Спросить
Войти
ИСТОРИЯ 2007. №7
ОБЗОРЫ. РЕЦЕНЗИИ
Валеров А.В. Новгород и Псков. Очерки политической истории СевероЗападной Руси Х1-Х1У веков. СПб.: Алетейя, 2004. 315 с.
Отечественная историография Пскова не так богата специальными монографическими исследованиями. Псков, часто именуемый в источниках Х1У-ХУ вв. «младшим братом» своего ближайшего могущественного соседа, «старшего брата», Новгорода, как будто унаследовал свою подчиненную политическую роль в новом качестве, выступая для историков не столь «заманчивым» объектом исследования и продолжая оставаться в тени тех исследовательских штудий, которым подвергается богатый источниковый материал Новгородской республики. Достаточно сказать, что последнее, относительно целостное и полное исследование истории средневекового Пскова, принадлежащее перу Б.Б. Кафенгауза, вышло в 1969 г.1 За последние же тридцать с лишним лет, если не считать популярных очерков истории Пскова2, в научной литературе так и не появилось новых обобщающих исследований по данной тематике. В связи с этим выход в свет монографии петербургского историка, которая посвящена истории политических взаимоотношений двух крупных государственных образований Северо-Запада Руси, в какой-то степени способен восполнить существующую лакуну в историографии средневекового Пскова.
Монография А.В.Валерова представляет собой исследование двоякого рода: с одной стороны, историк рассматривает в первой части работы вопросы происхождения начального псковского летописания, с другой - значительная часть книги посвящена изучению политических взаимоотношений и их специфики Новгорода и Пскова в период с середины XI в. до конца XIV в.
Исследование о происхождении начального летописания в Пскове А.В. Валеров начинает с выяснение вопроса о соотношении псковских известий за Х^-начало XV в. в псковском летописании и в т.н. новгородско-софийском своде, послужившем основой для создания ряда поздних летописных памятников Новгорода. Текстологический анализ известий о событиях в Пскове за 1368, 1378, 1406, 1407, 1425 и 1437 гг., читающихся как в псковских летописях, так и в составе Новгородской 4 и Софийской 1 (Н4Л, С1Л) летописей, приводит исследователя к выводу о том, что они возникли независимо друг от друга (С. 39).
Другая группа псковских известий за первую половину XIV в., которая присутствует в летописных сводах псковского и новгородского происхождения (сообщения за 1341 и 1342, 1352 гг.) имеет больше текстологических совпадений, чем первая. Тем не менее исследователем была выявлена зависимость чтений Н4Л и С1Л от псковских летописных памятников, что не позволяет, как это считалось до недавнего времени в историографии, говорить о влиянии новгородско-софийского свода на раннее псковское летописание (С. 53).
Оригинальные черты, отличающие псковские летописные памятники от житийных и литературных произведений XIV-XV вв., историк обнаруживает
в Житии Александра Невского, присутствующего во всех трех псковских летописных сводах, а также и в Повести о Щелкале (этот памятник А.В. Вале-ров вовсе рассматривает в качестве оригинального произведения псковской литературы) (С. 40-42, 56, 57).
Наличие значительного количества в составе псковских летописных сводов известий о событиях в Пскове за XIII-XIV вв., которые нельзя возвести к иным летописным традициям, исключая псковскую, а также которые не могли возникнуть позднее второй половины XIV в., приводит исследователя к следующему выводу. Псковский летописный свод, активно использованный компилятором новгородско-софийского свода, не мог возникнуть ранее даты составления последнего. Ее А.В. Валеров относит, опираясь на исследования А.Г. Боброва, к 1418 г. (С. 61).
Следующий шаг, который делает историк в поиске ответа на вопрос о времени составления первого псковского летописного свода - выявление характерных признаков, определяющих работу летописца в первой половине XIV столетия. Таковыми являются следующие: 1) наличие характерных авторских замечаний по поводу произошедших событий; 2) наличие в летописных статьях за 40-е гг. XIV в. точного указания на день и индикт произошедшего события; 3) на 1352 г. приходится последнее заимствование в Н4Л и С1Л из псковского летописного свода. Это и определяет выбор даты - 1352 г. (С. 81, 82).
