ДОМИНИК ВЕННЕР И ТУПИКИ ФРАНЦУЗСКОГО РЕСПУБЛИКАНИЗМА

^ _ ._ ВОПРОСЫ НАЦИОНАЛИЗМА 2013 № 3 (15)

СЕргЕй Бирюков

Доминик Веннер и тупики французского рЕспубликАнизмА

Самоубийство Доминика Веннера с христианской точки зрения — добровольный отказ от Благодати и Вечной Жизни, какими бы «высокими» мотивами это ни аргументировалось. И страстное обращение некоторых единомышленников Веннера к покровительствующему ему католическому святому Доминику, боюсь, едва ли изменит участь, на которую обрек себя французский интеллектуал.

Самоубийство Веннера — пожалуй, последняя попытка защитить некоторый условный «дух республики» от торжества распада и разложения, от духа декаданса, который торжествует сегодня в лице идейных наследников «Красного мая» 1968 года. Закон Тирбо, продвинутый французскими социалистами, планомерно разрушает французские государство и общество, в перспективе окончательно превращая французов в постмодернистских «мух на столе». Президент Франсуа Олланд, успешно проваливший все обещания своей избирательной кампании 2012 года и заработавший рекордный «антирейтинг» в 74%, на наших глазах творит злобную карикатуру на республику, французский социализм и сам институт президентства.

Собственно, программа уничтожения остатков «исторической Франции» уже была публично заявлена социалистами. Мадам Доминика Бертинотти, представитель министерства по семейным вопросам, отвечая перед голосованием в Сенате на претензии противников скандального закона, сформулировала свое видение ситуации следующим образом: «Что вызывает настоящие проблемы — так это, прежде всего, идеализированный, предпочтительно белый, гетеро-патриархальный образ семьи». Таким образом, государство-Левиафан, оседланное «левыми» нигилистами, решило окончательно уничтожить и без того заметно ослабленный во Франции институт семьи, пока еще поддерживающий существование того, что принято называть «гражданским обществом».

Французское государство — наследник «революционного меньшинства», сосредоточенного в Париже, которое в итоге покорило «консервативное большинство», сосредоточенное в провинции, предварительно его атомизировав и раздробив. Поэтому главным и наиболее парадоксальным результатом того, что принято называть «Великой французской революцией», стало заметное ограничение свободы общества, лишенного «неписаных» прав, сословных перегородок и различных автономных статусов, перед лицом ставшего всесильным государства. Помимо непримиримых критиков революции Жозефа де Местра и Луи де Бональда, этот феномен государственного всевластия над атомизи-рованным и ослабленным обществом достаточно подробно описал в своей книге «Старый порядок и революция» исследователь французского послереволюционного развития Алексис де Токвиль.

Как результат, французская революционная государственность, принявшая после целого ряда революционных потрясений и неудачных попыток реставрации форму Республики, изначально не могла опираться на консервативные ценности, которые бы могли связать ее с «консервативным большинством» (чем, к примеру, с самого начала характеризовался американский республиканизм). Волей своих создателей она была обречена творить и опираться на идеологию и смыслы, по большей части враждебные установкам и ценностям этого до поры «молчаливого большинства». Поневоле значительная часть французов была вынуждена жить в «обществе спектакля», когда политическая и интеллектуальная элиты постоянно создавали некоторые идеологические си-мулякры, призванные вытеснить традиционные ценности (католические, монархические, аристократические, патриархальные) и обеспечить условную легитимность республиканского проекта.

На определенное время было возможно заключение компромисса, когда Республика апеллировала к «консервативному большинству» и его ценностям (проект «Великой Франции» Шарля де Голля, условно примиривший две антагонистические традиции и положенный в основу «Пятой Республики»). Однако подобное примирение могло быть лишь временным и ни в коем случае не означало реставрации и тем более реванша Франции «традиционной». Рубеж ХХ-ХХ1 вв. ознаменовался торжеством «политических си-мулякров», когда синтез «старой» и «новой» политических традиций был практически невозможен и восторжествовало манипулятивное «общество спектакля», разрушающее с помощью государственных механизмов остатки традиционной морали, этики и семьи.

Инициированный французскими социалистами пересмотр традиционной концепции семьи и брака — лишь неизбежное следствие подобных трендов, ставшее глубокой личной катастрофой для тех, кто до последнего верил в возможность соединить Республику с «традиционными» французскими ценностями.

