Спросить
Войти
УДК 82
йй! 10.23671^ЫС.2019.2.31376
ШОТА РУСТАВЕЛИ, СОСЛАН ЦАРАЗОН, ИУАНЕ ГАБАРАТЫ: К ПРОБЛЕМЕ АВТОРСТВА «ВЕПХИСТКАОСАНИ» И «АЛГУЗИАНИ»
М.Р. Казиты*
Аннотация. На основе обширного литературоведческого, литературно-критического и исторического материала рассматривается вопрос авторства известной грузиноя-зычной «Поэмы об Алгузе» (впервые - 1885), традиционно приписываемой осетинскому просветителю Иуане Габараеву-Ялгузидзе (1775-1830); проводится общее сопоставление «Поэмы об Алгузе» и «Витязя в барсовой шкуре»; выдвигается предположение о том, что обе поэмы принадлежат перу Сослана-Давида Царазона (?-1207). Ключевые слова: Шота Руставели, Иуане Габараты-Ялгузидзе, Сослан Царазон, «Поэма об Алгузе», «Витязь в барсовой шкуре», Осетия, Гоузия.
С нашими соседями, грузинами, мы, вопреки идеологическим «суевериям», никогда не были «не разлей вода» [16, с. 353]. Справедливости ради нужно отметить, что иногда этому способствовали и перебежавшие от нас изменники: «Достигнув Рока, Виршел остановился, так как войско не смогло двигаться из-за тяжести захваченной добычи. Нижние же горцы направились к царскому стану. В том месте воины Виршела захватили 16 человек, и они показали им многие спрятанные клады, которые не могли обнаружить царские войска. На второй день Вир-шел предстал перед царем Георгием, обрадовался царь и подарил ему из захваченной добычи шесть вьюков драгоценной ткани, 200 коров, 100 лошадей, 500 овец, 36 большущих котлов» [13, с. 67]. Юрий Гаглойты с удивлением и сомнением отмечает, что если их историк не преувеличивает добычу, то нетрудно представить, какими богатствами владели наши предки [13, с. 206]. Недаром же грузины указывали нашим врагам дороги к нашим селениям: «Во время похода персидского шаха Аббаса в Восточную Грузию (в 1614 году) шах прибыл в Никози и оттуда послал отряды разорять Осетию» [13, с. 68].
Но и мы не дремали, как могли, расплачивались с ними: случалось, что даже именитых их алдаров похищали и держали в плену: «В июле 1786 года я, имеретинский князь Давид Эристави Рачинский, был направлен царем Имеретии Давидом к царю Грузии Ираклию, чтобы привезти в Имеретию сына Арчила для примирения. Возвращаясь обратно в Имеретию, на границе достиг грузинского села Ав-неви. В ту ночь на нас напали осетины, было их 50 человек. Там я попал в плен» [34]. История знает много подобных примеров.
Но все равно судьба распорядилась так, что быть нам соседями. Известный грузинский просветитель, детский писатель Яков Гогебашвили справедливо отмечал, что «часто именитые осетины и наши цари роднились» [15, с. 541]. Хотя не всегда
обходилось без хитростей и коварства со стороны грузин, дружба, скрепленная родственными связями, безусловно, пускала и благодатные корни.
Иуане был родом из Габараты и родился, как он сам указывает, в 1775 году. «...он не говорит о том, кто он и где родился, - отмечает Л.А. Чибиров. - Позднее он написал прошение экзарху Грузинского христианства от имени не владеющего грамотой родственника, уроженца Залда, Ялгузидзе-Габара-ева Давида. Из этого прошения видно, что и сам Иуане был оттуда. А Залда - родина фамилии Га-бараевых» [49].
Сдержанно, как подобает осетину, сам Иуане рассказывает, что его, совсем еще ребенком, «забрал к себе грузинский царь Ираклий II и отдал на обучение грамоте» [15, с. 541]. То же отмечает и Л. А. Чибиров [49] и фиксирует с уточнениями Нафи Джусойты: «Это было в 1783 году, когда грузинский царь Ираклий II заключил договор в Георгиевске с русским царем о его высоком покровительстве над Грузией» [18, с. 32]. Так как Иуане принадлежал к знатному осетинскому роду, он, безусловно, мог находиться при царском дворе.
