Вестник Челябинского государственного университета. 2012. № 25 (279). История. Вып. 52. С. 115-123.
К ВОПРОСУ ОБ ИСТОЧНИКАХ МАТЕРИАЛЬНОГО ОБЕСПЕЧЕНИЯ ДРЕВНЕРУССКИХ МОНАСТЫРЕЙ
Жизнь древнерусских монастырей была очень тесно связана с разнообразными религиозными, политическими и материальными нуждами церкви и её служителей. В представленной статье предпринята попытка установить зависимость экономической организации монастырской жизни на Руси от разнообразных процессов, протекавших в восточнославянском обществе и внутри самой церковной организации.
Материальное обеспечение монастырей в домонгольской Руси принадлежит к числу наименее изученных глав русской истории. Существует множество причин, препятствующих полному раскрытию заявленной проблемы. Среди них важнейшее место занимает состояние источников. Первые подробные описи имущества и владений русских (западно-русских) монастырей принадлежат XV столетию (Луцкий Красносельский Спасский монастырь [1429] и Слуцкий Троицкий монастырь [1494]). В землях Московского государства описи имущества обителей появились только в XVI в.1 Очевидно, это было связано с активными процессами феодализации, инициировавшими развитие институтов частной собственности2. Существенную роль в произошедших переменах сыграло изменение принципов материального обеспечения монастырей. Эти принципы, по мнению И. У. Будовница, привели ещё в XIV в. к появлению монастырей «нового типа», с явным доминированием имущественных и экономических интересов3. Материальная жизнь церкви в домонгольской Руси не знала такой степени привязанности монастырей к находившимся в их руках собственности и владениям4. Не меньшие трудности возникают при попытках понять принципы организации самого монашества. Данное обстоятельство особенно интересно, поскольку было обусловлено многообразием факторов: 1) разнообразием форм иноческой жизни, не предполагавших полного единообразия внутренней организации и регламентации монастырского мира5, 2) степенью участия в жизни обителей их ктиторов и патронов6, и, наконец, 3) ясным осознанием современниками того, что всякое место, на котором подвизается даже одинокий монах или
монахиня, может именоваться иноческой оби-телью7. Всё это вносило в работу исследователей известную долю путаницы.
Хорошо известно, что на Руси присутствовали разнообразные типы иноческих уставов и монастырей. Последнее обстоятельство особенно ценно, потому что социально-экономическая сторона жизни обителей (её материальные потребности и следовавшие за этим формы хозяйственной организации) и их социальный статус во многом проистекали из принципов монастырских уставов. М. И. Выхова вполне убедительно констатировала, что «это проблема не только основания монастырей, но и развития внутримона-стырской жизни»8.
Можно констатировать, что в историографии и сейчас не выработано единое мнение о материальном обеспечении древнерусских обителей Х-ХШ вв. Тем не менее уже с XIX в. монастырская тема заняла свое место в работах русских историков. Начало систематическим исследованиям в этой области было положено талантливым историком русской церкви Е. А. Болховитиновым, уделившим своё основное внимание изучению внутреннего строя монастырей9. Однако продолжительное время данное направление в истории церкви было представлено множеством отдельных работ, обращённых лишь к избранным историческим темам из жизни обителей ХI-XIV столетий. Чаще всего содержание названных брошюр сводилось к благоговейному описанию материального достатка монастырей, скрупулёзному перечислению монастырских святынь и драгоценных вкладов, трепетному пересказу легенд и историй о связях иноков с государственными мужами, князьями и царями и, наконец, повторению назидательных и поучительных легенд, которыми полнились предания русских обителей10. Такое положение дел оказывало своё влияние и на профессиональную историческую науку. Так что к этой библиотеке благочестивых собраний в какой-то мере примыкают даже творения П. Строева, В. В. Зверинского и других историков церкви11.
