Спросить
Войти
CI/7A1 »CEEEPI>KWHW3C»tf
КФУ=г
УДК 94(44).025-94(44).027
С. А. Польская
КОРОЛЕВСКИЕ КЛЯТВЫ КОРПОРАЦИЯМ ПАРИЖА: ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ СТРАТЕГИИ СТОРОН (XIV-XV вв.)
Статья посвящена анализу дипломатических стратегий королевской власти и совокупности парижских корпораций (в первую очередь городских чиновников и духовенства) в условиях Столетней войны и последующего по ее окончании усиления прерогатив монархии.
S. A. Polskaya
ROYAL OATHS TO PARIS CORPORATIONS: DIPLOMATIC STRATEGIES OF THE PARTIES (THE XIV - XV-th CENTURIES)
This article analyzes the diplomatic strategies of the royal power and the bunch of Paris corporations (primarily, corporations of city officials and clergy) in a Hundred Years& War and following strengthening of monarch&s prerogatives.
Посткоронационный въезд короля (l&entrée royale) в столицу своего домена, символизирующий его владетельные права, в основах своих процедур сформировался во Франции уже в конце XIII в.1 Не1 О формировании традиции, ее политических и имагологических смыслах, во избежание повторов, автор считает нужным сослаться на свои предыдущие статьи [12, 15].
посредственный момент проникновения за городские стены являлся особым жестуаль-ным актом, когда делегация парижских корпораций выстраивалась в ожидании подъезжающего короля за стенами города (extra muros), с тем чтобы не только встретить его, но и вручить ему петицию (la requête)
Гуманитарные и юридические исследования Ij^^à
СКФУяеЕ;
с требованием подтверждения прав и свобод Парижа. Примером может послужить встреча следующего монарха, получившего власть вопреки условиям договора в Труа -Карла VII1: «Когда Париж (примечательно, что он встречает всех монархов, никого не отвергая! - С. П.) предстал перед королем со стороны Сен-Дени, ему явились главы купцов, эшвены и старший представитель городских нотаблей указанного города Парижа в сопровождении клира. За ним выступал глава Парламента, затем - ректор, доктора, магистры теологии и иных различных наук и клир Университета Парижа и члены Счетной Палаты. Король выслушал все обращения, адресованные ему и врученные с почтительным поклоном» [5, р. 73].
Примечательно, что официальные хроники крайне скупо упоминают об этой части церемонии либо вовсе о ней умалчивают. По всей видимости, это продиктовано общим тоном хроник, подчеркивающим в первую очередь королевские прерогативы. С другой стороны, по мере укрепления королевской власти отпала необходимость в подобного рода аргументации города для подтверждения своей исключительности. Ритуал подачи прошения, уходящий корнями в период коммунальной борьбы, прекратил свое существование в конце XIV в., а именно, в 1498 г. при въезде Людовика XII [3, р. 537].
Говоря о ритуале торжественной встречи короля extramuros, нельзя не остановиться на анализе социального состава выстроившейся делегации. Как явствует из уже процитированной «Хроники Карла VII», ее возглавляли прево и епископ Парижа. Налицо смещение социальных акцентов: с одной стороны, на первом плане - светские лица, что подтверждало общую тенденцию обмирщения церемоний, с другой - укрепление сословной монархии создало весь комплекс предпосылок для подобного явления. Краткое, но яркое в своей выразительности уточнение в «Анонимной хронике» XV в. подтверждало оттеснение клира на второй план: «в этот день2, в XI часов по1 Инаугурация Карла VII состоялась 17 июля 1429 г.
полудни, названный король (Генрих VI Английский, точнее, его дядя и регент, герцог Джон Бэдфорд. - С. П.) ... по прибытии к городу призвал к себе епископа Парижа, который тотчас предстал перед ним» [1, p. 63], в то время как члены Парламента встречали монарха за стенами города согласно указанной традиции. Символическое единение парламентариев и короля было выражено, как уже упоминалось выше, общим цветом их одежд - алым3.
Впоследствии Парижский Парламент добился исключительного права на ношение алых одежд во время les entrées royales, придумав и навязав тем самым, согласно верному замечанию С. К. Цатуровой, обществу эту традицию, превратившуюся «...в стратегию репрезентации глав верховного суда» [20, с. 449]. С этого времени, т. е. с 1471 г., Парламент брал на себя ответственность за формирование порядка групп парижан, расходы на проведение церемонии и т. д. [4, ch. 5-9] Таким образом, мы можем констатировать факт вытеснения клира на второй план мирянами - представителями собственно городских и чиновничьих корпораций в ритуале extramuros в конце XIV в. Разумеется, это не означало того, что делегация кафедрального и университетского клира вовсе отсутствовала или не играла заметной роли.
