Спросить
Войти
5. Jankovic V. Gruff Boreas, Deadly Calms: A Medical Perspective on Winds and the Victorians // The Journal of the Royal Anthropological Institute. Vol. 13, 2007. Pp. 147- 164
References
УДК 3-05=161.1(045)»4»(47-15)(=084)-051
Л. М. Балакирева
ГРАФ МАТВЕЕВ - ПЕРВЫЙ ПРЕЗИДЕНТ ПЕТЕРБУРГСКОЙ МОРСКОЙ АКАДЕМИИ
В данной статье рассматривается начальный период истории санкт-петербургской Морской академии, а также роль графа А. А. Матвеева в деле её становления. Особое внимание уделено правовым основам деятельности названного учебного заведения, его структуре, особенностям подбора педагогического состава и изучаемых дисциплин в контексте задач, поставленных петровскими реформами. Кроме того, анализируются межличностные отношения, сложившиеся в руководстве академии, и их влияние на образовательный процесс.
L. M. Balakireva
COUNT MATVEEV - THE FIRST PRESIDENT OF THE ST. PETERSBURG NAVAL ACADEMY
This article covers the initial period of the history of St.-Petersburg Naval Academy, as well as the role of count A. Matveev in its formation. Special attention is paid to the legal basis of activities of these educational institutions, its structure, features of selection of teaching staff and of the disciplines in the context of the
objectives of the Peter&s reforms. In addition, the interpersonal relations, developed in the leadership of the Academy, and their impact on the educational process analyses in this article.
О деятельности графа А. А. Матвеева до сих пор написано очень мало, о его личности - практически ничего. Известно только,
что в самые тяжелые годы Северной войны он трудился в ранге посла, отстаивая российские интересы в Гааге, Лондоне, Париже,
Вене; что в декабре 1717 г. Петр I назначил его президентом Юстиц-коллегии, поручив создать невиданную доселе в России систему судов, отделенных от администрации. И если дипломатическая карьера графа все же нашла отражение в историографии [7], то его служба на поприще юриспруденции практически не освещена. Почти то же самое можно сказать и об эпизоде, связанном с пребыванием А.А. Матвеева на посту президента петербургской Морской академии.
В наиболее полном объеме данные об этом периоде жизни графа имеются у С. М. Соловьева, но он ограничился лишь описанием ссоры А. А. Матвеева с директором академии бароном де Сент-Иллером [14]. Остальные авторы, начиная с В. О. Ключевского, только упоминают графа как президента одного из первых специализированных военных учебных заведений, не приводя никаких подробностей, связанных с его деятельностью. Да и сами суждения о первых годах существования Морской академии отличаются чрезвычайной краткостью, разноречивым толкованием многих вопросов, начиная от способов, принципов комплектования контингента учащихся и преподавательского состава до перечня изучаемых дисциплин и уровня преподавания [2, с. 221-222, 227].
Данная статья является попыткой хотя бы отчасти осветить начальный период истории Морской академии и показать ту роль, которую сыграл граф А. А. Матвеев в деле становления названного учебного заведения. Источниками послужили законодательные акты, вошедшие в 1-е издание Полного собрания законов Российской империи (ПСЗ); письма, мемориалы и челобитные А. А. Матвеева, Л. В. де Сент-Иллера и других лиц, сохранившиеся в фондах № 9 «Кабинет Петра I и его продолжение», № 160 «Письма и прошения разных лиц» Российского Государственного архива древних актов (РГАДА).
Датой основания петербургской Морской академии (первоначально располагалась на Дворцовой набережной в доме А. Кикина [6, с. 71]) считается 1 октября 1715 г., когда Петром I была подписана «Инструкция Морской академии в Санкт-Петербурге» (автор неизвестен). Документ представляет собой свод правил внутреннего распорядка. Сведений о содержании учебного процесса инструкция не дает, но детально расписывает
способ его организации и позволяет «увидеть» те трудности, с которыми воспитатели нового поколения сталкивались ежедневно. Весьма любопытным текст делают также собственноручные пометы Петра I.