Необходимо отметить определенную зависимость рассуждений А.В. Валерова от тех выводов относительно начала псковского летописания, к которым в свое время пришел немецкий исследователь псковского летописания Грабмюллер3. Немецкий ученый также поставил под сомнение влияние новгородско-софийского свода (о чем писал А.Н. Насонов) на раннее псковское летописание. Правда, в отличие от отечественного автора он считал датой составления первого свода 1368 г.
Свои рассуждения о специфике взаимоотношений Новгорода и Пскова в XI-XIV вв. он выстраивает исходя из двух теоретических предпосылок, которые условно можно обозначить: источниковедческая и историческая. Что касается первой, то она заключается в предположении о разной политической направленности двух летописных традиций - псковской и новгородской. Путем анализа летописного нарратива повествующего об одних и тех же событиях, оценок встречаемых в нем, А.В. Валеров пытается уловить не только своеобразие позиций Пскова и Новгорода в тот или иной исторический момент, но и выстроить, с его точки зрения, объективную картину прошлого. В избранном историком методическом принципе, наверное, есть своя доля правды, поскольку разница интересов двух государств Северо-Запада Руси (особенно в XIII-XV вв.) должна была порождать и разный взгляд на происходящее, коими были Новгород и Псков на всем протяжении своей политической независимости. Другое дело, следует ли в каждом невнимании со стороны новгородского летописца, допустим, к роли Пскова в совместных походах в Прибалтику в XI-XII вв., к отдельным политическим эпизодам в жизни Псковской земли в XIV в., видеть определенный политический «заказ»? Стремление летописца и предполагаемого заказчика его работы во что бы то
ИСТОРИЯ 2007. №7
ни стало унизить в собственных глазах своего ближайшего соседа? Нельзя забывать, что летописные традиции двух городов были исключительно замкнуты на внутренних проблемах своих земель. При этом следует отметить неравноценность известий о Новгороде в псковском летописании и, напротив, известий о Пскове в новгородском. В первом случае уделяется куда больше внимания позиции политического партнера, чем во втором.
В рецензируемой монографии центральное место занимает идея, что Псков практически изначально, с того момента, когда он только-только вступает в свое историческое развитие (XI в.), является независимым по отношению к Новгороду политическим образованием. Политическая история Пскова ХІ-ХІІ вв. в монографии рассматривается в качестве поэтапного процесса формирования независимого, в первую очередь от Новгорода, города-государства. Ростки этого процесса исследователем обнаруживаются уже в начале XI столетия. Первый псковский князь, известный раннему древнерусскому летописанию - Судислав Владимирович, заточенный в «поруб» по воле старшего брата Ярослава, а позже выпущенный из заключения, но не на свободу, а в монастырь, заслужил столь печальную участь, в том числе, и из-за претензий Пскова на самостоятельность. Автор предполагает, что таким образом Новгород и Киев стремились «надолго подавить сепаратистские настроения псковской общины» (С. 92). В чем выражались эти устремления, сказать трудно, но в данном случае, очевидно, мы имеем дело с присутствием в исследовании историка основных положений концепции И.Я. Фроянова. Одну из главных сторон политической жизни Древней Руси, согласно этой концепции, занимают конфликты внутри формирующихся городов-государств, между главным (столичным) городом и пригородами4.
В конце XI - начале XII в. статус Пскова в политической структуре Древней Руси так и не был определен. С одной стороны, по мнению А.В. Ва-лерова, он не был пригородом Новгорода, с другой - для утверждения полной политической самостоятельности городу не хватало наличия собственного князя. Относительно равный статус с Новгородом Пскову обеспечивало участие во внешней политике волховской столицы. Утверждение власти городов Северо-Запада Руси над рядом племен Прибалтики наталкивалось в этом регионе на сопротивление еще одного участника «колониальных захватов» -Полоцка. Это и послужило причиной создания военного союза Новгорода и Пскова (С. 99-101).