В подобной ситуации своим отчаянным поступком в соборе Нотр-Дам Доминик Веннер попытался нарушить саму логику французского «общества спектакля», в котором ключевые публичные события постепенно перестают оказывать сколько-нибудь существенное влияние на реальную политику, уже достаточно давно формирующуюся узким элитарным слоем в соответствии со своими корпоративными интересами. При этом вне контекста вызванных его самоубийством дискуссий остается один весьма существенный вопрос. Собственно, стоит ли защищать республику в ее современном виде, и какие фундаментальные ценности несет она в себе? Ведь речь идет о той самой республике, которая хотела на заре своего существования уничтожить христианскую религию и церковь (введя якобинский криптокульт «Высшего существа»), а потом заставила католических священников присягать себе на верность? Та самая республика, которая лишь в 2008 г. решилась ввести в национальный образовательный стандарт предмет «История религии», ограничиваясь до этого лишь аморфной «Этикой»? И даже робкая попытка экс-президента Нико-ля Саркози в начале срока его полномочий поднять вопрос о католической идентичности Франции и заявление о желательности того, чтобы «как можно больше граждан Республики верили в Бога», натолкнулись на жесткий ответ защитников «республиканского лаицизма» и «автономии публичного пространства».

Между тем история Франции знает два основных типа защитников Республики — по крайней мере, в том ее виде, в котором она сложилась после Второй мировой войны. Первый из них может быть условно определен как deus ex machina. Воплощением этого типа «лидера-спасателя» стал генерал Шарль де Голль, спасший национальное достоинство Франции после бездарной капитуляции 1940 г. и вдохнувший в ослабленный постоянными кризисами республиканский проект новую жизнь уже в 1950-е гг. Однако и выпускнику иезуитского коллежа, дважды спасшему достоинство нации, не удалось в свое время выстоять под натиском адептов левого радикализма в 1968 г., что означало конец заявленного им проекта по возрождению былой славы и величия Франции.

Другой вид защитников республиканских ценностей — трагические герои-одиночки, в античном стиле противопоставляющие духу упадка свое virtu. Подобные герои до определенного момента стоят в стороне от дел и политического «шума», но потом своим самопожертвованием приходят ей на помощь. При этом они желают спасти не саму республику, но определенные высокие принципы, с ней связываемые. Самопожертвование для таких людей — это не христианское «жизнь за други своя» — но трагический индивидуализм в античном духе, дополненный своеобразной «эстетикой смерти», которая выступает как своего рода «возмещение» за «недостоинство» жизни. Таким был выдающийся французский антрополог, экс-губернатор Алжира, а впоследствии — создатель ОАС и пламенный противник де Голля Жак Сустель, не простивший генералу «сдачи» этой территории. Таким был и пламенный «ультраправый» комбатант Доминик Веннер.

В одном из своих последних сочинений «Шок истории» (2011) Веннер сам определил себя как «медитирующий историк». Он неоднократно признавался в своих симпатиях к таким фигурам, как Анри де Монтерлан, Пьер Дрие ля Рошель или Юкио Мисима — то есть к публичным деятелям, совершившим в свое время «громкие» самоубийства. Сам Веннер, как сказано в его письме, рассматривал свое запланированное самоубийство в качестве «протеста против унижения, которому подвергается страна».

Примечательно, что сама тема самоубийства затрагивалась Веннером во многих из последних произведений «крайне правого» интеллектуала. Совершенный им в соборе Парижской Богоматери акт суицида вписывается в логику «политической жертвы», которую он отстаивал на протяжении многих лет. Если верить еще одному письму, оставленному Веннером в редакции Radio Courtoise, которое он завещал вскрыть после своей смерти, он рассматривал самоубийство не как метафизическое, в духе героев Достоевского, но как сугубо публичное «резонансное» явление. В этом письме, в частности, говорится: «Я люблю жизнь и не вижу ничего за ее пределами, помимо вечности моей расы и моего духа... Я считаю необходимым пожертвовать собой, чтобы разорвать летаргию, которая нас охватила. Я выбрал весьма символическое место, которое я уважаю и которым я восхищаюсь. Мой жест воплощает этику воли. Я предаю себя смерти с целью разбудить убаюканное сознание».

Свое политическое кредо Веннер сформулировал в упомянутом письме следующим образом: «Поскольку я защищаю идентичность всех народов, живущих на своей земле, я восстаю против преступления, нацеленного на замещение нашего населения» — имея в виду набирающую обороты миграцию.

Говоря о проекте по легализации гомосексуальных браков, Веннер отмечает, что он восстает «против яда души и захватывающих индивида желаний, которые разрушают наши идентитар-ные скрепы». Он также полагал, что

участники массовых протестов против гомосексуальных браков не могут не принимать во внимание «реальность афро-магрибинской миграции».