Труды митр. Макария (Булгакова) положили новую веху в изучении религиозного прошлого Руси и монашеской жизни в частности. Но и эти исследования, отражая научно-исторические предпочтения того времени, страдали тягой к описательности, избеганию спорных сторон в церковной истории и отказом от желанной детализации различных сторон жизни и деятельности русского христианства и монашества12. Успешным продолжением блестящих начинаний митр. Макария стали заметки о монастырском землевладении В. О. Ключевского, специальные главы о монашестве Е. Е. Голубинского13.
В советской и современной исторической литературе история экономической жизни древнерусских монастырей домонгольского периода нашла отражение в исследованиях Н. М. Никольского, С. Б. Веселовского, И. У. Будовница, И. Я. Фроянова, Я. Н. Щапова, И. Д. Ищенко и многих других исследователей14. Среди работ, изданных в последнее время, выделяются исследования Д. И. Ро-стиславова и А. И. Клибанова15.
Многие проблемы и сложности в изучении монастырей объясняются состоянием источников. Например, как уже было отмечено, самые ранние монастырские описи, без которых очень трудно объективно судить об имуществе, доходах и владениях иноческих общин, датируются XVI в. Это обстоятельство в своё время было подмечено С. Б. Веселовским, А. Г. Маньковым и Л. И. Ивиной16. Сообщения же содержащиеся в Киево-Печерском Патерике, главном источнике сведений о состоянии внутримонастырской жизни Древней Руси, нередко смутны и противоречивы. Житийные рассказы этого произведения, рисуя живописную картину жизни братии, не дают конкретных ответов ни на вопросы об объёмах пожертвований, ни о их регулярности и даже ничего не могут сказать о приблизительных объёмах материальных и продуктовых запасов монастыря.
Таким образом, заявленная в названии статьи проблема актуальна и имеет перспективы для дальнейшего изучения. В рамках данного исследования предпринята попытка выявления и систематизации источников материального достатка монастырей в контексте социальной, экономической и религиозной действительности жизни домонгольской Руси.
Факт того, что монастыри привлекали к себе значительные пожертвования в форме золота, продуктов питания и земель, не вызывает сомнений17. Этот явление во многом было связано не только с особыми религиозными настроениями эпохи, но и со специфичным, отличным от нашего времени, представлением о церковной собственно-сти18. Определить объём этих пожертвований нелегко. Например, сообщения о дарении монастырям золота и трата драгоценностей на нужды обители немногочисленны. Почти все они были связаны с крупных каменным строительством в наиболее крупных обителях Древней Руси и прежде всего в Печер-ском монастыре. Примерами этого могут служить известия Повести временных лет (далее ПВЛ) о дарении князем Святославом Ярославичем золотых гривен на строительство Успенского собора обители Феодосия19. Ещё один драгоценный вклад - золотой пояс Шимана20. 5-е Слово Патерика повествует о дарении монастырю 2000 гривен серебра и 200 гривен золота, на которые была построена поминальная церковь Святого Иоанна Предтечи21. Не менее интересно сказание Патерика «О том, как была окована рака преподобного отца нашего Феодосия Печерского», сообщающая об огромном пожертвовании на раку Феодосия: 500 гривен серебра и 50 гривен золота22. Под 1158 г. сообщается о дарении монастырю князем Глебом и его женой, в последствие вдовой, в общей сложности 700 серебряных и 100 золотых гривен23. Сумма по тем временам огромная24. Подобное сообщение о крупном вложении в Новгороде - агиографическое свидетельство о бочонке золота Антония Римлянина, использовавшего эти богатства на покупку земли для обители и начала в ней каменного строительства25.
