Состоявшиеся 7 февраля 2019 г. в Северо-Осе-тинском институте гуманитарных и социальных исследований имени В.И. Абаева II Гуриевские чтения стали не только очередным поводом проявить уважение к памяти известного ученого-кавказоведа. Они также дали возможность обратить внимание исследователей и заинтересованной общественности на темы, которые приобретают особую актуальность в современных социально-политических условиях, когда возникает реальная опасность использования деструктивными силами в провокационных целях культурного наследия народов многонационального Кавказа [1, с. 4].
Для новых поколений исследователей многогранная научная деятельность Т.А. Гуриева безусловно представляет обширный материал для анализа. Отметим, что одними из важнейших гражданских свойств ученого были выявление и разработка значимых вопросов истории происхождения осетинского народа, его языка, развития духовной культуры. В ряду исследовательских проблем особое место заняли «Нарты», по собственной оценке Тамерлана Александровича, - «тема исключительно ответственная и обширная» [2, с. 3].
История изучения героического нартовского эпоса, как известно, насчитывает более полутора веков. Исследовательская традиция, заложенная в XIX в. выдающимися русскими учеными (Вс. Миллером, Л. Лопатинским, Д. Лавровым, Е. Марковым и др.), была продолжена представителями молодой национальной интеллигенции (Ш. Ногмовым, А. Кубаловым, А. Кодзаевым, Ч. Ахриевым, М. Тугановым и др.). Дальнейшее развитие историография проблемы получила в советский и постсоветский периоды. Феномен нартовского эпоса как общей эпической традиции северокавказских этносов раскрывался в трудах И.В. Трескова, Л.П. Семенова, В.И. Абаева, Ж. Дюмезиля, Е.И. Крупнова, У.Б. Далгат и др. Характеристика отдельных этнических версий Нартиады представлена в исследованиях Ш.Х. Салакая, А.А. Аншба, А.М. Гадагатля, Б.А. Алборова, Ш.Д. Инал-Ипа, Е.М. Мелетинского,
УДК 930.85 йй! 10.23671/VNC.2019.2.31369
О ПРОБЛЕМЕ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ОСЕТИНСКОГО НАРТОВСКОГО ЭПОСА В НАУЧНОМ НАСЛЕДИИ Т.А. ГУРИЕВА И.Т. Цориева*
Аннотация. В статье кратко рассматривается вклад Т.А. Гуриева в разработку проблемы происхождения осетинского нартовского эпоса. Подчеркивается, что, несмотря на дискуссионный характер отдельных положений авторской концепции о монгольском влиянии на формирование героического эпоса, в том числе о происхождении термина «нарты», исследования ученого имели позитивное влияние на развитие на-ртоведения. Они углубляли представление о генезисе эпоса, о создателях, о времени и условиях складывания героических сказаний.
Б.В. Скитского, А.И. Алиевой, А.О. Мальсагова, Г.В. Цулая, З.М. Салагаевой, Ф.Д. Техова, Ю.А. Дзиц-цойты и др. [3, с. 4]
В период советской модернизации 1920-х - 1930-х гг. и особенно в годы Великой Отечественной войны в культурной политике советского государства отмечается устойчивый интерес к устному народному творчеству. Освоение богатой фольклорной традиции многочисленных народов СССР давало материал не только для решения научно-познавательных и просветительских задач, но и позволяло использовать заложенный в устном народном творчестве воспитательный и пропагандистский потенциал для формирования чувства любви к Родине, бесстрашия, воинской доблести, непримиримости к врагу, готовности к самопожертвованию во имя высокой цели [4, с. 59-60; 5, с. 287; 6, с. 112].
Социальный запрос расширял исследовательское поле фольклористики, стимулировал научно-изыскательскую деятельность в области нартове-дения. На качественно новый уровень научного изучения нартовской тематики гуманитарная наука вышла во второй половине 1950-х - 1960-е гг. В это время благодаря усилиям ученых и культурной общественности при поддержке политического руководства страны и Президиума АН СССР развернулось крупномасштабное и координированное исследование эпического наследия народов СССР, в частности нартовского эпоса.
Формирование национальных научных центров, накопление источниковедческого материала по смежным областям научного знания: языкознанию, этнографии, археологии обеспечило достижение заметных результатов в собирании, публикации и изучении эпических текстов сказаний кавказских народов. В 1956 г. в Орджоникидзе, в 1963 г. в Сухуми, в 1972 г. в Тбилиси по инициативе Института мировой литературы АН СССР и национальных научно-исследовательских институтов состоялись совещания, посвященные нартовскому эпосу. На научных форумах подводились итоги работы и определялись основные направления дальнейших
* Цориева Инга Тотразовна - д. и. н., доцент, ведущий научный сотрудник, Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева ВНЦ РАН (tsorin@mail.ru).
