Спросить
Войти
Вестник ДВГСГА. Гуманитарные науки. № 1/1(4) 2010
УДК 32::91 В. Г. Шведов
РЕТРОСПЕКТИВА ГЕОПОЛИТИЧЕСКИХ ИНТЕРЕСОВ РОССИИ НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ
Публикация содержит анализ эволюции российских геополитических интересов на Дальнем Востоке. Анализ содержит время с XVII по ХХ века. На этой основе выделено несколько этапов. Даны характеристики геополитических приоритетов каждого из них.
Shvedov V.G. The retrospection of geopolitical interests of Russia at Far East region
The publication devote to retrospective analysis of evolution of Russian geopolitical interests at Far East region. The analysis comprise the time from XVII to XX ages. A few stages are pick out of this base. There are formed characteristics each of its.
Вся современная система геополитических интересов не возникла «на ровном месте». В её основе лежат генетические пласты прошлых эпох. Именно их взаимосвязанные наслоения и создали, в итоге, существующую ныне картину международных отношений. Этот факт указывает на значение ретроспективного анализа, который является инструментом реконструкции зарождения и развития геополитических интересов, обретения ими современного облика. А его игнорирование оставляет возможности для фальсификаций, которые имеют в столь деликатной сфере общественной жизни, как геополитика, далеко идущие негативные последствия.
Геополитический ретроанализ эластичен и может быть применён для разных территориальных уровней — от глобального до локального. Это его свойство особенно важно для крупных стран, интересы которых складывались в пределах разных, зачастую далеко отстоящих друг от друга и контрастных по различным характеристикам территорий. Россия в этом отношении исключением не является. В течение долгого времени она действовала сра-
зу на нескольких направлениях, каждое из которых имело хорошо различимые «индивидуальные» черты. Здесь предлагается рассмотреть ретроспективный срез специфики формирования геополитических интересов нашей страны на одном из её наиболее проблемных флангов — дальневосточном.
I этап. Приоритет «хлебной проблемы» (1638-1689 гг.)
Причины, побудившие Россию начать движение за Урал, широко ос-
вещены в специальной литературе1. Поэтому лишь отметим, что к середине XVII в. восточный фронтир страны проходил по Селенге, Байкалу, верховьям Лены, Алданскому нагорью Верхоянскому хребту. Очевидно, что выход к Тихому океану для русских не был самоцелью. Их экспансия на восточном направлении шла, исходя из необходимости поиска:
- территорий с незатронутыми пушным промыслом ресурсами;
- земель, способных обеспечить хлебом Восточную Сибирь.
Последняя из этих проблем являлась весьма острой. Поэтому она и
стала первопричиной формирования российских геополитических интересов на Дальнем Востоке. Это доказывается тем, что первые сведения о долине Амура, как о пригодной для земледелия территории (1638 г.), развернули основной вектор российской активности в её сторону. Потребность в пахотных землях была столь высока, что в переписке Якутского воеводства и Сибирским приказом Приамурье именовалось «Хлебной землёй».
В 1639—1654 гг. состоялась серия походов (В. Поярков, Е. Хабаров, О. Степанов), результатом которых стало занятие Средне-Амурской равнины. При этом политическая сторона этой акции вначале особых проблем не вызывала: Россия контактировала с аборигенами, либо способными лишь к локальному сопротивлению, либо сразу приносившими оммаж. Но вскоре выяснились осложняющие моменты. Во-первых, экспансия осуществлялась здесь недостаточными силами. Это обусловилось как предельно напряжённым тогда ритмом политической жизни страны в целом2, так и сложностью
её коммуникативного сообщения с Приамурьем3. Во-вторых, русские не подозревали, что их форпосты на Амуре расположились всего в 375 км от исторического ядра маньчжурской Империи Цин.
Маньчжуры ранее к северным землям внимания почти не проявляли. С начала XVII в. они были заняты подготовкой к вторжению в Китай, а затем — его завоеванием. Ситуация изменилась после появления русских, в котором была усмотрена угроза коренному цинскому домену в верховьях Сунгари.
Россия оказалась для Империи Цин соперником неизвестным, и, как показали битвы у Ачанского и Кумарского острогов (1652 и 1655 гг.), серьёзным. Поэтому 1652—1681 гг. заполнило состояние «ни мира, ни войны», когда обе стороны изучали друг друга. При этом становилось очевидно, что региональная геополитическая ситуация более благоприятна для маньчжуров, которые, уяснив это, пошли на открытый конфликт.