Не всё ясно и с передававшимся монастырям селами. В этом отношении показательно сообщение о монастырском дворе в Суздале26. Подаренный обители Ефремом Переяславским этот двор с сёлами и церковью, вероятнее всего, был родовым или по меньшей мере личным владением Ефрема до принятия им иноческого образа и священного
сана. Очевидно, именно поэтому указанное дарение сохранилось за монастырём и в дальнейшем. Иной случай - дарение земли Киевскому Кириллову монастырю. Сделанная по этому поводу запись на стене Софийского собора примечательна, поскольку фактом своего существования и формой указывает на нестабильность совершённого акта27. Но в целом вопрос об имущественных правах монастырей и церкви в целом едва ли будет иметь однозначное разрешение. В этом отношении заслуживают внимание выводы современного историка русской церкви П. И. Гай-денко о неустойчивости имущественных прав церкви в домонгольский период28. Вероятно, значительная часть дарений монастырям со стороны князей совершалась устно и имела временный характер. Поэтому единственным способом подтверждения прав обителей на обладание теми или иными территориями и иммунитетами вносились в летописные и агиографические источники, чем свидетельствовалась древность имущественных или иных прав церковных институтов. В Средневековье этот приём был широко распространён.
Изучение источников материального благополучия монастырей (если исходить из презумпции невмешательства сверхъестественных сил в экономическую практику обители) не может достичь удовлетворительного результата, если не рассмотреть мотивы и причины, двигавшие вкладчиками монастырей и самими обителями, открывавшим свои врата перед благотворителями. Источники позволяют выделить несколько групп таких причин, определявших намерения как благодетелей, так и самих обителей.
Важнейшим мотивом крупных жертвователей было личное благочестие, подвигавшее их к тесным отношениям с монастырями, их настоятелями и насельниками. За этим благочестием скрывались и убеждённость в особой силе монастырской молитвы29, и обеты, и дружба с конкретными монахами30, и иные обстоятельства. К ним непременно относится то, что монастыри и их храмы были крупнейшими некрополями и рассматривались ктиторами и основателями монастырей в качестве родовых усыпальниц, что находит своё подтверждение в летописании и сказаниях Патерика. Но наиболее наглядны в этом отношении многочисленные захоронения Успенского собора Киево-Печерского монастыря31.
Кроме указанного было бы неверно не принять во внимание ещё два обстоятельства. Во-первых, ктиторские, епископские и княжеские ставропегиальные обители были своего рода показателями статуса их обладателей. Такое положение монастырей понуждало их строителей и основателей заботить об украшении монастырских строений и поддержании достаточно высокого материального достатка собиравшейся братии. Подобная ситуация возникала и вокруг домовых храмов и жившего при боярских домах священ-нослужителей32. И, во-вторых, монастыри и храмы были своего хранителями родовых и ктиторских ценностей33. Вероятно, именно этим объясняется то, что последней угрозой, заставившей Владимира Мономаха поторопиться с занятием в 1113 г. великокняжеского стола, стали предупреждения об опасности грабежей, нависшими над киевскими монастырями34. Не исключено, что хорошо устроенный монастырь становился одним из источников дохода для его ктиторов. Именно этим можно объяснить стремление архиереев установить свой контроль над крупнейшими монастырями. Следы возникавших на этой почве противоречий прослеживались в истории монастыря преп. Феодосия и новгородской обители Антония Римлянина35.
Не менее важно уточнить мотивы поиска и принятия монастырями материальных ресурсов и вложений. Можно предположить, что таковых причин было несколько, и при этом они могли существовать одновременно.
Первой из них можно считать бедность ряда обителей, скудные ресурсы которых не могли поддерживать жизнь монашеских общин. Такую возможность не отрицал даже критически настроенный в отношении церкви И. Я. Фроянов, обращавший внимание на обладание монастырями землёй и различными угодьями36. На раннем этапе такую ситуацию переживал Печерский монастырь37. Очевидно, что она не была исключением. В канонических ответах митр. Иоанна описывался случай, когда братия некого мужского монастыря в благотворительных целях приглашала на свои пиры инокинь соседней женской обители [вопр. 29]38.
