Бургиба и бургибизм

ИСЛАМ В СТРАНАХ ДАЛЬНЕГО ЗАРУБЕЖЬЯ

Р. Ланда,

доктор исторических наук,

профессор, главный научный сотрудник

(Институт востоковедения РАН) БУРГИБА И БУРГИБИЗМ

Аннотация. Хабиб Бургиба (1903-2000) - одна из наиболее выдающихся политических фигур арабского мира ХХ в. Статья посвящена его политической биографии и деятельности. Сегодня, в эпоху глобализации, когда жизнь всего мира становится все более сложной и взаимосвязанной, необходимо учитывать исторический и политический опыт Востока в той же мере, что и Запада. В этом контексте феномен Хабиба Бургибы, ставшего первым президентом Туниса и занимавшего этот пост более 30 лет, представляется интересным, оригинальным, реалистичным и полезным.

Не любивший Бургибу Шарль де Голль вынужден был признать, что это был «человек, который всегда знал, как не пропустить свидания, назначенного ему Историей» [Pautará, 1977, p. 155]. Да и сам тунисский президент ценил себя более чем высоко. В 1964 г. он слегка ошеломил американского историка и политолога Клемента Генри Мура, поинтересовавшегося системой управления Тунисом: «Вы спрашиваете о системе? Какая еще система? Я и есть система!» [Видясова, Орлов, 2008, с. 16].

Седьмой ребенок в семье мелкого чиновника в городе Мона-стир, Хабиб с детства проникся патриотическими идеями, типичными не только для его среды (отец долго был офицером армии бея Туниса), но и вообще для области Сахель - восточного побережья страны, с VII в. без конца отбивавшего атаки пришельцев

разного рода - от викингов и византийцев до франков и янычар. Его старший брат Мухаммед, медик по профессии, был женат на итальянке (что было не совсем обычно для мусульманина-провинциала), входил в созданную в 1920 г. национальную партию Дустур (Конституция) и даже был на заметке у полиции как участник собраний коммунистов. Впоследствии членами компартии стали два других брата Хабиба - Мхамед и Махмуд. Хабиб, естественно, знал об их взглядах. Вся семья (за исключением одного из братьев - Ахмеда) активно интересовалась политикой [Ви-дясова, 2005, с. 74-83].

В 19 лет Хабиб, будучи студентом лицея, вступил в партию Дустур, но боролся тогда не столько с колонизаторами, сколько с нуждой и болезнями, а также с попытками родителей сделать из него лавочника. С материальной помощью брата Махмуда Хабиб смог окончить лицей в Тунисе, затем сразу два вуза в 19241927 гг. в Париже - юридический факультет Сорбонны и Свободную школу политических наук. Он также прослушал курс лекций известного арабиста Вильяма Марсэ, посещал занятия по психологии и даже дебаты в Палате депутатов Франции. Он очень хотел понять «секрет могущества страны», которая свела Тунис к положению колонии [там же, с. 84; Иванов, 1971, с. 130]. Чтя свободолюбивые традиции семьи, Хабиб в то же время не склонен был, в отличие от братьев, впадать в левый экстремизм. Марксизм он считал теорией для «промышленных наций Запада». Над «Капиталом» Маркса скучал, диалектике Гегеля предпочитал позитивизм Огюста Конта. Испытал он и влияние своего друга и в какой-то степени наставника, доктора Махмуда Матри, который вышел из компартии в 1925 г. на волне борьбы с троцкизмом. Бургиба знал обо всех сомнениях и колебаниях Матри, что, очевидно, и определило во многом его отношение к коммунистам [Иванов, 1971, с. 130-132].

Он с самого начала своей политической карьеры и всю жизнь избегал какой-либо односторонней позиции, стремясь учесть максимум имевшейся в его распоряжении информации. Как писал о нем впоследствии известный журналист и генеральный секретарь Конгресса народов против империализма Жан Ру, Бур-гиба сумел учесть все традиции трехтысячелетней истории Туниса, вместившей в себя: «карфагенское завоевание, четыре столетия Рима, век оккупации вандалов, византийское междуцарствие», а затем «после семи веков глубоко усвоенного арабского завоевания, три столетия турецкой оккупации, от которой беи административно отделились», вслед за чем «последовали три четверти века французской колонизации. И все эти сменявшие друг друга цивилизации базировались на берберской основе, общей для всей Африки» [Rous, 1969, p. 7-8]1.

Бургиба действительно глубоко знал историю своей страны и гордился участием своего деда и дяди в восстании Али Гедахума в 1864 г. против засилья иностранцев и капитулянтской политики тогдашнего бея Мухаммеда ас-Садока. Вместе с тем он рано усвоил жестокие законы политической борьбы, не прощающей ошибок и не оставляющей шансов неудачникам. Постепенно под влиянием своего опыта, знаний, понимания людей из него сформировался расчетливый, деловой и дальновидный политический профессионал, хорошо освоивший технику управления людьми разного склада и положения, умение понимать и убеждать их, сочетать смелость и решительность со здравым смыслом [Иванов, 1971, с. 132].