Важным этапом в конституировании политической независимости Пскова стали события 1132 г. Новгородцы, напомним, после самовольного отъезда из города князя Всеволода Мстиславича созвали вече, на котором присутствовали представители и двух соседних с Новгородом городов - Ладоги и Пскова. Несмотря на то что вече все же позволило Всеволоду вновь вернуться в Новгород и занять княжеский стол, народное собрание самостоятельно предоставило посадничество в городе представителю местного боярства. Не были обойдены стороной и два других участника этого знаменательного для последующей политической судьбы Новгорода события. Согласно
новгородскому летописцу в Псков на посадничество был отправлен Мирослав Гюрятинич, а в Ладогу - Рагуил.
Для А. В. Валерова появление в Пскове посадника служит важным этапом в формировании политической независимости Пскова. Следуя схеме развития института посадничества в Новгороде, предложенной В.Л. Яниным5, историк полагает, что в этот момент в Пскове появилось посадничество «второго типа» (С.І0б). Если первый тип посадничества предполагал связь с княжеской властью и в этом смысле посадник был всего лишь княжеским наместником, то второй тип являлся уже собственно выборным городским магистратом. Наличие в Пскове собственного посадника, по мысли автора, изменяло и специфику отношений двух городов Северо-Запада Руси. Конфедерация - вот то понятие, которое наиболее точно, по мнению А.В. Валерова, характеризует положение Новгорода и Пскова в XII - начале XIII в. Каждый из участников конфедерации, которую, судя по всему, составляли только два названных города (о прочих городах Новгородской земли автор речи не ведет), обладал независимым статусом по отношению друг к другу, единство же обеспечивалось за счет совместных интересов в сфере внешней политики. Отметим, что понятие «конфедерация» применительно к Древней Руси XII -начала XIII в. использует в своих работах И.Я. Фрояновб.
Насколько обосновано предположение о возникновении после событий ii32 г. самостоятельного посадничества в Пскове? Полагаю, что оснований для этого предположения нет. Судьба Мирослава Гюрятинича подробно прослежена в исследовании В.Л. Янина о новгородских посадниках. В Пскове, судя по всему, Мирослав надолго не задержался, поскольку уже в ІІ35-ІІ3б гг. он занимает должность посадника в своем родном городе. Говорить о сформировавшемся псковском посадничестве XII-XIII вв. как о будничном явлении, в таком случае, вряд ли возможно. Летописная традиция Новгорода, так же как и более поздняя Пскова, не зафиксировала ни одного намека на посадников этого периода. Исключение составляет некий посадник Иван Матвеевич, принимавший участие в ii92 г. в перезахоронении останков Всеволода Мстиславича в Троицком соборе. Память об этом посаднике сохранилась в Житии Всеволода Мстиславича, составленном в первой половине XVI в. Выяснить источник этих сведений, не только о посаднике но и о перенесении мощей святого князя, не представляется возможным .
Забегая немного вперед, отметим, что А.В. Валеров, исследуя политические процессы начала XIV в., считает, в противоположность мнениям В.Л. Янина и И.О. Колосовой, что регулярные сообщения псковских летописей о местных посадниках (начиная с І308 г.) нельзя рассматривать в качестве аргумента позднего складывания этого института в Пскове. Псковское посадничество, и на этом автор настаивает, появилось двумя веками ранее (С. 223). Повторимся, что письменные источники хранят молчание (исключая Ивана Матвеевича) о каких бы то ни было самостоятельных посадниках в Пскове. Обходит стороной исследователь в решении этого вопроса и такой важный источник, как памятники псковской сфрагистики. Появление типа посадничих печатей относится современными специалистами к самому концу XIV столетия8.
ИСТОРИЯ 2007. №7
Отсутствие для более раннего периода любых намеков на посадничие печати, позволяет предположить, что конституирование посадничества в самостоятельный институт произошло не сразу, а длилось на протяжении всего XIV в.