Результатом войны 1682—1689 гг. стала цинская аннексия Приамурья, которая была воспринята в Пекине не иначе, как новое территориальное
приобретение по Нерчинскому договору1. Однако было очевидно, что это — временное поражение России, которая за полвека своего присутствия в регионе смогла адекватно оценить важность обладания этой территорией для укрепления своего восточного фланга.
Заметим, что на этом этапе Россия вступила в контакт с автохтонными территориально-политическими субъектами. Из них самым значимым и зрелым являлось маньчжурское государство. И тот факт, что Империя Цин к этому времени завоевала и включила в свой состав Китай, не обращает его в суверенного участника событий. Взаимодействуя с русскими, маньчжуры исходили исключительно из своих эгоцентрических интересов — принимая экстренные (и как им казалось, необходимые) меры по обеспечению безопасности собственного коренного домена2. Этот факт сдвигает систему двусторонних российско-китайских отношений на Дальнем Востоке в более позднее время, и существенно «омолаживает» её.
Итак, первый этап формирования геополитических интересов России на Дальнем Востоке отличался неясностью: страна не предполагала, что вступает в своеобразный регион, не имела конкретного представления о размерах и конфигурации своих возможных территориальных приобретений в его пределах. Дальнейшая конкретизация этих позиций сузила российскую активность проблемы обладания массивом плодородных земель Приамурья.
Следует признать: в XVII в. Россия не имела тех материальных, военных и дипломатических ресурсов, которые позволили бы ей в условиях жёсткого внешнего давления реализовать свои геополитические интересы) на Дальнем Востоке. Тем не менее, её неудачный «Приамурский дебют» стал объективной основой формирования в дальнейшем более обширного и разностороннего интереса к этой территории.
II этап. В тени «Американского вопроса» (1690—1800 гг.)
Усложнение ситуации в Приамурье активизировало интерес России к Северо-Востоку. Сюда в 1648 г. была направлена экспедиция Ф. Попова и С. Дежнёва. Её задачей являлся поиск альтернативы «хлебной» земли в Приамурье. Эта акция подтвердила сведения о богатстве биоресурсов Чу-
котки и прилегавшей к ней акватории1. И всё же, продвижение на Северо-Восток началось, что к началу XVIII в., что обусловили следующие причины:
- Нерчинский договор 1689 г. на какое-то время прочно «закрыл» Приамурье для России;
- осуществление крупных внутренних реформ и ведение тяжёлых войн увеличили государственные расходы. Следствием этого стало расширенное потребление ресурсов, в т.ч. — традиционных. А среди таковых видное место занимала продукция охотничьего промысла. Это повысило значимость незатронутого интенсивной эксплуатацией биопотенциала Северо-Востока.
Вдобавок, в Петербурге созрели идеи открытия прямой судоходной трассы через Северную Пацифику к Зондским островам и принятия участия в территориально-политическом разделе Северной Америки.
В начале XVIII в. русские вступили в пределы Камчатки и Чукотки. В 1724 г. Сенат заслушал доклад о перспективе продвижения до Калифор-нии2. Таким образом, геополитический интерес России к северо-восточной части Дальнего Востока дополнил плацдарменный фактор, отводивший этой территории роль базы обеспечения дальнейшей экспансии в Северной Па-цифике.
Главным «инструментом» исполнения поставленных задач стала II Камчатская экспедиция. Её работу отрыл рейд Южного отряда (1738— 1740 гг.), который должен был проследовать к Зондским островам. Но, открыв Курильскую гряду, капитаны М. Шпанберг и В. Вальтон подошли к Хоккайдо, где встретились с японцами.
Ранее полагалось, что Япония находится западнее и не может быть помехой на пути к Юго-Восточной Азии. Теперь стало ясно, что открыть прямую трассу к Зондам невозможно. Тогда всё внимание обратилось на Главный отряд В. Беринга и А. Чирикова (1740—1741 гг.), который обследовал северо-запад Северной Америки. Его работа показала, что Россия является монополистом на аннексию этой части континента. В результате, вскоре новый фронтир страны прошёл по линии: 141 градус западной долготы на побережье моря Бофорта — верховья Юкона — верховья Фрейзера
— архипелага Королевы Шарлотты1. Под суверенитет России перешло более 10 % Северной Америки. Это приобретение обернулось крупной материальной выгодой: биоресурсы новых владений были огромны2, охотничьи экспедиции на Аляску в XVIII—XIX вв. окупались на 200 %.