Напротив, исходя из данных хроник XIV в., при всей их вариативности, порядок встречающих короля групп в целом был смешанным: клир (кафедральное, приходское, университетское духовенство, представители нищенствующих орденов) во главе с епископом Парижа; глава городских властей (прево, эшвены, нотабли, позже -представители Парламента и Генеральных штатов); представители ремесленных и купеческих корпораций.
должностных лиц королевства, членов Парламента и Счетной палаты, ректора Парижского университета и иерархов духовенства. Казус с коронацией Генриха VI (1421-1471) - третьего и последнего короля Англии династии Ланкастеров, фактически единственного коронованного по всем инаугурационным правилам обеих монархий государем Франции и Англии - в отечественной науке рассмотрен Е. В. Калмыковой [11]. 3 О хроматической символике во французской потестарной традиции [см.: 16, 19].
КФУей
Подтверждение королем привилегий и свобод Парижа давало ему символический пропуск в столицу, но фактически свидетельствовало о наличии у центра королевского домена юридического лица, утраченного по мере укрепления сословной монархии по окончании Столетней войны. Дело в том, что в период правления Карла VI и Карла VII (как во время его статуса дофина, так и после инаугурации) Париж являлся средоточием всех сопровождающих Столетнюю войну социальных катаклизмов. На фоне поражений французской армии, междоусобиц Бургиньонов и Арманьяков, явного сумасшествия Карла VI, наконец, захвата Парижа англичанами с последующим регентством Бэдфорда, столица выглядела переходящей от одного кризиса к другому, более глубокому. Внешней, типичной для Средневековья, реакцией на них стало растущее число публичных процессий светского и религиозного профиля. В большинстве случаев они ориентировались на максимально важного зрителя - короля. В итоге на последнем этапе Столетней войны Париж, несмотря на статус сеньориального города, сохранял юридическое лицо, формально требующее королевского признания.
Кульминация дипломатических стратегий приходится на тот момент, когда, вернув Парижу его свободы и привилегии, король повторял свою коронационную клятву и принимал от горожан подарок, который мог быть различным, но обязательно ценным, и помещался под балдахин. «Король (Карл VII. - С. П.) принял ключи от города из рук прево и отдал коннетаблю. Эшвены подняли над его головой балдахин, который несли до конца церемонии» [2, р. 348]. Подарок в виде золотых символических ключей, уже неоднократно упоминаемый выше, был, по всей видимости, продиктован желанием Парижа выразить свое восхищение военными победами Карла VII, что не отражает вариативности процедуры, когда подарком мог выступать другой ценный предмет. Так, при встрече Людовика XI «жители города пожертвовали на упряжь королевской лошади драгоценные камни на тысячу экю - сумму,
огромную для того времени. Это было сделано, чтобы поддержать честь города ...» [2, p. 357].
Что касается повтора коронационной клятвы, точнее, «клятвы Королевству» (le serment Royaume), то ее содержание в ходе королевской инаугурации (lesacreroyal) постепенно расширялось и в итоге было сведено к пяти основным пунктам1: покровительства Церкви, правления справедливого и милосердного и борьбы со всякого рода ересью2. Карл V дополнил ее содержание, введя в него новое, пятое по счету, условие -принцип правовой неотчуждаемости (алиенации) земель, когда-либо принадлежавших короне, что послужило еще одним залогом укрепления монархии3. На первый взгляд, эти условия не имели непосредственного отношения к Парижу, однако если иметь в виду то, что «клятва Королевству» обращалась ко всем подданным без исключения и имела юридически закрепленную формулу, публично произнесенную на инаугурации с положением правой руки на Священное Писание и, следовательно, приобретала высшую юридическую силу (juramentum), то повтор перед воротами Парижа перед всеми его корпорациями представлялся вполне закономерным. Разумеется, с упрочением монархии и перерастание последней в стадию абсолютизма королевская клятва изжила себя, став пустой формальностью, равно как и подача прошения, начиная с уже упомянутого въезда Людовика XII в 1498 г.
Наконец, вступив в город, король продолжал репрезентировать свои прерогативы с помощью регалий, выбор которых в данном контексте тоже являлся дипломатической стратегией, подтверждающей юридическую силу клятвы. Присутствие в кортеже короны, меча и «руки Правосудия»
Гуманитарные и юридические исследования Ij^^à
СКФУяеЕ;
в правой руке короля, исходя из их семантики1, акцентировало внимание присутствующих на всеобъемлющей власти монарха, основой которой являлись защита подданных и справедливость. То, что король демонстрировал Парижу именно эти прерогативы, совершенно логично в сочетании с ритуалом встречи короля за воротами Сен-Дени, подачей петиции и подтверждением ее пунктов. Париж ожидал от короля гарантий и защиты, и поэтому изначально сакральный смысл регалий был отодвинут на второй план.
