Научное наследие Г. Е. Верещагина и пути развития предпринимательской деятельности удмуртской деревни. Конец xix - начало XX века

УДК 94(470.51) “18/19" ББК 65.9(2Рос)09

Н. П. Лигенко

НАУЧНОЕ НАСЛЕДИЕ Г. Е. ВЕРЕЩАГИНА И ПУТИ РАЗВИТИЯ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ УДМУРТСКОЙ ДЕРЕВНИ. КОНЕЦ XIX - НАЧАЛО XX века*

N. P. Ligenko

SCIENTIFIC HERITAGE OF G. E. VERESCHAGIN AND THE WAYS OF BUSINESSACTIVITY DEVELOPMENT IN UDMURT VILLAGE. THE END OF XIX - THE BEGINNING OF XX

Key-words: agriculture, animalhushandry, stratification, trades, merchancy, partnership, mentality.

Труды Григория Егоровича Верещагина «Вотяки Сосновского края», «Вотяки Сара-пульского уезда Вятской губернии», «Общинное землевладение у вотяков Сарапульско-го уезда», «Остатки язычества» и др. носят историко-этнографический характер и широко используются учеными-обществоведами в качестве серьезного источника по этнической, социально-экономической, социокультурной истории региона [2-5]. В связи с этим нельзя не упомянуть работы В. Е. Майера, А. Н. Вахрушева, М. А. Садакова,

М. М. Мартыновой, В. Е. Владыкина,

М. В. Гришкиной, Г А. Никитиной и др., в которых дана высокая оценка научного наследия Г. Е. Верещагина [1; 8; 11-13]. Сведения из уст живого свидетеля, с любовью и глубоким уважением относящегося к народу, пытливого и талантливого исследователя не вызывают сомнений по достоверности и репрезентативности. «Все изложенное в работах, тщательно проверено показаниями другой смежной общины, а, что казалось сомнительным, то упущено, и это дает мне право ручаться за достоверность изложенного», - поясняет Г Е. Верещагин в работе «Общинное землевладение у вотяков Сарапульского уезда» [4, с. 63].

Описанные Г. Е. Верещагиным события глубоко и емко отражают социально-

экономические, культурные, этно-конфессиональные, психологические

процессы, происходившие в удмуртской, удмуртско-русской деревне на рубеже веков. Во всей полноте предстают обычное право удмуртской общины, процессы трансформации правовой культуры с учетом внедрения в деревенский мир русского крестьянства. Данный вид источника отвечает современным требованиям общественных дисциплин при использовании антропологического метода, когда развитие тех или иных общественных процессов рассматривается через индивидуальное сознание, нередко являющееся более точным ключом к пониманию социальной действительности.

В поле нашего зрения в основном находится работа «Общинное землевладение у вотяков Сарапульского уезда», представляющая срез крестьянского образа жизни деревни Ляльшур Шарканской волости Сарапульского уезда. Работая над статьей, Г. Е. Верещагин задался целью «выяснить причины современного упадка экономического состояния вотяков» (имеется в виду конец XIX - начало XX в.) [4, с. 63]. В ходе повествования автором зримо раскрываются процессы социального расслоения крестьянства, традиционные ценностные установки

* Работа выполнена в рамках Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Традиции и инновации в истории и культуре», проект «Социальная динамика российской периферии: традиции и инновации (ХУ-ХХвв.)».

на земледельческий и промысловый труд, торговлю и предпринимательскую деятельность и т. д., что дает возможность уверенно говорить об уровне жизни удмуртского крестьянина, товаризации крестьянского хозяйства, причинах сдержанного вовлечения удмуртов в предпринимательство, о потенциальных возможностях модернизации удмуртской деревни. Кроме того, многоаспектность и глубина содержания рассматриваемой работы помогают выявить скрытую информацию многих источников, особенно такого ценнейшего для крестьяноведов, как «Материалы по статистике Вятской губернии» [9].