Вернувшись в 1927 г. в Тунис, Бургиба возобновил свое членство в партии Дустур, но ограничился на первых порах адвокатской практикой и деятельностью журналиста. Лишь в 1930 г. он вместе с Махмудом Матри активно занялся политикой. Оба они тогда, будучи членами редколлегии и ведущими авторами партийной газеты «Вуа дю тюнизьен» («Голос тунисца»), вступили в конфликт с ее директором Шадли Хайраллахом, одним из лидеров Дустура и влиятельным выходцем из бейской аристократии, игравшим заметную роль в партийной элите. Закипевшая и в верхах, и в низах партии борьба привела к созданию нового партийного органа - «Л&Аксьон тюнизьенн» («Тунисское действие») во главе с Хабибом Бургибой, а затем и к формальному расколу партии и основанию Нового Дустура. На съезде 2 марта 1934 г. в Ксар-Хелляле 60 делегатов, за которыми шли 49 из 80 ячеек партии, распустили прежнее руководство, избрав новое - Политбюро из пяти человек. Председателем Нового Дустура стал М. Матри, генеральным секретарем - Хабиб Бургиба, казначеем - Мхамед Бургиба. Но полиция протектората хорошо знала главного творца этого переворота, и уже 3 сентября 1934 г. Бургиба был арестован. Сократившийся почти втрое Старый Дустур буквально с первых же дней раскола стал второстепенной силой, уступив ведущую роль Новому Дустуру.

Н.А. Иванов подчеркивает необычность позиции первых новодустуровцев, многие из которых ограничивались дополнением идей французских левых тунисским национализмом и продолжали состоять в рядах соцпартии и компартии метрополии. Иными словами, «борясь с французами, они любили Париж и Францию» [Ви-дясова, 2005, с. 121-128, 458-459; Иванов, 1971, с. 132-134]. Эта позиция была характерна и для Бургибы на протяжении его долгой политической карьеры при всех ее крутых и часто неожиданных поворотах. В каком-то смысле это обстоятельство повлияло на всю историю и идеологию национально-освободительного движения Туниса вплоть до наших дней1.

Франция, однако, бесцеремонно игнорировала все признания в любви, требуя лишь подчинения. Посетивший Тунис в 1931 г. президент Франции Гастон Думерг превозносил «работу Франции» в этой стране, но даже не упомянул о давно ожидавшихся в ней реформах [Ling, 1967, p. 118]. Впоследствии эксперты США отметили приспособленчество и бездеятельность стародустуров-ских «бонз», все более терявших из-за этого влияние в массах [Tunisia... 1970, p. 42]. Тунисцы в это время протестовали против ужесточившейся на фоне мирового кризиса 1929-1933 гг. колониальной политики, невзирая, как писала «Л&Аксьон тюнизьенн», на «жандармов, пулеметы... и даже жестокости сенегальцев» [Bourguiba, 1954, p. 37-52]2. Возглавивший администрацию протектората «резидент-сатрап» Марсель Пейрутон максимально проявил присущую ему «реакционную энергию»: вместе с Бурги-бой еще семь лидеров Нового Дустура и шесть руководителей компартии Туниса, активно тогда выступавшей против колонизаторов, были заключены в концлагерь Бордж-Ле-Беф на границе с Сахарой. Тогда же власти Туниса закрыли все неугодные им газеты [Иванов, 1957, с. 36].

Однако Пейрутон явно опоздал. В самой Франции обстановка менялась после предпринятой в феврале 1934 г. неудачной попытки монархистов, профашистов и других крайне правых свергнуть режим Третьей республики. Это вызвало массовый протест французов. Миллионы рабочих, служащих, демократов и анти1 Даже свои воспоминания о борьбе за независимость, нередко кровавой и ожесточенной, временами опасной для него лично, Бургиба назвал «Двадцать пять лет борьбы за свободное сотрудничество» (имелось в виду - с Францией).

фашистов поддержали складывавшийся единый блок коммунистов, социалистов и радикал-социалистов, ставший вскоре Народным фронтом. Его влияние постепенно распространилось и на владения Франции, прежде всего в Средиземноморье. В частности, волна забастовок, митингов и демонстраций прокатилась по Тунису. В них участвовали тунисцы, французы и итальянские антифашисты. Начинаясь в городах, забастовки и митинги охватывали и сельскую местность. Красочно оформленные шествия, трибуны, флаги, парады молодежи буквально на глазах меняли лицо страны [Julien, 1952, p. 80-81].