Итак, занятия в академии предписывалось начинать «по вся утры в седьмом часу» с 1 октября по 30 апреля, «и от шестого часа поутру» с 1 мая до 30 сентября (время их окончания не определялось). Кадеты собирались «в зале, которая определена будет», сначала для молитвы, затем начинались «экзерциции». Учащимся следовало вести себя «со всяким почтением и со всевозможной учтивостью» как по отношению друг к другу, так и «учителям профессорам»; нести караульную службу в академии; «быть всегда чисту как в платье, так и в белье», «попечение иметь... о ружье». Строго запрещалось шуметь, «ниже время провождать разговором с другим во время экзерциций»; отлучаться из академии; прогуливать уроки. За нанесенную «злостно» рану, ненадлежащее исполнение обязанностей часового виновные подлежали аресту; «отставшие» от службы без позволения Петра, подлежали военному суду как дезертиры.
«Учителям профессорам» Петр I указал «быть в Академии в те же вышеозначенные часы и ... обучать Морскую Гвардию всему, что к их чину принадлежит, со всяким прилежанием». Царь «заповедует всем мастерам, профессорам ничего не брать с Морской Гвардии прямым, ниже посторонним образом, под штрафом вчетверо оное возвратить... И ежели ... во оное погрешение впадут, под телесным наказанием» [8].
Кроме штатских преподавателей учебный процесс обеспечивали строевые офицеры. Согласно инструкции, им «долженствует по вся дни строем идти», сопровождая гвардейцев по утрам на занятия. Утром же дежурному офицеру предписывалось совершать очередной суточный развод караулов. В его обязанности также вменялся надзор за правильным несением караульной службы и «надсмотре-ние», чтобы «в академии пьянства, божбы, ниже богохуления, не чинили» [8].
Возглавлял Морскую академию директор. Ему вместе со старшим офицером академии инструкция повелевала «по все дни быть в залах или школах Морской Гвардии и смотреть: что учители профессоры, каждой
ли по должности своей исправляет? и обучает ли Морскую Гвардию? что они знают по всей науке? и что Морская Гвардия, по должности своей прилежит ли?» Директору же докладывали обо всех происшествиях, случавшихся во вверенном ему учебном заведении; о самых серьезных он должен был сообщать генерал-адмиралу Ф. М. Апраксину (или заместителям). Директор имел право отпустить (на время - Л. Б.) кадета из академии, если названные заинтересованным лицом «причины» отсутствия покажутся ему «необходимыми». Однако резолюцией Петра I ему запрещалось выпускать кого-либо из города без «подписания руки адмиральской ни для какой нужды». Директор не должен был брать что-либо «прямым, ниже посторонним образом, от Морской Гвардии, ниже вступать в какие откупы, которые учиниться могут между учителями профессорами или другими, которые надзирание иметь будут о потребностях академических, под наказанием лишену быть жалования своего на 6 месяцов. И ежели в такое погрешение ... впадет, отдану быть в военный суд...» [8].
Практически каждый из 29 пунктов Инструкции содержал обещание наказания за его неисполнение, но только в трех случаях способ такового был определен точно. Это заметил еще сам Петр I, сделав в ее тексте соответствующие пометки: «надлежит написать под всяким пунктом наказание по обычаю академическому». Иными словами, за незначительные проступки царь не предполагал суровой кары, хотя велел «для уня-тия крика и безчинства выбрать изгвардии отставных добрых солдат. И быть им по человеку во всякой каморе во время учения и иметь хлыст в руках. И, буде кто из учеников станет безчинствовать, оным бить, не смотря, какой бы он фамилии ни был...» Кстати, составитель Инструкции тоже был противником чрезмерно жестких мер: загулявшихся после отбоя кадетов надлежало препровождать в караульное помещение «без всякого худого трактаменту» [8].
Морская академия изначально проектировалась как образцовое учреждение для обучения детей аристократии «вместо посылки за границу» [2, с. 222]. Однако в действительности сословный принцип набора не выдерживался. И хотя, по свидетельству одного современника-иностранца, не было в
России ни одной знатной фамилии, из которой не находилось бы юношей от 16 до 18 лет в этой академии [4, с.652], в ней училось также множество представителей «самого подлаго шляхетства» [10, л.191]. Директор Л. В. де Сент-Иллер даже считал, что «большая половина во академии кадетов, которые... своего пожитку не имеют» [9, л. 804 об.]. Что касается источников формирования морской гвардии, то известно, что в новую столицу перевели старшую ступень московской Навигацкой школы, старшие классы из Новгородского и Нарвского училищ (более 300 человек) [3, с. 24]. Однако в академии с момента открытия обучались и «малые кадеты» [9, л. 357 об.]. Сначала, видимо, это были ученики прекратившей свое существование в 1715 г. гимназии пастора Э. Глюка [1, с. 262]. Затем классы пополнялись другими детьми, достигшими школьного возраста.
