Революционный терроризм в Пензенской губернии в 1905-1907 гг. (по материалам источников личного происхождения)

ИЗВЕСТИЯ

ПЕНЗЕНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА имени В. Г. БЕЛИНСКОГО ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ № 23 2011

IZVESTIA

PENZENSKOGO GOSUDARSTVENNOGO PEDAGOGICHESKOGO UNIVERSITETA imeni V. G. BELINSKOGO HUMANITIES № 23 2011

УДК 947.083.5 (471.327)

РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ТЕРРОРИЗМ В ПЕНЗЕНСКОЙ ГУБЕРНИИ В 1905 1907 гг.

(ПО МАТЕРИАЛАМ ИСТОЧНИКОВ ЛИЧНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ)

© А. Б. ПОЛЯКОВ

Пензенский государственный педагогический университет им. В. Г. Белинского,

кафедра истории и права e-mail: alpolyakov1987@yandex.ru

Поляков А. Б. - Революционный терроризм в Пензенской губернии в 1905-1907 гг. (по материалам источников личного происхождения) // Известия ПГПУ им. В. Г. Белинского. 2011. № 23. С. 560-563. - На материалах источников личного происхождения рассматривается процесс эскалации революционного террора в Пензенской губернии в годы первой русской революции. Затрагиваются вопросы экономической обусловленности террора, состава радикальных революционных групп, объект-субъектной стороны террористического акта, политической и социально-экономической его мотивированности. Сделаны выводы о деградации политического террора в Пензенской губернии на этапе спада революционного движения, переходе революционного терроризма из разряда инструментов политического давления в область уголовного преступления.

Polyakov A. B. - Revolutionary terrorism in the province of Penza in 1905-1907 (on the base of personal origin sources) // Izv. Penz. gos. pedagog. univ. im.i V. G. Belinskogo. 2011. № 23. P. 560-563. - It is contemplated the process of a revolutionary terrorism escalation in the province of Penza in the years of The First Russian Revolution. The author touches upon the subjects of the economic base of terror, the composition of radical revolutionary groups, the object-subjective side of a terrorist attack, its political and socio-economic motivation. The author comes to a conclusion concerning the degradation of the political terror on the stage of the revolutionary movement decline in the province of Penza, the transition of revolutionary terrorism from a means of political pressure to a criminal offence.

Использование исторических источников личного происхождения, прежде всего мемуарной литературы, в контексте изучения проблем развития революционного терроризма в России в начале ХХ века, обусловлено рядом причин.

Воспоминания непосредственных участников революционных событий так же, как и их политических оппонентов, позволяют при достаточно критическом к ним подходе восстановить ряд фактологических нюансов, не отраженных или схематично освещенных в официальных документах Департамента полиции и жандармских управлений, касающихся социального состава революционных организаций, их численности, планирования и хода осуществления того или иного теракта или экспроприации. Эти сведения тем более представляются ценными, если принять во внимание тот факт, что большая часть архивов пензенского губернского жандармского управления (ГЖУ) была утеряна в 1917-1918 гг.

Не в меньшей степени, источники подобного рода, несущие на себе печать личных переживаний и субъективного осмысления автором исторических событий, предоставляют исследователю возможность

изучить аспекты, связанные с психологической мотивацией террористической деятельности, а также оценкой ее эффективности различными социальными слоями и группами.

В годы революции 1905-1907 годов Пензенская губерния представляла собой один из центров активности разнообразных террористических организаций и групп (преимущественно, эсеровской ориентации) в Поволжье. Тяжелое экономическое положение крестьянства, отсутствие развитой промышленности, а соответственно, и кадрового пролетариата, крепкие народнические традиции делали политическую агитацию социалистов-революционеров здесь чрезвычайно эффективной. Как отмечает в своих мемуарах М. Бок -дочь П. А. Столыпина, - «Саратовская и Пензенская губернии самые передовые во всей России (в плане революционной агитации - А. П.)... Левые делали всё, что было в их силах, чтобы зажечь огонь восстания в Саратовской и Пензенской губерниях и этим воспламенить всю Россию» [1. С. 81, 105].