При дворе грузинского царя он стал известным для своего времени ученым человеком. Отлично знал осетинский, грузинский и русский языки. Работал учителем в Душети (1798-1801), потом в Тифлисе в духовной семинарии, где обучал слушателей (учащихся) языкам. При этом Иуане старался, чтобы мальчики из осетинских семей получали хорошие знания. «Так, у него жили и учились три мальчика. После окончания обучения они были направлены в осетинские села - Нузал, Нар и Джинат» [18, с. 33].
Иуане был известным человеком. Эта известность и хорошее знание языков особо пригодились
* Казиты (Казиев) Мелитон Резоевич - к. филол. н., доцент кафедры осетинской литературы ЮОГУ им. А. Тибилова, сопредседатель Союза писателей Осетии (g.dzebyson@mail.ru).
ТОМ 19
после 1801 года, когда Грузия добровольно присоединилась к России. В те времена Иуане Габараты работал при военно-гражданском ведомстве и чем мог помогал осетинскому народу, в меру сил защищая его права.
Но самой востребованной для осетинского народа была его просветительская работа. По имеющимся на сегодняшний день сведениям, Иуане первый начал работать над созданием осетинской азбуки. Об истории нашей письменности идет много дебатов. В этой связи следует иметь в виду свидетельство V в. о том, что «из 73 самых почитаемых в мире народов грамотой владеют... ассирийцы, евреи, вавилоны, персы, эламиты, греки, хинди, финики, ионы, аморы, аланы, римляне, армяне, тао, грузины» [9, с. 303]. И это, естественно, далеко не единственное подтверждение существования алан-ской письменности.
Иуане и сам с удовлетворением отмечает в Предисловии к своему переводу текстов священного писания: «...надеясь на свои скудные познания, я попробовал создать книгу на осетинском языке. И написал книгу, которая называется по-грузински "сахареба", т. е. радостная, благая весть. Работал я над ней три года и днем, и ночью: начал в 1820 году 15 ноября в Грузии, в экзархате митрополита Теофилакта и закончил 25 мая 1823 года в Грузии, в экзархате Иопа. Я, не жалея себя, постарался, насколько мне позволили мои возможности, чтобы вы, мои соплеменники осетины, не были обделены такой благодати» [3, с. 44]. Так несколькими предложениями Иуане выразил свое отношение и к книге, и к просвещению, и к родному народу.
Своей главной миссией он считал распространение и утверждение христианства среди осетин. И, чтобы новая вера народом принималась и утверждалась быстрее, нужно было объяснять все на родном им осетинском языке. «Экзарх знал, что Иуане владеет языками, потому и поручил ему перевести основные молитвы с грузинского языка на осетинский. Иуане потрудился добросовестно. И появились на осетинском языке утренние и вечерние молитвы, краткий катехизис, литургия, евангелие и т. д.» [49], - отмечает Л.А. Чибиров. Но, так как в осетинском языке звуков больше, чем в грузинском, Иуане составил свой алфавит. Из тех 37 букв, из которых состоял его алфавит, 30 были грузинские буквы, 2 - русские, а 5 он придумал сам. Так увидела свет пока наша первая осетинская книга. Появление других церковных книг, переведенных Иуане с других языков на осетинский, также благотворно отразилось на становление осетинской письменности.
Причину того, почему Иуане считал себя Ялгу-зидзе1, Александр Тибилов объяснял тем, что Иу-ане относил себя, как и представители ряда других фамилий Южной Осетии, к потомкам Алгуза [43, с. 136]. Только Иуане по-грузински свою фамилию писал не Ялгузидзе, а Иалгузидзе.
То, что наши соседи к осетинским фамилиям прибавляли свои окончания, всем известно. В прошлом, бывало, мы тоже грузинские фамилии произносили и писали (да и сейчас это случается) на свой лад: «Без боя не сдались жители Чеселты. К тому же еще удержали заложником Елизбара Мацабел-ты. Отпрыски Мацабелты и Бектабегты с отрядом солдат дошли до самого Хуыце навстречу казакам, но осетины преградили им путь и выпроводили их обратно 8 сентября 1804 года»; «В кровавых потоках потопил отпрыск Цициты защитников Южной Осетии» [43, с. 277-279] и т. п.