О структуре Морской академии на начальном этапе ее существования мы почти ничего не знаем. Удалось выяснить только, что она подразделялась на школы (залы) - упоминание на сей счет есть в приведенной выше инструкции, а также челобитной навигатора Ф. Угримова [9, л. 351-351 об.]. Найти современный аналог такому делению трудно, но знаменитая гимназия пастора Э. Глюка тоже состояла из 4-х школ [1, с. 262]. Для строевых и прочих военных занятий кадеты объединялись в бригады по 50 человек [8, п. 12].
К сожалению, не удалось разыскать источники, которые позволили бы установить, чему именно учили в Морской академии в 1715-1718 гг.; приходится полагаться на существующие исследования. Так, согласно изысканиям Н.И. Костомарова, в ней преподавались арифметика, геометрия, фортификация, навигация, артиллерия, география, рисование, живопись, воинское искусство, фехтование и некоторые сведения из астрономии [4, с. 652]. В. В. Мавродин добавлял к этому списку тригонометрию и геодезию [5, с.195], а В. О. Ключевский уточнял: в высших классах обучали большой астрономии, плоской и круглой навигации, в низших - азбуке, псалтыри, письму [2, с. 221].
Зато архивные материалы содержат некоторые сведения о методическом обеспечении учебного процесса в Морской академии, хотя и весьма отрывочные. Так, в августе
Интересен первый штат наставников морской гвардии в деле «постижения наук». В. О. Ключевский называет имя профессора Эбердинского университета А. Фарварсона (Фархвассона - Л. Б.), которого еще в 1698 г. Петр I пригласил на русскую службу и который в 1701 г. стал преподавателем школы в московской Сухаревой башне. Он основал математическое и «навигацкое» обучение в России; вместе с двумя коллегами-земляками всегда вел учение «чиновно», как следует, за что и удостоился места в открывавшейся Морской академии. Вторым англичанином, прибывшим с А. Фархвассоном в Петербург, был С. Гвын [9, л. 352] (все имена в источниках русифицированы по обычаю того времени). Фамилия их третьего коллеги в документах 1716-1718 гг. не встречается. Скорее всего, он просто не приехал в новую столицу. Кроме англичан, в 1715 г. в Петербург были переведены последние учителя, оставшиеся в школе Э. Глюка [2, с. 221, 227].
Кроме иноземных «учителей профессоров», преподавательский штат учебного заведения составляли навигаторы (мастера). Сведения об этих людях столь же скудны. В уже упоминавшейся челобитной на царское имя Сент-Иллер сообщал: «А во академии толко 6 человек русских мастеров...». Другие источники позволили идентифицировать часть лиц и выяснить, что морских гвардейцев «в науках» наставляли: Ф. Угри-мов, С. Бабарыкин, Охлопков, С. Орликов, И. Дьяконов. Фамилия шестого навигатора так и осталась неизвестной, но из документов явствует, что он вместе с Ф. Угримовым и С. Бабарыкиным ранее учился в Москве в Сухаревой башне у англичан [9, л. 351-352, 807]. Каких-либо данных об образовании и предыдущей деятельности Охлопкова, С. Орликова, И. Дьяконова найти не удалось.
Наконец, в военном заведении непременно должны были обучать строевому искусству, тем более что в феврале 1714 г. Петр I даже издал указ, запрещавший производить в офицеры юношей, не прошедших солдатской службы [6, с. 72]. Заниматься этим, а также организацией караулов и поддержанием порядка призваны были лейб-гвардии унтер-офицеры во главе с лейб-гвардии поручиком Бестужевым [9, л. 346 об., 356]. Прислали их, полагаю, из Адмиралтейства, т.к. сама Академия находилась в ведении этого учреждения.
