Российская история и современность в контексте мирового хозяйства

В.Г. Хорос

РОССИЙСКАЯ ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ В КОНТЕКСТЕ МИРОВОГО ХОЗЯЙСТВА

Б.Ю. Кагарлицкий, В.Н. Сергеев. История России.

Миросистемный анализ. Издание второе. М.: Ленанд, 2014. 432 с.

В названии данной книги основную смысловую нагрузку несет, конечно, подзаголовок: не просто история России, но история России с позиций того, что в научной литературе определяется как «миросистемный подход» или «центро-периферийная теория». Это - сравнительно молодое направление в экономической мысли, возникшее и развивавшееся во второй половине XX века. Оно представлено такими именами, как И. Валлерстайн и его последователи (Дж. Арриги, Т. Скокпол и др.), А.Г. Франк, С. Амин и ряд других исследователей. Частично к ним можно причислить специалистов, разрабатывающих теорию экономических циклов Н.Д. Кондратьева, а также - опосредованно - авторов по проблематике глобализации. Книгу Б.Ю. Кагарлицкого и В.Н. Сергеева можно считать первой попыткой посмотреть на отечественную историю (да и современность) под миро-системным углом зрения, что уже само по себе заслуживает признания.

Если коротко, миросистемный подход исходит из того, что капитализм уже изначально развивался как наднациональное образование, постепенно переходя от региональных связей и обменов ко все более глобальным. Процесс этот шел неравномерно, и с какого-то периода (примерно с XVI-XVII веков) в нем стали вырисовываться более или менее развитые (в плане технологий, предпринимательской культуры, уровня образования и пр.) страны и территории - «Центр» и «Периферия». Между ними складывались отношения неравноправия и зависимости, специфическое разделение труда, основанное на потребности более развитых стран в дешевом сырье и продовольствии, а также овладении рынками периферийных стран, сбыте там своих промышленных товаров. При этом более продвинутые страны стремились закрепить данную асимметричность, в силу чего центро-периферийная конструкция обретала системность.

Наиболее наглядно эта асимметрия проявилась в отношениях колониального типа. Но в видоизмененной форме она сохранялась и после ликвидации колониальных империй, а также имела место в отношениях продвинутых стран Запада с более отставшими странами Юга и Востока, хотя и политически независимыми. К числу их принадлежала и Россия, в истории которой авторы данной книги прослеживают постепенное складывание черт периферийности.

На мой взгляд, в целом это им удалось. В том числе благодаря тому, что они сумели привлечь к изложению российского исторического материала

обширную литературу, как отечественную, так и зарубежную, в которой содержатся различные данные по внешнеэкономическим факторам и соответствующей подоплеке тех или иных событий им процессов прошлого и настоящего.

Периферийный характер российской экономики, как явствует из книги, стал складываться со второй половины XVI в., когда обозначился преимущественно сырьевой характер российского экспорта. Примером тому могут служить неравноправные торговые отношения с Англией (с периода Ивана Грозного), вытеснение российского капитала англичанами из каспийской зоны и пр. (с. 202, 205, 243 и др.) Негативные последствия периферийно-сти проявлялись в России всякий раз, когда в результате мировых кризисов падали экспортные цены на сырье; или когда фритредерская экономическая политика в России (например, после 1812 г.) обнаруживала неконкурентоспособность русских фабрик перед зарубежной продукцией. Перифе-рийность российской экономики выражалась также в нехватке домашнего капитала, узости внутреннего рынка, слабости национальной буржуазии. Как и в других отставших странах, повышенную роль здесь должно было исполнять государство, осуществлявшее заимствования извне (технологий, инвестиций). Периодически Россию накрывала долговая проблема -в частности, перед Первой мировой войной, в которую страна оказалась втянута в значительной мере благодаря долговой зависимости (с. 305-307).

Надо сказать, что черты периферийности национальной экономики осознавались отечественными мыслителями. В книге справедливо отмечается, что первыми, кто поставил проблему периферийности, были народники-экономисты (В.П. Воронцов, Н.Ф. Даниельсон) (с. 287). Они доказывали, что при следовании курсу капитализма Россия обречена на отсталость и выводили отсюда необходимость некапиталистического пути. Теоретически такой подход был отвергнут российскими марксистами, которые, однако, затем вышли именно на некапиталистическую (социалистическую) перспективу.