Итак, на этом этапе геополитические интересы России на восточном направлении сосредоточились на «Американском вопросе». Это возлагало на Северо-Восток функцию плацдарма по обеспечению дальнейшей территориальной экспансии в Северной Америке. Но он не мог справиться с такой задачей. Крайняя удалённость от центра страны и экстремальность климатических условий препятствовали его заселению и экономическому развитию. К концу XVIII в. здесь проживало не более 2 тыс. колонистов.
Прилегавшая к Северо-Востоку акватория в течение года надолго замерзала. А в летом её навигационные условия были столь сложны, что она заслужила репутацию «новой Сциллы». Это обусловило маломощность тихоокеанских портов России: во второй половине XVIII в. в Охотске проживало 70 человек, Петропавловске-Камчатском — 150. Они не имели доков, хороших верфей, гавани были плохо оборудованы — для организации этого хозяйства хронически не хватало рабочих рук.
По этим причинам, Северо-Восток не мог обеспечить не только Аляску, но и себя, продовольствием, снаряжением, инвентарём и вооружениями собственного производства. Вскоре все слабые стороны его «плацдармен-ности» обрели угрожающие черты.
III этап. «Пацифический кризис» (1801—1855 гг.)
Признаки развития этого этапа обозначились ещё в 80-х годах XVIII в., когда российские владения в Северной Пацифике стали объектом набегов международного браконьерского сообщества. Оно не имело государственной принадлежности, но его действия выходили за рамки грабежа природных ресурсов: браконьеры нападали на русские посты, создавали в отдельных пунктах побережья «независимые республики». Их деятельность направлялась Великобританией. Для подготовки набегов на российские владения браконьеры использовали её портовую базу в Сингапуре, где затем сбывали добычу. Эта позиция имела свои причины.
Аннексия Канады (1763 г.) обозначила возможность расширения английского присутствия в Северной Америке. Ещё одним стимулом для этого стало восстание тринадцати колоний, потерю которых Лондон надеялся компенсировать захватом новых территорий. Эти планы породили проект
создания пояса владений от Канады через Сибирь и Среднюю Азию до Индии. Таким образом, лейтмотивом геополитической обстановки в Северной Пацифике стало российско-британское противостояние.
Но им «Пацифический кризис» не исчерпывался. В начале XIX в., Россия обнаружила в Северной Пацифике ещё одного соперника. В 1803 г. японцы уничтожили русские пограничные знаки на Сахалине и Кунашире. Россия ответила ограниченными силовыми операциями. Однако обе стороны избегали кровопролития, отдавая предпочтение демонстрациям. Происходило это потому, что Япония предполагала военно-техническое превосходство русских, и не желала доводить развитие ситуации до крайности. В свою очередь, Россия, ввиду роста британской угрозы, избегала возникновения нового очага обострения межгосударственных отношений.
Итак, к началу XIX в. Россия оценивала геополитическое положение своей восточной окраины как неблагоприятное. При этом особое внимание было обращено на конфигуративную составляющую. В общем плане российские владения в Северной Пацифике напоминали треугольник. Его вершиной был Берингов пролив, а основанием — акватория, простиравшаяся от Кунашира через открытую часть Тихого океана до архипелага Королевы Шарлотты. Эта линия служила местом проникновения к Аляске и Камчатке браконьеров, а в перспективе была открыта для вторжения английского флота. Контролировать её можно было, лишь располагая здесь крупными военно-морскими силами. Но мест для организации и обслуживания их баз на пацифическом побережье России не было. Следовательно, надо было обрести в бассейне Тихого океана территорию, которая смогла бы:
- стать пригодной для базирования военно-морского флота;
- обладать природными условиями, способными обратить её в источник продовольственного обеспечения пацифических владений России.
Поиск на указанном направлении был интенсивным и многовариант-
ным1. Но вскоре стало очевидным, что предъявленным условиям наиболее отвечал бассейн Амура. При этом было очевидно, что главным противником России будет не ослабевшая Империя Цин, а Великобритания. Тем не менее, начало XIX в. отметило эскалацию действий по возвращению Приамурья.