Успех Народного фронта, прежде всего Нового Дустура, в Тунисе определялся притоком в города разоренных сельчан (доля горожан выросла в 1931-1936 гг. с 16 до 20%); ростом безработицы (в том числе среди потерявших свой скот бедуинов); появлением «текла» - кварталов бедноты [Kraiem, 1984, p. 87, 95-96]. По всей стране разворачивалось профсоюзное движение, особенно в столице и приморских городах - Сусе, Сфаксе, Бизерте. Наряду с профсоюзами возникали и комитеты безработных. В 1936-1937 гг. 32 тыс. организованных в профсоюзы трудящихся Туниса требовали введения в стране 40-часовой рабочей недели [ibid, p. 107112].

Пришедшее к власти во Франции летом 1936 г. правительство Народного фронта во главе с лидером социалистов Леоном Блюмом ввело в Тунисе 4 августа 1936 г., как и во Франции, 40-часовую рабочую неделю, оплачиваемые отпуска, свободу печати, собраний и организаций. Была восстановлена деятельность ранее запрещенных партий и освобождены их лидеры. Созданное в Тунисе Народное объединение (филиал Народного фронта Франции) опубликовало 22 января 1937 г. программу мер по улучшению положения тунисского народа [Иванов, 1957, с. 37-39]. Эта программа почти не отличалась от программы-минимум Нового Дустура, представленной только что вышедшим из заключения Хабибом Бургибой 28 августа 1936 г. вице-министру иностранных дел Франции Пьеру Вьено [Julien, 1952, p. 85].

К сожалению, программа Народного фронта не предусматривала независимости колоний (против нее были и социалисты, и радикал-социалисты). Это впоследствии стало одной из причин краха Народного фронта, несмотря на наличие у его руководства таких экспертов, как Шарль-Андре Жюльен, убежденный антиколониалист, автор «благородных и смелых трудов», назначение которого считалось «гарантией компетентности и демократического

подхода» [Berque, 1969, p. 9, 308]. Но Бургиба и Матри, лично знавшие и Вьено, и Жюльена, все же выступили в поддержку Народного фронта, надеясь на эволюцию его позиции в нужном направлении. В основу позиции Нового Дустура легла их надежда на «новый режим свободы и справедливости», который «будет содействовать моральному и материальному подъему колонизованных народов и направит их по пути освобождения» [Le Neo-Destour et le Front.., avril 1969, p. 38].

Несмотря на энтузиазм антиколониализма, охвативший большинство тунисцев, и лояльность Бургибы Народному фронту, ситуация в стране оставалась сложной. Часть мусульман Туниса еще была верна Старому Дустуру и вообще консервативным клерикалам, не говоря уже о кучке профашистов во главе с авантюристом Бушрарой. Большинство европейцев Туниса сторонились народного объединения, да и Новый Дустур, сотрудничая с ним, все же не вошел в его состав. По мнению многих историков, большинство тунисских националистов настороженно или даже отрицательно относилось к Франции, занимая в лучшем случае позицию выжидания. Кстати, сам Бургиба и его последователи могли идти на любые компромиссы, но при этом не теряли из виду конечную цель - независимость. Уже тогда проявилось то, что Бургиба был «виртуозом политического маневра, всегда действовавшим сугубо прагматично, но не связывая себя какими-либо догмами и фетишами» [История Востока, т. V, 2006, с. 212-213]. Для многих это явилось неожиданностью.

Тем не менее Новый Дустур на первых порах поддерживал Народный фронт, понимая, что лишь с его помощью можно было в 1930-е годы добиться изменения ситуации в Тунисе. Страна бурлила и явно готова была принять давно ожидавшиеся реформы. Многочисленные демонстрации и выдвигавшиеся ими требования, выход в свет более 100 газет и журналов, в том числе левой ориентации, легализация компартии в качестве самостоятельной партии Туниса, небывалое усиление Нового Дустура, насчитывавшего до 70 тыс. человек, издававшего 18 печатных изданий, всюду создававшего свои бюро, союзы женщин и молодежи, группы бойскаутов, сделавшего «своими» профсоюзы (когда-то созданные Мхамедом Али аль-Хамми), - все это вызывало ярость и панику среди боссов колонизации и заправил ее администрации [там же, p. 213-214; Le Neo-Destour et le Front.., avril 1969, p. 14-16].

При поддержке «200 семейств» олигархов Франции «сеньоры» колонизации после 15 месяцев борьбы добились отставки кабинета

Блюма, вместе с которым ушел и Пьер Вьено, «человек левых убеждений... со стремлением к диалогу». Прекращению диалога способствовали «внутренние противоречия» Народного фронта и «культурно-идеологические предрассудки даже самых просвещенных элементов французских левых в отношении требований тунисского национального движения», которому безосновательно приписывались «узкий национализм», «религиозный фанатизм» и даже «связи с итальянским фашизмом» (что было несправедливо не только по отношению к Новому, но и к Старому Дустуру). Национализм был объявлен, в свою очередь, причиной «раскола рабочего класса», особенно после отхода большинства тунисцев от руководимых компартией профсоюзов и вступления их в профсоюзы, контролируемые Новым Дустуром [Tunisia.., 1970, p. 42; Le Neo-Destour et le Front.., avril 1969, p. 15, 17-19].