Осетинский народ давно понял и до сих пор помнит заслуги Иуане, который, как писал Александр Тибилов, «остерегал осетинский народ от столкновений и войны с пришедшими русскими, был ходоком от представителей русского царя к осетинскому народу. У него болело сердце за свой народ, и он старался уберечь его от беды» [43, с. 137].
Заслуги Иуане перед осетинским народом велики. Настолько велики, что недавно, в апреле-мае 2015 года, благодаря телеканалу «Алания» телезрители ознакомились с мнениями некоторых наших известных представителей интеллигенции, где один из них заключил, что, если бы не Иуане, половины Южной Осетии сейчас не было бы. Другому участнику передачи, наверное, захотелось превзойти первого, и он заявил, что не то что половины, но и вообще бы на земле не было Южной Осетии, что Иуане спас осетинский народ от полного уничтожения. В указанный период подобные «декларации» прозвучали на канале «Алания» не менее 4-5 раз, и они не делают чести ни Иуане, ни его соплеменникам.
Человек должен быть сдержан в своих высказываниях, - и пример тому показал сам Иуане. Не нужно поддаваться соблазну возносить до небес того, кого хвалим, и опускать ниже грязи того, кого судим. Не Южной Осетии не было бы без Иуане, а Иуане не было бы без Южной Осетии. И.С. Хугаев верно говорит: «Народ - Сверхличность. Если русский народ больше Толстого, Достоевского и Пушкина (как писал М. Горький. - М.К.), то и осетинский - больше Коста, больше Васо, больше Нафи» [47, с. 73]. Это относится и к Иуане Габараты, при том что, конечно, он был мудрым и достойнейшим соотечественником и нашим первым просветителем.
Людвиг Алексеевич Чибиров, наш крупный историк и первый президент РЮО, тоже делает, как нам кажется, несколько противоречивый вывод о том, что «основоположником осетинской литературы был Иуане» [49]. Нелишне поинтересоваться в таком случае, основоположником какой литературы был Коста Хетагуров? Думается, что на чужом языке можно писать произведения литературы, но положить тем самым основу национальной литературе невозможно. Если принять положение о существовании «русскоязычной осетинской национальной литературы» [46], то следует, вероятно, различать и грузиноязычную ветвь нашей литературы - «коротенькую, опаленную предательским пожаром» [47, с. 73].
& «Ялгузидзе» - это уже результат одновременно грузификации и русификации.
У нас нет и не могло быть фотографии Иуа-не (только его словесный портрет, как, например, у Нафи Джусойты в романе «Кровь предков»: «Стройный мужчина, худощавого сложения...» [19, с. 120]), но не следует искажать его нравственный облик, который куда дороже любых изображений. А этот облик сохранен в отношении самих осетин к Иуане. По А.А. Тибилову, в 1802 году полковник Симонович писал генералу Лазареву, что «осетинский народ бесконечно доверяют Иуане, так как он спокойный и правдивый человек, да и языком их владеет в совершенстве» [43, с. 137]. Дальше мы узнаем о том, как полковник Симонович отправил Иуане вместе с Елизбаром Мачабелты послами в ущелье Чеселт для успокоения народных волнений. «Жители Чеселт настолько обозлены были на представителей царского самодержавия, что Елиз-бара они взяли заложником, а Иуане проводили с почестями. В 1802 году осетинский народ сам просил у руководства Грузии, чтобы назначили Иуане управляющим: они были уверены, что он их сможет защитить от несправедливой кары. В то время, когда никто из представителей самодержавного царя и их сторонников не мог без опасений передвигаться по Южной Осетии, для Иуане дороги были открыты вплоть до ущелья Нар» [2].
Но все эти вопросы - из области другой проблемы. Они тоже заслуживают специального анализа, хотя многое уже сделано и обобщено, в том числе и в последнее время [29]. Мы же хотим рассмотреть вопрос о лироэпическом произведении, вышедшем в 1885 году в печати со многими ошибками и искажениями на грузинском языке, - о «Поэме об Алгу-зе» и проблему ее авторства.
«Недовольный абхазским царем, - пишет Гаппо Баев, - он (Аслан Гемрекели. - М. К.) переходит на службу к Алгузу. Такой переход родовитых и сильных людей был весьма распространен в старину среди народов Кавказа» [4, с. 23-24]. Но, в конце концов, Гамрекели не сдержал свое слово - он предает Алгуза, нанимает убийц, и они убивают его, когда тот спал. Очевидно, это не случайный художественный поворот, а опосредованное выражение этноментальных представлений и характеристик.