Дополнительным подтверждением тому служила их перестановка, когда на первый план выходила самая светская из всех ин-сигний - королевский меч (как символ защиты и правосудия), а также дополняющие его доспехи. Так, если при въезде Карла VII первенство было отдано короне (ее еще предстояло получить на предстоящей инаугурации), то в случае с l&entrée royale Людовика XI - мечу, который нес коннетабль. Карл VIII и Людовик XII использовали только шлем, а Франциск I отказался от всех регалий, кроме меча [3, p. 520, 521]. Кроме того, усиление потестарных функций монархии выражалось и той знаковой практикой, когда уже при въездах Карла VII в провинциальные города (в частности, в Руан в 1449 г.) покрытая лазурной с золотыми лилиями попоной лошадь, за которой следовал канцлер, везла сундук с печатями короля [5, p. 160-162]2.
В итоге повтор «клятвы Королевству», вручение помазанному и коронованному монарху, облаченному в соответствующие случаю цвета своих одежд и регалии, прошения о признании городских установлений, проникновение его внутрь парижских стен и получение символического дара -все это представляется обменом целой серией символических стратегий, которая не исключала и своеобразных дипломати1 В данном случае во избежание повторов автор считает возможным сослаться на некоторые из своих статей, посвященных происхождению и толкованию символики регалий французской короны [14, 17, 18].
ческих усилий сторон и в основе которой во многом находился договорной принцип взаимоотношений.
Однако этим королевские обещания не исчерпывались. По аналогии с le serment du Royaume во время инаугурации монарх давал свое публичное promissio Церкви сохранять и защищать ее канонические привилегии3, что означало охрану короной не только духовной составляющей, но и сословной юрисдикции клира, всех форм его собственности. Любопытно, что тексты ординариев указывают на письменный характер этого соглашения: Церковь не ограничивалась устной формулой, как в случае с «клятвой Королевству». Более того, только после подписания promissio посвящающий прелат приступал к помазанию, коронации и сопровождающемуся благословениями вручению регалий. Следовательно, формально в противном случае это означало отказ в проведении инаугурации.
Аналогичная сцена разворачивалась и в процессе въезда, точнее, проезда короля по Парижу, когда кортеж останавливался у собора Нотр-Дам. Для этого, пройдя улицу Сен-Дени, процессия продвигалась в сторону Ситэ, для чего приходилось поворачивать у Шатле в сторону Моста Менял (Pont-au-Change). Конечным же пунктом маршрута являлся собор Парижской Богоматери. Здесь, на паперти, происходила последняя фаза церемонии, представлявшая ее второй кульминационный момент и выдвигавшая на первый план парижский клир. Процедура, согласно клише хроник, выглядела следующим образом: «Король (Иоанн II. -С. П.) с видимым удовольствием пересек город до собора Нотр-Дам. Епископы и каноники вышли к нему процессией и запели гимны и кантаты, открыв текст Евангелия ...» [6, p. 57]. Описания хронистов, возможно, оставались бы единственными свидетелями происходящего, если бы не особый
КФУей
порядок происходящего, требующий документального подтверждения. Как и при инаугурации, в данном случае монарх подписывал заверенный нотариальный акт о привилегиях Церкви, который закреплял их официально, заодно прописывая и процедуру. Так, акт, подтверждавший въезд Иоанна II, уточнял: «...прежде чем останавливаться где бы то ни было, он направился к кафедральному собору Парижа, двери которого были закрыты. Затем двери открылись... к нему приблизились торжественной процессией и с великой пышностью множество прелатов, епископов, аббатов... все одетые в шелковые шляпы, неся распятие, кадила, канделябры, лампады, книги в золоченых окладах и все предметы, которые обычно используют в процессиях с целью, чтобы их путь был благопристоен и достоин, насколько возможно» [10, р. 49-50].