В научной литературе мнения о российской периферийности различны. Т. Шанин в своем известном исследовании о революции 1905 года в России назвал Россию первой страной «третьего мира». С. Амин считал Россию «страной центрального, но отсталого капитализма».1 Близка к этой характеристике оценка В.И. Лениным российского капитализма как «среднеслабого».2

По мнению автора этих строк Россия все же отличалась от регионов так называемого «третьего мира» - не только по историческим срокам включения в мировую капиталистическую систему, но и, так сказать, по качеству «периферийности». Россия принадлежала ко второму эшелону мирового капитализма (наряду с Японией, Турцией и некоторыми другими странами).3 Благодаря политической независимости и военным ресурсам Россия могла отстаивать свои национальные интересы и в той или иной

степени преодолевать периферийность. Последнее нашло отражение не только в темпах экономического развития в конце XIX - начале XX вв., но и в быстром прогрессе отечественной науки, росте предпринимательских и инженерных кадров, квалифицированных рабочих, уровне образования и культуры.

Эти предпосылки помогли затем в эпоху СССР, уже на путях социализма, в значительной мере преодолеть экономическую периферийность, чему способствовал в период первых пятилеток и индустриализации мировой экономический кризис. СССР превратился в «полупериферию» (термин, введенный одним из главных миросистемников И. Валлерстайном), а в некоторых отношениях достиг показателей развитых стран. Но затем, к сожалению, по целому ряду причин не сумел удержать этот уровень и стал постепенно сдавать позиции (с. 379-384).

Причины эти были как внешнего (шок от резкого падения мировых цен на нефть, связанное с этим сокращение промышленного импорта, необходимого для развития индустриальных отраслей), так и внутреннего порядка. Можно ли считать крушение советской модели неизбежным? Авторы полагают, что да, ссылаясь, правда, при этом на мнение других ученых (например, Т. Крауса) о том, что «полупериферийная модель» СССР «не могла высвободиться из-под пресса всеобщих законов накопления капитала» (с. 397). Однако не все в истории объясняется экономическими факторами - об этом, кстати, в дальнейшем еще пойдет речь. Решающую роль в демонтаже советского строя, как представляется, сыграл сознательный отход от социализма правящей элиты и ее стремление, воспользовавшись наступившими трудностями, реализовать соблазн присвоения так называемой общенародной, а фактически «бесхозной» собственности. Пример некоторых других стран (например, Китая) свидетельствует, что подобный экономический «термидор» не является фатальным.

Но можно вполне согласиться с Б.Ю. Кагарлицким и В.Н. Сергеевым в том, что крушение СССР и «лихие девяностые» означали «реставрацию периферийного капитализма» (с. 398). В этой связи весьма уместным выглядит в работе упоминание о небезызвестном «Меморандуме» правительства Е.Т. Гайдара от 27 февраля 1992 г. Я хорошо помню этот факт, поскольку, в тот день возвращаясь из Костромы, на станции Буй купил местную газету, которая перепечатала указанный «Меморандум». Помню свое потрясение: этот первый отчет о деятельности нового правительства был адресован не российским гражданам, а руководству МВФ, и в нем говорилось не о мерах, направленных на функционирование и развитие реального сектора (к чему мы привыкли в советские времена), а о выполнении финансовых условий МВФ. Более красноречивого свидетельства зависимости и периферийности трудно было найти.

Последовавшие затем шоковые терапии, приватизации, залоговые аукционы и пр. также проводились по западным лекалам и привели к процес103

сам деиндустриализации и демодернизации. Результаты этой «перифери-зации» мы ощущаем до сих пор: однобоко-сырьевая структура экономики, деградация высокотехнологичных отраслей, зависимость от промышленного импорта из развитых стран, оскудение научных и инженерных кадров, долговое бремя, вопиющие социальные диспропорции и т.п. Жесткие западные санкции по отношению к России наглядно высветили нашу периферийность. Но, может быть, с реакции на эти санкции и начнется осознанная политика преодоления этой российской периферийности.