Обращаясь к определению общего экономического статуса деревни, Г. Е. Верещагин визуально выделяет основные признаки ее благосостояния. На первый план как камертон самодостаточности селения выступают: добротные хозяйственные комплексы с жилыми домами, достаточное количество скота и хлеба в скирдах на полях и в запасном магазине. С учетом указанных признаков ученый относит деревню Ляльшур к середняцкой, отмечая, что «богатых между ними нет», правда, до пожара 1882 г. верхняя часть ее слыла богатой, однако и после пожара, в настоящее время, «деревню в общем нельзя назвать бедною» [4, с. 81].

Анализируя экономическое положение непосредственно каждого крестьянского хозяйства, Григорий Егорович классифицирует дворы на пять типов по следующим признакам: 1) оценка имущества в денежном выражении; 2) добросовестность уплаты податей;

Итак, первый тип - двор зажиточный, их насчитывается в общине 13 (15,7 %). Такой двор, отмечает автор, ни частным лицам, ни в волостную вспомогательную кассу денег не должен, подати уплачены, имеет в запасе сотню-другую-третью наличных денег да муки и жита в закромах на сотню-другую рублей, да скирд около 10 на 500 руб. и скота достаточное количество. Стол из лучших, если

хозяин не скряга. Таким образом, заключает автор, присутствие средств зримо выражается большим количеством скирд хлеба, лучшими лошадьми, хорошей сбруей и чистотой одежды. Можно предположить, что это венец ценностных установок крестьянина.

Второй тип - двор достаточный, таковых в общине самое большое число - 35 (42,2 %). Автор отмечает, что «вообще, достаточный двор мало чем отличается от зажиточного»: разве только, здесь в запасе уже не сотни рублей, а десятки, и скирд не на 500 руб., а на 200.

К третьему типу причисляется двор недостаточный, таких дворов 18 (21,7 %). Им свойственны следующие черты: имеется

скот, уплата податей затягивается, наличные деньги в запасе имеются редко, иногда домочадцы прибегают к займам, но тем не менее, в подобном дворе крестьянин свободен, «не закабален богачом».

Четвертый тип - бедный двор, таковых 12 (14,4 %). Его признаки: подати затягиваются, нередко уплачиваются с помощью других членов общины; лошадь, как правило, одна, хлеба не хватает и на обсеменение полей, сеют «исполу». Отличительный признак - плохие кони, часто неимение телег.

Пятый тип - двор неимущий - 5 (6,0 %). Однако Г. Е. Верещагин тут же оговаривается, что его, в сущности, нельзя назвать неимущим, ибо семьи «живут в избушках» и имеют свой надел. Однако другие показатели носят менее оптимистичный характер: лошадей хозяйства не имеют, в хлебе вечный недостаток; пробиваются изо дня в день либо попрошайничеством, либо работой на зажиточных, а в неурожайные годы собирают милостыню; хлеба сеют мало. Подчеркивается, что крестьянин вынужден один свой надел отдавать члену другой общины с обязательством уплаты податей.

По наблюдениям исследователя, границы имущественной дифференциации были довольно хрупкими, зажиточный крестьянин в одночасье мог стать бедняком. Он выявляет три причины, когда «в бедность и нищету впадает нередко и состоятельный член общины»

[4, с. 85]. Во-первых, самым страшным бедствием было пьянство: хозяйство разорялось «вследствие привязанности к кабаку главы семьи, когда сыновья еще малы и хозяйствует (в смысле хранения денег) сам он». Второй причиной обеднения крестьянских хозяйств являлись семейные разделы, «когда в семье между женщинами не бывает мира». Чаще «в раздел» уходили братья с малолетними детьми, и если на долю получали одну лошадь, то, как правило, не могли вовремя и посеять, и убрать урожай, и приобрести замену «во время отправления натуральных повинностей». Экономическое состояние такого хозяйства приходило в упадок быстро, «тогда как в многорабочей семье... отсутствие одного и незаметно, и дело идет обычным порядком». Отмечается, что в Шарканской волости в течение 10 лет было 485 разделов, связанных с семейными неурядицами [3, с. 85]. Третьей причиной являлись несчастные случаи, чаще всего кража лошадей. «Такие случаи бывают нередко, - отмечает Верещагин, - и результатом лишения лошадей является то, что член общины приходит в бедность» [4, с. 86]. Для поддержания крестьянского хозяйства на уровне «достаточности», для оказания помощи при несчастных случаях была выдвинута идея о том, что «.весьма бы было полезно открыть при волостных правлениях банки для мелкого кредита» [4, с. 86].

