», по словам ТК) песни с религиозной спецификой группы? Почему ТК называет их «псалмами»? Религиозное содержание можно усмотреть, пожалуй, лишь в концовке песни «Туманы». После слов «Умрет ваша мама, тогда вы поймете: / за золото маму не купишь нигде», которыми завершается большинство вариантов этой песни, следуют еще несколько строк:

В счастливый день свадьбы о маме взгрустнулось.

Пришла на могилу я маму позвать:

Ой, мама родная, ты встань, дорогая,

Пришла я на свадьбу тебя пригласить.

Стоит на могиле красивая пара,

Глаза их налиты горячей слезой.

Вдруг голос дрожащий с могилы раздался:

Спасибо вам, дети, за память ко мне.

Живите счастливо и бойтеся Бога,

Любите друг друга, идите домой.

Можно было бы предположить, что в этих добавленных строках отражен обычай приглашения на свадьбу умерших родителей, принятый у евреев-ашкеназов17. Однако ТК о таком обычае ничего не знала, а сцена приглашения встречается и в других ва14. «На дальней сторонке» // Песенник анархиста-подпольщика [http://a-pesni.org/ dvor/pozabyt.php доступ от 26.05.2015].

риантах этой песни18. Лишь последние четыре строки, в которых умершая мама обращается к дочке и ее жениху с напутствием, отличают данную версию от всех прочих. Однако и здесь религиозная специфика, которую можно усмотреть в словах «бойте-ся Бога», растворяется в пожеланиях вполне светских: «живите счастливо», «любите друг друга», «идите домой».

Похожее отождествление собственной религиозной традиции с нравственными и семейными — унаследованными от родителей — ценностями просматривается и в других интервью:

Я удивлялась: когда взрослые детям замечание делали, те отвечали. У нас нельзя было этого делать. <...> Видно, поэтому, вот я вам говорю, это генетика, она заложена. Еще вот мне говорят: ты не умеешь злиться. А как я могу злиться, когда мне покойная бабушка, она всегда говорила: злость никогда не приносит решение вопроса. Нельзя выплескивать эмоции, надо спокойной быть. Потом, когда я стала ходить в [еврейскую] общину, я литературы очень много стала читать, и вдруг поняла, что да, вот сама сущность.19.

Рассказывают, конечно, и о религиозных практиках — в основном в прошедшем времени и даже в третьем лице:

Мы на собрания не ходили, дети. Старики наши ходили, конечно, я как сейчас помню. Они субботу. Так наряжалися! Женщины юбки свои новые, там это, чистенькие, в сундуках лежали. Одевали эти юбки, кофточки, фартучки, платочки. Вот как сейчас помню, это у них был праздник субботницкий, шли на собрание. Когда приходили с собрания, снимали20.

В более структурированном виде обряды субботников представлены в рассказе МС, рекомендованной мне в качестве информанта

председателем еврейской общины Армении и уже имевшей опыт репрезентации субботничества (она давала интервью исследователю из Англии). МС также не участвовала в собраниях субботников в советское время («...я работала в правительстве, я это не скрою»), но рассказ она ведет от первого лица:

Теперь скажу за обряды за наши. Какие у нас обряды? <...> Сошлась пара. Родился ребенок. Через неделю берут его на обрезание. Был специально старенький мужчина, он молитву читал и делал обрезание. Как он это делал, я не знаю, а знаю, что мы потом приглашали его. Угощали. <...> Ребенок народился — не такой праздник, а когда после обрезания — у нас уже тогда праздник. Наш мальчик! Он обрезанный, он уже наш, нашей веры! Мы субботники, я не говорю, что мы евреи, мы субботники, но наша вера еврейская. Но не все совпадает. <...> В феврале месяце у нас праздник Мардофей. Морде-хай. У них Мордехай, у нас Мардофей21. Лошадей убирали, и детей очень много собирали, и катались. Молитву читали. <...> А у нас такие псалмы были, женщины пели! Пятница у нас банный день. В субботу мы идем на собрание. Молились стоя. Немножко помолятся, с полчаса, наверное. Тогда садились отдыхать. Старики прочитают молитву, какую-то там, и начинают псалмы петь. Женщины запевали22, и пели вместе. Отдохнули — встают, продолжают до часу дня, до двух часов. Потом приходили, садились за стол. Но все было приготовлено в пятницу23.