Благоприятные условия для эсеровской агитации имели своим последствием всплеск террористи-

ческой активности. Только по партийной статистике, число терактов (политических убийств), совершенных в Пензе в 1905-1907, превосходило проявления аналогичной революционной активности в Саратове, Нижнем Новгороде и Казани [7].

Начало череде крупных политических терактов было положено в январе 1906 года, когда были убиты генерал-лейтенант В. Я. Лисовский, принятый террористами за начальника пензенского Гжу, и полицмейстер Д. Д. Кандауров. Активизация революционнотеррористических групп (как отмечает в своих воспоминаниях И. Ф. Кошко, занимавший в 1906 году пост самарского вице-губернатора, а с 1907 г. - пензенского губернатора) приходится на середину 1906 года, когда «стал очень выделяться у нас своей чрезвычайно смелой деятельностью поволжский революционный комитет (партии социалистов-революционеров - А. П.). Он широкою сетью своих организаций охватил губернии Саратовскую, Самарскую, Казанскую, Симбирскую, позднее Пензенскую... Комитет этот обрек на смерть всех губернаторов названных губерний и торжественно о том заявил в расклеенных по городам прокламациях» [8. С. 80-81]. Вынесение смертных приговоров представителям чиновничьего аппарата от имени партийных органов и доведение подобных решений до «приговоренных» путем издания прокламаций или посылкой писем с угрозами широко практиковалось эсерами. С одной стороны, такой шаг подчеркивал оборонительный характер террора, применявшегося с санкции областного комитета против наиболее одиозных представителей царского режима на местах, с другой, - служил превентивной мерой, позволяя путем психологического давления на потенциальную жертву добиться ее отстранения от занимаемой должности. К примеру, тактика запугивания возымела свое действие в отношении пензенского губернатора С. А. Хвостова, который «полгода. просидел узником в губернаторском доме. Понимая ненормальность такого положения, он стал хлопотать через своих влиятельных братьев о переводе в Петроград.» [8. С. 9].

После ареста членов боевой дружины пензенского комитета партии социалистов-революционеров (ПСР) в с. Н. Пестровка, выбранного в качестве места проведения уездного партийного съезда, местным приставу и уряднику были посланы угрожающие письма «с требованием, чтобы они в трехдневный срок оставили свою службу, в противном случае будут убиты». Требования были удовлетворены [3. Д. 42. Л. 51]. Подобная практика посылки угрожающих писем от лица эсеровского комитета или группы анархистов-коммунистов, по-видимому, была поставлена «на поток» [2. Д. 6. Л. 329, 331], и в ряде случаев применялась, в том числе, в корыстных целях [5. Д. 77. Л. 34, 36].

Теракт, завершившийся смертью намеченной революционерами жертвы, в большинстве случаев должен был быть мотивирован. Разумеется, это касалось в основном представителей высшего чиновничества и крупных административных служащих, лично ответственных за проведение тех или иных мероприятий. Так, убийство С. В. Александровского,

сменившего С. А. Хвостова на посту пензенского губернатора, было мотивировано, в том числе, деятельностью последнего на посту главноуполномоченного Красного Креста при действующих армиях во время русско-японской войны 1904-1905 годов [8. С. 136]. Безусловно, имели место быть теракты, не оправданные ничем, кроме субъективных стремлений террориста. Примером тому может служить смерть ректора Пензенской духовной семинарии архимандрита Николая, павшего от рук бывшего семинариста, анархиста Германа Великопольского. «Как потом объясняли, убийца во что бы то ни стало ставил себе задачу - закрыть семинарию» [5. Д. 77. Л. 32].

основным орудием совершения революционного террористического акта было огнестрельное оружие. Для минимизации риска неудачного покушения боевики использовали разрывные или отравленные пули. Преимущественное использование револьверов и винтовок было обусловлено еще и тем, что их приобретение было фактически ничем не затруднено: одним из «спонсоров» революции был пензенский предприниматель Гельпей, в чей собственности находился оружейный магазин [3. Д. 50. Л.7].