В книге Захария Чичинадзе «История Осетии», вышедшей в печати в 1913 году, есть портрет Алгуза-Ос-Багатара как осетинского богатыря. Указывается, что жил он в XIII веке в эпоху монголов (заметим наперед, что Иуане Габараты жил в конце XVIII - начале XIX века). Был Алгуз, говорится в книге, сильным, богатырского сложения. Имя его связывается с «Поэмой об Алгузе» и фамилией Ал-гузата, проживавшей в Гори. Данные якобы потеряны или украдены из Нузальской церкви [17, с. 145].
Когда Сослан Царазон, держа в одной руке меч, а в другой - перо, создавал Грузии государство и литературу, когда в его воображении возникали возвышенные поэтические образы, в их головах, обгоняя друг друга, появлялись коварные мысли. У Сослана много было завидных качеств. «...был в Грузии сын осетинского царя, воспитанный царицей Русудан, юноша прекрасный по наружности, как подобает царским детям. И в других отношениях тоже: в смысле воспитания - хорошо воспитанный, мужественный, воин могущественный, рыцарь, не имеющий равного, как стрелок - предприимчивый, телом - мощный, совершенный во всех добродетелях. Все возымели желание соединить их с Тамар, и дело доверили Богу. Тамар тоже покорилась их воле, так как знала юношу» [5, с. 121-122], - писал историк Тамары Басили.
Шамиль Джикаев с чувством глубокой досады отмечал: «Из поколения в поколение они истребляют наших лучших. Хитростью убили Ос-Багатара. Спящим зарезали Алгуза. Вероломно отправили на тот свет своего благодетеля - Сослана Царазона. Используя коварство, они натравили друг на друга спасителя своего Гоци2 и его друзей. Ядом отравили защитника их интересов Афако Гасситы (Афанасия Гассиева. - М. К.) Расстреляли тринадцать коммунаров. Нет счета их злодеяниям»3 [20]. Яркой иллюстрацией сказанному является и пример клятвопреступления Аслана Гамрекели.
ТОМ 19
метафизическую первооснову бытия и «верит, как ребенок, что густая волна темноты полна света» [6, с. 16]. (Подстрочный перевод).
Ни в жизни, ни в искусстве ничего случайного не бывает. «Поэма об Алгузе» с начала до конца притягивает читателя к себе, словно магнит, словно тайна.
Феликс Кузнецов, мастер русской литературной критики, думая о значении художественной литературы, отмечал: «Кровная сопричастность к жизни народа - такова мера подлинного таланта, мера нравственного достоинства литературы» [25, с. 191]. Это относится и к этому от души написанному поэтическому произведению.
Поэма об Алгузе соткана из первозданной народной души. Не зря содержание и поэтика «Поэмы об Алгузе» в свое время так заинтересовали Коста Хетагурова, что он намеревался перевести ее на осетинский язык [43, с. 137], и только его болезнь и жизненные невзгоды не дали осуществиться этому желанию.
Обилие ярких художественно-изобразительных средств, мудрые афоризмы, отблеск описываемых событий, образы ее настолько интересны, что не дают возможности оставить чтение. Произведение больше всего привлекает словом, правдивым и прямым, как стрела, звенящим ритмом и мудростью мыслей. С первых строк она привлекает любого требовательного и капризного читателя: «Слава Тебе, Боже. Не постичь Тебя умом. // Слова, Тебя достойные, где взять? Ты извечен, вознесен... //В ипостасях трех - Твой образ: - Отче, Сын - Твое дитя // И святой Дух - горний, ясный. Триединен Ты и свят. // Ты - создатель жизни мира, жизнь вдохнул Ты в белый свет. // Ты - извечен и всеве-чен, при Тебе бессильна смерть. // Ты в сердцах людей читаешь, пред Тобой они везде. // Вседержитель всей Вселенной, справедливости венец. // О, исток правдивой дружбы, Ты - прибежище в беде, // В покаянье грех прощаешь, чистоту даря душе. // Отче! Человеколюбец, в небесах и на земле, // И заблудшим овцам грешным чистит душу Твой елей» [49, с. 112]. (Перевод Риммы Сотиевой.)