Однако между «стариками» и нынешним, уже немолодым поколением субботников лежит осознаваемая всеми пропасть. Даже

МС, говоря о собраниях в советское время («.мы окна закрывали, чтобы никто не знал, но все равно были люди, мы собирались и молились»), тут же поправляет себя: «Не мы — наши вот, старые»24. О разрыве между поколениями, созданном закрытостью религиозной жизни «стариков», говорили практически все:

Я не могу сказать, что я много слышала молитв. Дверь закрывалась25. Вот не привлекали нас к этому. Не знаю почему. Они идут, а мы бегаем себе. [А вам интересно было?] А кто его знает. Как-то нет26. Детей не пускали, не знаю почему. Чтоб не мешали. А кто желает. Вот я тоже ребенок была, а вот во мне. Вошло это, теперь. Для меня ничего не существует, я знаю свою [веру]. И все. Это мое27. Их невозможно было вывести на разговор. Она [бабушка] молчала. И невозможно было что-то лишнее узнать. . Они очень как-то. не старались на эту тему говорить28.

Семья экономистов, инженеров — естественно, они не интересуются. Исключение — я, а я уже стала интересоваться, а уже никого не осталось29.

Нынешние свои собрания в Севане субботники связывают с поддержкой (моральной и материальной), которую получают от главного раввина Армении, участника еврейского возрождения, еще заставшего «стариков» в начале 1990-х30:

Когда он нас собрал, нас еще 25-30 человек было, в Севане. И мы тогда уже объединились, и он приезжал, видел эту Тору. Читал с нами. <...> Он за нами очень хорошо смотрел. Он нашел наше кладбище, огородил, ворота сделал, и на воротах звезду сделал. <...> Ну, и мы ему эту Тору передали. Уже некому было читать31.

Конечно, эти собрания, в которых участвуют всего пять-шесть человек, не могут преодолеть разрыв между поколениями. Скорее, они позволяют нынешним субботникам не забывать об этом разрыве, об оставшейся для них неизвестной, хотя и знакомой с детства религии своих «стариков»:

Сейчас там уже мужчин не осталось, одни женщины. <...> Но опять продолжают. <...> Не потому что, там. Ну, просто очень мало людей осталось, понимаете, это какая-то отдушина, вот собираешься, говоришь...32.

Вероятно, дух этих ностальгических собраний воплотился в «псалмах», собранных в тетрадке ТК. Тема сиротства, разнообразно представленная в них, звучит как метафора переживаний разрыва. В ней выделяются три мотива:

«В настоящее время община пришла в упадок. <.> Последнее, что связывает эту общину с еврейством, — кладбище, маца и свиток Торы», — писал более 20 лет назад И. Улановский33. Действительно, несколько десятилетий интенсивных миграций привели к катастрофическому уменьшению численности субботников в Армении; много смешанных браков; осталось в прошлом строгое соблюдение субботы и кашрута. И все же впечатление, оставшееся у меня от знакомства с этой общиной, лишь с большим трудом укладывается в понятие «упадок». На этом затруднении я хотел бы остановиться немного подробнее.

Говоря об упадке, подразумевают обычно «состояние ослабления деятельности, спада активности»34. В период своей наибольшей активности, с конца XVIII до начала XX в., движение субботников представляло собой сеть текстуальных сообществ, сверяющих свою жизнь непосредственно с Библией, отстаивающих свой текстуальный рационализм в спорах с соседями и вла-стями35. Однако религиозная культура нынешних субботников в Армении построена на совершенно иных основаниях, и рассматривать ее как «ослабление деятельности» текстуальных сообществ вряд ли имеет смысл.