Влияние Бургибы и его партии росло не по дням, а по часам, количество ее ячеек возросло в 1934-1937 гг. с 60 до 400. Вместе с этим «возрастали динамизм и зрелость активистов, их опыт борьбы и стойкости и, наконец, качества руководителей, среди которых генеральный секретарь Хабиб Бургиба умело предлагал реальные цели, связанную с ними стратегию, гибкую и эффективную тактику, основанную на непоколебимой вере в победу» [Le Neo-Destour et le Front.., avril 1969, p. 21].

Но возникли, как отмечают историки Туниса, «рискованные уклоны». В страну вернулся после 13-летней ссылки шейх Абд аль-Азиз Таальби, основатель партии Дустур в 1920 г. и автор памфлета 1919 г. «Тунис-мученик», своего рода манифеста тунисского национализма. Шейха уважали и чтили. Но он, претендуя на положение общенационального вождя, давно уже был в отрыве от реальности Туниса, да и находился к тому же во власти безнадежно устаревших концепций начала XX в. Бургиба посетил шейха во главе делегации Нового Дустура и попытался с ним договориться. Однако Таальби отклонял все попытки компромисса и, настаивая на своем верховенстве, опирался на поддержку Старого Дустура и части улемов Туниса и Алжира. Позднее выяснилось, что Таальби вернулся в Тунис чуть ли не по призыву властей протектората, в частности с целью свидетельствовать против Бургибы во французском суде. Причем вся эта махинация была задумана еще в 1934 г. генеральным резидентом Пейрутоном. Естественно, эта информация подорвала престиж Таальби, а Новый Дустур, осудив Таальби, «избавил народ от ошибок прошлого» [ibid, p. 22-23]. Но происходило это весьма тяжело, сопровождаясь не только ожесточенной полемикой, но и актами насилия и даже человеческими жертвами в отдельных случаях.

Вторым, еще более серьезным, испытанием для Бургибы явился кризис руководства его партии во второй половине 1937 г. Новый премьер Франции Камиль Шотан и его министр иностранных дел Альбер Сарро не собирались возобновлять диалог с тунисцами. Часть новодустуровцев хотела сохранить контакты с Парижем любой ценой, но Бургиба «никогда не соглашался... на бездействие и отказ от своих идеалов и целей ради избавления от репрессий». Воля Бургибы столкнулась с возражениями его старого друга Махмуда Матри, ушедшего с поста председателя партии. Ожесточенная полемика на II съезде Нового Дустура 29 октября -2 ноября 1937 г. еще больше разгорелась в последующие месяцы. Бургиба понимал, что рискует оказаться в тюрьме, но считал, что, если рискнет, сохранит партию и свой авторитет, пусть ценой тяжелых испытаний, а если отступит, то может погубить и партию, и свое дело, и себя как политика. И он рискнул, столкнувшись в дальнейшем с преследованиями, угрозами его жизни и предательством друзей: такие члены Политбюро партии, как Матри, Гига, Сфар, впоследствии заявили допрашивавшему их после ареста следователю, что они сопротивлялись Бургибе, но он «один лишь привел их к катастрофе» [ibid, p. 23-24]. После этого они политически исчезли, а Бургиба сделал очередной шаг к положению бесспорного национального лидера.

Бургиба пошел на разрыв с Парижем еще и потому, что явно видел всю тщетность надежд на таких деятелей, как Альбер Сарро, колониалист со стажем, по сути дела саботировавший политику Народного фронта. Поэтому Бургиба, вопреки стремлению многих своих коллег «умаслить» Сарро, призвал народ 11 декабря 1937 г. возобновить забастовки и демонстрации в поддержку независимости, жестоко разгонявшиеся (а иногда даже расстреливавшиеся, как 8 января 1938 г. в Бизерте) полицией. 9 апреля 1938 г. власти протектората буквально потопили в крови массовые демонстрации сторонников Нового Дустура в городах Тунис, Сус, Сфакс и других. Были убиты 200 человек, арестованы 3 тыс., включая все руководство новодустуровцев, в том числе болевшего тогда Бургибу. При этом они оказались в изоляции, ибо их не поддержали ни коммунисты, ни социалисты, ни Старый Дустур, ни торговые палаты, еще чего-то ждавшие от правительства Франции, к тому времени практически отказавшегося уже от программы Народного фронта. Это лучше всего было видно по фигуре Альбера Сарро

(дважды премьера, 21 раз министра и дважды колониального губернатора, не желавшего что-либо менять в колониях) [История Востока, т. V, 2006, с. 214].