При чтении текста поэмы, от слова к слову, от строки к строке, от строфы к строфе взглядом бежишь вниз, а душу возносят все выше и выше, как по живописным резным ступенькам, ее слог, ее ритм, ее образы, ее сюжет... «Издалека, сквозь века из неизведанных теснин, громыхая, пробивается, словно горная река. Слушаешь волшебные звуки поэмы, и слышится тебе перезвон тяжелого меча об стальные доспехи, цокот копыт буйных коней и видишь летящие из-под их копыт искры» [7, с. 170], - в состоянии восторга и восхищения поэтикой поэмы писал корифей осетинской поэзии и несравненный переводчик Георгий Бестауты. С глубоким удовлетворением он заключил, что «несмотря на то, что поэма написана на грузинском языке, в ней чувствуется осетинский национальный колорит и от начала до конца является апологией нашего народа» [9, с. 311].
Что «Поэма об Алгузе» написана осетином, впервые отметили, как указывал Нафи Джусойты, сами историки грузинской литературы, в частности, об этом писал Корнели Кекелидзе. Удивляет только то, как они могли в этом признаться? Как правило, действие грузинской интеллигенции бывает направлено, наоборот, на присвоение себе чужих достояний. Так, они себе приписали ингушскую национальную танцевальную мелодию, когда состоялась депортация ингушского народа, и переименовали ее в «Хиускую песню» и этим прикрыли свою кражу (плагиат). Пробовали и мелодию осетинского массового танца «Симд» прибрать к рукам, но у них ничего не получилось. Как же тогда они расщедрились относительно «Поэмы об Алгузе»? Есть тому, по Нафи Джусойты, две причины. Во-первых, при всех ее художественных достоинствах, «Алгузиа-ни» формально-тематически дублировала бы ряд других текстов, и не обогатила бы сколько-нибудь принципиально грузинскую поэтическую традицию. Во-вторых - и это главное - в поэме настолько ярко и сильно выражена «осетинская тенденция» (термин Кекелидзе), что завуалировать ее совершенно невозможно. Как бы ни старались обосновать ее грузинскую этнокультурную идентичность, все равно видно, что автор осетин (не зря наши предки считали эту поэму нашей письменной историей). Поэтому волей-неволей признались в том, что поэма написана осетином [18, с. 36].
Чудеса и только. Когда хорошего было много? Хорошее всегда пригодится, как бы много его ни было. И разбрасываться хорошим может только глупец. Следовательно, на наш взгляд, причина кроется в чем-то другом.
Сколько бы тучи ни заслоняли солнце, лучи его рано или поздно все равно пробьются. Эта удивительная поэма - словно бриллиант в нашей художественной литературе и истории нашей. Если бы это было не так, в XIX веке ее не выкрали бы из Нузальской церкви представители большого собора Мцхета - Русишвили и его «коллега» Бакутов Иоанн, прибывшие из Тбилиси в качестве ревизоров.
Впервые известная на сегодня часть «Поэмы об Алгузе» («Алгузиани»), по словам известного грузинского ученого осетинского происхождения Моисея Джанашвили, «с грубыми и непростительными ошибками» при содействии Н. Гамрекели увидела свет в 1885 году [35, с. 89]. Второй раз - в 1897 году ее опубликовал сам Джанашвили в «Сборнике материалов для описания местностей и племен Кавказа», в его XXII томе на русском языке с комментариями [23, с. 8-9].
Солнце вырвалось из плена туч. И сын упомянутого выше Иоанна Русишвили Георгий после смерти своего отца вспоминал о рукописи книги: «Была большая книга: длиной в 30 сантиметров, шириной - 27 сантиметров и толщиной - 22 сантиметра... Была написана на бумаге (действительно ли на бумаге была написана, или этим тоже обманывают честной народ? - М.К.). Красками были изображены Бежан, Багатар, Алгузон со своими воинами.
А название книги звучало так: Алгузон - Русиани
- Чараджон - Чахилани» (на самом деле книга называлась «Агустин - Алгъузон - Русиан - Чаразон -Цъахилон» / «АИиэАап - А!Ии21ап - Киэ1ап - Сага20п
- Сах1!оп1». - М.К.) Еще одна книга, написанная на страницах выделанной кожи для письма, два легких ружья и одна сабля появились в нашем доме после той ревизии» [39].