Ключевой характеристикой этой культуры является, на мой взгляд, не столько упадок, сколько переживание упадка, придающее культуре субботников неожиданную целостность. Сохранившиеся религиозные практики оказываются для них памятью о прошлом и приобретают характер этнических признаков. Армянские субботники, в отличие от других групп, порожденных распадом иудействующих текстуальных сообществ, добились большего успеха в процессе этнизации религиозного насле33. Улановский И. Субботники села Еленовка. С. 39.

дия своих «стариков». Эта успешность проявляется, прежде всего, в согласованности внешних и внутренних категорий, определяющих культурные границы группы36, в согласованности неполной, относительной, но все же значительно превышающей обычный для субботников уровень.

«Субботники» как этноним

Впервые термин «субботники» появляется в следственных делах начала XIX в. как одно из местных названий сектантов, нуждающееся в пояснении: «субботники, отпавшие от христианской веры и предавшиеся вере еврейской»37. Официальный статус этому термину придал указ от 29 июля 1825 года «О мерах к отвращению распространения жидовской секты под названием субботников», предписывающий, в частности, «именовать субботников жидовскою сектою и оглашать, что они подлинно суть жиды»38. Власти, классифицируя новоявленных сектантов как «субботников» и в то же время «подлинно жидов», впадали в противоречие: положение сектантов и евреев в Российской империи было различным, они подчинялись разным законам и находились в ведении разных департаментов МВД. Указ не изменил правовой статус субботников (с точки зрения закона они остались сектантами, самовольно «уклонившимися от православия»), но связал категорию субботничества с еврейством и иудаизмом устойчивыми, хотя и не совсем ясными коннотациями. С другой стороны, в официальных документах субботников часто объединяли с молоканами, при необходимости добавляя к общему конфессио-ниму уточняющие определения: «молокане-воскресники» или «молокане-субботники». Еще одно значение термина «субботники», уже не связанное с историей движения иудействующих, появилось в XX в.: так стали называть себя некоторые группы адвентистов.

Противоречивые коннотации этого термина, связывающие его, с одной стороны, с еврейством, а с другой — с христианским сектантством, не раз становились источником проблем и недоразумений для субботников. Навязанный им экзоним «субботники» превращает их в своего рода ошибку классификации, делает их чужими и для христиан, и для евреев. Признание, которое субботники получают или могут получить в еврейском мире, часто связано с попытками присвоить им новое имя. Так, в решениях раввинского суда, признающих евреями выходцев из с. Ильинка Воронежской области, они противопоставляются всем остальным «субботникам», являющимся, по мнению раввинов, «христианской сектой»39. В. Чернин предлагает использовать этноним «евреи-субботники», связывая это «с попыткой классифицировать потомков русских прозелитов, сформировавшихся на протяжении многих поколений в особую этноконфессиональную группу, в качестве еще одной субэтнической группы еврейского народа на постсоветском пространстве, наряду с такими группами, как ашкеназские, горские, грузинские, бухарские евреи, а также ев-реи-крымчаки»40. Главный раввин Армении Г.-М. Бурштейн также предпочитает называть своих подопечных не субботниками, а «русскими иудеями».

Сами субботники, в отличие от молокан и духоборцев, обычно не проявляли привязанности к навязанному им экзониму, предпочитая определять себя как «последователей Моисеева закона». Однако это самоопределение, проявлявшееся в текстуальном рационализме и в ежедневных религиозных практиках, оставалось локальным, то есть понятным лишь внутри их общин и среди их ближайших соседей, знакомых с практиками субботников и с текстуальными обоснованиями этих практик. Соседи (православные, молокане и другие) зачастую считали субботников евреями, а евреи — подозрительными сектантами. Опасение столкнуться с недоверием и непониманием порождало скрытность, придавало субботничеству черты крипто-иудаизма41. Покидая

~nachum/sch/sch/PAPERS/Goldman.txt accessed on 26.05.2015]; Halevy, Sh. C. (1996)

свои общины, субботники наталкивались на непонимание со стороны даже самых близких людей, когда пытались рассказать им о своем происхождении42. Похожий диссонанс между различными внешними и внутренними определениями своей идентичности характерен и для субботников, оставшихся в своих отошедших от религии общинах43.