Ещё одной причиной привлечения средств в обители было разрастание монастырей. Рост числа монахов неминуемо поднимал проблемы материального обеспечения братии, строительства жилых помещений и
храмов39. Последнее в свою очередь предполагало усложнение внутренней административно-канонической структуры обители, закупки богослужебной утвари, облачений, икон, книг, вина, ладана40. В таких условиях монастыри втягивались в торгово-экономические процессы и оказывались всё более зависимыми от внешних пожертвований и развитости собственного хозяйства. Тем не менее, скорее всего, большая часть монахов самостоятельно решала вопросы материального выживания и кормилась от своих трудов. Однако многие стороны экономики (хозяйства) обителей: формы монастырских владений, устойчивость их экономических прав и иммунитетов, объёмы расходов, способы и механизмы управления имуществами и материальными ресурсами, передававшимися обителям, пока остаются без ответов.
Важным побудительным началом в поиске благотворителей и их средств выступало желание благолепно украсить храмы и службы. В такой ситуации непременно возникала потребность в деньгах и надёжных помощниках.
Вероятно, были и иные причины. Появление в окружении монастыря крупных светских благотворителей не только расширяло материальные возможности монастыря, но и решало более важную задачу: повышало статус обители, способствовало укреплению монастырской автономии и обеспечивало монастырю определённую свободу действий. Достаточно отметить, что власть киевских митрополитов над ктиторскими обителями была чаще всего номинальной, что находило своё выражение даже в ограниченном доступе русских первосвятителей в стены этих обителей41.
Здесь необходимо упомянуть и проблему способов привлечения в монастыри денег, имущества, продуктов и иных пожертвований и различных привилегий. Первым таким способом было принятие в монастырь лиц из состоятельных слоёв. Житие преп. Феодосия рисует неблаговидную картину того, как юный подвижник не был принят в некие киевские обители лишь потому, что имел бедный внешний вид42. Очевидно, что во внимание не был принят даже высокий социальный статус мальчика, происходившего из дружинной среды43. В дальнейшем, Феодосий, последуя своему нестяжательному учителю, Антонию, не допускал практики специального привлечения в число иноческой братии богатых людей. Этот шаг имел самые положительные последствия: вокруг монастыря возник ореол святости, что в итоге способствовало приходу в обитель ещё большого числа состоятельных и знатных лиц.
Ещё одним способом привлечения материальных средств было обладание какими-либо святынями. Совершавшиеся чудеса и исцеления были и важной функцией монастырского служения44, и немало повышали авторитет обители, собирая к источнику здоровья крупных жертвователей. Наиболее показателен в этом случае пример внесения фантастически крупного пожертвования на создание серебряной раки Феодосия после того, как у гроба подвижника произошло исцеление45. Собственно, и деньги, данные Святославом Ярославичем на строительство Успенского собора, возможно, были следствием тяжелой болезни великого князя46. Здесь важно заметить, что порой важным было не только привлечь средства, но и сохранить их, например, от грабителей, епископов или митрополита и даже от князя47. Чаще всего наиболее оптимальным способом защиты имущественных и вместе с ними канонических прав монастырей становилось обретение сильного покровителя, например, великого князя или старейших членов правящего рода.
Как уже было отмечено, на экономическую жизнь монастыря оказывали влияния уставные нормы, которыми руководствовали монашеские общины. Устроители и насельники новосоздаваемых обителей черпали идеи, обосновывали своё существование и регулировали собственную внутреннюю жизнь, опираясь на многообразие канонических источников и религиозных практик. Возникновению такой ситуации способствовали как местные особенности, так и общая ситуация в христианском мире того времени. Анализ источников позволяет заключить, что большая часть древнерусских монастырей придерживалась особожительных норм. Преп. Феодосий попытался изменить ситуацию, по крайней мере, в своей обители, выписав для этого из Константинополя Студийский устав48. Этот богослужебный и канонический свод не только регламентировал службы, но и содержал специальные главы о трапезах с подробным описанием обеденного, дополнительного и вечернего вкушения пищи в общежительном монастыре в праздничные, постные и обычные дни49. Однако начинание Феодосия оказалось малоуспешным и, как результат, ограничилось совместной братской молитвой и, возможно, общей трапезой50.