Вот вам и ревизоры! И если служители церкви позволяли себе такое потребительское отношение к реликвиям, то что могли творить другие - их настоящие воры и головорезы?..
Да, но все-таки, куда могли деться другие части книги?4 Куда, собственно говоря, делась наша история, в которой было немало таких вождей, как Алгуз, и которая, по Георгию Бестауты, благодаря которому по-осетински заговорил дошедший до нас отрывок из поэмы, была «с незапамятных времен охвачена пламенем войн. И войны эти бывали в основном справедливыми, за свободу и независимость. То же самое и в «Поэме об Алгузе» [7, с. 44].
Интересно бы было узнать, что о нас, о нашем Отечестве говорилось в других частях книги. Или -о чем была другая, скрытая книга, написанная на обработанной для письма коже, о которой рассказывал Григорий. Но эти вопросы почему-то недостаточно нас интересуют. Более того, мы иногда выказываем даже благодарное удивление тому, что они были так щедры, отдавая «Поэму об Алгузе», хотя бы и в таком состоянии. Нет, не от чистого сердца они это сделали. Случайно, по их неосмотрительности просочился, именно просочился текст поэмы в печать.
Гаппо Баев, когда издавал ее на русском языке в Германии, говорил: «В Нузале века хранилась (! - М.К.) старинная грамота рода Царазоновых,5 писанная на древнегрузинском языке, с изображением древних фамильных вождей. Из поколения в поколение она передавалась как святыня: потомки осетин, загнанных монголами в дикие трущобы нагорного Кавказа, смутно догадывались о содержании этой грамоты - могучей песни о великой жизни их предков на тучных равнинах Северного Кавказа. В середине 19-го века эту загадочную грамоту, поэму «Песнь об Алгузе» увез из Нузала местный священник-грузин в Грузию. От него она проникла в печать и в собрание рукописей Грузинского общества грамотности (№ 541)» [4, с. 20]. Следовательно, это не жест доброй воли, а нелепая неосторожность. Эта мысль подтверждается и Вс. Миллером: он употребляет глагол «проникла» [35, с. 89] (в печать. -М.К.). Обратим внимание: никто не обвиняет наших «оппонентов» в покраже. Но ведь, очевидно, церковные реликвии, грамоты, книги, тем более имеющие историческое значение, не так легко можно было изымать и увозить. Прямо из церкви... Как бы то ни было, бесследно исчезла книга, которая задолго до рождения Иуане Габараты (века! - М.К.) хранилась в Нузальской церкви.
Мы не должны забывать и о том, насколько Моисей Джанашвили был грузин по крови, и почему он напечатал более полный вариант поэмы. Откуда он его взял и куда дел после этого? Здесь есть над чем задуматься, при этом, конечно, отбросив все предрассудки и пристрастия, даже законные. Возможно, Джанашвили озарила мысль правды? - тогда это подсказка нам: тогда и нам эта мысль может открыться. Во всяком случае, Гаппо Баев лишний раз указывал: «Историографом Осетии является маститый грузинский ученый Моисей Джанашвили, директор ценного Церковного музея Грузии в Тифлисе» [4, с. 89].
Пропала не только эта «старинная грамота». По Г.В. Баеву, «недалеко от Нузала, в глубине Цейского ущелья, в древнейшем храме Осетии «Реком» находились шлем и меч Ос-Багатара, не раз упоминаемого в летописи Грузии, а в соседнем ущелье, Дигорском, - мавзолей царя Грузии и Осетии Со-слана-Давида, мужа царицы Тамары» [4, с. 19-20]. Последний - тоже из Царазоновых!
Любопытен факт, что обе поэмы - «Витязь в барсовой шкуре» и «Поэма об Алгузе» начинаются одинаково - благодарственной молитвой-обращением к Создателю, где автор... - впрочем, пока авторы -благодарят за дарованную им жизнь и блага. В «Поэме об Алгузе»: «Слава Тебе, Боже. Не постичь Тебя умом. // Слова Тебя достойные, где взять? Ты извечен, вознесен... //В ипостасях трех - Твой образ: - Отче, Сын - Твое дитя // И святой Дух - горний, ясный. Триединен Ты и свят...» И в «Витязе в барсовой шкуре» в переводе Шалва Нуцу-бидзе: «Кто создателем вселенной был всесильно-всемогущим // И с небес дыханье жизни даровал всем тварям сущим, // Одарил земным нас миром, многообразно цветущим, - // От него ж цари с их ликом, одному ему присущим» [53, с. 15].