События 9 апреля показали, что при всей тактической гибкости Бургибы и его последователей его прагматизм вовсе не сводился к умению заключать компромиссы. Все знавшие Бургибу отмечали его ясную логику, широту мышления, личный магнетизм и умение очаровывать людей. Не один автор описывал его пронизывавший собеседника острый взгляд ультрамариновых глаз. Но это своеобразное обаяние было лишь одной из черт его личности. События 9 апреля и все, что им предшествовало, продемонстрировали его решительность и жесткость тогда, когда он считал это необходимым для достижения своих целей, даже если это было связано с неизбежными жертвами, временными неудачами и утратой личной свободы. Его, казалось бы, удивительная смелость в таких случаях не была авантюризмом или склонностью к театральным жестам ради популярности, как считали недруги. Она была продиктована трезвым и дальновидным расчетом, умением предвидеть результаты своих действий и верой в то, что народ его поймет правильно, даже пережив трудности, неизбежные при свершении серьезных политических акций.

В отличие от других сторонников Народного фронта, уже дышавшего на ладан, последователи Бургибы не ждали ничего от властей в Париже. «Между тунисским народом и протекторатом, -писал Бургиба накануне своего ареста, - снова произошел разрыв ... Правительство начало битву. Тунисская конституционная партия на этот раз приняла вызов, со всеми рисками, которые может повлечь за собой это решение вплоть до окончательного триумфа или полного разгрома» [Le Neo-Destour et le Front.., Mai 1969, p. 273-280]. Эти строки были опубликованы 10 января 1939 г., когда Бургиба уже сидел в камере смертников, где «должен был достойно держаться против всемогущего военного следователя майора де Герэна дю Кайла, не скрывавшего своего желания отправить вождя Нового Дустура на казнь; надо было также твердо противостоять своим товарищам по Политбюро, потерявшим достоинство и позволившим военному следователю ими бессовестно манипулировать, превратив их в главных свидетелей обвинения; наконец, надо было отклонить все авансы держав "оси", которые хотели вовлечь его в их игру» [ibid, p. 287-288].

Новый Дустур в это время сумел сохранить себя, что объяснялось и умелой оргработой Бургибы до ареста, и сохранением им

высокого авторитета и престижа в годы заключения, тем более что изредка ему удавалось передать на волю свои распоряжения, согласно которым его верные соратники (Бахи Ладгам, Хабиб Тамер и др.) создали в подполье временное политбюро. С апреля 1938 по ноябрь 1939 г. сменилось пять его составов. Партия выпускала листовки, имела в 1939 г. до 40 связных и около 2 тыс. активистов. Летом 1939 г. партия по указанию Бургибы создала Комитет сопротивления, который стал готовить боевые группы для вооруженной борьбы [Иванов, 1971, с. 367-377; История Востока, т. V, 2006, с. 214-215]. Находясь в подполье, Новый Дустур включился в кампанию осуждения претензий фашистской Италии, требовавшей передачи Туниса ей (Муссолини в 1939 г. был опьянен захватом Албании и успехами в Испании). Вообще и Бургиба лично, и в целом его партия (за некоторыми исключениями) ни разу не поддались на уловки держав «оси», оставаясь на позициях антифашизма и защиты демократии [Иванов, 1971, с. 370-377].

С началом Второй мировой войны в Тунисе было введено осадное положение, ограничены или отменены гражданские свободы, введенные Народным фронтом (прекратившим свое существование еще до войны), усилились репрессии против членов Нового Дустура и компартии. В январе 1940 г., после ареста Комитета сопротивления, Новый Дустур возглавило шестое по счету (с апреля 1938 г.) временное политбюро (до его ареста в январе 1941 г.), а затем - боевая организация «Черная рука», созданная Рашидом Дрисом (избежавшим ареста членом шестого политбюро). Действуя в исключительно трудных условиях, новодустуровцы ухитрялись распространять печатные и рукописные материалы своего подполья, вели агитацию за отказ от службы во французской армии. В июле 1940 г. - мае 1941 г. в Тунисе произошли массовые выступления крестьян-мусульман, среди которых особенно прогремело восстание Мульди аль-Хуршани («тунисского Чапаева»), который больше полугода истреблял на юге страны колониальных жандармов и их тунисских прислужников [История Востока, т. V, 2006, с. 215].

