Спросить
Войти
УДК: 94
историка
«Почему мне снизили оценку? - спросил я экзаменатора. - Вы слишком хорошо знаете Канта, - ответил он».
Р.А. Медведев1
Вниманию читателей предлагается исторический очерк о «Ленинградском деле» Р.А. Медведева. Знаменитый историк и публицист описывает события, очевидцем которых он оказался, будучи студентом философского факультета Ленинградского государственного университета в 1946-1951 гг.2
historian
R.A. Medvedev
Readers are invited to an essay on the "Leningrad affair" R.A. Medvedev. The famous historian and journalist describes the events that he turned out to be an eyewitness, as a student of the philosophy department of Leningrad State University in 1946-1951.
Medvedev Roy Aleksandrovich - PhD on pedagogical sciences, Soviet and Russian publicist, teacher, historical writer, Moscow, Russian Federation.
Вниманию читателей предлагается мой небольшой очерк о «Ленинградском деле», абсолютно сознательно подготовленный мной в жанре воспоминаний. Я написал только то, что сам знал, видел своими глазами или слышал из уст участников рассматриваемых исторических событий.
В 1946 - 1951 гг. я учился в Ленинградском университете на философском факультете. Поступить в ЛГУ было тогда нетрудно - на 100 мест имелось только 80 заявлений. А тех, кто пришел сюда после войны, как и я, принимали почти автоматически. Не хватало ни студентов, ни преподавателей, и после третьего курса многие из нас не только учились, но и работали. Один из моих друзей - бывший капитан-фронтовик - был заместителем декана факультета, а я вел семинары на физическом факультете по диалектике и был секретарем приемной комиссии ЛГУ.
Хотя сегодня мне уже больше 90 лет, я и до сих пор вспоминаю свои студенческие годы как лучшие пять лет в своей жизни. И главное это не только атмосфера учебы и спокойная жизнь - без пуль и смертей, а атмосфера студенческой дружбы и помощи, сохранившейся потом на всю жизнь, несмотря на все ее более поздние трудности и испытания.
Не все, однако, было спокойно и в те годы, особенно в 1948 - 1949 гг. Не помню точной хронологии событий, но первым, кажется, стало постановление ЦК партии о журналах «Звезда» и «Ленинград». Это были ленинградские журналы, и их литературная политика объявлялась порочной и вредной. Особенно резкой была критика популярного тогда писателя Михаила Зощенко и малоизвестной нам в то время Анны Ахматовой. Все обошлось, к счастью, без больших репрессий и нам зачитали только большой доклад секретаря ЦК Андрея Жданова. Писателя и поэтессу обвиняли всего лишь в «аполитичности».
Вторая кампания была гораздо более жесткой и массовой. Все началось с малопонятного для нас постановления - «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». Но это постановление положило начало массовой и жестокой кампании против «космополитов», которая продолжалась уже не несколько месяцев, а несколько лет. Она имела отчетливый антисемитский характер и сопровождалась увольнением почти всех преподавателей-евреев, в том числе и очень популярных у студентов. В приемной комиссии ЛГУ мы получили секретный и устный приказ - ограничить 5% прием евреев на все факультеты. Закрытых писем на этот счет нам, комсомольскому активу Университета, уже не читали - сами должны понимать, что и почему.
Параллельно шли и другие кампании, например, против преклонения перед «иностранщиной», против «формализма в советской музыке», против «фашистской группы или клики Иосифа Броз Тито» и другие. Университет покинула большая и веселая группа студентов-югославов, и их стали заменять более молчаливые и замкнутые группы молодых китайцев. Но это были и самые упорные и старательные студенты, хотя философия Маркса и Энгельса давались им очень трудно.