Согласно Инструкции, главой названного учебного заведения являлся директор. На этой должности, очевидно, с октября 1715 г. находился француз барон Л. В. де Сент-Ил-лер. Происхождение этого человека, его предыдущая карьера, обстоятельства знакомства с Петром I нам неизвестны. Зато мы точно знаем, что барон предложил создать специализированное военно-морское учебное заведение, «как в других странах» [9, л. 804 об.; 12, л. 108 об.], после чего с ним и был заключен контракт. За услуги Сент-Ил-леру было положено жалованье в размере 2400 рублей в год и переводчик [9, л. 350, 807 об.]. Что касается личности первого директора Морской академии, то это был человек явно авантюрного склада с весьма тяжелым характером. Данное заключение можно сделать уже потому, что он везде представлялся бароном, хотя «дипломы баронской от его Цесарского Величества у себя не
имел». Большое сомнение вызывали также прочие чины и заслуги Л. В. Сент-Иллера. А. А. Матвеев, будучи с дипломатическими миссиями в Париже и Вене, слышал о его «таких славных делах», о которых можно «разве в сумерках, а не пред сонцом, объявлять» [9, л. 356, 358 об.]. Впоследствии, проработав с Сент-Иллером около года, граф только укрепился в своем мнении. 11 января 1717 г. он писал А.В. Макарову: «Во истину, ... я такова злонравнаго и пакоснаго человека от жизни моей нигде не видал. И никому с ним ужитца невозможно отнюд» [10, л. 184].
Тем не менее, надежды Петра I надлежало оправдывать, а жалованье отрабатывать. Что именно делал чиновник в первые месяцы собственно для организации нового учебного заведения и делал ли вообще что-нибудь? -выяснить не удалось. Зато в период с октября 1715 г. по февраль 1716 г. Сент-Иллер изготовил и подал на высочайшее рассмотрение множество регламентов и проектов. Регламенты царю понравились, а вот проекты «в болшом числе», касавшиеся, видимо, настоящего и будущего устройства Морской академии, «истинным разсмотрением Его Царского Величества» были отставлены [9, л. 354 об., 355 об.]. Рискну предположить: неумеренное прожектерство барона произвело на Петра I негативное впечатление. Именно поэтому он решил определить иностранцу русского начальника из проверенных людей, тем более что идея коллегиального руководства в 1715 г. уже владела царским умом.
Так у Морской академии появился президент. Им стал граф А. А. Матвеев, недавно прибывший из-за границы и собиравшийся с новой дипломатической миссией в Польшу [9, л. 329; 11, л. 484 об.]. Назначение было произведено именным указом, текст которого не сохранился. Однако в одном из своих мемориалов А. А. Матвеев упомянул, что именно Петр повелел ему «первым над ним (Сент-Иллером. - Л. Б.) во академии быть», а генерал-адмирал Ф. М. Апраксин «писмом ... послушным мне быть ему приказал». Еще, как свидетельствуют другие документы, указ содержал предписание Сент-Иллеру информировать Матвеева обо всех происшествиях, имевших место во вверенном им учебном заведении, подавать ему «по вся месяцы о состоянии академии, о профессорах и кадетах» доклады, чтобы граф затем мог «репортовать» царю. Появление указа, полагаю, приходится на декабрь 1715 - январь 1716 гг., ибо учреждение президентской должности состоялось спустя некоторое время после 1 октября 1715 г., а 6 февраля 1716 г. Петр I отправился в длительное заграничное турне [9, л. 345, 353 об., 806].
Новое назначение стало для графа полной неожиданностью. Он 17 лет не был в России, находясь на дипломатической службе. Будучи отозванным из Вены для подготовки к польскому посольству, с ноября 1715 г. жил в Москве, занимался «усмотрением деревенским» и поправлением своих совершенно расстроенных финансовых дел. А. А. Матвеев никогда не являлся знатоком морской службы, а жизнь в новой столице была ему явно не по карману. Тем не менее, став президентом «не по великому искуству, ... но по природной рабской должности», он сообщал Петру из Санкт-Петербурга 8 февраля 1716 г.: «...Повеленное мне дело и попечение о академии с радостною душою я принял, ведая, что то к угодности Вашей есть» [9, л. 328-329, 345].
Судя по сохранившимся в архивных фондах письмам А. А. Матвеева А. В. Макарову, с февраля по июль 1716 г. граф не слишком вникал в академические дела. Тому было несколько причин. Первая состояла в необходимости обустраиваться на невских берегах. Граф «для близости от академии принужден... за 1,5 тысячи рублев купит здесь себе яковлевской дом Полтева в долг». Чем выплачивать этот заем при весьма скудных поместных доходах (300 рублей оброка в год) и наличии «великих долгов» в Гааге и Вене, ум Матвеева постичь не мог, «потому что никакова государева жалования» ему как президенту академии определено не было. Ситуация осложнялась одновременным назначением жены Матвеева гофмей-стриной Анны Ивановны и необходимостью для нее «ехать отсюды по просухе» за герцогиней в Курляндию. На путевые расходы и заграничную жизнь Сенат положил графине Матвеевой вместе с ее дворовыми 1000 рублей. Этого явно не могло хватить, а «от себя» Андрею Артамоновичу добавить было нечего [9, л. 330, 332-332 об.]. Неудивительно, что весь февраль и март 1716 г. помыслы президента Морской академии были заняты, главным образом, поиском выхода из создавшегося положения.