Вместе с тем, в воспоминаниях участников революционной борьбы в Пензенской губернии, встречаются упоминания об изготовлении бомб. В своих автобиографических набросках Б. у. Вноровский -член Боевой Организации ПСР, исполнитель покушения на московского генерал-губернатора Дубасова 23 апреля 1906 года, - проживавший в середине 1905 года в Пензе под надзором полиции, писал о своей партийной работе в губернии, целью которой было «устроить динамитную мастерскую для приготовления бомб к массовому выступлению» [11. С. 210].

участник революционного движения учащихся г. Пензы - И. Тонитров вспоминал, как после закрытия Пензенской духовной семинарии в октябре 1905 года был произведен тщательный обыск зданий семинарии и студенческого общежития. «Под тротуарами, соединяющими двор семинарии с двором общежития, были найдены две бомбы» [5. Д. 77. Л. 22].

Несмотря на наличие ряда химических лабораторий и реальной возможности изготовления бомб, последние в ходе проведения терактов практически не использовались.

Помимо политических убийств, пензенские эсеры и анархисты [2. Д. 6. Л. 350] активно применяли массовые вооруженные нападения на чинов городской и уездной полиции.

Один из эпизодов вооруженного нападения на стражников с. Чемодановки описывает в своих воспоминаниях член боевой дружины пензенского комитета ПСР И. Я. Волженкин. Теракт был мотивирован жалобой крестьян, «что им не дают житья поставленные там 12 человек стражников во главе с урядником Клюевым» [3. Д. 42. Л. 51]. В данном случае боевая дружина выполняла не только функцию «обострения» классовой борьбы, но и осуществляла своеобразный контроль (силовыми методами) за деятельностью чинов уездной администрации, пресекая по возможности

ИЗВЕСТИЯ ПГПУ им. В. Г. Белинского ♦ Гуманитарные науки ♦ № 23 2011 г.

проявления беззакония со стороны местного начальства, что в итоге может быть отнесено к проявлениям «оборонительного терроризма».

участие в теракте принимала вся боевая дружина (22 человека), разделенная на два отряда по 11 человек, каждый из которых добирался до места назначения на разных поездах. Нападение осуществлялось с применением огнестрельного оружия методом массового обстрела места проживания отряда стражников, расположившихся в доме местного зажиточного крестьянина. Предварительно, начальник боевой дружины казанский эсер по кличке «жорж» приготовил путь отступления всей вооруженной группы, осложнивший на определенное время поиски нападавших. «Я решил, говорит он («жорж» - А. П.), всех кулаков, какие есть в этом селе, записать в свою памятную книжку с заглавием «боевая дружина» для того, чтобы, если я буду убит, и у меня найдут запись в книжке, то эти кулаки поплатились бы своей шкурой». После того, как в ходе нападения на стражников, «жорж» действительно был смертельно ранен, а при обыске тела у него была найдена записная книжка. указанных в ней «подставных» членов боевой дружины подвергли допросам и, в конце концов, выслали в Сибирь [3. Д. 42. Л. 52, 54].

Типичным тактическим приемом, позволявшим избежать разгрома террористических и экспроприаторских групп, было их рассредоточение и проведение боевой работы мобильными отрядами в разных уездах. «Каждое дело направлялось соответствующему следователю и весь материал., добытый одним следователем, совершенно оставался неизвестным и не использованным другим.» [8. С. 184].

Так, например, группа Великопольского-Алма-зова (анархисты-коммунисты) после ареста полицией ряда ее членов по доносу «разбилась на 2-3 части и разъехалась по уездам» [10].

