Спросить
Войти
ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
УДК 94 (410).07
ПОЛИТЭКОНОМИЯ «ХАЙЛЕНДСКОЙ ПРОБЛЕМЫ» В ПУБЛИЧНОМ ПРОСТРАНСТВЕ ВЕЛИКОБРИТАНИИ (1715-1745 гг.)
С. Г. Малкин
Поволжская государственная социально-гуманитарная академия, г. Самара E-mail: malkins@samtel.ru
В статье анализируются представления о феодальной основе политэкономии в Горной Шотландии в публичном пространстве Великобритании между мятежами якобитов в 1715-1716 и 1745-1746 гг. в контексте решения «Хайлендской проблемы» через умиротворение, модернизацию края и укрепление лояльности горцев к ганноверской династии и правительству в Лондоне.
Feudalism and the «Highland Problem» in the Public Sphere of Great Britain (1715-1745) S. G. Malkin
The article analyses representations on the feudal base of political economy in the Highlands of Scotland in the public sphere of Great Britain between the Jacobite rebellions in 1715-1716 and 1745-1746 in the context of solution of the «Highland Problem» through the appeasement, modernization of the region and strengthening loyalty of the Highlanders to the Hannover dynasty and the government in London.
Феодализм как насущная социально-экономическая и политическая проблема, требующая своевременного осмысления и разрешения, представляет собой на удивление устойчивую и характерную примету Нового времени. В век глобальных империй многочисленные случаи колонизации неизбежно ставили перед имперскими службами вопрос о социально-экономической и политической природе колонизуемых обществ. В контексте такой интеллектуальной традиции усилия британских комментаторов по изучению природы и характера феодальноклановых отношений в Горной Шотландии в первой половине XVIII в. представляются необходимой интеллектуальной практикой эпохи. Аналитики модерна активно формулировали модернизационную альтернативу развития Горного Края1. Как и их контрагенты в Европе в эпоху Просвещения и глобальных империй, они занимались поиском общей модели человеческого развития, решая частные задачи колониальной/имперской политики2.
Особый интерес в данном случае вызывают не только побудительные мотивы интеллектуальной колонизации Горной Страны. Не менее важно, как (и почему именно так) этот «последний» оплот феодализма на Британских островах воспринимали в остальном Соединенном Королевстве в первой половине XVIII в. Анализ академической практики как практики имперской, а риторических приемов как инструментов интеллектуальной колонизации позволяет приблизиться к пониманию многих аспектов британского общества и государства в этот период3.
© Малкин С. Г., 2012
Цель предлагаемых штудий, соответственно, заключается не в том, чтобы преуменьшить значение «присваивающей» перспективы в представлениях британских комментаторов о Хайленде как «используемом» Соединенным Королевством «Другом» и масштаб негативной «хайлендизации» Горной Страны в первой половине XVIII в.4 Представляется необходимым, скорее, исследовать вопрос о том, являлось ли изучение феодализма в Горной Шотландии исключительно функцией имперских практик Лондона в этот период или оно само по себе стимулировало их выработку и обеспечивало им теоретическое обоснование. Не менее важно ответить на вопрос о том, какова интеллектуальная традиция презентаций и репрезентаций феодально-клановых отношений в Хайленде, чтобы более независимо от романтической, национальной шотландской и имперской британской историографических традиций изучать этот вопрос и его ангажированную интерпретацию в сочинениях современников данной эпохи, более предметно и близко к источникам анализируя отношения между Великобританией и ее шотландской гэльской окраиной.
Славная революция 1688 г. ускорила политическое единение «британского архипелага». Однако революционному устроению и протестантскому престолонаследию предстояло прежде закрепиться в Горной Шотландии. Изгнанный король Англии и Шотландии Яков II (VII) Стюарт призвал кланы Хайленда выступить за «законную династию»5. Обращение бывшего суверена к вождям и магнатам Горного Края за вооруженной поддержкой отчетливо обозначает не только границы реальной власти Лондона и Эдинбурга в Шотландии в конце XVII - первой половине XVIII в., но и пределы социально-экономических и политических традиций и практик Хайленда.