В апреле 1716 г. граф тоже не слишком баловал своим присутствием вверенное ему учебное заведение, т.к. «все кадеты из академии с Ревелскою и с Кроншлоцкою эскадрами отсюды отправлены (на морскую практику - Л. Б.). И токмо самое малое число из них остается здесь, которых свободно и без меня директор барон управит. К тому ж ныне, во академии той начинается каменное строение, которым управляет генерал-майор ... Чернышев». А. А. Матвеев сделал вывод, что пока его «бытность здесь не нужна есть». В июне 1716 г. тяжело заболела царевна Наталья Алексеевна, и вплоть до ее смерти чета Матвеевых вместе с семействами князя Меншикова и царицы Прасковьи Федоровны при ней «безотлучно по вся дни были» [9, л. 331-331 об., 341-342]. Наконец, июль, видимо, оказался самым благоприятным месяцем для занятий академическими делами. По крайней мере, из августовских писем А. А. Матвеева Л. В. де Сент-Иллеру видно, что президент в достаточной мере успел ознакомиться с деятельностью директора Морской академии.
Суть дальнейших отношений двух чиновников можно охарактеризовать как нарастающее противостояние. Поводом для перехода разногласий в стадию открытого конфликта послужило происшествие, случившееся в Морской академии 4 августа 1716 г. В тот день навигатор Семен Бабарыкин, явившись на службу, обнаружил «в учебной полате на доске школника Василя Оболешева непристойные слова про него, Оболешева... И что написано, то он видел, а кто писал, того ему те школники никто не сказал, а он не видал. И Плещеев же ему на улице, что то писал школник Шокуров, не сказывал». Инструкция строго запрещала «всем от Морской Гвардии друг другу досаждать ниже словами, ниже иным чем». В случае какой-либо ссоры следовало доносить директору, «который, осведомясь о том деле, виновнаго накажет по состоянию случая». Налицо было явное «преступление указов», поэтому С. Бабары-кин сразу доложил обо всем Сент-Иллеру. К Матвееву навигатор «того дни не пошел, для того что его графское сиятелство недомогал». Поправился же Андрей Артамонович, вероятно, только 25 августа, потому что именно в тот день он С. Бабарыкина допросил, посадил «до указу за арест» и начал собственное расследование инцидента [9, л. 810-811].
Почему президент Морской академии лично занялся столь незначительным, на первый взгляд, вопросом? Как выяснилось, Сент-Иллер, не утруждая себя каким-либо разбирательством, наказал кадетов «солдатским штрафом без ведома лейб-гвардии поручика Бестужева». Будучи в тот же день на приеме у А. А. Матвеева, он ни словом не обмолвился о случившемся, хотя обязан был сделать это. Пострадавшие гвардейцы, среди которых числились князья Волконские, Плещеев, Кикин, Аничков, Вельяминов и представители других знатных фамилий подали президенту жалобу на барона. Наконец, узнав об аресте Бабарыкина, Сент-Ил-лер письменно в непочтительной форме выразил по этому поводу неудовольствие своему непосредственному начальнику [9, л. 353-353 об.]. Терпение президента лопнуло, и «военные» действия начались.
Послание Матвеева, видимо, привело Сент-Иллера в ярость: он бросился жаловаться генерал-губернатору князю А. Д. Мен-шикову (адмирал Ф. М. Апраксин с эскадрой
находился в море), одновременно отправив своему начальнику еще более дерзкое письмо. На сей раз барон открыто заявил о своих претензиях на первенство в академии и командование придаными лейб-гвардии офицерами, обвинил графа в самовольном себе «приписании началного имени президенско-го», в постоянном «супротивлении» всем начинаниям директора, много хвалил себя «во уставлении Академии».