По выражению американского автора Дуайта Линга, «ни французский гнет, ни Вторая мировая война не смогли разрушить эффективную подпольную организацию» бургибистов [Ling, 1967, p. 123]. Назначенный после поражения Франции новый генеральный резидент Туниса адмирал Эстева был, как и сидевший в курортном городке Виши новый властитель неоккупированной части Франции маршал Петэн, сторонником капитуляции. Поэтому порты

и аэродромы Туниса стали использоваться итальянской и германской армиями, воевавшими против англичан в Ливии и Египте, но петэновцам так и не удалось обрести поддержку большинства тунисцев. Не удалось это и немцам, хотя они отпустили из плена 10 тыс. магрибинцев (включая тунисцев), служивших в армии Франции, и стали издавать в Париже газету «Ар-Рашид», требовавшую отделения от Франции ее колоний [Ling, 1967, p. 184; Tunisia... p. 44; Revue politique.., 1945, № 547, p. 155]. Поэтому прогерманские настроения в Тунисе все же имели место. 12 мая 1941 г. в стране появилась листовка с утверждением, что «протекторат мертв», и требованием создать «свободное национальное правительство». Был пущен слух, что Германия якобы договорилась с Петэном об отмене протектората. В это верили даже некоторые активисты Нового Дустура [Видясова, 2005, с. 11-12].

Среди арестованных лидеров партии были разные настроения. Лишь Бургиба был непоколебим в своих симпатиях к западным союзникам, о чем говорит передача им письма консулу США 6 октября 1942 г. через свою жену-француженку Матильду, «чьей жизнью тогда он впервые рискнул» [там же, с. 12-13]. Еще более убедительно его письмо доктору Тамеру, тогда - главе подполья Нового Дустура. В нем Бургиба дал директиву связаться с движением де Голля и «некоторыми нашими друзьями-социалистами». Он настаивал: «Наша поддержка союзников должна быть безусловной. я повторяю вам - это вопрос жизни или смерти для Туниса» [Le Tourneau, 1962, p. 96].

В конце октября 1942 г. началось наступление англичан в Египте, вскоре поддержанное англо-американским десантом в Алжире и Марокко. Германо-итальянский «Африканский корпус» Эрвина Роммеля отступил из Египта в Ливию, а потом в Тунис. Но в Тунисе уже успели высадиться немецкие и итальянские войска из Сицилии (до 40 тыс. человек). При поддержке примерно четверти Люфтваффе (ВВС Германии) они сдержали напор англо-американцев, а также вновь сформированной группировки войск де Голля. Характерно, что силами «оси» командовал генерал Вальтер Неринг, потом смененный генералом-танкистом Оскаром фон Арнимом. Оба они до этого отличились на советско-германском фронте. Им удалось соединиться с «Африканским корпусом» Роммеля (сам Роммель был отозван из-за разногласий с итальянскими генералами), организовать мощную танковую контратаку в районе Кассерина (на западе Туниса) и срочно укрепить линию Марета, которая в марте 1943 г. все же была преодолена союзниками. Но войска фон Арнима сумели избежать в апреле 1943 г. окружения, заняв оборону на линии Энфидавиля (известного центра европейской колонизации Туниса). Здесь фон Арним «держался твердо», но превосходство союзников было подавляющим. Поэтому 7 мая англичане заняли столицу Туниса, а американцы - Бизер-ту. Десятки тысяч немцев и итальянцев попали в плен. 13 мая их сопротивление окончательно прекратилось. Авторы США утверждают: «Менее 700 человек из 250 000 германцев и итальянцев, участвовавших в битве за Тунис, избежали смерти или плена. Контроль над воздушными базами Туниса и возможностями флота в Бизерте стал решающим для последующего вторжения союзников на Сицилию и на материковую часть Италии» [Видясова, 2005, с. 26-20; Tunisia.., p. 44-45].

В самом Тунисе ситуация оставалась более чем сложной. Еще 18 июня 1942 г. престарелого Ахмед-бея сменил на троне Монсеф-бей, знакомый лично с некоторыми деятелями и Старого, и Нового Дустура, вскоре выдвинувший программу реформ, имевших целью продвинуть Тунис к возвращению независимости [Le Tourneau, 1962, p. 97-98; Ling, 1967, p. 125-126]. За это его прозвали «националистом на троне», а власти протектората, не собиравшиеся реализовать проект бея, принялись вставлять ему палки в колеса по любому поводу. 18 октября 1942 г. Монсеф-бей, по слухам хлопотавший об освобождении заключенных лидеров Нового Дустура, публично поссорился с адмиралом Эстева и тут же направил телеграмму в Виши с просьбой «избавить его от наглого генерального резидента» [Видясова, 2005, с. 292-293]. Дальнейшего развития конфликт не получил ввиду начала военных действий на территории Туниса, вследствие которых на западе страны шли бои германо-итальянцев с американцами, а на востоке обосновались штабы и всевозможные службы держав «оси». Эстева с ними сотрудничал, хотя с перепугу и освободил из концлагерей голли-стов и других антифашистов. В то же время назначенный в Тунис германский рейхскомиссар Рудольф фон Ран с помощью Жоржа Гильбо, присланного из Виши представителя французских профашистов, ожесточенно преследовал антифашистов и голлистов.