Выше уже говорилось, что книга Б.Ю. Кагарлицкого и В.Н. Сергеева -первая в своем роде. Всякое начало непросто, оно, как правило, сопряжено с издержками. В данном случае сложность или опасность заключается в том, что внешнеэкономический фактор, который реально является лишь одной из составляющих исторического процесса или - иногда - даже очень важной, весомой составляющей, может превратиться в некий универсальный «ключик» к объяснению исторических событий и процессов. Такой монизм был характерен для упрощенного марксизма, но и не только для него - например, для гегельянства, теологических схем исторической эволюции, интерпретации ее как результата деятельности отдельных личностей, «героев» и др.

В качестве методологических оснований своей работы Б.Ю. Кагарлицкий и В.Н. Сергеев называют, помимо «миросистемников», взгляды М.Н. Покровского, рассматривая его как незаслуженно отброшенного и забытого историка-теоретика. Михаил Николаевич Покровский, действительно, интересная фигура - талантливый исследователь, ученик В.О. Ключевского, автор первого марксистского учебника по российской истории (по словам В.И. Ленина). С ним в 30-е годы прошлого века безусловно поступили несправедливо, объявив его труды антинаучными и изъяв их из обращения. Но из этого не следует, что его наследие безупречно.

М.Н. Покровский принадлежал к той эпохе, когда эйфория «экономического материализма» или «экономоцентризма» охватила многих марксистских ученых-обществоведов. Он и сам прямо определял свои взгляды как «экономизм». Для него обнаружение направляющих экономических мотивов деятельности тех или иных истоических личностей или групп или соотнесение их с экономическими факторами было нормой, общим правилом. Опричники - это «представители торгового капитала и среднего поместного землевладельца»; восстание Степана Разина было «непосредственно связано с развитием торгового капитала»; раскольники стали «жертвами растущей торговой буржуазии и тесно связанного с нею помещичьего класса» и т.д.4 Его «Очерк истории русской культуры» содержит лишь два раздела: «Экономический строй» и «Государственный строй». Эти сферы, по его мнению, и есть культура. Что касается того, что собственно, считалось культурой, например, музыка, то она, по его словам, зародилась «в связи с работой» и «имеет, стало быть, экономическое про104

исхождение», так же как, скажем, «формы семьи связаны с формами хозяйства». Именно такой подход и составляет «материалистическое понимание истории».5

Примеров подобного «экономоцентризма» в книге Б.Ю. Кагарлицкого и В.Н. Сергеева немало, причем нередко с прямыми ссылками на М.Н. Покровского. Приведу лишь некоторые из них. Раздробленность Киевской Руси, княжеские усобицы имели экономические корни, поскольку «создание единого государства способствовало расцвету торговли и росту городов», «неминуемо...бросивших вызов Киеву» (с. 53). Московская Русь образовалась потому, что «объективная потребность в поддержании порядка на волжском торговом пути требовала соединения этих земель под единой властью» (с. 92). Опричнина была «единственным выходом» в плане разрушения крупного боярского землевладения и удовлетворения за его счет мелкого земельного дворянства, поскольку боярская вотчина жила «собственной замкнутой жизнью» и «поставляла на рынок лишь излишки своего производства», тогда как «новые помещики, напротив, не были самодостаточными, они с самого начала производили значительную часть своей продукции для обмена на рынке» (с. 115). Цель войн, которые вела Московия в XVII в. - «отвоевать доступ к рынкам для буржуазии» (с. 152). «Повестку дня модернизаторов» в этот период «диктовал торговый капитал» (там же). Закрепощение крестьян в России «стало «производственной необходимостью», когда нужно было обеспечить систематическое поступление товарного зерна на рынок» (с. 156).6

И в таком духе. Русская православная церковь как игравшая «активную роль в международной торговле» (с. 194). «Философия всех русскотурецких войн XVIII века» - приобретение южных портов для вывоза зерна (с. 223). Крестьянская реформа 1861 г. - «прямой ответ» на высокие хлебные цены, установившиеся в Европе с 1840-х годов (с. 270). Вообще, в XIX веке «стоило пойти вверх хлебным ценам на берлинской и лондонской бирже, как российскими элитами овладевало стремление к либеральным и реформаторским начинаниям» (с. 320). В следующем веке: повышение мировых энергетических цен и, как следствие, повышение цен на топливо для стран СЭВ спровоцировали в Польше движение «Солидарность» (с. 386) и пр.

