Спросить
Войти
вышло 12 номеров, в 1929 г.- 4 под названием «Спутник краеведа», объемом 1 печатный лист.
и др., среди четырех кандидатов был избран и Л.И. Андреевский.
УДК 93/342.545
А.Р. Павлушков
ВЛИЯНИЕ ПЕТРОВСКИХ РЕФОРМ НА ПОВЕДЕНЧЕСКУЮ КУЛЬТУРУ ДУХОВЕНСТВА
В статье рассматриваются социальные последствия петровской модернизации на основе динамики нарушений клира, а также освещаются основные научные подходы к оценке церковной реформы через призму поведенческой культуры духовенства.
Клир, негативная поведенческая культура духовенства, социально-экономические факторы роста преступности, церков-но-государственные отношения, дисциплинарные нарушения.
The paper considers the social consequences of Peter&s modernization based on the dynamics of violations of the clergy, and highlights the main research approaches to assessing the church reforms through the lens of behavioral culture of the clergy.
Clergy, negative behavioral culture of clergy, socio-economic factors of growth of crime, church-state relations, disciplinary infractions.
Государственные реформы первой четверти XVIII в. оказали мощное воздействие на движение социальной структуры российского общества. Юридическое оформление социального статуса каждого сословия порождало естественную и в большей части негативную реакцию его представителей на произошедшие изменения. Духовенство как ни одно другое сословие лишилось былой самостоятельности, что вызывало недовольство его представителей, выражавшееся в росте правонарушений.
Одна из причин такого положения заключилась в ухудшении материального положения Русской Православной Церкви (далее - РПЦ). В результате секу-ляризационной компании церковь лишилась главных источников дохода, а частично переданные ей обратно Монастырским приказом земли (1707 - 1721) были обложены тяглом [29], [43]. Новые государственные повинности возлагали на РПЦ обязанность содержания лазаретов, богаделен, несение пожарной и караульной повинности. Утвержденные оклады для рядового состава духовенства были крайне малы и обрекали его на скудное существование1. Однако даже эта норма неоднократно подвергалась ревизии. В 1722 г. издается указ, разрешавший на % урезать жалование духовенства в случае крайней необходимости для нужд государства, когда «никакого способа не найдется» [36, № 1058]. Эти государственные инициативы вызывали естественное отторжение
церковной реформы, выражавшееся в различных формах социально-политического протеста: от открытых заявлений и критики мероприятий Петра до скрытого саботажа реформ, что рассматривалось как преступление [44]. В 1729 г. в Синод поступила жалоба от строителя Авраамия Вологодского Спасского Вожеозерского монастыря о процветании в епархии «бесчиния и воровства», жалком существовании многих вологодских обителей и с просьбой разрешить «распечатать хлебные запасы» из-за крайне бедственного положения клира [40, № 2231]. Жалоба стала основанием для проведения расследования, в результате чего выяснилось, что священники по причине тяжелого материального положения вынуждены были идти на прямые злоупотребления: производили незаконные венчания, занимались торговлей, притесняли местное население самовольными поборами. Проверки были произведены и на других территориях. В результате принятых мер отдельные настоятели и архимандриты были отстранены от должностей за превышение служебных полномочий [41, № 2323].
Таким образом, тяжелое материальное положение рядового состава духовенства, вызванное лишением или ограничением привычных источников существования вкупе с возложенными дополнительными повинностями, толкало его на совершение должностных нарушений и заставляло Синод оправдывать тех священников, которые брали взятки из-за скудности своего состояния. Оправдательные приговоры за такого рода преступления можно объяснить только пониманием и разделением Синодом солидарной
ответственности. Так, в 1722 г. в Синоде была рассмотрена челобитная священника М. Тимофеева с собственным признанием мздоимства и просьбой о прощении. С его слов он брал от челобитчиков добровольные приношения деньгами и продуктами по причине того, что в течение двух лет не получал жалование за исполнение обязанностей инквизитора в Тиунской конторе. Синод оказался в крайне затруднительном положении: налицо было совершение преступления духовным лицом, к совершению которого была косвенно причастна духовная коллегия. Синод как высшая церковная надзорная инстанция не должен был допускать задержки поступления жалования. Расследование по этому преступлению длилось несколько лет. В результате наказание было ограничено отстранением виновного от обязанностей инквизитора с сохранением в должности священнослужителя [45].