Длительная дипломатическая карьера научила Андрея Артамоновича сдержанности, но теперь она давалась с трудом. Отвечая только по долгу вежливости, президент напомнил Сент-Иллеру о предыдущих многократных разъяснениях, что, согласно именному указу, «приналежало к моему правлению в той академии, и что ... к Вашей должности». Здесь же граф впервые развенчал многие директорские заслуги. Оказывается, даже утвержденные царем академические регламенты барон сам не составлял, «но искони во Франции учинены и напечатаны» (каждый за гривну с небольшим может их там купить, привезти в Россию, переписать от руки и подать). Матвеев бывал в Париже и «не менши Вас о тех делех сведом». Да и что полезного Сент-Иллер мог сделать, если он ничего не понимал ни в морской службе, ни в ее техническом обеспечении -«в тех науках доныне от себя не показали, что все до того Вашего чину необходимо». «...Ежели бы не случились здесь аглинские профессоры, в той академии и освидетельствовать было некому, кто ис кадетов свою науку совершил...» Профессиональная несостоятельность барона маскировалась жестокостью. Как выяснил А. А. Матвеев, не только навигаторы, но и лейб-гвардии унтер-офицеры, присланные для обучения кадетов, «из рук Ваших дубинами в гроб забиты». Что уж было говорить о самих морских гвардейцах. При этом «всем им... под угрозами ... весма запрещено свое убежище ко мне иметь». «Ис того я не знаю, - саркастически вопрошал граф, - по Вашему самовласно-му разсутку, каким я лоскутком к той академии пришит?» Заканчивая свое письмо, А. А. Матвеев просил Сент-Иллера «...кроме прямых рапортов, должных от Вас мне, таких никчемных, непотребных и наглых сплеток и лай ко мне от себя не писать...». Иначе президент обратится «к истинному суду и к управе Его Царского Величества» [9, л. 355-357].
После этого на академическом «фронте» временно наступило затишье: послание А. А. Матвеева А. В. Макарову в Копенгаген от 28 сентября 1716 г. выдержано в спокойных тонах: «В академии здесь все идет при сей моей бытности порядочно. Кадеты в науках приналежно преуспевают. И сал-дацкой экзекуции так хорошо обучились, как бы старые». Только «строение новоначатое той академии так плохо идет, что едва ны-нешным летом деревянное основание есть поставлено». Однако не упомянуть о своем недруге Андрей Артамонович не мог: «Тол-ко присматриваю дело господина барона как посредственное, что те денги, в великом числе дозволенные ему, как бы в окно выкинутые бывают». Далее он проинформировал кабинет-секретаря и о необразованности Л. В. Сент-Иллера, и мошенничестве с печатным Правилом французской Морской академии. Об организационных выводах Матвеев пока не просил, но сам кое-какие меры предпринял. В частности, «он всем во академии ... приказал, чтобы ордеры ни у кого, кроме его, не требовать, и о всех нуждах своих прибежище б, опричь его, не имели. И определенным ... по школам солдатом заказал, чтоб без имянного его приказу кадетов не штрафовать». Поручик Бестужев теперь не только не подчинялся, но даже «никакова известия не чинил» барону. Наконец, президент кадетов, «которые учатся у професоров аглинских присланы с Москвы быть во Академии», Сент-Иллеру «не поручил, но отвел им особливые дворы, и их по своему желанию учить велит» [9, л. 343 об. - 344 об., 805 об., 807].
Долго такое «умаление» собственной власти Сент-Иллер вынести не мог, поэтому уже 12 октября 1716 г. хрупкое спокойствие было нарушено его очередной выходкой. Явившись во время занятий в класс Ф. Угримова, директор начал навигатора «бить по щекам и палкою при всей школе напрасно». Гнев начальника вызвал один лишь слух о желании Угримова перейти преподавать в какую-либо другую школу, т.к. в них навигаторы были «ниже ... наукою», да и отношения с коллегой Бабарыкиным не складывались. Оскорбленный Ф. Угримов написал челобитную на царское имя. В ней он, между прочим, подтвердил мнение Матвеева о профессиональной несостоятельности барона - «чрез
ево тщание и труды хотя бы последняя была показана нумерация нам и кадетам, и того никогда не бывало, и науки от него никакой я ... не видал» [9, л. 351].