Для нас, студентов философского факультета, особое значение имело в эти месяцы неожиданное осуждение классической немецкой идеалистической философии. В своем большом докладе о положении дел на «философском фронте» секретарь ЦК ВКП (б) А. А. Жданов - выходец из Ленинграда, ставший теперь едва ли не вторым человеком в партии, произнес, сославшись на Сталина, малопонятную фразу о том, что «немецкая идеалистическая философия - это консервативная реакция на французскую революцию». Был изъят из обращения «как ошибочный» четвертый том «Истории философии», получившей совсем недавно Сталинскую премию. На экзамене по истории философии я получил единственную за все пять лет обучения оценку «4». «Почему мне снизили оценку? -спросил я экзаменатора. - Вы слишком хорошо знаете Канта, - ответил он». Все аспиранты начали срочно менять темы своих диссертаций. Предметом их изучения стали философские взгляды Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева и других. Осенью 1948-го года наибольшее внимание и не только у биологов, но и у нас, философов, было приковано к развернувшейся в стране дискуссии между приверженцами «мичуринской» биологии и менделистами-морганистами. Начавшись в Москве на печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ с доклада Трофима Лысенко, текст которого был одобрен самим Сталиным, эта дискуссия быстро перекинулась и в Ленинград, где было тогда много разного рода сельскохозяйственных и биологических учреждений. У нас в городе работал тогда и ближайший сподвижник Т. Лысенко И. И. Презент, сразу назначенный деканом биологических факультетов как ЛГУ, так и МГУ. Даже на философском факультете стали читать курс «мичуринской биологии».
Однако самая тяжелая для многострадального Ленинграда репрессивная кампания, которая сопровождалась уже не увольнениями, а арестами и судами, началась осенью 1948 года и продолжалась всю зиму и весну 1949 г. Именно эта кампания и получила позднее название «Ленинградского дела». Руководил всей этой кампанией прибывший в Ленинград член Политбюро т. Маленков. Был арестован практически весь состав бюро Ленинградского горкома партии во главе с П. С. Попковым. Затем прошли аресты в райкомах партии, в обкоме и райкомах комсомола, а также среди руководителей многих крупных предприятий и
учреждений, а также вузов. Массовые репрессии прошли и в Ленинградском университете. Были арестованы многие преподаватели и деканы.
У нас на философском факультете профессор и декан Серебряков был уже очень стар, и его просто отправили на пенсию. Но репрессии прошли и в отношении студентов. Не знаю общей цифры по всему ЛГУ, но и на философском факультете было арестовано восемь студентов.
Один из них на семинаре по диалектике начал оспаривать сталинский тезис о четырех признаках диалектики. Ссылаясь на Ф. Энгельса, он утверждал, что есть и пятый признак диалектики - закон отрицания отрицания, и это нельзя исключить из марксистского диалектического материализма. Этого студента арестовали в конце учебных занятий прямо на факультете, а вечером пришли и в общежитие за его вещами и бумагами. Другой студент задал вопрос: «А можно ли считать Сталина великим философом? Ведь он не создавал никакой новой философской системы и даже не развил марксистской философии, как это сделали В. И. Ленин или Г. В. Плеханов?» Больше мы этого студента уже не видели. Третий студент, очень способный и яркий, а также богатый - он был сыном министра нефтяной промышленности Азербайджана на какой-то пирушке сказал: «А к чему мне стремится? Ведь генеральный секретарь в стране у нас может быть только один». И он очень скоро исчез из университета. Какие обвинения были предъявлены другим пяти студентам, я не знаю.
Многие из арестованных по «Ленинградскому делу» были не только участниками, но и героями ленинградской обороны. В этой связи был неожиданно и без объяснения причин был закрыт созданный в городе музей Обороны Ленинграда. Говорили, что там слишком много портретов «врагов народа», но нет ни одного портрета И. В. Сталина.
Общие причины «Ленинградского дела» нам тогда так и остались неясны. Никакой новой «ленинградской оппозиции» в эти годы не существовало. Не было и таких резонансных дел, как убийство С. М. Кирова в 1934 г. Утверждение на счет того, что кто -то из руководителей обкома хотел создать отдельную и автономную Российскую компартию с центром в Ленинграде, казались всем крайне неубедительными: о таких предложениях никто из нас не слышал, и даже намеков на этот счет не было. Кое-что стало проясняться только через 15 лет, когда я стал работать над большой книгой «К суду истории» - о Сталине и сталинизме (книга «К суду истории. О Сталине и сталинизме» была опубликована в Нью-Йорке в 1974 году, затем переиздана во многих странах, а в Советском Союзе вышла в свет лишь в 1990 году - прим. ред.).
Из досье.