Помимо дипломатического диалога с Пекином, таковые представляли собой серию разведывательных операций, ведшихся со сторон и моря2, и
суши3. Эта активность объяснялась тем, что ситуация вокруг тихоокеанских
владений России ухудшалась. В 1842 г., по итогам I Опиумной войны, англичане отторгли от Империи Цин Гонконг и получили доступ своих военных кораблей к другим её портам. Это давало им огромное силовое преимущество в Северной Пацифике. И промедление могло обернуться для России необратимыми негативными последствиями.
Десант Г. Невельского в устье Амура (1849 г.) следует рассматривать как пик практической реализации Россией её основного геополитического интереса середины XIX в. — коренного улучшения своих территориально-политических позиций на Дальнем Востоке. Империя Цин при этом повела себя предельно пассивно, что объяснялось двумя причинами:
- во время I Опиумной войны Пекин пользовался дипломатической и материальной поддержкой России, и потому не стал осложнять отношения с ней из-за отдалённой окраинной территории;
- в маньчжурских политических кругах было известно, что операция Невельского подкреплена дипломатическим казусом: Нижнее Приамурье не упоминалось в Нерчинском договоре, таким образом, русские заняли земли, не имевшие официальной государственной принадлежности.
Английская реакция, напротив, оказалась немедленной. Одним из театров Крымской войны 1854—1856 гг. стал Дальний Восток. Но итог столкновения здесь оказался неожиданным. Интервенты проиграли сражения за Петропавловск-Камчатский, Николаевск-на-Амуре и Де-Кастри. Итак, на Тихоокеанском фронте Россия одержала победу.
Этап Пацифического кризиса завершился для России геополитическим успехом. Вступив здесь в конфронтацию со сверхдержавой XVIII—XIX столетий — Великобританией, она не только отразила попытки её вытеснения с Дальнего Востока, из Северной Америки и акватории Тихого океана, но и, закрепившись (пока неофициально) в Приамурье, создала тем самым предпосылку для дальнейшего усиления своих региональных позиций.
Фаза переоценки территориальных императивов (1856—1867 гг.)
Этот короткий отрезок времени не может рассматриваться как этап. Но составившие его годы отметили территориальную перегруппировку интересов России на её восточном фланге.
В 1854 г., произошла переброска русских подкреплений на театр боевых действий по Амуру. Это был I Амурский сплав, за которым до 1858 г. последовали ещё четыре. Они осуществились в основном в территориальных пределах Империи Цин, которая почти не выказала реакции на их проведение. Причины такой пассивности были очевидны: Россия продолжала окал
зывать ей содействие в отражении европейской агрессии1. Поэтому Пекин и
согласился на заключение в 1858 г. Айгуньского договора, передавшего левобережье Амура России.
Однако та вскоре убедилась, что гавани её новых портов Николаевска и Де-Кастри подвержены сезонному замерзанию, и потому обнаружила стремление к дальнейшему продвижению к «тёплой» акватории. Одновременно англичане заявили о намерении занять залив Золотой Рог. Перспектива создания британского форпоста близ коренных маньчжурских земель угрожала самому существованию цинской династии. У неё не оказалось иного выхода, кроме как успеть передать земли, на которые претендовала Великобритания, России, отличившейся несравненно более тактичным политическим поведением.
Пекинский договор 1860 г. установил российский суверенитет над Приморьем. Заметим, что принадлежность этой территории Империи Цин не была юридически зафиксирована, т.е., она «уступила» земли, которые по международному праву могли рассматриваться как ничейные.
Итак, Россия обрела, наконец, плацдарм для развёртывания военно-морских сил на Тихом океане и территорию для обеспечения американских владений. Кроме того, как отметило британское внешнеполитическое ведомство, Айгуньский и Пекинский договоры компенсировали политические издержки её поражения в Крымской войне.