Еще одной причиной роста правонарушений клира стало введение штатов со строгой фиксацией численности священно и церковнослужителей относительно приходов и монастырей. В соответствии с введенными штатами приходских церквей в 1722 г. на 1 приход (100 - 150 дворов) назначался 1 священник и 2 причетника [30]. Свободных церковных людей записывали в податное население, отдавали на гражданскую службу или в армию. Естественно, что подобная мера, хотя и проникнутая интересами государственной пользы, вызывала сопротивление духовенства. Во-первых, участились случаи бегства «бывших духовных лиц» с новых определенных для них государством мест. Из 834 присланных в Адмиралтейскую коллегию церковников обучались только 524 человека. Остальные - 310 сбежали [38, № 1242]. Во-вторых, стало практиковаться укрывательство. Приходские священники и монастырские власти пытались хотя бы на время укрыть своих родственников или знакомых от государственной раздачи, скрывая их от очередной ревизии, что уже являлось нарушением. Целая серия постановлений Синода была направлена на предотвращение незаконного укрывательства священниками или монастырскими властями кого-либо под страхом жесткого наказания [36, № 532, 693].
По причине сокращения штатов большая часть монахов также вынуждена была искать себе пропитание. При этом штаты многих монастырей были переполнены в связи с тем, что в обители направлялись и отставные солдаты [39, № 2242]. Сокращение численности духовного сословия привело к росту бродяжничества в стране. Не имеющие должностей церковнослужители бежали на окраины. В одночасье большая часть духовного населения, не желавшего выполнять государственные повинности, становилась преступниками. Трудовая повинность стала рассматриваться как обязанность, а нежелание работать как преступление. 14 марта 1722 г. выходит постановление Синода о вечном помещении ханжей (тунеядцев) в монастыри с употреблением их в труды, чтобы они «прельщение в народе не рассеивали». Постановление распространялось на всех, кто под
видом чернецов собирал милостыню, переодевшись в монашеское платье [36, № 477]. К поимке шатающихся священнослужителей были подключены архиереи, настоятели и полицмейстерская контора. В инструкции Сената московскому обер-полицмейстеру предписывалось «шатающихся ночью подозрительных лиц духовного звания» отсылать в Духовную коллегию для выяснения личности. Контроль за исполнением приказа возлагался на протоинквизито-ра, который обязан был составлять докладные записки о таковых и предоставлять их в духовное правление [37, № 995]. Одновременно постановлением Синода была усилена ответственность клира за укрывательство [36, № 865] и самовольный уход, «шатание по улицам и неприличным местам» и сбор поминаний вне церкви [41, № 2460]. Духовным властям выдавались инструкции, где обозначался перечень предпринимаемых мер для поимки беглых. Так, в инструкции архимандриту Серапиону предлагалось «ловить священников и церковнослужителей и отправлять их на прежние места», а при сопротивлении - арестовывать и под караулом отсылать в Синодальный приказ. Ему же поручалось заключать под стражу священников, которые незаконно производили службу [36, № 582, п. 4-5].
Епархиальные власти должны были следить и за гражданскими лицами, проживающими в патриарших и архиерейских землях. Отсутствие на смотре для освидетельствования дворян, проживавших на указанных землях, рассматривалось как преступление и влекло наказание в форме шельмования. Местная духовная власть должна была сообщить обо всех фактах неявки, после чего начиналось гражданское следствие [36, № 351]. Доносительство поощрялось угрозой жестокого наказания и мерами материального стимулирования: половина движимого и недвижимого имущества переходила в пользу доносчика, что порождало крайне нездоровую атмосферу, когда донос становился источником наживы. Духовных фискалов, осуществлявших контроль за духовенством и злоупотреблявших своим положением, нередко казнили или отдавали гражданскому суду [39, № 1935, 1937]. Провинциал-инквизитор устюжской епархии И. Тюменев был бит кнутом и отправлен в гражданский суд для определения в подушный оклад за самовольное присвоение монашеского чина. Материалы следственного дела похожи на авантюрный роман, когда самозванец, бывший холоп, сумел обманом в Москве получить достаточно высокую должность духовного фискала, и был направлен для надзора за духовенством на Вологодчину. Он обвинялся в «плясках, блудном проживании с девками, держании при себе жонки», избиении монахов, несоблюдении постов [39, № 1936], [44].