После сверхнапряженной работы в годы Великой Отечественной войны Сталин стал часто и долго болеть. Его здоровье пошатнулось, и с 1946 года он стал надолго - на 4-5 месяцев - уезжать из Москвы, сначала в Крым, а потом и в Абхазию - в свою новую южную резиденцию близ озера Рица в горных районах. Абхазия считалась тогда главным районом кавказских долгожителей. Он оставлял «на хозяйстве» в Москве не одного, а сразу пять членов Политбюро. Иногда их всех вызывали в Абхазию. Но чаще всего Сталин посылал им фельдъегерской почтой свои записки и письма для их неукоснительного исполнения. Все это усиливало в окружении Сталина тайную борьбу за будущую власть и способствовало формированию здесь неких групп влияния, каждая из которых пыталась усилить свое влияние и в аппаратах власти, и на самого слабеющего диктатора. Наиболее сильной к 1948-му году стала в Москве грузинская группа, возглавляемая Л. Берия. Она контролировала тогда и органы безопасности, и важный для страны атомный проект. Второй по влиянию стала ленинградская группа, возглавляемая А. А. Ждановым, переведенным в Москву и возглавившим здесь идеологическую работу и внешнюю политику, особенно в связи с коммунистическим движением и только возникшим в те годы движением за мир. Каганович и Молотов, Микоян и Булганин своих групп не создавали, у них не было для этого достаточных связей. Но Хрущев уже начал создавать свою, пока еще очень слабую украинскую группу.
Николай Вознесенский, карьера которого начиналась в Ленинграде с важной тогда должности председателя Ленгорисполкома, а также А. Жданов начали приглашать в Москву одного за другим ленинградских руководителей. Одним из первых, еще до войны, в Москву пришел на работу Алексей Косыгин, сразу занявший здесь крупный пост в Совете Министров СССР. После войны в Москву перешел на пост секретаря ЦК КПСС Алексей Кузнецов, один из героев обороны Ленинграда. Председателем Совета Министров РСФСР стал М. Родионов, а министром просвещения А. Вознесенский, родной брат Н. Вознесенского и недавний ректор ЛГУ. Это была очень сильная, сплоченная и влиятельная группа, однако неожиданная смерть А. А. Жданова, причины которой не вполне ясны и до сих пор, лишила ее очевидного лидера. Судьба других ее видных участников была трагична. Мы расскажем ниже лишь о двух из них. Именно эта тайная борьба за власть в Москве и была главной причиной «Ленинградского дела». Нужно было нанести не только удар по выходцам из Ленинграда, но и создать для этого еще один повод.
Алексея Кузнецова выделял не только А. Жданов, но и сам Сталин, который как-то сказал, что именно таким людям он мог бы оставить страну и партию. Он был переведен в Москву не просто в ЦК КПСС, а в Секретариат ЦК - секретарем ЦК. Ему был поручен контроль за административными органами страны - прокуратуры, судебных органов, наркомата юстиции и наркомата внутренних дел - и милиции, и органов государственной безопасности.
Еще недавно он был только вторым секретарем Ленинградского обкома партии. Но именно он являлся главным партийным руководителем обороны Ленинграда в звании генерал-майора. Андрей Жданов был уже тогда фигурой общесоюзного масштаба и членом Политбюро. Он почти не выезжал на линию фронта и работал в большом подземном кабинете. В круг его обязанностей входил и весь Северо-Запад страны, включая, например, Карело-Финскую ССР. На передовые позиции в пригороды Ленинграда чаще других выезжал обычно генерал и секретарь обкома Кузнецов. При этом он обычно брал с собой и трехлетнего сына Валерия. Это был, видимо, самый молодой в стране участник Великой Отечественной войны. Любопытно, что здесь же на Ленинградском фронте воевал и самый старый из участников этой войны 88-летний ученый и академик Николай Морозов. Он был неплохим снайпером и заслужил врученный ему М. И. Калининым орден Ленина. Но вернемся к судьбе А. Кузнецова.