Вернемся к основному содержанию рецензируемой монографии. Окончательно получить статус независимого города и тем самым сформироваться в полноценный город-государство Псков смог после бурных новгородских событий 1136 г. Новгородское вече, уже в последний раз, «показавшее путь» князю Всеволоду Мстиславичу, само того не желая, дало повод изгнанному князю спустя короткое время вновь появиться поблизости от волховской столицы, но уже в новом качестве - в качестве псковского князя. Вокняжение в Пскове Всеволода рассматривается А.В. Валеровым через призму двух летописных традиций - новгородской, представленной в НПЛ старшего и младшего изводов, и псковской, отразившейся в П1 Л. Как было уже показано в предшествующей научной литературе, подробный рассказ П1 Л об обстоятельствах появления в Пскове князя Всеволода возник путем привлечения новгородского и южнорусского летописных источников, отразившихся в Ипатьевской летописи. В этой связи общий вывод автора о том, что П1Л -более ценный источник для реконструкции событий начала 1137 г., чем Новгородская летопись, представляется преждевременным. Напротив, связь Всеволода с группой новгородских бояр, сочувствовавших ему и нашедших укрытие в Пскове от своих соперников, захвативших бразды правления в Новгороде, скорее, заставляет принять традиционную точку зрения. Княжение Всеволода для самого князя было лишь временным эпизодом, некоторым этапом в дальнейшей борьбе за новгородский престол. Другое дело, что в восприятии псковичей, особенно после канонизации князя, Всеволод стал олицетворением покровительства небесных сил над городом.
Вообще, в рассматриваемой книге присутствует отчетливая тенденция видеть в любом князе, появлявшемся в Пскове, самостоятельного правителя, лишенного всяких честолюбивых устремлений, если они, конечно же, никоим образом не были связаны с интересами Пскова. В этом отношении показательна трактовка исследователем кратких княжений в Пскове во второй половине XIII в. тверского князя Ярослава Ярославича (1255 г.) и новгородского - Василия Александровича (1257 г.). Оба князя, на взгляд А.В. Валерова, были самостоятельными псковскими правителями, коих псковская община на своих условиях пригласила княжить в городе (С. 181-183). В действ ительно-сти же, если следовать не логике принимаемой историком концепции (политической самостоятельности Пскова), а данным новгородской летописи, то можно сделать вывод, что названные князья оказались в Псковской земле вследствие неблагоприятных политических обстоятельств: Ярослав вынужден был спасаться от Неврюевой рати, а Василий от гнева собственного отца Александра Невского, желавшего наказать сына за поддержку новгородцев, отказывавшихся проводить в городе татарскую перепись.
Довершением общего процесса формирования Псковского города-государства стало утверждение практики заключения договоров («доконча-ний») между двумя городами. А.В. Валеров, принимая гипотезу В.Л. Янина,
считает, что с 1138 г., после того как новгородцы совершили неудачный поход на Псков, завершившийся заключением мира между противными сторонами, отношения двух волостей Северо-Запада Руси регулировались некими письменными договорами. Отсутствие самих договоров («докончаний») все же не мешает исследователю утверждать, что с этого года «произошло юридическое оформление государственного статуса Пскова» (С. 124, 125). Вывод представляется несколько преждевременным: для XII в. необходимо учитывать то обстоятельство, что межкняжеские и межволостные договоры носили характер устных соглашений, в силу чего, более корректно было бы говорить
о зарождении самой традиции договорных отношений между Новгородом и Псковом. Развитую форму она примет лишь в XV в., когда любое «размирье» Пскова и Новгорода завершалось обменами посольств и выработкой неких условий, которые главным образом оговаривали общий подход двух государств к внешнеполитическим проблемам.