Итак, полярные группы - это зажиточные и бедные. Первые составляли подавляющую часть деревни - 48 дворов, что равняется 58,0 %, тогда как по Европейской России зажиточных дворов насчитывалось 22 %. В Ляльшуре беднота охватывала 17 дворов, что составляет 20,3 %, тогда как по Европейской России - в среднем около 50,0 %. Середняки в Ляльшуре занимали 18 дворов (21,7 %). Таким образом, в удмуртской деревне, как и в русской, происходил процесс социального расслоения крестьянства, но был выражен значительно слабее, чем в среднем по Европейской России.

Работы Г. Е. Верещагина позволяют рассмотреть крестьянское хозяйство в его многоотраслевом комплексном развитии,

выявить основные приоритеты, реальные возможности безбедного существования крестьянской семьи и потенциальные условия для встраивания в общий поток модерниза-ционных процессов. В качестве комментария отметим, что крестьянствование было всепоглощающим образом жизни удмуртов. «С глубокой старины они впитали в свою кровь любовь к земледелию, и на этом занятии они растут и умирают; любят его, как нужно любить труд всякому, нуждающемуся в пропитании, и, благодаря этому труду они всегда обеспечены», - пишет Г. Е. Верещагин [3, с. 63]. Отмечая «середняцкий уровень» жизни крестьян деревни Ляльшур, ученый находит, что удмурты Сосновского края также были состоятельны, о чем свидетельствует «исправный платеж податей, и скирды хлеба на полях, оставшиеся не тронутыми на местах двадцать и более лет и наконец денежные вклады, находящиеся в разных банках» [2, с. 18]. Вышесказанное свидетельствует о том, что сельскохозяйственные занятия не только обеспечивали жизнедеятельность крестьянской семьи, но и являлись ресурсом получения сверхдохода. Автор замечает, что за последние 15 лет (это 90-е гг. XIX в.) в жизни удмуртской деревни произошли значительные изменения, «сейчас на базар хлебную продукцию везут все дворы, особенно овес и ячмень» [4, с. 92]. На конкретных примерах Верещагиным показывается процесс втягивания в товарно-денежные отношения каждого крестьянского хозяйства. Так, из числа 83 домохозяев деревни Ляль-шур было продано овса 79 хозяйствами, ячменя - 78, ржи - 2, муки ржаной - 25, муки пшеничной - 13, толокна - 6, гречи - 28, крупы ячневой - 13, конопли - 2, льняного семени - 20, кожи, сала - 2, щетины - 14, пуху - 9 [4, с. 93]. Он обозначает порядок выделения из общей среды крестьян-богачей, которые сумели хорошо адаптироваться к новым рыночным условиям, активно занялись хлебной торговлей, закупая у крестьян главным образом рожь, овес, ячмень. Ученый подробно рассматривает географию формирования и реализации оптовой сельскохозяйственной