Таким образом, введение новых штатов привело к массовому бродяжничеству, которое не прекращалось до конца XVIII в. Надзорные церковные органы формально выполняли свои обязанности, а духовные фискалы злоупотребляли должностным положением. Мер, предпринятых духовным правительством, было явно недостаточно, в результате чего тенденция роста правонарушений духовенства сохранялась.
Новый порядок занятия церковных должностей также привел к росту правонарушений. Вполне разумная идея создать более эффективный церковный аппарат и избавить РПЦ от попадания на службу случайных людей на деле обернулась провалом. Отсутствие действенного механизма контроля при назначении на должность создавало соблазн использовать его несовершенство в личных корыстных целях. Об этом свидетельствует тот факт, что сразу после создания Синода (1721 г.) в него в массовом порядке стали поступать фальшивые челобитные с просьбой о назначении на должность. Чтобы прекратить практику обмана при получении церковных должностей, было принято решение, что в качестве обязательных условий для ставленников должно быть одобрение их прихожанами и предоставление зарученной записи поповского старосты. Контроль за исполнением указа возлагался на епархиальных архиереев [34, т. 4, № 2352, п. 6-7]. Этот механизм был усилен моральными требованиями к кандидату, запрещавшим в качестве их рассматривать «пьяниц, воров, обманщиков, клеветников, любодейцев, раскольников, воров» [34, т. 18, № 13326].
Из текста Духовного Регламента (1721 г.) можно увидеть еще одну серьезную проблему, которая волновала власть. Многие стремились получить церковные должности по соображениям «большей свободы и пропитания», не заботясь о назначении священства. Чтобы оградить от попадания в ряды священнослужителей случайных людей в качестве требования к кандидату выдвигалось не только знание религиозных книг, но и постоянное их чтение с целью постижения «искусства священнослужения», а также умение подготовить прихожанина к исповеди [36, № 1012]. В инструкции для викарных архиереев, составленной по образцу для архиерея Новгородской епархии от 17 июля 1723 г., рекомендовалось «проявлять опасную осторожность» при хиротописании священников и запрещалось рукополагать офицеров и солдат, крестьян и лиц, избегающих несения государственных повинностей» [37, № 1077]. Представителям белого духовенства запрещалось шуметь и находиться в пьяном виде на улице, бесчинствовать, носить гражданское платье, принимать участие в кулачных боях, «ссориться по мужичьи на обидах», иметь неопрятный вид, спать на улице, ходить без головного убора, появляться в кабаках [36, № 596, п. 28] вменялось неукоснительно следить за прихожанами [35, № 453].
Моральный ценз устанавливался и на получение монашеского звания. Монахам запрещалось ходить по гостям, самовольно отлучаться, брать в келью пищу (кроме кваса) [42, с.117 - 118], жить праздно, заниматься продажей, быть неумеренными в еде и питье, держать чужие вещи и принимать незнакомых людей, насильно постригать в монахи. В период послушания предлагалось освоить определенное ремесло: столярное или иконное дело, а женщинам -шитье, плетение кружев, прядение [36, № 596, п. 18 -32, с. 250 - 252].
Можно ли ставить прямую зависимость рост отдельных нарушений клира от характера проводимой Петром Iмодернизации?
Исследователи по-разному подходят к решению этого вопроса. Часть из них (особенно церковные историки) полагают, что увеличение правонарушений являлась отражением проводимой государственной политики, которая во главу угла ставила интересы новой элиты и в меньшей степени учитывала запросы сословий. В результате реформ был нанесен серьезный удар по церковной организации, которая стала превращаться в один из структурных элементов государственного аппарата. Модернизация лишила духовенство привычного уклада и возложила на него новые обязанности, что порождало естественное сопротивление в форме анемии и правонарушений. Отличие в позициях исследователей заключалось в интерпретации материала через усиление внимания отдельным факторам, способствовавшим росту правонарушений. Например, Н.М. Никольский считает, что в результате петровских реформ в духовенстве наиболее ярко стали формироваться два недостатка: попрошайничество, что было присуще монашествующему составу, и незаконная торговля, когда священнослужители, пользуясь доверием населения, принуждали мирян покупать свечи именно у них [32, с. 191]. В качестве аргумента он ссылается на распоряжение петровского правительства о запрете священникам препятствовать продаже свеч купечеству [37, № 970].