Однако традициями устного права, как уже упоминалось выше, в данном случае не ограничивались. Перед вновь закрытым притвором собора (что красноречиво символизировало границы полномочий) клир во главе с епископом Парижа (как перечисляет акт клятвы: «От собора Парижа выходят пэры и сеньоры во Христе, монсеньоры Людовик, архиепископ Санса, Жак, епископ Парижа, Жан Тюдер... и остальные пэры во Христе, монсеньор Гильом, аббат указанных Сен-Дени во Франции, аббат Сен-Жер-мен де Пре около Парижа, Робер, аббат Сен-Женевьев-Мон в Париже, Жан, аббат Сен-Мэр де Фоссе и Пьер, аббат Сен-Ма-глуар, все одетые в свои священнические одежды» [9, р. 81-82]) подавали королю письменное обязательство (lacedule), содержащее следующий текст: «мы просим Вас гарантировать каждой из наших церквей Ваше поручительство, сохранить в силе наши канонические привилегии, наш статус и нашу юрисдикцию и помогать нам своей защитой, уделяя внимание каждому епископу в своем королевстве, и поручить церкви каждому из них» [10, р. 51]. Примечательно, что 1а cedule означает «обязательство, имеющее хождение наравне с векселем». Именно на этом основании
св. Павел полагал обязательством и обряды, при необходимости свидетельствующие
Король, разумеется, подтверждал предложенный ему текст, заверяя клятву, держа руку на Евангелии, завершая сказанное кратким: «Я желаю и обещаю» (Je le neux et le promet)» [9, p. 85-86]1. Содержание текста клятв и форма присяги также схожи (в обоих случаях от монарха требовалось покровительство и защита клира, при этом клятва давалась на Евангелии), что позволяет нам предположить традиционность указанного ритуала, имевшего явно универсальный характер. Причина этого явления кроется, на наш взгляд, в особом статусе Парижа и относящегося к нему епископства, поскольку в церемонии l&entrée royale в провинциальные города подобный ритуал не был предусмотрен.
О важности для подобного клира выполнения la cedule свидетельствуют две формальные процедуры: во-первых, она разворачивалась перед закрытой дверью собора, которая открывалась по принятии королем предложенных ему условий, символизируя его окончательный «пропуск» в Париж с одобрения уже духовенства, поскольку светская городская среда уже получила от него те же гарантии за городскими стенами. Однако в случае с парижским духовенством договорной принцип был доведен до своего логического конца: он подписывался свидетелям и закреплялся нотариусом как юридический акт. «Епископ и настоятель Парижа обратился к нам, нотариусам, засвидетельствовать эти церемонии. Все это записано, как мы видели, в год, индикцию, месяц, день, час и год правления указанного понтифика; настоящим заверяем и персонально утверждаем вышесказанное -мэтры Жан де Валле, член двора Парижа, Бертран Пинон, кюре де Суси, округа Па1 Подобным же образом оформлена и клятва Иоанна II [10].
Гуманитарные и юридические исследования Ij^^à
ckoYssEs
рижа и т. д.» [9, p. 83]. Примечателен и тот факт, что в сохранившемся благодаря нотариальным минутам1 обращении епископа Парижа к Карлу VII содержится напоминание на наследственный статус promissio: «Всехристианнейший король, наш суверен и правомочный (droicturier) сеньор, святые и всехристианнейшие короли Франции, ваши предки, которые почитаемы и любимы Богом и Церковью, в соответствии с обычаем после своего помазания и посвящения, в первый день торжественной встречи в вашем городе, они сначала шли в церковь; и затем... давали первую клятву Церкви, а также всем святым и вашим предкам» [9, p. 85].
При этом клир не оставался единственной стратой, перед которой монарх давал отдельное обещание о сохранении привилегий. Так, со второй половины XV в. была введена дополнительная процедура, когда
по окончании мессы к нему с торжественной речью обращался ректор Парижского университета, итог которой знаменовался подтверждением и гарантией прав и свобод возглавляемой им корпорации.
Приобретя силу традиции, королевские клятвы, adsummum, выступили ярким средством формирования и поддержания культа монархии на основе взаимных договоров и обещаний. Проведение королевского въезда имело целью не только подтверждение прав города, но и объединение подданных вокруг монарха - главного действующего лица церемонии. Задача отстаивания собственных интересов выглядела наиболее актуальной на фоне Столетней войны, когда Париж заявлял о себе перед целой плеядой королей (не исключая и англичан). Эти стратегии способствовали разработке репрезентативных функций монархии и выступали средневековой по форме, но отлаженной при этом системой дипломатических стратегий.
КФУяк
УДК 947 (470)
А. Н. Птицын
УЧИТЕЛЯ-ИНОСТРАЦЫ СТАВРОПОЛЬСКОЙ МУЖСКОЙ ГИМНАЗИИ В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX вв.
В статье рассматривается педагогическая деятельность учителей иностранного происхождения в Ставропольской губернской мужской гимназии, прослеживаются их биографии, характеризуется вклад в развитие данного учебного заведения.
A. N. Ptitsyn
THE FOREIGN TEACHERS OF STAVROPOL MEN&S GRAMMAR SCHOOL
IN THE LATE XIX - EARLY XX-s.
The article examines the pedagogical activities of teachers of foreign origin in Stavropol regional men&s grammar school. The author analyzes their biog-raphies and their
В дореволюционной России была широко распространена практика приглашения в высшие и средние учебные заведения евcontribution to the development of the given educational institution.
ропейских преподавателей. Во второй половине XIX - начале ХХ в. в нашей стране не было, вероятно, гимназии, где бы ни служи-