Именно ЦК ВКП (б) было в то время главным директивным органом государства. Алексей Кузнецов был вторым человеком в Ленинградской партийной организации, но он еще не входил в состав ЦК ВКП (б) и не был лично знаком со Сталиным. Однако Сталин хорошо знал тогда реальную расстановку сил и людей в руководстве обороны Ленинграда. Однажды в самые трудные зимние дни на Ленинградском фронте, узнав о том, что готовится очередной полет в Ленинград, Сталин взял со стола пачку своих любимых папирос «Герцеговина Флор» и написал на ней: «Алексей, все зависит теперь от тебя. Желаю успеха. Сталин». И велел передать эту коробочку с папиросами лично в руки Алексея Кузнецова. Тот был очень тронут и никогда не курил эти папиросы. И вот теперь, в 1948 г. А. Кузнецов был не только введен в состав ЦК ВКП (б), но и был облечен очень большой властью.
Члены Политбюро собирались на свои заседания не так уж чисто и не всегда в полном составе. Секретари ЦК работали постоянно, не совмещая, как правило, эту работу с другими обязанностями. Не секретарь ЦК шел на прием к тому или иному министру. Напротив, он вызывал к себе на прием советских или хозяйственных руководителей, а позже, в случае необходимости шел на прием и к Генеральному секретарю, - всесильному Сталину. У
Кузнецова не было на этот счет проблем ни с Генеральным прокурором, ни с министром юстиции. Однако возникла проблема с Л. Берия, которого А. Кузнецов однажды также вызвал в свой кабинет по одному из конфликтных дел. Повторилась ситуация далекого уже 1935-го г., когда назначенный только что секретарь ЦК Н. И. Ежов вызвал к себе всесильного тогда Генриха Ягоду. Но тогда новым фаворитом Сталина был именно Н. Ежов. И дело кончилось смещением Г. Ягоды, а через год и его арестом и расстрелом. Но в 1948 г. фаворитом Сталина был все еще Л. Берия, и дело кончилось фабрикацией «Ленинградского дела» и арестом Н. Кузнецова. Были, конечно, и другие поводы для конфликта, но этот был главным.
Во время ареста произошел многозначительный эпизод. Когда в квартиру А. Кузнецова прибыла группа сотрудников НКВД для обыска и ареста, и когда этот обыск уже подходил к концу, полковник, руководивший этой операцией, неожиданно спросил: «А где коробка "Герцеговина Флор!?" Это показывало, что Сталин не только лично дал санкцию на расправу с А. Кузнецовым, но и проинструктировал оперативную группу.
По сходным обвинениям были тогда же арестованы и вскоре расстреляны Председатель Совета Министров РСФСР М. И. Родионов и министр просвещения РСФСР А. А. Вознесенский. Наименование «народный комиссар» было как раз в это время заменено словом «министр». Расстрелян был и А. Кузнецов.
Но самой крупной фигурой в этой группе и главной мишенью в этой преступной интриге был Николай Алексеевич Вознесенский. Он был тогда не только членом Политбюро, но и одним из первых заместителей Председателя Совета народных комиссаров (министров) СССР. Еще в мае 1941 г. на пост Председателя Совета народных комиссаров был назначен сам И. Сталин. Но уже с началом войны Сталин сосредоточился на решении военных проблем - как председатель Государственного Комитета обороны, нарком обороны и Верховный Главнокомандующий. Членам Политбюро и заместителям Председателя СНК -Молотову, Маленкову, Микояну, Кагановичу и другим были поручены отдельные направления - иностранные дела, снабжение фронта и тыла, производство танков и самолетов, транспорт, эвакуация. Однако общее руководство переведенной на военные рельсы экономикой страны оказалось в руках Н. А. Вознесенского, и он решал многие из возникших проблем, не собирая весь Совет, но в режиме ручного управления. Экономика Советского Союза вполне справилась, как известно, с труднейшими проблемами военного времени. Огромная заслуга в этом принадлежала и Н. А. Вознесенскому. Он же оставался фактическим руководителем Правительства и в 1946 и 1947 г. Он был строг, но не жесток, а
главное, он был не только практическим руководителем, но и ученым. Еще в 1947-м г. в Москве вышла в свет книга Н. Вознесенского «Военная экономика СССР». Верстку этой книги Н. Вознесенский передал И. Сталину для оценки, и именно советский лидер своей рукой написал здесь «В печать». Конечно, и Сталину в книге Вознесенского отдавалось должное. Но книга была построена на новом и оригинальном для того времени материале, и она оказалась очень популярной не только для экономистов и хозяйственников, но и для всего партийного актива. И. Сталин уже давно не выступал по теоретическим проблемам марксизма и ленинизма, а политическая экономия социализма была уже тогда самой частью государственной доктрины. Неудивительно, что книгу Н. Вознесенского скоро стали цитировать в разного рода диссертациях и трудах по конкретным экономическим дисциплинам в одном списке цитат почти наряду с классиками марксизма.