Противоречивый период в истории Новгорода и Пскова приходится на вторую четверть XIII в., когда Северо-Запад Руси столкнулся с агрессией крестоносцев. Особенность ситуации заключалась в том, что примерно за десятилетие до того, как крестоносцы захватили Псков, город сам искал союза с крестоносными государствами Прибалтики, видя в них более надежного союзника, чем Новгород.
Переориентации внешней политики Пскова на Запад, как считает А.В.Валеров, предшествовал ряд конфликтов Пскова с Новгородом во второй четверти XIII в. Один из них произошел в 1228 г. и подробно описан новгородским летописцем. Псковичи, опасаясь репрессий со стороны новгородского и переяславского князя Ярослава Всеволодовича, а также и из-за присутствия в городе оппозиционных ему сил, отказались пускать князя и его дружинников в город, несмотря на то что Ярослав заверял Псков в дружественности своих намерений. А.В. Валеров считает, что конфликт был вызван не противоречиями между Новгородом и Псковом, а некими слухами, которые распускали в Пскове противники князя Ярослава и его сторонников в Новгороде - посадника Иванко и тысяцкого Вячеслава. Это было своего рода продолжением внутригородской борьбы в самом Новгороде (С. 155). Особую роль в осложнении этой ситуации сыграли противоречия двух городов во внешнеполитической сфере. Совместные походы двух городов в Прибалтику в 1217 и 1223 гг. имели следствием явное умаление интересов Пскова (большая часть дани пошла в новгородскую казну). Таким образом, «внешняя основа» политической конфедерации городов Северо-Запада Руси, заключавшаяся в наличии общих интересов в Прибалтийском регионе, на тот момент перестала существовать. Соглашаясь с общей трактовкой событий, отметим, что она могла бы быть более взвешенной и целостной, если бы автор рецензируемой монографии рассмотрел политический контекст взаимоотношений двух городов в Прибалтийском регионе в конце XII-первой четверти XIII в.
В исследованиях Е.В. Назаровой, оставшихся незамеченными для автора, показано, что Псков в 30-е гг. XIII в. оказался в трудной внешнеполитической ситуации. С одной стороны, недальновидные действия Новгорода в
ИСТОРИЯ 2007. №7
Прибалтийском регионе провоцировали местные племена и крестоносные государства на агрессию против русских земель (в первую очередь Пскова), с другой - бывший псковский князь Ярослав Владимирович, опираясь на поддержку Дорпатского епископства (вассалом которого он был), всеми силами стремился вернуть Псковский престол. Желание Ярослава вернуться в Псков было настолько сильным, что он пошел на соглашение со своим сюзереном, условием которого была передача Псковской земли под управление епископу Дорпата9.
Драматичные в истории Псковской земли события 1240-1242 гг., приведшие на короткое время к оккупации Пскова, рассматриваются в монографии в том же проблемном ключе - изменение общего вектора внешней политики в сторону сближения с крестоносцами и, как следствие этого, охлаждение новгородско-псковских отношений. Вступлению крестоносцев в Псков, как полагает А.В. Валеров, предшествовало некое соглашение городской общины с изгнанным до этого князем Ярославом Владимировичем, который по каким-то причинам так и не занял престол. Воздействие «новой силы» в период протектората крестоносцев над Псковом на политическую жизнь города, было минимальным Оставленные в городе два фогта вряд ли могли серьезно контролировать ситуацию. Вероятно, именно этим объясняется столь легкое освобождение Пскова от крестоносцев дружинами Александра Невского. В целом соглашаясь с данной оценкой, хотелось бы высказать недоумение относительно некоторых «последствий» окончания оккупации для Пскова, в том виде как они представляются автору исследования. Так, согласно Житию Александра Невского, после освобождения Пскова от немцев князь обратился к горожанам с обличительными словами, называя их «невегласами» и предупреждая о возможном проклятии города в случае повторного отступничества. Очевидно, что под понятием «невегласы» автор Жития подразумевает отступничество псковичей от православия и своего законного правителя - князя Александра. Но А.В. Валеров посчитал, что во время оккупации имел место переход ряда населения Псковской земли в язычество (С. 172). Подобная гипотеза не выдерживает критики и не имеет абсолютно никаких подкреплений в имеющихся источниках.