Вместе с тем фон Ран пытался заигрывать с арабами. 1 декабря 1942 г. были освобождены из тюрем все новодустуровцы, включая их руководство (за исключением Бургибы, находившегося во Франции). Им разрешили выступать по радио и издавать газету «Ифрикийя аль-Фатат» («Молодая Африка»). Но тунисцы в основном не приняли этой «услуги». На позицию нейтралитета

встал и Монсеф-бей: он отказался объявить войну союзникам, чего требовали оккупанты, и даже провозгласить независимость, к чему его подталкивал посол Италии. Более того, не спрашивая ни оккупантов, ни Гильбо, бей сформировал «правительство национального единства» во главе с председателем торговой палаты Мухаммедом Шеником. В него вошли наряду с представителями аристократии и буржуазии члены Нового (Махмуд Матри, Бахри Гига) и Старого Дустура (Салах Фархат). Не имея реальной власти, это правительство было первым за 60 лет, состоявшим из тунисцев. После этого бея всюду - в мечетях, медресе, на улицах, во время религиозных церемоний - стали приветствовать многотысячные толпы. Он стал символом государственного суверенитета и национального достоинства. Поэтому тунисцы с презрением отвергли платного агента немцев Хаджа Насера аль-Джазаири, сколотившего профашистскую группировку «Шабаб Мухаммад» («Молодежь Мухаммеда»), пытавшуюся направить антифранцузские настроения тунисцев в прогерманское русло. Вскоре группировка эта была нейтрализована проникшими в ее ряды новодусту-ровцами [История Востока, т. V, 2006, с. 216-217].

Немцы, однако, попытались вовлечь в свои планы самого Бургибу. Вступив в ноябре 1942 г. в неоккупированную зону Франции, они якобы «по приказу фюрера» освободили Бургибу и его товарищей из тюрьмы Сен-Николя в Марселе (куда они были переведены 26 мая 1940 г.) и отправили их в Рим в январе 1943 г. Там Бургиба получил письмо от бывшего муфтия Иерусалима Амина аль-Хусейни, пытавшегося склонить его на сторону держав «оси». Бургиба ему ответил: «Сначала независимость Туниса, а потом все остальное, но вряд ли дадут первое». На Бургибу старался влиять и друзский эмир Шакиб Арслан, близкий тогда к Муссолини. Но Бургиба не поддался и ему, заявив представителю МИД Италии, что необходимо признать независимость Туниса и вести переговоры с Монсеф-беем. 26 февраля 1943 г. Бургиба и пять его соратников прибыли из Рима в Тунис. Его и еще двух членов Политбюро Нового Дустура принял рейхскомиссар фон Ран, предложивший им 1 млн франков, которые Бургиба отклонил [История Востока, т. V, 2006, с. 217-219; Видясова, 2005, с. 34; Bourguiba, 1954, p. 184; Lévi-Prtovençal, 1947, p. 5-19].

его самого и его товарищей по заключению. Но одновременно Бургиба призвал сплотиться вокруг «возлюбленного государя, слушаться его бесценных советов и следовать его указаниям». Учитывая позицию «государя», это был призыв к нейтралитету в ожидании неизбежной победы союзников, перспективы которой в апреле 1943 г. были уже ясны. Тем не менее при вступлении союзных войск в столицу 7 мая «Бургиба принимает решение на время скрыться» [Видясова, 2005, с. 35, 50-51].

Он, ничем не повредивший союзникам, понимал, что их спецслужбы обвинят его в контактах и с Ш. Арсланом, и с аль-Хусейни, тем более - с Р. фон Раном, не простят ему речь по радио Бари, а тем более - постоянное отстаивание идеи независимости Туниса. Кстати, это понимал не только он: в первую неделю мая Тунис покинули такие видные новодустуровцы, как руководившие их подпольем Хабиб Тамер, Рашид Дрис, Тайеб Слим и др. И нельзя сказать, что опасения их были беспочвенными.

Вместе с англо-американцами в Тунис вернулись и его французские «хозяева». Именно генералы Альфонс Жюэн и Анри-Оорэ Жиро, выходцы из семей богатых колонистов Магриба, сместили уже 13 мая Монсеф-бея, а затем были заняты преследованием около 10 тыс. тунисцев якобы за «коллаборационизм», что не было доказано [Видясова, 2005, с. 57, 69; 82ушашк1, 1962, р. 13-15]. Из 9336 тунисцев, задержанных ими, 3 тыс. человек были приговорены к разным срокам заключения, а 154 человека -к смерти. Но исследователями 1980-1990-х годов в Тунисе и за его пределами была впоследствии доказана виновность лишь 1010 человек, среди которых - только 310 тунисцев. К тому же реально был виновен 21 чиновник администрации бея и 3 диктора на радио Берлина и Рима. Остальных обвинили только в «выпадах» против власти Франции или «англосаксонского империализма» [История Востока, т. V, 2006, с. 218].