При этом и до, и после заключения в 1707 г. между Англией и Шотландией унии представление о горцах Шотландии, как всегда, готовых выступить многочисленной и обученной армией, позволяло вождям и магнатам претендовать на особое место в политической системе королевства, правительству в Лондоне исчерпывающим образом объяснять свою пассивность в весьма дорогостоящем, длительном и рискованном для политических карьер деле «умиротворения» и «цивилизации» Горной Страны, а королевским министрам в Париже и Мадриде - строить амбициозные планы вторжения на Британские острова и оправдывать свои внешнеполитические усилия, направленные против Британской империи. Поскольку основными комментаторами реалий Горного Края выступали представители местных сообществ, неудивительно, что с точки зрения понимания ее содержания Лондон при Вильгельме Оранском и Анне Стюарт едва ли продвинулся за «хайлендский» рубеж. Подлинная интеллекту-
альная колонизация Хайленда началась уже при Г анноверах.
Первым и единственным в своем роде в публичном пространстве Великобритании до 1745 г. в ряду работ, направлявших этот процесс, стало пространное «Письмо к английскому члену парламента от джентльмена в Шотландии...», опубликованное в 1721 г.6 К этому времени в Северной Британии уже пять лет действовали комиссары правительства по конфискациям имений и иного имущества мятежников, выступивших против короны на стороне якобитов в 1715-1716 гг.7 Так что когда преподобный Джон Уилсон, автор памфлета, уже на титульном листе обозначил незамысловатым типографским набором содержание феодального права и клановых отношений в Горной Стране, а также их связь с мятежом, такая визуализация текста была призвана расставить нужные акценты не только для верного понимания любопытствующими читателями авторской мысли, но и для ее грамотной интерпретации вовлеченными лицами в рамках актуальной шотландской политики. Из первой же страницы, недвусмысленно ранжировавшей значение положений основного текста различными печатными шрифтами, становилось известно, что «Письмо.» «касается различных форм рабской зависимости, в которых удерживается значительная часть [шотландского] народа, как посредством магнатств, военных держаний, права опеки и других остатков феодального права, так и при помощи клановости», на ней также содержатся «замечательные предложения по реформированию Хайленда и предотвращению в будущем мятежа»8. Новая стратегия репрезентации феодально-клановых отношений в Горной Шотландии предполагала интеллектуальную атаку на мнение заинтересованных сторон по двум основным направлениям: историческим изысканиям и юридическому анализу. Первые, обозначая угрозу и наполняя ее конкретным фактическим содержанием, представляли собой обращение к событиям политической истории; второй, предлагая способы ее устранения, опирался на аргументы из области права.
Сохранение и закрепление магнатств (пассивной хайлендской политикой Лондона и актом об Унии), по мнению преподобного, закладывало основы для содержания значительной постоянной армии в Соединенном Королевстве даже в мирное время: «Хорошо известно, сколь многочисленны наши магнаты и вожди кланов, и каким огромным числом приверженцев они располагают...»9. «Хайлендская проблема» была, таким образом, конвертирована в проблему содержания значительной постоянной армии в Великобритании в мирное время, позволив автору аккумулировать весь идеологический и риторический арсенал инвектив, направленных против этого одного из важнейших модерных институтов Европы эпохи Нового времени в рамках английской, а затем и британской традиции,
а также выражать опасения, со времен Протектората Оливера Кромвеля связанные с угрозой «узурпации власти» правителем с опорой на «красные мундиры»10. При этом, принимая во внимание веяния времени, проводилась четкая грань между постоянной армией под началом паписта и постоянной армией, подчиняющейся протестантскому королю и сдерживающей натиск католической Франции (укрепляя Британскую империю дома, в Горной Шотландии, и расширяя ее за рубежом)11. Определяя эту разницу в контексте феодально-клановых отношений в крае, автор отмечал, что первая существовала за счет «деспотической власти вождей и магнатов», в то время как вторая «набиралась и содержалась для защиты нации, оплачиваемая общественными налогами ... И это единственные регулярные части, которые король и парламент могут использовать для воинской службы»12.