Инцидент, конечно, не мог остаться без последствий. Президент приказал английским профессорам аттестовать преподавательский состав Морской академии на предмет компетентности. Проверка показала, что навигаторы Охлопков, Орликов и Дьяконов «в том своем деле отчасти знают так, чтоб им учить арифметики, и геометрии, и тригонометрии, даже до навигации». Навигации же им учить без «надзрения» иноземцев невозможно. С. Орликов вообще «от науки мало знает». Ф. Угримова, С. Бабарыкина и их товарища опросить на тот момент по каким-то причинам не смогли. Ранее, вероятно, А. А. Матвеев пытался определить и объем познаний самого Сент-Иллера, но в источниках имеется единственный весьма туманный намек на сей счет. Письмо графа А. В. Макарову от 28 сентября 1716 г. содержит такую фразу: «Никакова окончания на указ, чему он, барон, не сведом». Ознакомившись с итогами аттестации, граф Матвеев приказал «свидетельствовать» успехи всех кадетов старших классов только англичанам. «И сие чинитца к собственной ползе и к лутчему проходу в тех науках им, кадетам» [9, л. 344, 352, 358].
Действия А. А. Матвеева должны были встревожить директора Морской академии: согласно инструкции, он отвечал за содержание, качество и результаты обучения. Посчитав лучшей защитой нападение, Л. В. Сент-Иллер презрел запрещение и снова в письменной форме разразился бурей эмоций. Барон негодовал как по поводу отказа президента оплачивать излишние академические расходы, так и по поводу приема экзаменов у кадетов А. Фархвассоном и С. Гвыном. Любопытен конец письма: директор обвинял А. А. Матвеева в том, что граф «внушал одноземелцам своим» на него. Суть коллизии отчасти можно уяснить из ответа Андрея Артамоновича, последовавшего 9 ноября 1716 г. Как оказалось, во время одного из визитов А.А. Матвеева к генерал-губернатору А. Д. Меншикову последний «за некоторые явные (Сент-Иллера - Л. Б.) бесчинства прямою истиною словесно наказать» его изволил. Самому Матвееву «в то дело вступать причины не было», поэтому он как раз про-
молчал, но слухи о состоявшемся разговоре до мнительного иностранца дошли [9, л. 357 об. - 359].
Какие именно «бесчинства» барона порицал князь, - можно только гадать. В любом случае, это была действительно плохая новость (крутой нрав А. Д. Меншикова был общеизвестен). Сент-Иллеру оставалось только просить заступничества на самом высоком уровне, что он и сделал в челобитной от 15 ноября 1716 г. Барон предлагал лишить президента всякой реальной власти: «Графу Матвееву или кому попечение во академии вручится, толко дело есть в раздаче жалованья. И по моим мемориалам, которые я ему буду давать, учинить решение. И мне вся нужные дела исправлять...» [9, л. 804-808 об.].
Бумагу похожего содержания получил и генерал-адмирал Ф. М. Апраксин, о чем А. А. Матвееву стало известно довольно быстро. Крайняя степень возмущения заставила президента Морской академии 30 декабря 1716 г. передать главе Адмиралтейства целое досье, состоявшее из обширного мемориала с анализом всех претензий директора, «доношения» о нуждах академии, копий челобитной навигатора Ф. Угримова Петру I и акта об аттестации преподавателей академии А. Фархвассоном и С. Гвыном. 11 января 1717 г. подробное письмо с приложением документальных доказательств и просьбой о заступничестве перед государем ушло в Голландию А. В. Макарову. Остановимся только на новых чертах, которые Матвеев добавил к портрету Л. В. Сент-Иллера.
Директор, «в бытность свою годищнаго времени ни одной души из кадетов в дал-ную науку не произвел, и свидетелствовать ни самой меншей науки отнюд не поятен. И ничего по своей должности не толко профессоров превосходить, ни навигаторского учения не знает...» «Практику морскую кадеты прошлаго лета на кораблях российских без него имели». Аттестовать и перевести их на следующий курс удалось только стараниями Матвеева, а также прибывших в Петербург англичан. Лейб-гвардии поручик Бестужев с унтер-офицерами были присланы адмиралтейским приказом за подписью обер-комиссара Ватковского в распоряжение президента Морской академии. «И расправа кадетам по первенству моему (Матвеева -Л. Б.) перед ним... весма приналежит ко мне.