Издержки одностороннего «экономизма» могут быть различными. Иногда связь внешнеэкономических факторов тех или иных событий и процессов в России просто декларируется и никак не поясняется. Например то, что «великие преобразования» и подъем капитализма в Европе «оборачиваются для Московского царства репрессиями Ивана Грозного и Смутным временем» (с. 22); или то, что НЭП «потерпел крушение, не выдержав испытание Великой депрессией» (с. 347); или что «возникновение тоталитарной системы в Советском Союзе напрямую связано с Великой депрессией» (с. 365). Иногда «экономизм» приводит к явным преувеличениям.

Например, Киевская Русь преподносится как «мощнейшая и богатейшая» держава, процветающая и развитая» (с. 44). Период татарского ига рассматривается преимущественно в позитивном плане, поскольку татарская дань «стала прообразом современной налоговой системы», баскак положил начало русскому чиновнику, происходил рост ремесленников, поощрялись приезды купцов с Запада, укреплялся Великий шелковый путь и т.п. (с. 66-71). Непонятно, зачем вообще тогда возникло сопротивление владычеству Золотой Орды. О Куликовской битве вообще никак не упоминается.

Наблюдается также некоторая противоречивость в авторском подходе и оценках. Наряду с постоянным подчеркиванием отсталости и периферий-ности России, говорится, например, о том, что Киевская Русь «во многом опережала Западную Европу», а Московская Русь в XV в. «в целом находилась с ней на одном уровне развития» (с. 79), поскольку из Европы приглашаются специалисты горного дела, пушкари, литейщики, а Аристотель Фиораванти строит Успенский собор. Строгановы уподобляются английским и голландским купеческим компаниям (с. 164), русский Раскол сближается с протестантизмом (с. 172).

Частично, наверное, можно объяснить чрезмерный «экономизм» увлеченностью авторов, их стремлением найти иной, «свежий» подход к пониманию российской истории в противовес привычным, утвердившимся трактовкам. Отчасти - повторюсь - новизной исследовательской задачи, всегда, как правило, содержащей подводные камни. Но у авторов есть возможность совершенствовать свою методологию, принять во внимание, что история многопланова и не все проецируется на экономические мотивы, что исторические события и процессы приводятся в действие и другими факторами, помимо экономических, - социальными, политическими, идеологическими, культурными, каждый из которых обладает определенной внутренней самостоятельностью. Все эти вещи Б.Ю. Кагарлицкий и В.Н. Сергеев вполне могут учесть, скажем, в новом издании своей книги, продолжая «застолбленное» ими направление исследований. А в том, что такое направление и необходимо, и актуально, нет никаких сомнений. Потому что именно сейчас по-настоящему важно задуматься о причинах периферийности российской экономики и о путях преодоления этой пери-ферийности.

И последнее соображение. Поскольку данная книга является еще и учебным пособием для вузов, желательно как более четкое и подробное изложение миросистемного подхода, так и подводящее итоги заключение, которое пока вообще отсутствует.

Примечания

Lenin V.I. Zamechanija na knigu N.I. Buharina «Jekonomika perehodnogo perioda». -Leninskij sbornik. T. XI, M., 1929, s. 397.

Podrobnee sm. V.G. Horos. Russkaja istorija v sravnitel&nom osveshhenii. M., 1996, s. 10-16.

Pokrovski] M.N. Russkaja istorija v samom szhatom ocherke. M.: Partizdat, 1932, s. 44, 60, 67 i dr.

Pokrovsky M.N. Ocherk istorii russkoj kul&tury. M.: Librokom, 2009, s. 15, 16, 21.