Особого внимания в этой связи заслуживает отношение Веннера к христианству (и прежде всего в его католической версии). «Крайне правый» интеллектуал полагал, что по своему духу «христианство является не иден-титарной, но универсальной религией». Главная проблема, по Веннеру, связана с тем, что христианство не ставило проблему «европейского доминирования в мире». Характерно в этой связи, что один из последних трудов Веннера назывался «Самурай Запада». В нем он в частности написал: «До середины ХХ века они [европейцы] доминировали... Однако накануне этих испытаний универсальная религия не обеспечила им никакой коллективной поддержки». Подобная «неудовлетворенность» христианством и привела Веннера в конечном итоге к подобному «трагическому самопожертвованию».

В связи с трагическим поступком Веннера весьма важным выглядит вопрос: что именно собираются защищать в современных условиях французские «правые», весьма далеко расходящиеся в своих программных установках?

«Новые правые», окончательно разочаровавшись в проекте европейского Модерна, хотят возродить Европу на основе античного и неоязыческого мироощущения, вернув античные по своему смыслу гражданские и воинские добродетели. Однако и в эпоху Древнего Рима также существовали герои и весьма достойные граждане и полководцы, готовые жертвовать собой, но и они не спасли Империю от заката и распада.

В свою очередь, «Национальный фронт» отца и дочери Ле Пенов заявляет о необходимости создания «Шестой Республики» вместо «Пятой» — что является, по сути, «перезагрузкой» все того же политического проекта без

новых ценностных оснований. Однако позволительно ли забывать о том, что брутальный национализм в условиях Постмодерна — не более чем симу-лякр?

Наконец, Союз за народное движение (иМР), партия бывшего президента Николя Саркози, скорее по инерции претендующая на «наследие» де Голля, пытается сегодня найти некую среднюю линию между глобализмом и «остаточными» элементами консерватизма. Но подобное устремление, как показали результаты последних выборов, все менее убеждает французских избирателей. Как, собственно, и недавняя попытка парижского отделения Союза возглавить общественный протест против закона о легализации гомосексуальных браков, не принесшая активистам иМР никаких серьезных политических дивидендов.

Возможна ли в принципе конструктивная альтернатива в условиях современной «Объединенной Европы», идеологи которой отказались в своих программных проектах даже от простого указания на христианские «корни» европейской «цивилизации» и идентичности, введя себя в рамки «дурной бесконечности», из которой ее едва ли смогут вывести герои-одиночки? Современная Французская республика, обнажив сегодня свои якобинские корни, лишь продемонстрировала свою несовместимость с «исторической Францией», некогда считавшейся «старшей дочерью католической церкви». Усиливающееся государственное давление на религиозные конфессии и общины, о реальной автономии которых говорить сегодня не приходится, равно как и его разрушительное воздействие на семью через механизмы ювенальной юстиции — подлинное торжество не признающего никаких ограничений «лаицистско-го этатизма», руководствующегося абстрактной руссоистской «волей народа», воплощенной в институтах Республики.

В этой ситуации определенную надежду для Франции представляет движение «Католики в походе» — влиятельная гражданская организация, сыгравшая ключевую роль в организации недавних массовых протестов против скандального закона, беспардонно продвигаемого французским и общеевропейским «гомосексуальным лобби». Определив в качестве своих противников, с одной стороны, агрессивный ла-ицизм, а с другой — набирающий силу исламизм (специфическую политизированную версию ислама), «Католики в походе» заявляют о своей готовности совершить прежде всего «духовную и идейную контрреволюцию».

Выступление католических активистов, долгое время существовавших под «спудом» этатистского лаицизма, представляет собой весьма примечательное для Франции явление. Впервые за долгое время консервативное гражданское общество восстало против государственного принуждения и насилия в духовной и нравственной сфере, соглашаясь отдать кесарю кесарево, но не желая при этом уступить ему то, что принадлежит к сфе-

ре Духа. Не имея своей целью спасти идущую к распаду «Пятую республику», католические активисты пытаются сохранить семью и общество от угрозы необратимого распада — хорошо понимая при этом, что дальнейшая экспансия нигилистов от политики заставит общину французских католиков, по примеру их нидерландских единоверцев, перейти к «осадному» положению и «катакомбно-му» существованию в своей собственной стране. Спасая в первую очередь страну и ее живые силы, они оставляют Франции пусть и весьма условную, но надежду на будущее, следуя знаменитому евангельскому «Не убойся, малое стадо!» (Евангелие от Луки, 12:32).

И даже принимая во внимание многовековой антагонизм между Православием и католицизмом, остается лишь пожелать французским католикам успеха в борьбе против носителей глобальной Смуты и распада — поскольку именно они являются сегодня массовым движением, способным заявить подлинную альтернативу происходящему.