После смерти святого игумена дело повернулось вспять. Большинство обителей, даже Печерский монастырь51, по-прежнему продолжали руководствоваться особожитель-ными нормами. Во всяком случае, именно к этому выводу пришёл выдающийся церковный историк И. К. Смолич52. Если нормы монашеского общежития и прививались, то и в таком случае в полном виде Студийский монастырский устав не прижился на Руси. Уже в начале XII в. он видоизменился и принял форму, наиболее отвечавшую реалиям Древней Руси53.
Иным образом складывалась ситуация на севере Руси, в Новгороде. Здесь, в новоот-строенном монастыре, созданном на личные средства его основателя, монаха Антония Римлянина, было введено иноческое общежитие, вероятно, черпавшее свои силы в образцах западноевропейского, ирландского, монашества54. Намёк на существование здесь общежительных норм содержится в известии о закладке в монастыре особой «трапезницы», основание которой было положено преп. Антонием и еп. Никитой55.
Возникшая в конце X - начале XIII в. пестрота внутренней духовной организации монастырей, опиравшихся на византийские и западноевропейские уставные нормы, непременно должна была сказаться и на регламентации их материальной жизни.
Как мы полагаем, для лучшего понимания природы монастырских доходов было бы целесообразно разделить источники дохода на «внутренние», воспроизводившиеся братией и различными категориями тружеников обители, и «внешние», поступавшие в монастырь со стороны паломников и жертвователей. Последний из названных источников должен был быть весьма существенным, восполняя скудные внутренние ресурсы обители. Впрочем, жёстко разделить эти источники трудно, а порой и невозможно. Было бы интересно выяснить, какие из этих источников преобладали на различных этапах развития монастырей и почему. Но раскрытие обозначенной проблемы требует специального рассмотрения.
Проведённое исследование позволяет заключить, что монастыри домонгольской Руси обладали сложным и многообразным хозяйством. Права собственности братии на эти богатства, порой скудные, порой весьма существенные, в большинстве случаев были условными. Ещё более неустойчивым были права распоряжения и владения этими экономическими и материальными ресурсами. Это отражало как правовые реалии времени, так и особенности самой канонической структуры церкви. При этом можно согласиться с тем, что идеалы Феодосиевского времени ещё не позволяли в обителях укорениться экономическим идеям, подобным тем, что восторжествуют в XVI в., сделав едва ли не самым существенным показателем благочестия обители - материальную роскошь храмов и экономическое преуспевание обители. В данный период начинается процесс формирования накопления монастырями богатства. При этом высказанные в статье идеи имеют пока предварительный характер.
Примечания
всех бывших в Древности и существующих ныне монастырях и примечательных церквах в России. М., 1852.
сведения о вкладчиках] (Веселовский, С. Б. : 1) Исследования по истории опричнины. М., 1963. С. 323-478; 2) Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. Вспомогательные исторические дисциплины. С. 45, 61, 207, 314, 331, 348, 351, 358; Ивина, Л. И. : 1) Вкладная и кормовая книга Симонова монастыря. М., 1969. Т. 2. С. 229-240; 2) Крупная вотчина Сев.-Вост. Руси конца XIV - 1-й половины XVI в. Л., 1979. С. 24-29; Маньков, А. Г. Хозяйственные книги монастырских вотчин XVI в. как источник по истории крестьян // Проблемы источниковедения. 1955. Вып. 4. С. 287).
П. И. Гайденко, Т. Ю. Фомина // Клио : журн. для учёных. 2011. 4 (55). С. 38-42). Вполне вероятно, что состоятельный знатный монах, отдавший все свои накопления монастырю, впоследствии мог получать деньги от игумена на некоторые нужды. Именно этим можно объяснить то, что бедная братия нанималась к богатым инокам.
соглашались его принять» (Житие Феодосия Печерского // Памятники литературы Древней Руси. Начало русской литературы. XI -начало XII в. / вступ. ст. Д. С. Лихачёва ; под общ. ред. Д. С. Лихачёва, Л. А. Дмитриева. М., 1978. С. 322-323).