Несомненна также схожесть в подходах к описанию событий (в том числе батальных), сюжетным решениям, к характеристике действующих лиц, в
ТОМ 19
первую очередь, главных героев. В «Поэме об Алгузе» образ Алгуза захватывает читателя своей отвагой, рыцарством и определенно осетинскими национальными мужскими качествами. А ведь по поэме он чужестранец, сын греческого царя Августа: «Тогда от одного великого царя Августа-Кесаря, грека // Произошли прекрасные сыновья, от этого доблестного царя: // Имя одного - Алгуз, мудрый герой по воле Самого Бога. // И другие сыновья, подобные тому же царю (по воле) Самого Бога» [24, с. 30]. (Подстрочный перевод.)
Посмотрим и поэму «Витязь в барсовой шкуре». В девятой строфе оригинала говорится: «Ese ambavi sp&arsuli, kartulad natargmanebi, vit margalit&i oboli, xelis-xel sagogmanebi, vp&ove da leksad gardavikvi, sakme vkmen sac&oc&manebi...» Патриотичным грузинским литераторам даже слово «персидский» оказалось неприемлемо (даже если это всего лишь художественный прием). И известный их переводчик Шалва Нуцубидзе перевел данную строфу на русский язык следующим образом: «Этот дивный сказ, что ныне переделан в песнопенья, // Что, как жемчуг самородный, возлелеют поколенья, //Я нашел и, спев стихами, создал повод для сомненья, // Дум моих царицы чары пуст восполнят украшенья» [53, с. 16].
То, что в оригинале говорится о персах, об этом благополучно было забыто, в наивной надежде на то, что никто не заметит.6 А вот виртуозный перевод этого текста на осетинский Георгия Бестауты: «Ацы хорз таурœгъ - хуры къœртт - Пер^й раф-тыди Гуырдзым, // Къухœй-къухмœ йœ райсын дœр цœст куыд бауарза ныр ^^œ! - // Таурœгъ кадœгœй раивтон œз тœрсгœ-ризгœ стыр зынœй. - // Уый ^b^œ сфауид буц рœсугъд, -арвмœ сырœзин фырцинœй» [54, с. 8]. И на русский - Николая Заболоцкого: «Эта повесть, из Ирана занесенная давно, // По рукам людей катилась, как жемчужное зерно.// Спеть ее грузинским складом было мне лишь суждено // Ради той, из-за которой сердце горестью полно».
Упоминание о том, что поэма родилась в Персии, конечно, поэтический прием, посредством которого романтизируется и мистифицируется сюжет и расширяется хронотоп эпической поэмы. Но, как бы то ни было, соприкосновение сопоставляемых поэм в плане стилистики и художественных особенностей очевидно. Мы бы сказали, что в «Витязе в барсовой шкуре» и «Поэме об Алгузе» чувствуется одна рука.
О последней Л.Г. Лопатинский писал: «Изложение поэмы и, вообще, способ выражения не носят на себе признаков особенной древности, несмотря на все обороты, свойственные древнему грузинскому языку. Цветистый слог, богатый эпитетами и искусно подобранными сравнениями, притом разукрашенный блестками арабско-персидской поэзии, напоминает... в значительной степени «Барсову
Кожу» («Витязя в барсовой шкуре». - М.К.) Руставели, но зато некоторые образы, отдельные штрихи в описаниях природы, разбросанные по всей поэме, и характеристики действующих лиц сложились под влиянием уже средневековых романских элементов - генуэзских»; установлено, что «генуэзцы пользовались на берегах Черного моря самым большим влиянием в первой половине XIV в.» [4, с. 24]. Гап-по Баев подчеркивает, что Миллер относил поэму к XIV в., а по грузинологу проф. А. Хаханову, «поэма писана осетином, начитавшимся грузинских стихотворных памятников; автор действует в интересах осетин. Поэма является подражанием «Барсовой коже» Руставели... » и состоит в близкой связи «с исторической надписью, начертанною в стихотворной форме на древнегрузинском языке в Нузаль-ском храме, относимою к XII в.» [4, с. 25].