Сталину явно не нравилась эта растущая популярность Н. Вознесенского как экономиста и теоретика. Одним из ведущих экономистов в то время считался академик Е. С. Варга. Но он занимался проблемами капитализма и был крайне угодлив по отношению к Сталину, которого иногда даже консультировал. Н. Вознесенский был много более крупной фигурой.
Вскоре последовала цепь событий, казалось бы, незначительными, но ставшими постепенно роковыми. И здесь опять-таки можно было видеть руку Л. Берия.
Бывший помощник Н. Вознесенского В. В. Колотов опубликовал в 1960-м г. книгу воспоминаний, которую я читал в рукописи. В этой рукописи есть эпизод, который был исключен позднее цензурой и потому никогда не публиковался, хотя именно он дает ключ к развернувшимся позднее событиям. Я приведу его по сохранившейся у меня записи. «Однажды поздно ночью, - писал Колотов, - я получил пакет от Берия на имя Вознесенского. Я, как всегда, вскрыл пакет и извлек из него толстую папку скрепленных между собой листков бумаги. На первом листе было напечатано "Список лиц, подлежащих..." В моих руках был список лиц, обреченных на расстрел. На титульном листе по диагонали уже стояли подписи Берия, Шкирятова и Маленкова. Теперь он был прислан и для визы Вознесенского. Это было впервые во время моей уже достаточно долгой работы в Кремле. Утром я передал Вознесенскому обжигавший мне руки список, едва войдя в его кабинет. Вознесенский стал внимательно его читать. Закончив чтение списка и рассмотрев стоявшие там подписи, Николай Алексеевич возмущенно сказал: "Верни этот список с нарочным туда, откуда ты его получил. А по телефону скажи, что я такие списки никогда подписывать не буду. Я не судья и не знаю, надо ли включенных в список людей
расстреливать. И чтобы мне такие списки никогда больше не присылали". Этот категорический отказ Н. Вознесенского подписывать приговоры "врагам народа" не мог не запомнить Берия».
Я думаю, что и в этом отрывке В. Колотов написал не все, что он мог бы уже знать в 1960-м годам. Подобные списки на расстрел начали составляться еще в 1937-м году и после ХХ-го списка КПСС (в 1956 г.). Их было известно уже более 300 с более чем 40 тысяч фамилий. Первыми их подписывали обычно Н. Ежов и сам Сталин. И только Сталин определял тот круг лиц, которые должны были поставить на титульном листе свою подпись. Конечно, Сталину не нужны были уже тогда ничьи визы и одобрения. Но он хотел таким образом повязать всех «вождей» кровью осужденных. Николай Вознесенский в число «вождей» пока еще не входил, как и А. Кузнецов. Никита Хрущев и Анастас Микоян всегда подписывали эти списки и остались живы. Николай Вознесенский отказался поставить на первом же полученном списке свою подпись, и тем самым подписал себе смертный приговор.
Но Сталин не спешил его исполнять. Первое, что было сделано - книга о военной экономике была неожиданно изъята из всех библиотек и неофициально объявлена «ошибочной». В самом начале 1949 г. Н. Вознесенский был снят со своего поста и не получил никакого нового назначения. Он несколько раз писал лично Сталину, но не получал ответа.
В Москве в это время начался показательный судебный процесс по делу нескольких близких помощников Н. Вознесенского, которые якобы утеряли какие-то секретные бумаги. Вызванный на суд в качестве свидетеля Н. Вознесенский попытался раскрыть его провокационный характер, но его доводы были оставлены без внимания. Чтобы как-то занять себя, Н. Вознесенский начал работать над новой книгой - «Политэкономия коммунизма». Но работа так и осталась незаконченной. Н. Вознесенского арестовали только в 1950-м г. и расстреляли вместе с А. Кузнецовым после жестоких пыток, за которыми лично наблюдал Л. Берия. Это именно «московское дело» было и главной причиной, и поводом к «Ленинградскому делу».