Еще недавно такие же проявления крипто-еврейского сознания были характерны и для армянских субботников:

Вот вы знаете, как-то раньше, раньше. Если честно сказать, и русские и армяне как-то презирали, вот считали: еврей! Еврей — вроде как не человек. И вот многие. Мы скрывали это, чтобы они к нам не относились грубо. Из-за этого. А сейчас уже открыто. Даже, вот я в Ереване жила, я знаю. Вот у нас были друзья, они были евреи. Евреи были. Я где-то догадывалась, что я. Они действительно чистые евреи были, не субботники. Я-то субботница была. Но мы друг другу ни разу не объяснились. <.> Скрывали они, скрывала и я. Русские, и все44.

Однако появление в постсоветской Армении еврейских организаций привело к существенным переменам в статусе субботников. На фоне местных евреев, в большинстве своем переселившихся сюда в советское время, субботники выглядят старожилами. Для лидеров всех трех еврейских организаций Армении они оказались живым свидетельством непрерывности еврейской истории в этой стране. Экзотичность субботников как еврейской группы хорошо вписывается в эту полную белых пятен историю. Наряду с затерявшимся где-то армянским еврейством, существование которого было засвидетельствовано древними текстами, и уникальным средневековым кладбищем в с. Ехегис, субботники оказались

"Manifestations of Crypto-Judaism in the American Southwest", Jewish Folklore and Ethnology Review 18(1-2): 68-76.

одной из главных еврейских достопримечательностей Армении, привлекающих исследователей и туристов, непременно упоминаемых в популярных очерках, энциклопедических статьях и т.п.45 Конечно, широкая известность армянских субботников ограничена рамками еврейского мира. Для большинства жителей Армении различия между живущими здесь русскими сектантами — молоканами и субботниками — остаются непонятными: «Армяне не различают. Молокане, и все»46. Иногда субботникам приходится отстаивать свою, ставшую вдруг весьма востребованной, идентичность и в спорах с местным раввином, предпочитающим называть их «русскими иудеями»:

[Старики] считали: субботники. Ну, субботники, и все. И я вот сейчас Гершу всегда ругаюсь. Он говорит: ты иудейка. Я говорю: нет, я субботница, только вера у нас еврейская. Он говорит: ну и иди к своим субботникам. Я говорю: а есть тут субботники?47

Однако такие споры скорее подчеркивают устойчивость самоназвания «субботники», ставшего здесь полноценной, то есть достаточно широко признанной категорией. Если воспользоваться предложенным Р. Брубейкером различением48, можно заметить, что упадок субботничества как группы соседствует в Армении с расцветом категории субботничества. Стремительное уменьшение числа субботников в постсоветское время и исчезновение большинства их религиозных практик не являются препятствием для такого же стремительного роста их известности в еврейской общине Армении и за ее пределами. В свою очередь, внешняя заинтересованность в субботничестве как категории поддерживает существование группы с ее ностальгическими песнями, наррати-вами и практиками.

Это новая — сформированная категорией — группа субботников ощущает себя и воспринимается окружающими как наследница субботнической общины Еленовки, как попытка сохранения, хотя бы частичного, ее традиций и памяти. В этом отношении она

похожа на земляческое сообщество, подобное, например, сообществу выходцев из с. Привольного, собранных интернет-сайтом «Село Привольное в нашей памяти». Однако в материалах этого сайта религиозные особенности села занимают далеко не центральное место и упоминаются лишь в эвфемистической форме, обычно с эпитетами «странные», «необычные»49. Выходцы из Еленовки, напротив, прямо называют себя и своих «стариков» субботниками, и в своих реконструкциях прошлого главный акцент делают на «еврейской вере». Это — один из редких случаев в истории движения иудействующих, когда экзоним «субботники» принимается группой в качестве самоназвания50, приобретая при этом отчетливо «этнический» характер.