продукции. Так, на базарах по четвергам с открытием санного пути до прекращения такового закупали хлеб восемь человек из местных крестьян: починка Балтачей - Николай Назаров, Шубин и Иван Козьмин Гущин; починка Порозова - Захар Герасимов и Евдоким Никитин; деревни Кыквы - Фрол Васильев Корепанов; с. Шаркан - Иван Васильев Бехтерев и Василий Прокопьев Бехтерев, починка Шляпина - Николай Васильев Вахрушев. Хлеба торговцами приобреталось около 110 000 пудов, в том числе: ржи - 20 000, ячменя - 40 000, овса - 50 000; кроме того, льняного семени - около 2 000 пудов, конопляного семени - 1 000 пудов. Закупаемый хлеб крестьяне свозили на складочные пункты Воткинска, Ижевска, с. Дебесы, Шаркан. Например, в Воткинске они сдавали его купцам Коткову, Цыганову, Русанову и другим, которые в свою очередь отправляли свой товар в поволжские губернии. Ячмень крестьяне сдавали в основном купцам Бодалеву и Тюнину на пивоваренные заводы [4, с. 91]. Верещагин поясняет, что семь из восьми вышеуказанных торговцев получали «чистого барыша» ежегодно в среднем 3 000 руб. [для сравнения, корова стоила в среднем 15 руб.], а в иной год выручали в 2-3, иногда и в 5-10 раз раз больше, торговлю вели за наличные деньги. Однако случалось, что крестьяне-скупщики несли большие убытки [4. с. 92].

Помимо зерновой продукции, скупщики из зажиточных дворов закупали пух, щетину, кожу, сало, тряпье и сдавали их на Воткин-ском заводе предпринимателям, занимающимся оптовой торговлей. Наиболее преуспевающим среди местных крестьян-скупщиков был Василий Бехтерев, который оптом отправлял хлеб в Санкт-Петербург. «Он имеет сушильню, стоящую 800 руб., строит паровую мельницу для размола хлеба и шастанья овса. Все машины его стоят - 6 000 руб.». В 1894 г. в деревне была устроена винная лавка, имя хозяина не указывается. За приговор на разрешение открыть лавку община получила доход в 100 руб., на которые были куплены пожарные инструменты [4, с. 73]. Лавки в благополучных деревнях, как правило,

принадлежали зажиточным крестьянам. В данном случае мы наблюдаем процессы соединения торгового капитала с промышленным, пути формирования мелкой сельской буржуазии. Выявляется общая для подобного региона тенденция: промышленники-хозяева относились к очень «исправным» земледельцам, т. е. к представителям крестьянской буржуазии. На одном полюсе деревни зажиточное меньшинство открывало промышленные заведения, улучшало земледелие, выступая в роли скупщиков, активно втягивалось в товарно-денежные отношения, создавало капитал, который мог послужить активному включению в предпринимательскую деятельность.

В деревне нарабатывался опыт образования товариществ, формирования ассоциированного капитала. На паях появлялись мельницы, зерносушилки, маслобойки. Г. Е. Верещагин пишет, что на речке Шегъ-янке под названием Вортча-вуко функционировали на паях три мельницы, объединяя жителей починков Шляпино и Ляльшур, имелась третья мельница Ляльшур-вож, используемая на паях ляльшурцами, арланов-цами и шляпинцами. Мельница была куплена на паях у Управления государственными имуществами Вятской губернии. Время для работы на мельнице регламентировалось количеством паев, число их определялось суммой вложенных денег, степенью участия в постройке мельницы [4, с. 74]. Богатые крестьяне (человек 10) имели части во всех трех мельницах, некоторые в двух, но были и такие, что ни в одной из них части не имели и, откупая у пайщиков мельницу на сутки, платили им по 2 коп. с пуда. Верещагин подчеркивает: «Кто больше расходовал денег и работал в водворении плотины, тот приобрел и больше частей. А кто не работал и денег не расходовал, не получил ничего» [4, с. 74]. Мы имеем типичный пример товарищества на паях, сформировавшегося на местной почве. Подтверждением чему служит тот факт, что «при переселении в другую деревню всякий вправе продать и продает свою часть другому», покупатель вступает «в полное владе-

ние купленной частью». Нельзя не заметить, что ученый, описывая жизненные ситуации, постоянно проводит связь степени достаточности крестьянской семьи с мерой ее трудолюбия.