Однако последующие события денонсировали с этим успехом: в 1867 г. Аляска была продана США, а в 1875 г. дополнительное соглашение к Симод-скому договору передало Курилы Японии. Россия потеряла территорию площадью более 1,5 млн. кв. км. И если уступка Курил уравновесилась отказом Японии от претензий на Сахалин, то утрата Аляски подобного «оправдания» не имеет. Но критика «Аляскинской катастрофы» имеет столь высокий порог, что за ним не просматриваются соображения, которыми руководствовалось правительство Александра II. Здесь не предпринята попытка их реабилитации, но их следует упомянуть:
- промысловая охота на Аляске из-за истощения ресурсов потеряла сверхприбыльность. Иные формы её эксплуатации не просматривались;
- кампания 1854—1855 гг. показала, что Россия не обладает военными средствами для защиты Аляски. Тем самым сохранялась возможность её захвата Великобританией. В таких условиях «меньшим из зол» представлялась продажа этой территории дружественной стране1;
По этим соображениям, было решено закрыть «Американский вопрос» и вновь сосредоточиться на Дальнем Востоке. Геополитические интересы России обозначились здесь достаточно быстро благодаря нескольким факторам, которые взаимно дополняли друг друга:
- отмена крепостного права выявила обусловленный общественными издержками «излишек» аграрного населения в сельской местности. Он являлся средой возникновения социальной напряжённости. Остроту ситуации можно было решить, направив часть получивших личную свободу крестьян на колонизацию Дальнего Востока;
- естественный прирост населения в России в XIX в. был высок. При его сохранении, по имевшимся расчётам, через сто лет в стране должно
было проживать около 400 млн. человек1. Согласно представлениям того времени, проблему быстро растущего населения можно было решить лишь имея резерв земель для его размещения;
- Россия вступила в эпоху индустриализации. Это обусловило рост потребления минерального сырья. Поэтому неизученные недра Дальнего Востока представляли большой потенциальный интерес;
- продукция Восточной Сибири могла получить короткий доступ на мировой рынок по «Дальневосточному мосту»;
- Россия территориально полуохватила коренной домен Империи Цин в Маньчжурии и заметно приблизилась к её столичному району. Кроме того, она вышла на прямой пограничный контакт с Кореей, которая потенциально могла войти в сферу российского влияния;
- незамерзающая гавань Золотого Рога обеспечила свободный доступ в акваторию Тихого океана через нейтральные воды Японского моря.
Эти факторы создали предпосылки для начала нового этапа реализации геополитических интересов страны на её восточном фланге.
IV этап. Первичное формирование геополитического потенциала российского Дальнего Востока (1868—1894 гг.)
Этот этап отметился практической реализации упомянутых факторов.
К концу XIX в. на российском Дальнем Востоке проживало около 400 тыс. человек2, и хорошо стимулированная переселенческая политика про-
должала привлекать сюда в среднем по 10 тыс. колонистов в год3, т.о., на этой территории удалось создать крупный населенческий массив.
материальному обеспечению и защите от внешних посягательств владений обоих стран. Наличие этих договорённостей сыграли важную роль в предотвращении английского вторжения на Аляску в 1854-1855 гг.
Ещё в 1860 г. близ Владивостока были открыты Сучанские копи каменного угля. С 1867 г. последовали обнаружения золота на Зее, Селемд-же, Сутаре, Керби, Амгуни, Бикине, острове Аскольд и Дальнереченского месторождения олова. Разработка минерального сырья стала формировать экономический «облик» Дальнего Востока. За 30 лет со времени начала разработки золотых приисков, здесь было добыто более 9 тыс. пудов золота, что составило 20 % объёма его общегосударственного производства. Годовая угледобыча Сучана к началу ХХ в. равнялась 4,5 млн. пудов. Этот уровень не только удовлетворял собственные потребности в энергоносителях, но и позволял направлять до 2/3 добытого угля на экспорт. Ежегодно производилось несколько сотен пудов оловянного концентрата.
На промышленную основу были поставлены нижнеамурские и охото-морские рыбные промыслы. Их годовое производство составляло около 1 млн. пудов красной и чёрной икры, 1 млн. пудов красной рыбы и 0,5 млн. пудов осетрины. В Николаевске действовал второй по значимости (после Петербургского) пушной аукцион России, где за каждую сессию одних лишь соболиных шкурок реализовывалось 40 тыс. штук.
Специализация региона не исчерпывалась промышленно-сырьевым сектором. В 1868—1900 гг. здесь возникло около 1,5 тыс. предприятий ориентированных на облуживание потребностей населения (лесопильные, керамические, швейные, ремонтные, сборочные, пищевые). Возводились и более «основательные» объекты: портовые комплексы Владивостока, Николаевска-на-Амуре, Императорской Гавани и Благовещенска, энергетические предприятия, оружейный завод «Арсенал» в Хабаровске.