Представители другого подхода не видели прямой связи между ростом нарушений и начавшейся модернизацией. Они обращаются к глубинным процессам изучения российского общества, а проявление поведенческой культуры духовенства рассматривают в контексте эволюции национального менталитета. Например, В.О. Ключевский делает вывод, что злоупотребления клира - это исторически сложившаяся своеобразная внешняя форма взаимоотношений с государством. Он считает, что о нарушениях клира надо говорить крайне осторожно в силу того, что, во-первых, ими было пропитано все российское общество; во-вторых, на тот момент государственная власть не имела ни собственного юридического облика, ни нормативно-правового объема, поэтому любое действие, не соответствующее представлениям власти, могло получить искаженный смысл и расцениваться как преступление [31, с. 192]. Это, в частности, подтверждает тот факт, что длительное время не регламентировалась официальная плата за оказание государственных услуг, что приводило к чудовищному произволу. В казнокрадстве были уличены все члены Сената первых составов, а мздоимство стало настоящим национальным бедствием [31, с. 180].
Собственно к этому же направлению можно отнести и тех исследователей, которые занимаются изучением политической оппозиции, ряды которой пополнялись за счет церковной элиты. Свое отношение к реформам она демонстрировала в форме скрытого и открытого протеста. Скрытое сопротивление выражалось в невыполнении новых государственных
повинностей, нежелании исполнять дополнительные обязанности, ростом жалоб на притеснение государственных должностных лиц. Открытая же оппозиция сводилась к участию в политических заговорах, публичном выражении своего отрицательного отношения к реформам и личности императора. Подчеркнем, что любая из этих форм могла расцениваться как государственное, уголовное или дисциплинарное преступление. Частые доносы могли расцениваться как дисциплинарное нарушение, публичная критика власти - как политическое преступление, уход в раскол - как уголовное деяние. В условиях нарастающей государственной экспансии традиционная модель симфонии церкви и государства постепенно утрачивает свое значение.
Подчеркнем, что связывать все правонарушения клира исключительно с петровскими реформами было бы неправильно. Большая часть дисциплинарных нарушений по своей природе была связана с другими факторами, к которым государство не имело прямого отношения. Более того, государство также испытывает серьезные трудности по причине низкой дисциплины духовенства. В условиях острой нехватки грамотных людей служилая бюрократия формировалась за счет представителей духовного сословия, которые не отличались прилежанием [37, № 985, 1080, 1081]. Архивные материалы свидетельствуют, что дисциплинарные нарушение духовенства носили массовый характер: на Европейском Севере России и в других регионах страны [1] - [28]; в центральном аппарате РПЦ [35, № 172, 309]; [36, № 354, 493]; [41, № 2521, 2525] и на местах [37, № 630, 714, 865]. При формировании вакантных светских должностей за счет представителей духовенства дисциплинарные нарушения в государственном аппарате усилились, что ослабляло государственный механизм и делало его уязвимым к злоупотреблениям.
Таким образом, рост нарушений духовенства в XIX в. был вызван его неготовностью к политическим и социально-экономическим изменениям. Многие нарушения можно рассматривать как ответную реакцию на начавшуюся модернизацию российского общества, что подтверждается аналогичностью процессов в XIX в. На Европейском Севере значительно дольше продолжалась консервация традиционного уклада, что, несомненно, влияло и на поведенческую культуру клира. Условия общественной жизни, повышенное чувство тревожности по отношению к будущему и чувство неудовлетворенности делали людей восприимчивее к делам веры [33]. Ухудшение материального положения духовенства в результате петровских реформ лишь более контрастно раскрыли противоречия в развитии церковно-государственных отношений, а рост правонарушений был только доказательством формирующегося кризиса.
Источники и литература