Еще одной стороной революционного террора были экспроприации казенных денежных средств (преимущественно, винных лавок), предоставлявшие зачастую немалые денежные суммы, распределявшиеся между боевой дружиной и партийным комитетом. Благодаря агентуре среди крестьян того или иного села, боевики (количеством от 3 до 6 человек) нередко точно знали маршруты сборщиков денег и конкретные суммы, имевшиеся в кассе винной лавки, что позволяло без особых усилий совершать акты экспроприации. В селе Селиксы «приказчик привык к нашим посещениям и не боялся, а стал встречать с улыбкой: опять мои пришли», - вспоминал И. Я. Волженкин [3. Д. 42. Л. 55]. В условиях, когда осуществление «экса» встречало сопротивление со стороны местного населения, революционеры нередко пытались «задобрить» население, раздавая казенную водку [3. Д. 51. Л. 4-5].

Практически все мемуаристы отмечают появление в 1906-1907 гг. тенденций перехода экспроприации из разряда акта мотивированного политическими целями в область уголовного преступления, лишь поверхностно прикрываемого революционной риторикой. И. Ф. Кошко отмечал, что большинство экспроприаторов «не входили в состав революционных орга-

низаций., прикрываясь лишь для виду, как фиговым листком, якобы революционными целями ограбления» [8. С. 160]. В ряде случаев пензенские социалисты-революционеры публично заявляли о непричастности их к совершаемым экспроприациям [5. Д. 77. Л. 34, 36].

Еще одним проявлением экономического терроризма являлся аграрный террор, всплеск которого в Пензенской губернии приходился на 1905-1906 годы. Сложность изучения данного способа революционной борьбы, практиковавшегося крестьянством и зачастую расценивавшегося как результат развития классовой борьбы в деревне осложняется тем фактом, что нередко погромы и поджоги помещичьих усадеб происходили стихийно. Вместе с тем, как отмечает ряд очевидцев событий, для проведения аграрного террора создавались специальные боевые дружины. Так, например, в селе Телегино в конце 1905 года была организована эсеровская дружина из 15 человек под руководством А. И. Давыдова. «Результатами работы дружины обычно были террористические акты, выражавшиеся, главным образом, в поджогах имений помещиков Кологривовой, Сабуренкова, Манягина и Манцеровой» [3. Д. 60. Л. 4].

Расценивая революцию, как смуту, характеризующуюся стихийным движением масс, И. Ф. Кошко обращал внимание на тот факт, что многочисленные проявления аграрного террора на территории Самарской и Пензенских губерний были четко спланированы и логично мотивированны. «Одна и та же усадьба притерпевала десятки поджогов, следовавших один за другим». Как правило, пожары начинались с отдаленных от самого усадебного дома построек - сараев, скотных дворов, с расчетом выжить помещика из усадьбы, по возможности, оставив сам дом и находящиеся в нем ценности не тронутыми, и заставить его «с отчаяния продать крестьянскому банку землю за бесценок, которая, конечно, последним будет якобы продана мужикам, но Государственная Дума освободит покупщиков от платежей и земля, в конце концов, достанется даром» [8. С. 152-153].

Социальный состав эсеровских и анархистских организаций Поволжья, в котором преобладали крестьянство и интеллигенция, характерен и для боевых групп, действовавших в Пензенской губернии в 1905-1907 годах. Один из виднейших социалистов-революционеров Пензы - А. И. Студенцов, работавший в 1905 году разъездным агитатором Саратовского комитета ПСР, отмечал многочисленность пензенских крестьянских организаций, при относительной их слабости и отсутствии решительности местных комитетчиков в проведении согласованных с саратовскими крестьянами выступлений. Для вовлечения крестьянских масс в революционное движение из Саратова в Пензу выезжали разъездные агитаторы, в числе полномочий которых было создание крестьянских братств и боевых дружин при них, количеством до 10 человек [12. С. 1-3]. Как отмечают исследователи, число крестьянских братств, созданных подобным образом в Пензенской губернии в первый год революции по приблизительным оценкам составляло 60. При многих из

них были боевые дружины большой численности -до 30 человек [9. С. 58].