Между тем религиозная культура «стариков», наследниками которой ощущают себя нынешние субботники, зиждилась на совершенно иных, текстуальных основаниях, несводимых к каким-либо категориям — ни этническим, ни конфессиональным. Субботники Еленовки, равно как и другие группы русских иудей-ствующих в XIX в., определяли себя прежде всего через свои практики, в которых они сами и их соседи видели наиболее прямое и полное воплощение библейских текстов.

За пределами категорий

В 1870-х гг. петербургский чиновник Н. А. Дингельштедт, путешествуя по делам службы в Закавказье, составил довольно подробное описание сектантского мира Эриванской губернии. Его внимание привлекали в первую очередь молокане и недавно по49. Так, в «ностальгической поэме» о с. Привольном, написанной одним из его бывших жителей, религии посвящены всего две строфы: «Были странные обряды / У живущих на селе / Женщин пестрые наряды, / Танцы, песни в том числе. / Как бы странны не казались, / Но обычай был таков, / Хотя люди и считались / Из кубанских казаков» (Иванов В. Я. Поэма о Привольном [http://seloprivolnoe.ru/poem доступ от 26.05.2015]). См. также страницу, посвященную с. Привольному на сайте семьи Саяпиных [http://pronegra.narod.ru/index/0-6 доступ от 26.052105].

явившееся среди них направление прыгунов. Субботникам Еле-новки он посвятил лишь несколько наполненных сарказмом страниц, однако для нас наибольший интерес представляют его наблюдения о взаимоотношениях между сектами. Вот как выглядели субботники в представлениях молокан-прыгунов конца XIX в.:

Субботников они пренебрежительно величают жидами и употребляют это название, как, впрочем, это делается повсюду, в смысле бранном51.

Нижнеахтинские прыгуны даже серьезно подумывают о переходе в субботники, признавая их веру более правою и согласною с писанием52.

Нельзя не отметить тех безысходных сомнений и колебаний, в которые поверг прыгунов вопрос о субботе и обрезании. Бесчисленные их по этому предмету рассуждения не имели до сих пор решительно ни малейших последствий. При всем их глубочайшем уважении к библейским преданиям и постановлениям они не хотят перейти на субботу и также не хотят обрезываться и, как кажется, не хотят этого единственно потому, что боятся слиться с субботниками и отстать от Христа. «Эфтим мы, точно, виноваты, — говорил мне един прыгунский коновод, — что вот не переходим на субботу, да не обрезываемся. Сами знаем, что против Бога согрешаем... Следовает оно... точно, следовает... да вот, Бог даст, скоро начнем обрезываться... и будем субботничать...»53.

Отметим, что в противоречивом отношении к субботничеству, представленном в цитатах, нет ничего специфического, характерного лишь для молокан-прыгунов или для Эриванской губернии. В XIX в. практически всюду, где жили субботники, их соседи — как сектанты различных направлений, так и православные крестьяне — точно так же то презрительно называли их жидами, то пытались перенимать их практики, в которых видели прямое исполнение библейских предписаний54.

54. Так, например, по словам священника крупного сектантского села Астраханской губернии, православные прихожане не раз говорили ему: «Субботники — вот народ, который во всем поступает правильно и согласно с законом Божиим; не нам должно учить их в деле веры, а нужно от них учиться. <...> С молоканами беседоКрестьянское иконоборческое движение, возникшее во второй половине XVIII в. и разделившееся позднее на движения духоборцев, молокан и субботников, вдохновлялось текстуальным рационализмом — сознательным стремлением сверять свои практики с текстами Писания. Общей для всех этих движений была критика церковных обрядов — они отвергались как «ненаписанные» в Библии. Однако субботники, в отличие от молокан и духоборцев, могли не только критиковать чужие, но также текстуально обосновывать свои собственные религиозные практики. «Мы делаем как написано», — говорили они, и эти слова звучали в крестьянской среде весьма убедительно. Большинство из тех, кто их слышал, могли противопоставить текс?