Следует отметить, что первоначальный процесс накопления капитала в регионе происходил на базе сельскохозяйственной продукции. С одной стороны, на скупке-продаже зерна с конца XVШ в. сформировались крупные купеческие династии, основатели торговых домов, акционерных обществ в лице Стахеевых, Ушковых, Александровых, Гир-басовых, Бодалевых и т. д. Частным капиталом на базе местной сельскохозяйственной продукции была образована пищевая отрасль промышленности. С другой стороны, в условиях активизации рыночных отношений в конце XIX - начале XX в., как замечает Г. Е. Верещагин, реализация в массовом масштабе сельскохозяйственной продукции способствовала формированию капитала в руках определенной части крестьянства, создавая потенциальные возможности организации рационализированного капиталистического хозяйства. В данном случае развитие сюжета зависело от того, насколько умело крестьянин сможет адаптироваться к новым условиям и успешно распорядиться своим богатством.

Исследователь тонко улавливает тенденцию развития крестьянского хозяйства в рамках модернизирующейся экономики России и находит потенциальные возможности его капитализации. К изменению экономического состояния удмуртов описываемой общины, по мнению Г. Е. Верещагина, привело бы «улучшение скотоводства да некоторые изменения в системе полеводства». Он считает, что на коммерческий путь нужно поставить разведение льна и конопли, поскольку куделя «играет большую роль в торговом отношении в промышленном мире». Местные крестьяне получили бы возможность заняться закупкой и реализацией изгреби (пакля или льняное грубое волокно) и кудели (короткое льняное волокно, используемое для получения толстой, грубой пряжи). Однако, сокрушается автор, льна и конопли удмурты разво-

дят мало, главным образом только для себя. Часть таких продуктов все же продают на базарах на Ижевском и Воткинском заводах и селах, а равно и приезжим торговцам у себя же дома... Покупателями волокна, пачеси являются русские торговцы» [4, с. 60]. На вырученные от продажи льна и конопли деньги женщины могут себе позволить купить лишь платки и ситец на свои наряды. В бедной же семье деньги идут обыкновенно на продовольствие и другие более насущные потребности [4, с. 93].

Г. Е. Верещагин предлагает «с промышленной целью» держать уток, гусей, индеек, поскольку «овса вотяками насевается много». «Не меньше бы улучшили экономическое состояние народа местные промыслы, но их у вотяков мало», - отмечает автор. В деревне лишь один удмурт занимался кузнечным промыслом, один русский - крашением пряжи. В большей степени удмурты были сосредоточены на традиционных добывающих промыслах. Так, 10 дворов содержали пчел, выручая за мед и воск в год всего около 100 руб. [4, с. 90].

Наблюдая новые прогрессивные явления в жизни деревни, Верещагин все же бросает укор удмуртам, обвиняя их в лености, мешающей реализовать богатые возможности своего хозяйства. «Здешние вотяки всем своим существованием опираются на земледелие, имея земли десятин 12 на душу [десятина -

И все это делает он по следующей причине. Во-первых, чтобы не слыть богачом, имеющим капитал. Во-вторых, чтобы не осаждали бедняки. В-третьих, чтобы со стороны воров не угрожала опасность». Суммируя вышесказанное, следует отметить: с одной стороны, Верещагин находит, что благодаря трудолюбию удмурты деревни Ляльшур, успешно занимаясь земледелием, жили в целом безбедно, с другой стороны, ученый обвиняет их в нерасторопности, лености, нежелании перестроить свое хозяйство в коммерческом направлении. Данный сюжет можно отнести к довольно типичному явлению для удаленных от центра землеобеспеченных регионов России. Ученые-крестьяноведы пришли к выводу о том, что аграрный вопрос формировался именно в новое время и связан с неспособностью основной массы населения перестроить свое сознание и экономическое поведение в соответствии с быстрым распространением рыночных отношений на сферу сельскохозяйственного производства. По мнению региональных исследователей, данный процесс наиболее ярко проявился в провинциальных районах страны с замедленным уровнем развития капиталистических отношений в деревне, к каким относилась и территория Удмуртии.