Однако ж он, Сент-Иллер,... многих ундер-о-фицеров от той лейб-гвардии и кадетов из знатных домов, безчеловечно бив из рук своих дубьем, заказывал им и угрожал тем же боем для росправы ко мне ходить. А ему, Сент-Иллеру, по чину его, кроме надзирания наук, никакой причины до того не было». Что касается кадетов, которые «для необходимых и крайних своих нужд отпусканы были в домы свои, ... и на те места иные в сал-дацкую экзерцицию верстаны отнюд не бывали... Он, Сент-Иллер, весма лжет. И ис той экзерциции ни весною, ни в лете прошлом ни одного человека ис-под ружья в отпуске никуды не было, кроме нынешняго определенного зимняго им времени». Данный факт могли подтвердить все штатские преподаватели и офицеры Морской академии. Заканчивая свой мемориал, А. А. Матвеев настоятельно просил главу Адмиралтейства решить вопрос радикально: или он заставит директора подчиняться президенту, или «дело той академии, с рук моих сняв, вовсе на него положить, чтоб мне впред от ... его умышленных пронырств истязану не быть» [9, л. 345 об., 346 об. - 347; 9, л. 183-184].
Ф.М. Апраксин написал царю 7 января 1717 г.: «Как я здесь мог усмотреть, междо господ правителей академии ... происходит немалая противность... И ежели из них поручить сие правление которому одному, а другова отлучить, то б надеялся быть лут-че. А по моему мнению, лутче б поручить графу Матвееву...» [9, л. 348-350]. Ситуацию, наконец, правильно оценил и Сент-Ил-лер. 1 марта 1717 г. он предложил начальнику помириться, пообещав предать забвению все «озлобления», нанесенные ему президентом. Вынужденный шаг, сделанный из-за угрозы князя Меншикова директора «палки бить, чтоб научить жить народ французской» [12, л. 108-109 об.], оказался напрасной жертвой. 15 марта 1717 г. граф Матвеев с облегчением сообщал А. В. Макарову о полученном адмиралом именном указе, «чтоб мне академию во всем по-прежнему ведать, а прежняго директора отпустить» [10, л. 185].
Последующее «правление» А. А. Матвеева Морской академией, исходя из его корреспонденции, не было омрачено какими-либо внутренними эксцессами. Зато теперь приходилось вести отчаянную борьбу за выживание учебного заведения - со второй
половины 1716 г. оно крайне плохо финансировалось. 3 мая 1717 г. президент проинформировал Кабинет о том, что до сих пор нет указа о выделении средств на 1717 г.: жалованье давать нечем, а людей на жалованье -множество разных чинов. Самые «убогие», «последнею скудостию и наготою своею докучая, выступит мне никуды не дадут». Граф обращался в Адмиралтейство, «однако ж, кроме добраго "нета", никакова довол-ства» не получил [10, л. 186]. 21 июня 1717 г. за границу ушло очередное послание, где А. А. Матвеев, ожидавший прибытия большого пополнения из Москвы, просил срочно выделить материальное обеспечение: «Содержать мне оных нечем. И сколко бедных в них есть, что от нестерпимой нищеты своей без того жалования ей-ей голодом тают, и многия по миру ходят, и на работы наймы-ваютца, лишаяся наук своих, что мне ... слезно на них... Из канцелярии Адмиралтейской также за недостатком денег у камисарства всемерно отговариваютца...». Особую жалость графа вызывали малолетние академические «штрафники» из бедных. 12 июля 1717 г. А. А. Матвеев через кабинет-секретаря ходатайствовал об их прощении перед лечившимся в Спа царем: «В академии из самого подлаго шляхетства, которые ныне в штрафе, не имеют по указу на 5 лет кормовых денег, и в самой находятца последней нищете, не имея ни земли, не толко крестьянскаго за собою двора. И, ходя по миру, здесь просят всегда милостины, в чем мне, за крайней их тою нищетою, возбранить нельзя, ис чего наука их весма препятствует-ся» [10, л. 187-187 об., 191-191 об.]
А. В. Макаров отозвался из Амстердама 2 августа 1717 г., велев президенту Академии «из доволной суммы отпущенной соляных денег в Адмиралтейство оттуды требовать их». Деньги выдали, но всего 2000 рублей. А. А. Матвеев справедливо недоумевал: «И теми как возможно великое множество ... всякого чину людей... управит? К тому ж беспрестанно безо всякого размеру прибавливаютца к нам...». Возвращение Петра I из 16-месячного заграничного путешествия положение Морской академии не улучшило. По состоянию на 31 октября 1717 г. отсутствие должного финансирования привело к тому, что ввиду наступающей ?