Юридическая сторона вопроса включала апелляцию к правовой традиции Англии и правовым основаниям Великобритании. Указывалось на необходимость привести британские королевства в общее правовое поле, распространив на Шотландию свободу от феодальной зависимости, как в Англии. Уния становится критерием определения степени интеграции Англии и Шотландии и продвижения к единству британской нации. Джон Уилсон цитирует преамбулу к акту парламента Карла II Стюарта от 1672 г., подтверждавшему ликвидацию рыцарской службы и военных держаний в Англии13. Как и в случае с весьма ангажированной и болезненной темой постоянной королевской армии, автор вновь обращается за риторической и идейной поддержкой к одной из чрезвычайно дискуссионных проблем общественно-политической жизни Англии, а затем и Соединенного Королевства - вопросу о «готской конституции» и интерпретации феодализма как явления общеевропейского (нормализуя социально-экономические реалии Горной Страны и задавая ей определенный вектор развития) и вместе с тем исторического, преходящего (в духе антикварных штудий, отражавших «рождение» социального и «открытие» времени). И если в рамках соответствующих изысканий в XVII в. феодальное право как концепт и аналитическая категория бросало вызов «древней английской конституции», то в начале XVIII в. антикварии изобрели то, что Д. В. Л. Эрл назвал «прокрустовым феодализмом», компромиссным вариантом его восприятия, завершившим войну в интерпретации предыдущего века14. Миф о «готской конституции», позаимствованный у антиквариев и представленный как доказательство неизбежности отмирания феодального права и клановых отношений, тесно связанных с ним практикой военных держаний, также служил интересам реформирования Горного Края.
Более проблематичной оказалась антифеодальная интерпретация акта об унии между
Англией и Шотландией 1707 г. Поскольку прочитать его 20-ю статью, сохранявшую наследственные службу, права и юрисдикцию, как-то иначе не представлялось возможным, преподобный поднял на щит 4-ю статью акта
об унии, в соответствии с которой те или иные «права, привилегии и преимущества должны принадлежать подданным обоих королевств»15. В противном случае феодальное право в Горной Стране оборачивается «Imperia in Imperio», не оставляя места для присутствия в Горном Крае королевской власти, правительству и британским законам и институтам16.
Таким образом, комментаторы хайлендского феодализма в эпоху побеждавшего капитализма пользовались относительной свободой в выборе интеллектуальной позиции, но при этом были обязаны более убедительно и внятно, чем их оппоненты, обосновывать справедливость и истинность своих утверждений, демонстрируя лояльность официальному Лондону. Текст непременно оснащался ссылками на правовые традиции и королевские постановления Шотландии, Англии и Великобритании, подкрепленные латинской терминологией прецедентного права и примерами из британской и европейской истории. Вариации исторических и юридических экскурсов позволяли авторам не только относить истоки феодального права в Хайленде к определенным историческим эпохам, но и выстраивать некую преемственность, выявляя типологическое сходство в развитии этого института по обе стороны англо-шотландской границы, оперируя достаточно обширным комплексом профессиональной юридической и исторической терминологии. Такая трактовка особенностей социально-экономического развития края представляла собой не только исторический и юридический, но и филологический прием одновременно.
Истина, раз и навсегда добытая при помощи правильного методологического инструментария (юридического анализа и правовой оценки с точки зрения весьма влиятельной легалистской традиции) и подтвержденная историческим опытом (на фоне активного развития исторического сознания эпохи Просвещения в Европе и юнионистской исторической традиции в Великобритании), могла быть единственно верной. С одобрения правительства, выраженного принятием соответствующего акта об отмене наследственной юрисдикции и феодальных держаний, такие выводы становились частью системы государственного знания о пространстве интеллектуальной колонизации и политической практики в Хайленде.
Статья подготовлена при поддержке Лондонской школы экономики и политических наук (LSEIDEAS, Paulsen Fellowship Programme, 20102015) в рамках проекта «Imperial Identity in Britain and Russia: Scotland and Ukraine, 1707-1914».
Всеобщая история и международные отношения
Примечания
