Спросить
Войти
ПУТЕВОДИТЕЛЬ
Реальность этнических мифов. Под ред. М. Олкотт и А. Малашенко/
Московский Центр Карнеги. Аналитическая серия. Вып. 3. М.,
«Гендальф», Москва, 2000, 100 с.
Название тематического сборника вполне удачно и отражает суть дела: «нормальный» человек не может жить полноценной жизнью без хоть какого-нибудь мифа. В данном случае — этнического. Авторы книги — ученые уважаемые, про этническое они думали много и плодотворно, но и они зачастую не могут сдержать своего раздражения по поводу нынешних мифотворцев. Я их понимаю. И тем не менее...
Начнем по порядку, предложенному составителями.
Статья В. Шнирельмана «Ценность прошлого: этноцентристские исторические мифы, идентичность и этнополитика» носит общетеоретический характер. С помощью самых разнообразных исторических и политических примеров автор доказывает, что тема его статьи весьма актуальна. Сколько-нибудь вдумчивому исследователю доказывать это не надо достаточно давно, и потому результирующая часть статьи, в которой взволнованно говорится об убогости подходов совдеповской этнографии и о плодотворности исследований эт-нополитических мифов, выглядит некоторым анахронизмом. Спору нет: многие из нас, из тех, кому за сорок, пятьдесят или шестьдесят, никогда не смогут избавиться от, мягко говоря, неприязни к той школе, которая составляет наш мемуарный фонд и за рамки которой нам вроде бы удалось (или хотелось бы?) выйти...
Итак, в статье Шнирельмана анализируется проблема этномифо-логии: как, почему и зачем в настоящее время создаются «альтернативные» — то есть антинаучные — версии далекого прошлого. Автор совершенно справедливо утверждает, что, несмотря на очевидные натяжки и откровенную ложь относительно прошлого, этногенети-ческий миф имеет объективные основания и важные компенсаторные функции: как правило, он актуализируется в критические моменты истории. Именно такая ситуация и сложилась ныне на постсоветском пространстве.
Основываясь на обширном фактическом материале, Шнирель-ман выделяет ряд содержательных особенностей, свойственных
этноцентристским мифам, культивируемым среди этносов, которые, казалось бы, не имеют между собой ничего общего (кроме того, разумеется, что считают себя этносами). В центре внимания подобного мифотворчества всегда находятся следующие ключевые события: обретение родины, формирование и расцвет государственности, великие завоевания, некая ужасная катастрофа, прервавшая поступательное развитие народа (более подробно эти положения раскрываются на с. 22—23). Иными словами, этнический миф повествует о славном времени предков. Задача же современников — воспроизвести этот миф, причем не только ритуально, но и практически, в нынешних условиях. Иными словами — выстроить жизнь в соответствии со славными образцами далекого прошлого.
По моему мнению, для верного понимания феномена этногене-тического мифа был бы желателен более детальный анализ темпоральных реалий, в которых обитает тот или иной этнос (общество). Современное западное индустриальное общество потребления прошло эпоху, когда знание о прошлом было актуально, теперь оно де-
<_> <_> т 4 <_> <_>
лает явный акцент на «сейчас». Его визитной карточкой являются достигнутый высокий уровень жизни, демократия, а также права человека, которые сами по себе все больше становятся объектами безудержной мифологизации. (Таким образом, и в этом обществе социальное мифотворчество никуда не делось, только вот объекты мифологизации стали другими.) Что касается прошлого, то связанные с ним проблемы западное общество в целом явно интересуют все меньше и меньше, о чем можно судить хотя бы по тому, что количество специалистов по древности имеет неуклонную тенденцию к снижению, а получение соответствующих грантов сопряжено с немыслимыми трудностями. Соответственно этническая, национальная (в смысле государственная) и личностная идентификации осуществляются с помощью реалий времени настоящего.
Проблемы будущего также не слишком заботят западного потребителя. Чрезвычайно характерно, что несмотря на отчаянные попытки всех разновидностей «зеленого» движения обратить внимание на те беды, которые грозят Земле и потомкам, никакой особой роли в политической элите избиратель им не отводит. Этот среднестатистичесикй избиратель часто относится к борцам за экологическое равновесие с явным сочувствием, однако любой намек на уменьшение комфортности жизни ради будущих поколений повергает его в депрессию. И потому он голосует за тех, кто обещает ему свет, тепло и малокалорийную диету.
Слаборазвитым и так называемым переходным странам, равно как и большинству лишенных собственной государственности этносов, обычно нечем похвастаться в области среднедушевого потребления, комфорта жизни и общего количества «счастья». Для таких стран и этносов упор на «сейчас», чреватый постоянным и невыгодным для них сравнением с «цивилизованным» миром, несет минимум положительных эмоций. Будущее, хотя оно и выглядит в построениях идеологов национальной самости более оптимистично, кажется все-таки неопределенным и проблематичным. Что остается? Остается прошлое, и его-то и делают главным объектом мифологизации. Именно с прошлым связываются основные надежды на будущее. И если учесть, что на пути экономических реформ быстрых успехов не предвидится, а разрыв между странами и народами, преуспевшими в накоплении «счастья», и странами и народами, в этом деле подотставшими, стремительно растет, то становится ясно: в ближайшее время ценность мифологизированного прошлого для стран и народов, относящихся к группе «неудачников», вряд ли будет уменьшаться.