«Генеалогия» упомянутой здесь «исторической надписи» тоже кое-что проясняет, особенно если учесть, что наши оппоненты и сами признаются в том, что до Сослана и Тамары у них не было имени «Шота». Образовано оно из частей двух имен: Шош-лан (так «с» как «ш» произносят осетины на севере Осетии, и получается «Шошлан») и Тамар: Шо + Та = ШоТа. Сказывают, что даже на документах правительственного значения они расписывались так же: «Шошлан - Тамар». И в наши дни в Ксанском ущелье есть фамилия Сотата - Шотата - Шотаевы.
К тому же в «Алгузиани» присутствует имя ее автора: «Багатар - сын славных ясов, амосарским был царем, // Влахи, пранги и хазары чтили подвиги его. // И клялись его отвагой, славой, статной красотой, - // Так писал о Багатаре сын Сослан его родной» [50, 113]. Возникает вопрос: о каком Сослане идет речь? Неужели великий полководец, грузинский царь Сослан Царазон имеет отношение и к этой поэме?.. И тут же на ум приходит отрывок из поэмы Шота Руставели «Витязь в барсовой шкуре»: «Я, Руствели, оттого и спел искусно песнь свою, // Что я той, что правит ратью, жизнь, безумец, отдаю. // Изнемог я, но миджнуру исцеленья нет. Молю // Исцелить меня любовью иль могилу рыть мою» [53, с. 16].
То есть, и здесь мы видим указание на авторство, но оно удивительно и даже несколько забавно. Выходит, что «Витязя в барсовой шкуре» написал некий Руставели для царицы Тамар, без которой жить не мог. Во «Вступлении» поэмы автор обращается к Сослану и Тамар, и в то же время у него у самого сердце пылает любовью к царице. В произведении об этом говорится откровенно.
Дальше - больше. Автор поэмы уже не в силах сдерживать свою страсть к царице - к чужой жене: «Ослепленные лучами очи снова жаждут их. // Вот миджнуром стало сердце, - не спастись в полях глухих. // Кто ж заступник? Плоть сгорела. Так вели ж, чтоб дух утих! // Порывается наружу трех ладов хвалебный стих» [53, 16].
Дикие звери терзают сердце Тариела. Сердце, которое, как вторая капля воды, похоже на сердце Сослана. Но кто мог так откровенно рисковать, признаваясь в любви к царице, тем более к жене Сослана?.. Ведь его бы тут же лишили головы. Мог ли «Шота» - очевидно, блестящий поэт7 - столь путано вести повествование? Или, может быть, наши тщеславные соседи ради того, чтобы скрыть настоящее имя автора, впрочем, как и историю свою, настолько все перемешали, что трудно уже определить, где Руставели, а где Сослан?..
Спутали они также и тигра с барсом: Тариел не снимал шкуру барса (вепхис), священного для осетин зверя, осетинского символа силы и отваги...
В 1924 году в г. Тбилиси состоялась встреча Сергея Есенина с грузинскими писателями Паоло Иашвили, Георгием Леонидзе, Николозом Мициш-вили, Иванэ Кипиани и Сандро Шаншиашвили. После той встречи Сандро Шаншиашвили писал, что у них произошел спор из-за поэмы «Витязь в барсовой шкуре», и далее вспоминал: «Чтобы Есенину было понятно, говорили по-русски. Я доказывал, что Руставели является псевдонимом автора - (из Рустави) подобно тому, как если бы кто-нибудь назвал себя Мтквриставели. Поэма «Витязь в барсовой шкуре» частично автобиографична. А автором, безусловно, была личность, которая воспитывалась вместе с Тамар - Сослан-Давид» [52, с. 61-62]. Когда Есенин прямо спросил своих собеседников о том, кто же написал поэму «Витязь в барсовой шкуре», Сандро Шаншиашвили ответил, что Давид Сослан. Тициан Табидзе и другие были недовольны им и упрекнули в том, что не стоит этого говорить. Но Сандро не изменил свое мнение и позднее так и определял авторство «Вепхисткаосани» в много-томнике своих избранных произведений.
(Окончание следует)
28. Лолашвили И.Тайна склепа Давида Сослана. - Тбилиси, 19