Одним из доказательств распространения в среде крестьянства эсеровских идей, в том числе, идей боевизма, служит приезд в Пензу летом 1905 года Б. В. Савинкова с целью комплектации БО ПСР новыми кадрами. Правда, помимо встречи с Борисом Вно-ровским, который уже предварительно высказывал готовность вступить в БО, визит Савинкова не решил поставленных целей: «Я надеялся увидеть еще крестьян, которые предлагали свои услуги боевой организации. К несчастию, этих крестьян мне так и не удалось увидать, они были арестованы по своему, комитетскому, делу» [11. С. 138].

В самом губернском городе основную социальную базу революционного терроризма составляла учащаяся молодежь, преимущественно выходцы из крестьян, не потерявшие еще связи с деревней. Землемерное и художественное училища, школа садоводства, учительская и духовная семинарии, «комплектовавшиеся взрослыми учениками, были, чуть ли не поголовно революционизированы и из их среды по преимуществу вышли тогдашние террористы» [8. С. 157]. В духовной семинарии социал-революционная агитация находила подготовленную почву ввиду неудовлетворенных требований учащихся о допущении семинаристов в высшие учебные заведения и реализовывалась посредством создания кружков самообразования, присоединявшихся впоследствии к общегородскому союзу учащейся молодежи. Всплеск терактов и экспроприаций, осуществляемых учащейся молодежью, был, в том числе, следствием временного закрытия учебных заведений и репрессивных мер полиции по отношению к активистам революционного движения. Как отмечает И. Тонитров, «главный контингент террористов и экспроприаторов состоял из уволенных учеников школ, которые не принимались на работу и они были предоставлены сами себе. Чтобы не умереть с голоду им приходилось прибегать к экспроприациям» [5. Д. 77. Л. 32].

Радикализация революционного движения в Пензенской губернии, проявившаяся в широком распространении идей насильственного давления на политическую элиту города и административный аппарат, вызывала поддержку населения, пусть и в несколько завуалированной форме. Несмотря на то, что включенность рабочих города в террористическое движение была относительно небольших масштабов, громкие политические убийства, проводимые БО ПСР, не могли не отразиться на активизации деятельности революционных организаций в Пензе. Телеграфист депо Пензы I Н. Учускин отмечал: «Сигнал, данный революционерами (убийство князя Сергея) спустя месяц после событий 9 января, поставил настороже все население. между нами велись разговоры, что нужно действовать., дать почувствовать правительству, что мы сила» [4. Д. 5. Л. 3].

Одним из самых опасных следствий террористической деятельности эсеров и анархистов в Пензе

было появление у широких масс населения сочувствия к ним, что не в последнюю очередь было вызвано ужесточением репрессивной политики местных властей по отношению к революционерам, в том числе, деятельностью чрезвычайных военных судов. Так, например, арестованные за нападение на сборщика казенных винных лавок крестьяне Корочкин и Шейкин были приговорены в июне 1906 к каторге. Их сообщник -С. И. Власов, арестованный позднее, после того, как генерала Косича сменил на посту командующего Казанским военным округом Сандецкий, - к смертной казни [13. С. 95]. Особый общественный резонанс вызвала казнь несовершеннолетнего Н. С. Пчелинцева, входившего в состав группы Великопольского-Алмазова и принимавшего участие в ряде экспроприаций и убийстве дежурного жандарма на станции «Студенец». участник революционного движения в Пензе, семинарист П. А. Гусынин вспоминал, что убийство анархиста Алмазова, бежавшего из пензенской тюрьмы, произвело на него сильное впечатление: «.я «полевел» и решил принять большее участие в революционном движении» [6. Д. 74. Л. 3].

После завершения первой русской революции поддержка революционного терроризма в Пензе значительно ослабла, что являлось следствием измельчания боевых предприятий эсеров и анархистов. Террор перестал выполнять мобилизующую функцию, скатившись до банальных грабежей и убийств, зачастую никак не связанных с революционными приоритетами и тактико-стратегическими воззрениями партийных верхов.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