Генерал де Голль, тогда глава только что созданного Французского комитета национального освобождения (ФКНО), так обрисовал ситуацию в Тунисе через месяц после освобождения: «Я обнаружил там, что регентство (старое название Туниса. -Р. Л.) живет под знаком потрясений, вызванных вторжением врага, политикой режима Виши... сговором местных националистических элементов с немцами и итальянцами. Материальный ущерб был весьма значителен. Политические последствия также. Большинство членов обоих "Дустуров" были арестованы. В деревнях пришлось карать за покушения на жизнь и имущество французских

колонистов, совершенные грабителями и фанатиками при попустительстве, а то и при прямом содействии захватчика» [Де Голль, 1960, с. 145-146].

Признавая популярность Монсеф-бея, де Голль в то же время восхвалял назначенного французами нового бея - Сиди Лами-на, умалчивая о том, что тунисцы не признавали его своим государем до 1947 г., т.е. пока жив был находившийся в изгнании Монсеф-бей, сумевший своим кратким правлением оставить след в истории Туниса [Де Голль, 1960, с. 146; История Востока, т. V, 2006, с. 218].

Разгул репрессий Жиро-Жюэна в Тунисе был если не пресечен, то серьезно ослаблен после письма Бургибы из подполья президенту США Рузвельту 1 июня 1943 г. До этого Бургиба тайно встретился с консулом США в Тунисе Хукером Дулиттлом 17 мая и произвел на него чрезвычайно благоприятное впечатление. Он всегда умел пользоваться своим обаянием, восхищая этим друзей, обезоруживая врагов и очаровывая тех, кто увидел его впервые. Во всяком случае, Дулиттл посетил правившего тогда Тунисом генерала Жюэна и выступил в защиту Бургибы, используя при этом даже документы французской контрразведки, давно следившей за Бургибой. Преследования Бургибы были прекращены, прочих новодустуровцев - значительно сокращены. Столь плодотворный контакт руководство Нового Дустура потом назвало «источником симпатии и солидарности, которые с тех пор не прерываются и развиваются между Тунисом и Соединенными Штатами Америки» [Neo-Destour face а.., 1969, p. 27-28]. С тех пор проамериканская ориентация иногда менее, иногда более стала заметна в политике Бургибы в целом - достаточно сложной, учитывавшей множество факторов и обстоятельств, но при всех внезапных маневрах и крупных поворотах всегда преследующей определенные цели. Ослабив преследования Нового Дустура, французские власти, однако, по-прежнему его не признавали и фактически принуждали к подпольному существованию. Поэтому в начале 1945 г. Бургиба тайно выехал в Каир, надеясь добиться помощи националистов других арабских стран, создавших в марте 1945 г. Лигу арабских государств (ЛАГ). На время его четырехлетнего отсутствия партией руководил ее генеральный секретарь Салах Бен Юсуф, что впоследствии стало для Бургибы серьезной проблемой [История Востока, т. V, 2006, с. 218-219].

«В Каире он стучал во все двери», стараясь привлечь внимание ЛАГ к проблеме Туниса, учредил бюро Нового Дустура

в Египте, совершил поездки в США и Европу, создал Бюро Маг-риба и стал его первым генеральным секретарем [Rous, 1969, p. 97-104]. Он встречался со многими деятелями, слышал много обещаний, отказов, пожеланий, но все оставалось в основном без изменений. Кроме одного: честолюбивый Салах Бен Юсуф, внимательно за Бургибой следивший (даже ради этого приезжавший в Каир в 1948 г.), явно рассчитывал тем или иным путем «стать в партии человеком номер один». И не случайно, когда Бургиба решил вернуться на родину, он получил телеграмму Бен Юсуфа с полуугрозой: «Не возвращайтесь!». Одновременно его предупредили в посольстве Франции: «Вам лучше не ехать в Тунис. Ваш приезд может содействовать беспорядку и агитации» [Pautard, 1977, p. 127-129].

Тем не менее Бургиба вернулся в Тунис и, оценив ухудшившуюся ситуацию, предложил Франции достижение «внутренней автономии» путем лояльного сотрудничества тунисцев с властями и отказа (временного) от требования независимости и ликвидации протектората. Эта «политика почетного компромисса» мыслилась в рамках общего «поворота к Западу». Рассчитывая на поддержку США, Новый Дустур обещал выступить за «оборону свободного мира» в рамках НАТО и вышел из Комитета за свободу и мир, исключив из своих рядов возглавившего этот комитет ветерана партии ?