Шло активное сельскохозяйственное освоение новых земель. К концу XIX в. на Дальнем Востоке сложилось два устойчивых аграрных ареала — в Среднем Приамурье и Южном Приморье. В их пределах было распахано более 1 млн. десятин целины, сформировано стабильно растущее поголовье домашнего скота. Около 1/2 образованных на этой основе хозяйств по классификации того времени характеризовалось как «крепкие», т.е. — ориентированные на товарное производство сельхозпродукции.
Экономическую жизнь региона оживлялось введение для него режима «порто-франко». Связанные и ним таможенные и налоговые льготы привлекали сюда иностранные и отечественные инвестиции. Дополнительной мерой стимулирования товарно-финансового оборота стало положение «О приграничном торге», позволявшее совершать свободные торговые опера-
ции во всей зоне рубежного контакта с Империей Цин1.
По общероссийским темпам экономического роста к концу XIX в. Дальний Восток уступал лишь таким традиционно ведущим районам, как Центр, Северо-Запад, Донбасс и Царство Польское.
Параллельно гражданскому, шло военное освоение региона. К концу XIX в. здесь развёрнулась 100-тысячная армейская группировка, которую дополнили Амурское и Уссурийское казачьи войска. Во Владивостоке и Николаевске были созданы базы Сибирской военно-морской, а в Благовещенске — речной Амурской флотилий. Владивостокский порт защищала возведённая по последнему слову инженерной техники крепость.
Итак, 1868—1896 гг. стали временем становления комплексного геополитического потенциала Дальнего Востока. Однако он не имел надёжной и мобильной связи с остальным внутригосударственным пространством России. Решить эту проблему можно было лишь с помощью самого передового для своего времени транспорта — железнодорожного. В этой связи, возведение Транссибирской магистрали (1892—1899 гг.) нельзя рассматривать как мероприятие, исключительно направленное на решение коммуникационных проблем. А именно, Транссиб:
- связал ранее относительно изолированные очаги экономической активности Дальнего Востока и включил их в хозяйственную деятельность на общегосударственном уровне;
- обратил Дальний Восток в важнейшую артерию международного грузо-пассажирского транзита в Восточном полушарии;
- повысил информационную доступность бассейна Тихого океана для заинтересованных органов центральной власти в отношении сведений оборонного и аналитико-стратегического характеров.
V этап. Неудачный опыт преобладания фактора трансграничного влияния (1895 — условно 1905 гг.)
В конце XIX в. достижения России на Дальнем Востоке были очевидны. Но руководство страны явно переоценило их. Это выразилось в завышенной самооценке возможностей созданного здесь геополитического потенциала. Он находился в стадии хотя и успешного развития, но был далёк от желаемого зрелого состояния. Одновременно не были вовремя замечены и негативные изменения в международной обстановке.
Созревшая в Вашингтоне доктрина превращения США в великую тихоокеанскую державу исходила из необходимости сближения с Великобританией. Целью этого альянса был бесконфликтный раздел сфер влияния в бассейне Тихого океана с англичанами, а ценой — расторжение стратегического партнёрства с Россией.
Отношения с Великобританией оставались напряжёнными. Но она сде-
лала выводы из событий 1854—1855 гг., и теперь искала в Северной Паци-фике «непотопляемый линкора» — страну перспективной, но послушную
своему влиянию. Выбор пал на Японию&.В нашу задачу не входит рассмотрение экономического и военного «взлёта» этой страны в конце XIX в. Но отметим, что таковой во многом обусловила английская помощь2. При этом Японии отводилась роль силы, которая должна была блокировать распространение российского влияния на «агонизировавшего гиганта» — Империю Цин.
Империя Цин к этому времени обратилась в отсталую страну. Поэтому неудивительно, что она стала объектом раздела на сферы влияния. И Россия принимала в нём участие. Но инкриминировать ей это в качестве «особой вины» будет некорректно по следующим причинам:
- этот процесс соответствовал геополитическим нормам эпохи3 и имел коллективный характер. Устранившись, Россия не облегчила бы участь Империи Цин, а лишь уступила свои зарубежные позиции другим державам;
- в сравнении с таковыми, Россия вела себя корректно. Она не делал за счёт Империи Цин прямых территориальных приобретений. Сроки взятия ею в аренду отдельных объектов были относительно непродолжительны и сопровождались достойной финансовой компенсацией;
- маньчжурская правившая элита в многом сама провоцировала поведение иностранных держав. Она легко жертвовала отдельными территориально-политическими позициями ради иностранных гарантий сохранения её власти хотя бы над частью Китая, дабы и в дальнейшем обеспечить за его счёт своё паразитическое существование.