Развивает исследователь и гипотезу Ю.Г. Алексеева, а также его предшественников относительно того, что начало псковскому законодательству было положено Александром Ярославичем (С. 175, 176). В частности, обращает внимание исследователь на грамоту рожитцким смердам, выданную при князе Александре. Поскольку в тексте самой грамоты не уточняется, какой именно Александр из княживших в Пскове князей выдал грамоту, постольку в науке возникали дискуссии относительно личности этого князя. Сохранившаяся при грамоте печать дала основания современным исследователям, с привлечением нового сфрагистического материала, датировать грамоту первой половиной XIV в., а в ее владельце видеть тверского князя Александра Михайловича.
Вторая половина XIII в. в истории Пскова рассматривается автором рецензируемой работы как время сохранения тесных отношений с Новгородом,
чему способствовала внешнеполитическая ситуация (борьба с крестоносцами), так и установления союза с великими князьями Владимирскими. Первоначально подобный союз был достигнут с Дмитрием Александровичем, затем с Андреем Александровичем. Следствием последнего процесса стало появление в Пскове великокняжеских наместников. А.В. Валеров предполагает, что в начале XIV в. это были наместники тверских князей, имевших после смерти великого князя Андрея ярлык на великое княжение. Наместничество сохранялось вплоть до 1314 г. (для этого года известен в качестве псковского наместника князь Борис Давыдович). Причина прекращения политических связей Пскова с великими князьями историку видится в голоде, обрушившемся на Псковскую землю. «Вину» за несчастья, в том числе, возложили и на великокняжеского наместника (С. 227). Отметим, что имеющиеся источники не дают возможности установить точную дату окончания наместничества и причины этого.
Тем не менее, ориентация Пскова на Тверь продолжала сохраняться вплоть до конца 30-х гг. XIV в. В этом, как кажется автору, была одна из причин конфликтов Новгорода и Пскова. Еще одним фактором, накалявшим и без того непростые отношения двух городов, являлось нежелание новгородского архиепископа предоставить Пскову самостоятельную епархию. Отсутствие согласия по этим моментам приводило к тому, что Новгород отказывался помогать своему союзнику в борьбе против крестоносцев. Не находя поддержки на Волхове, Псков с 1323 г. обращается за помощью к Литве (С. 235). Появление в Пскове ряда литовских князей (в том числе и союзника Гедемина Александра Тверского) все же не дало Пскову надежной защиты. Не получив желаемой поддержи от литовских князей, с 1342 г. Псков вновь заключает союз с Новгородом. Кульминацией нового союза, стало подписание т.н. «Болотовского» мирного договора. В оценке этого соглашения автор занимает компромиссную позицию: с одной стороны, он принимает мнения тех исследователей, кто относит время его заключения к более позднему времени (1342 г.), с другой - присоединяется и к мнению тех (В.Л. Янин), кто полагает, что договор не вносил ничего нового во взаимоотношения двух городов (С. 264, 265). Псков имел независимый статус еще с XII в., и Болотовский договор лишь закреплял союз городов, подтверждая его извечные политические свободы.
В качестве предварительного небольшого замечания относительно предложенной трактовки условий Болотовского договора, обратим внимание на следующее. Согласно условиям договора, в том виде, в каком они изложены в позднем новгородском летописании, Новгород, в числе прочего, обязывался не отправлять в Псков представителей своей администрации, в том числе и биричей. В одном из наиболее ранних актовых источников средневекового Пскова - жалованной грамоте Якову Голутвиничу (датируемой 13081309 гг., но сохранившейся в списке XVII в.) в числе послухов, помимо посадника Бориса, названы, в том числе, и два «збиручих». По всей видимости, они и были представителями новгородской администрации в городе10. Следовательно, полностью отрицать присутствие в Пскове в начале XIV в. новгородских чиновников не приходится.