Вторая статья сборника принадлежит перу тюрколога В. Кореня-ко. Основной пафос его текста таков: настоящими предшественниками И. Мизиева, Н. Мажитова, М. Аджиева и других сколь модных, столь и скандальных сейчас авторов, которые сделали предметом своих писаний тюрок, являются вовсе не тюркологи, а русские ква-зиисторические литераторы. К ним Кореняко относит как авторов XIX века (В. Ламанского, А. Черткова, А. Вельтмана, А. Риттиха), так и нашего современника академика Б. Рыбакова, в течение многих лет возглавлявшего Институт археологии АН СССР. Непосредственным же вдохновителем околотюркологической публицистики был Л. Гумилев. Отдавая должное литературным талантам последнего, Кореняко, тем не менее, определяет его как откровенного и не слишком добросовестного дилетанта, для которого главным было добиться возможно более быстрого успеха у читателей. Вывод автора безжалостен: «Л. Гумилев резко снизил различимый широкой аудиторией уровень академического профессионализма... показал (и, что чрезвычайно важно, на личном примере): в глазах общественного мнения можно стать «великим ученым» и «властителем дум», не только не пытаясь подняться над дилетантским уровнем, но и обходясь без всякой рефлексии по поводу собственных, порою грубейших, ошибок» (с. 44).
Кореняко больше говорит о Л. Гумилеве, чем о породившей и воспринимавшей (и до сих пор воспринимающей) его среде. Что не совсем корректно, поскольку у любого коммуникативного процесса есть не только источник информации, но и ее реципиент.
Предложу свою версию происходившего. Несмотря на свое происхождение, Л. Гумилев в полной мере отразил печальную ситуации, когда профессиональные критерии для гуманитария были — увы! — уже практически утеряны. Многие крупные достижения советской науки и искусства приходятся все-таки в основном на первые десятилетия советской власти, когда еще были живы те люди, которые либо выпали из «хороших детских», либо просто получили приличное образование. Когда они сошли со сцены (в силу естественных причин или же из-за репрессий), образовалась некая интеллектуальная пустота, которую нередко заполняла вульгарная глупость. Квалификация читателя тоже упала, так что и с этой стороны было позволено много больше того, что позволялось раньше. Иными словами, падение уровня было обоюдным — и у «авторов», и у внимавшей им «аудитории».
Следующая статья написана Г. Косачем, называется «Региональное «гражданское полиэтническое сообщество»: вариант Оренбургской области» и представляет собой, по существу, очень добротно сделанное case study национальной политики администрации в многонациональном и поликонфессиональном регионе с преобладающим при этом русским населением. Тщательный анализ автора показывает, что, хотя на поверхностном уровне местная власть вроде бы следует европейской модели создания «гражданской нации», наполнение этой модели на самом деле — вполне советское. А главной целью администрации является консервация национальных реалий советского общества, что отражает доминирующие настроения нынешней политической элиты России.
Л. Дробижева в статье «Возможность либерального этнонацио-нализма», завершающей сборник, отвергает столь привычную маркировку национализма как идейного движения с сугубо отрицательными коннотациями, подлежащего поэтому репрессивным мерам. Автор становится на более историческую точку зрения и по мере возможности старается не прибегать к оценочным суждениям типа «хороший — плохой», а предлагает разграничивать сторонников национализма в зависимости от той реальной роли, которую они играют (могут играть) в демократическом процессе. На с. 83 Дробижева специально выделяет признаки либерального национализма. Правда,
ничего такого, что можно было бы считать свойственным именно либеральному национализму и только ему, в перечне этих списков не обнаруживается. Все они — суверенитет народа, верховенство закона, разделение ветвей власти, равенство граждан перед законом, свобода политической деятельности и т. п. — суть характеристики «нормального» демократического государства (и добавлю — государства в значительной степени идеального).
Далее автор сопоставляет по предложенной схеме Татарстан и Туву и приходит к выводу, что ситуация в Татарстане более соответствует представлению о либеральном национализме.
Как человек, занимающийся историей культуры, я уделил больше внимания статьям, близким мне по тематике. Но это не мешает оценить весь сборник. Безусловно, он производит приятное, я бы сказал, стимулирующее воздействие на сознание читателя. Когда знакомишься с выкладками авторов, даже возникает утешительная иллюзия: раз наука поняла не так мало, то, наверное, можно объяснить властям и гражданам, в каком мире они живут и как следует себя вести, чтобы свести к минимуму глупость и насилие. Но — опять увы! — действия и тех, и других пока что детерминируются научной логикой далеко не в той степени, как нам того хотелось бы. Воздействовать же на подсознание наука не умеет. И потому ей остается отслеживать процесс...
ПРИМЕЧАНИЯ
Александр Мещеряков
Александр Николаевич Мещеряков, ведущий научный сотрудник Института востоковедения Российской академии наук, Москва.