Превращение Империи Цин в объект международного раздела стало причиной форсированного придания геополитическому потенциалу Дальнего Востока новой функции — распространения трансграничного влияния России. В рамках её реализации произошло российское вмешательство в подведение итогов японо-цинской войны 1894—1895 гг.4, которое ограничило территориальные притязания Японии5. Это повысило кредит доверия к России со стороны Пекина, следствием чего стало подписание договоров об аренде Квантуна (1896 г.) и возведении в Маньчжурии КВЖД и ЮМЖД (1897—1898 гг.). Это стало продолжением Транссиба от Читы до Владивостока по кратчайшей прямой. Вместе с приобретением незамерзающих гаваней Порт-Артура и Дальнего на Жёлтом море, эта позиция многократно
усиливала зарубежное присутствие России в Восточной Азии, а на долгосрочную перспективу — во всём бассейне Тихого океана. Но при этом из виду был упущен ряд важных моментов.
Российское правительство переоценивало симпатии к себе со стороны цинского двора, упустило из внимания образование американо-англояпонской коалиции. Наконец, имелась легкомысленная оценка Японии как потенциального противника. Но самой большой ошибкой являлся «перекос» региональных геополитических интересов страны в сторону трансграничного
фактора. Увлечение «Маньчжурским проектом»1 шло в ущерб собственной территории. Региональные финансовые ресурсы начали покидать её, оттекая в более перспективную зону КВЖД-ЮМЖД. Остановился рост Благовещенска, Хабаровска и Владивостока. Были отклонены проекты строительства «страхующей» железной дороги вдоль Амура. Из-за «сжатия» поля трудовой активности, сузился приток мигрантов, обозначилось замедление темпов экономического роста.
Весь этот негатив проявился во время русско-японской войны 1904— 1905 гг. Япония, создав близ театра боевых действий более сильный в суммарном отношении геополитический потенциал, одержала победу. Для России поражение имело тяжёлые последствия. Помимо территориальных потерь (Квантун, ЮМЖД, Южный Сахалин), провалом завершилась широко декларированная геополитическая заявка на образование на Дальнем Востоке зоны российского трансграничного влияния. Обозначились первые сомнения в потенциальной возможности удержания в случае новой военной угрозы собственной государственной территории.
VI этап. Борьба за сохранение территориально-политического присутствия России на Дальнем Востоке. Определение новой геополитической парадигмы (условно 1906—1929 гг.)
Условность начала этого этапа обусловлена тем, что 12 прошедших после войны с Японией лет не обрели логического завершения. За это время в наращивании и укреплении регионального геополитического потенциала была проделана серьёзная работа. Её открыло принятие в 1906 г. первой правительственной концепции развития Дальнего Востока. Она следовала в известном русле, усиливая стимуляцию привлечения мигрантов, создания обрабатывающих предприятий, расширения освоения целины, повышения инвестиционной привлекательности региона. Знаменательно, что сохранив за собой КВЖД, Россия вновь сосредоточилась на собственной суверенной территории. Знаковыми проявлениями происходивших перемен стали:
- строительство железной дороги Чита — Благовещенск — Хабаровск, сомкнувшейся с возведённой ранее магистралью Хабаровск — Владивосток;
- реконструкция Владивостокского порта (с 1910 г.), которая позволила довести его гражданский грузооборот до 2,6 млн. т. в год и обратить в место базирования военной эскадры из 115 боевых кораблей, в т.ч. — 40 субмарин.
В настоящее время трудно определить: имели эти меры в своей основе реваншистские устремления, или отражали установку на территориальное усиление страны в сложившихся границах. Логика дальнейшего развития событий была нарушена событиями 1917 г. Политический раскол страны перечеркнул все имевшихся варианты развития региона и поставили вопрос о сохранении её государственного присутствия на Дальнем Востоке.
Парижская конференция Антанты (1918 г.) поручила «умиротворение»
российского Дальнего Востока США и Японии1. Обе эти страны имели планы своего регионального усиления за счёт России. Но каждая подходила к их реализации по-своему. США проявили большую гибкость. Стремясь занять особое положение в послевоенном восстановлении экономики России, они балансировали между враждовавшими сторонами. Поэтому старались не втягиваться в вооружённый конфликт и декларировали приверженность принципу целостности России. Иначе вела себя Япония. Её действия н