ИСТОРИЯ 2007. №7
Тенденция дальнейшего политического развития Пскова во второй половине столетия остается без изменений. Псков самостоятельно заключает мир с Ливонией в 1362-1363 гг., не обращаясь за дипломатическим посредничеством к Новгороду. В 1367 г. во время попытки заключить мир с Ливонией, закончившейся неудачно и приведшей к четырехлетней войне Пскова с Орденом, Новгород играл уже более активную роль (С. 282, 283). Но несмотря на то что в Ливонию было направлено новгородское посольство с целью примирить противников, успеха оно не имело, и уже в начале 1368 г. Псков и Орден вступили на путь вооруженного противостояния.
Конец XIV в. ознаменовался военным противостоянием двух городов. Первый поход Новгорода на Псков в 1390 г. не привел к военным действиям, обе стороны смогли достигнуть мирного соглашения в Сольцах (селение в Псковской земле). Спустя четыре года новгородская рать появилась уже под стенами Пскова, но город взять так и не смогла. А.В. Валеров высказал сомнения относительно тех причин начавшейся войны, которые дают летописные источники (укрывательство Псковом социально-опасных элементов Новгородской земли). Основная причина противостояния заключалась в стремлении Новгорода поставить под свой политический контроль Псков, а также и в том, что Псков не поддержал своего союзника на переговорах с Литвой в 1390 г. Тем не менее вооруженное противостояние не имело своего продолжения. В 1397 г. два государства заключили между собой «вечный мир». К этому соглашению подталкивала сложная политическая ситуация, складывавшаяся на Западе (агрессивные устремления Ордена и Литвы), также и осложнение отношений Новгорода с Москвой (С. 299).
Завершая рассмотрение монографии А.В. Валерова, приходится с сожалением констатировать, что ключевая проблема, волнующая автора исследования - статус Пскова во взаимоотношениях с Новгородом, фактически осталась нерешенной. Если для начального периода становления в Пскове города-государства в том виде, как он представляется А.В. Валерову, историк высказывает мнение о конфедеративной природе политических отношений двух городов, то более поздний период XIII-XIV вв. им характеризуется как время политической самостоятельности Пскова. Между тем причисление Пскова в фрагментарных сообщениях новгородского летописания ко всей «области новгородской», а позднее, с середины XIV в. взаимное именование друг друга «братом молодшим» (Псков) и «братом старейшим» (Новгород) требуют своего осмысления. Исследователь, увы, сознательно игнорирует эти оценки и самооценки встречаемые в летописных и актовых источниках, то списывая их на риторические обороты летописца, которые не содержали никакой серьезной смысловой нагрузки, то вовсе впадая в крайность и полностью отрицая использование в политической практике XIV в. понятий «старший» (Новгород) и «младший» (Псков) брат (С. 267; 284). Специфика средневекового сознания, видимо и политического, была такова, что представляла взаимоотношения людей и политических структур только в виде иерархических связей, предполагавших подчинение слабого более сильному. При таком взгляде на социальные взаимоотношения понятия о полной свободе попросту не могло
существовать. Вопрос о статусе Пскова, как представляется, возможно, решить, обращаясь к аналогичным примерам паритетных взаимоотношений городов Древней Руси XII - начала XIII в. На юго-западе и северо-востоке русских земель эти отношения выглядели как исключительно союзнические. Впрочем, за историческими аналогиями далеко ходить не надо. Соседний с Новгородом город Новый Торг (Торжок), как показывают современные исследования, шел в своем политическом развитии по тому же пути, что и Псков. Здесь в середине-второй половине XII в. появляются свои князья, спустя два века в Торжке существует и местная элита - посадники и бояре, а со второй четверти XV в. археологи фиксируют начало монетной чеканки11. При этом политическая связь Новгорода и Торжка, вплоть до момента ликвидации боярской республики, не утратилась.
ПРИМЕЧАНИЯ
С.А. Никонов,
Мурманский государственный педагогический университет