Подмечая все тонкости жизни крестьян, Г. Е. Верещагин сам отвечает на волнующий его вопрос. Он находит, что постепенно происходят перемены в сознании деревенского жителя. С образованием в сельской местности ссудно-сберегательных касс богачи почувствовали себя облегченно. «Всякий капитальный удмурт взносит свои деньги уже в кассу, зная, что они тут будут сохранены», и потому он уже не прочь показать себя богачом, «чтобы бедный класс оказывал им уважение» [4, с. 82]. Фактический материал, содержащийся в работах ученого, дает основание предположить, что при развитии товарно-денежных отношений на первый план выходят не этнический, а природногеографический и социальный факторы. Так, сравнивая образ жизни ляльшурцев с глазов-чанами, Верещагин отмечает, что совсем по-

другому живут удмурты Глазовского уезда, они «ходят на заработки даже в Сибирь на золотые прииски, а занимающихся извозни-чеством, распиловкою леса и другого рода отхожими промыслами между ними немало». Следует подчеркнуть, что в местностях, где природные условия были неблагоприятными, как в Глазовском уезде, земельные участки небольшими, удмуртские крестьяне шли в отход либо на месте занимались промыслами. По нашим наблюдениям, мелкотоварное производство среди удмуртских крестьян активно развивалось в хлебородных волостях Камско-Вятского междуречья, но слабое распространение нашло в удаленных от Чепцы волостях Глазовского уезда, то же самое наблюдалось и среди русского крестьянства -значительное развитие оно получило вокруг торгово-оживленных пунктов, особенно в плодородных прикамских волостях и слабое - в заболоченных районах Глазовского уезда; и те и другие отдавали предпочтение отходничеству.

Развитие рыночных отношений неумолимо вело к усиливающейся поляризации общества. С одной стороны, накопленные индивидуальные капиталы, объединяясь, способствовали модернизации экономики деревни. С другой стороны, росла разоряющаяся прослойка общества, что особенно волновало Г. Е. Верещагина. Как нам представляется, обращаясь к опыту американцев, этот процесс мог бы нормализоваться при вмешательстве государства, способного поддержать нижнюю планку до того уровня, когда нищенство в деревне становилось нормой. Однако правительство не создавало конкретных условий для нормального функционирования крестьянского хозяйства. В статье члена Государственного Совета В. И. Денисова «Современное положение русской торговли (по поводу экономической записки Министерства Финансов)» (1913) приведена позиция правительства США и России в отношении землепашца и заявление Международного конгресса торговцев в Лондоне: «Все что русское требует предварительной обработки, сортировки. В силу

повышенной засоренности хлеб обречен на самую низкую расценку». В то время как за американским хлебом благодаря вмешательству государства, внедрившего свою систему в хлеботорговлю с ее элеваторами, хлебными бумагами-«сертификатами», классификацией зерна и хлебной инспекцией, прочно установилась высокая репутация хорошо очищенного, свободного от фальсификации хлеба, и поэтому американские торговцы диктуют цены европейскому рынку.

В. И. Денисов отмечает, что в Америке сельский фермер собственных амбаров не имел. Собрав хлеб, он вывозил его на железнодорожную станцию в станционный элеватор с конным, ветряным или керосиновым двигателем, где хлеб после обмолота поступал в элеватор, за определенную плату очищался, просушивался, взвешивался, в течение 48 часов отправлялся в узловой или рыночный элеватор, где подвергался классификации хлебным инспектором. Сеятелю вручались два сертификата: один - о количестве принятого хлеба, другой - о качестве зерна. Владелец сертификатов мог взять под них ссуду в банке или же выжидал более выгодные цены для продажи своих сертификатов через банки или комиссионные конторы крупным хлебным коммерсантам. Наличие сертификатов облегчало жизнь крестьянина, упрощало хлебную торговлю. Крестьянин минует скупщиков, приказчиков, дорогостоящие амбары. Автор добавляет: «Изумительная организованность состоит еще в хорошей осведомленности торговцев, производителей хлеба о состоянии запасов и цен на потребительском рынке, что дает возможность хорошо использовать повышательную волну цен». Относительно внутренней торговли в России В. И. Денисова с горечью восклицает: «.вековое хаотическое состояние ее продолжает оставаться господствующим. До сих пор преобладают сделки втемную, т.е при полной неосведомленности производителей и покупателей о соотношениях спроса с предложением, ни крупный, ни мелкий производитель ничего не знают о состоянии цен на вырабатываемые ими продукты и продолжают зависеть от скупщиков».

В статье Г. Е. Верещагина, как в зеркале, отражены эти больные для крестьянства процессы. Например, чтобы сельскохозяйственной продукции дойти до рынка, крестьянину нужно было хлеб сжать, собрать, обмолотить, высушить, увезти на базар, выступить в роли продавца. Исследователь показывает механизм превращения бедняка в нищего и приобщения к спиртному. «Иной бедняк, негодуя на свою судьбу, - с болью отмечает ученый, - начинает свое горе заливать водкой и, в довершение, им овладевает леность, которая и доводит его окончательно до нищеты» [4, с. 82].

Выясняя причины современного упадка экономического состояния удмуртского крестьянства, Г. Е. Верещагин не навязывает своего мнения, он умело вводит читателя в атмосферу жизни деревни, и выводы напрашиваются сами собой. Община в одном случае играла позитивную роль, не давая крестьянину разориться полностью, помогала ему держать форму, соблюдать накопленные столетиями традиции, играющие на позитив. В то же время она сковывала инициативу и сдерживала творческие возможности крестьянина как личности, в общине главенствовали зажиточные, и справедливость не была ее формой существования. Свидетельством тому служат материалы наблюдений Г. Е. Верещагина, во всем многообразии отражающие тонкости деревенской жизни.

Таким образом, буржуазные реформы 1860-1870-х гг. способствовали проникновению новых явлений в каждую удмуртскую деревню. Реформирование страны во второй половине XIX - начале XX в. в правовом отношении способствовало развитию рынка сельскохозяйственной продукции.

Рассматривая объективные и субъективные факторы становления капиталистических отношений в удмуртской деревне, мы должны констатировать, что здесь происходили все те же процессы адаптирования крестьянина к рынку, активизации социального расслоения, что и в русской деревне. Налицо были все потенциальные возможности превращения крестьянского хозяйства

из полунатурального в буржуазное. Однако земледельческих орудий труда, внедрении требовались время, чтобы перестроилось со- нововведений в систему землепользования и знание и ценностные установки, и реальная выгодной реализации сельскохозяйственной помощь со стороны государства в улучшении продукции.

Библиографический список

рушев // Записки / Удм. НИИ : сб. ст. - Ижевск, 1955. - Вып. 17. - С. 67-127.

нений : в 6 т. / под ред. В. М. Ванюшева. - Ижевск, 1995. - Т. 1. - 260 с.

рещагин Г Е. Собрание сочинений : в 6 т. / под ред. В. М. Ванюшева. - Т 3 : Этнографические очерки, кн. 1. - Ижевск, 1997. - С. 63-122.

чинений : в 6 т. / под ред. В. М. Ванюшева. - Т. 3: Этнографические очерки, кн. 1. - Ижевск, 1997. - С. 10-62.

XIX в.) / Н. П. Лигенко. - Ижевск, 1991. - 176 с.

Ижевск : Удм. ин-т истории, яз. и лит. УрО РАН, 2001. - 432 с.

тынова // Аграрные отношения в Удмуртии во второй половине XIX - начале ХХ в. - Ижевск. 1981. - С. 3-43.

XX в. : сб. ст. / НИИ при СМ УАССР. - Ижевск, 1981. - С. 39.

Поступила в редакцию 15.04.211.

Сведения об авторе

Лигенко Нэлли Павловна - доктор исторических наук, Удмуртский институт истории, языка и литературы Уральского отделения Российской академии наук, социально-экономическая история. Область научных интересов: развитие крестьянской промышленности во второй половине XIX в., истории предпринимательства, в том числе купеческой торговли. Автор более 85 научных работ, в том числе 4 монографий.

Тел.: (3412) 37-60-57 e-mail: ligenko@ni.udm.ru