ТОМ 19
исследований, связанных с выяснением места и времени возникновения героических сказаний, их отражением в памятниках культуры, установлением ареальных связей, соотношением эпоса с другими жанрами и т. д. В этот период осетинское нартоведение пополнилось новыми именами (З. Абаева, А. Бязыров, Т. Гуриев, С. Габараев, Н. Ма-миева, К. Цхурбаева).
По мере накопления нового знания о предмете усиливалось стремление представителей кавказских научных школ подчеркнуть «первородность» своей национальной версии [7, с. 21], при этом все более отчетливо высвечивалась разность подходов в определении этнической принадлежности, национального характера и многонационального бытования эпоса.
Самой дискуссионной стала проблема происхождения и национальной принадлежности ядра эпоса. К 1960-м гг. в нартоведении утвердились две основные концепции генезиса нартовского эпоса: скифо-сармато-аланская и кавказская (в последней выделялись две версии: адыгская и абхазская).
Сторонники первой концепции, представленной, прежде всего, языковедами, полагали [8, с. 97, 117], что героические сказания проникли на Северный Кавказ вместе с аланскими предками осетин и распространились по всему региону благодаря широкому культурному заимствованию. Сторонники теории кавказского происхождения эпоса (эту позицию активно поддерживали археологи) исходили из убеждения, что героические сказания - это результат самобытного творчества автохтонных народов, к которым относили и осетин как потомков носителей кобанской культуры, ассимилированных пришлыми скифо-сармато-аланскими племенами и воспринявших их язык. Для аргументации своей версии они активно привлекали данные археологии [9, с. 50; 10, с. 19-20]. Упорство, с которым обе стороны отстаивали свои позиции, объяснялось тем, что происхождение отдельной этнической версии непосредственно связывалось с этнокультуроге-незом хранителей этой версии. Эпос стал рассматриваться не только в качестве феномена культуры определенного народа, но и как системообразующий фактор его бытия и истории [3, с. 146].
Начало активной научной деятельности Т.А. Гуриева совпало именно с этим периодом острых дискуссий о генезисе эпоса. Он стал их свидетелем и непосредственным участником. Интерес к эпическому наследию народа и стремление углубленно заниматься нартовской тематикой особенно укрепились в нем в период командировки в Монголию в 1960-е гг., где ученый находился в качестве эксперта Департамента образования ЮНЕСКО. В это время, помимо основных обязанностей, он обращается к вопросу алано-монгольских отношений, с интересом изучает историю, язык и фольклор монголов. Собранный им обширный материал был положен в основу докторской диссертации «Отражение монгольских влияний в эпосе и языке алан (осетин)», успешно защищенной в 1971 г. в Институте востоковедения АН СССР [11, с. 6]. В том же году в издательстве «Ир» вышла работа автора «К проблеме генезиса осетинского нартовского эпоса», в которой была представлена концепция монгольского влияния на формирование осетинской Нартиады [12].
Вопрос о монгольском компоненте в эпосе осетин впервые поставил В.И. Абаев в статье «О собственных именах нартовского эпоса» (1935). Анализируя имена нартовских героев, он отметил, что некоторые из них (Хамиц, Батрадз, Сайнаг-алдар) явно имеют монгольское происхождение [13, с. 6869]. В 1945 г. ученый вновь обратился к этому вопросу в работе «Нартовский эпос». В частности, он писал: «И если бы мы пожелали суммарно, в двух словах определить нартовский эпос с точки зрения его происхождения, мы сказали бы так: нартовский эпос - это аланский эпос с монгольским влиянием» [8, с. 92]. Возникновение общего наименования эпического племени «Нарты», интерпретируемого Абаевым как «Дети Солнца», он считал результатом длительного и интенсивного взаимодействия алан и монголов. При этом он полагал, «что и до встречи с монголами герои аланского эпоса считались «Детьми солнца», и монгольское влияние способствовало лишь замене соответствующего старого наименования новым, образованным от монгольского нара «солнце», и распространению его на всех эпических героев» [Там же]. Однако гипотеза Абаева о монгольском влиянии была отвергнута исследователями национальных вариантов эпоса.
В 1971 г. Т.А. Гуриев писал, что ее противники исходят из простого желания «дискредитировать древнейшее скифо-сарматское ядро эпоса и гипотезу о восточных влияниях и, таким образом, оставить только местный кавказский компонент. Все это преподносится под флагом ложно понятого патриотизма: дескать, нартовский эпос формировался здесь, на Кавказе, а не является "импортным товаром"» [12, с. 3]. Позднее, опираясь на накопленные знания и вновь открытые им источники, он пришел к заключению о том, что отрицание научных оценок В.И. Абаева было обусловлено рядом разнородных причин. Прежде всего, по справедливому замечанию Т.А. Гуриева, гипотеза ученого в тот период не получила должного исторического обоснования. Авторская концепция не содержала также надежных фольклорных источников, страдала неувязками, слабой обоснованностью связи термина «нарты» с самым молодым циклом Батраза осетинского эпоса и т. д. [14, с. 103]
Осознав создавшуюся ситуацию и став принципиальным сторонником гипотезы В.И. Абаева, молодой ученый поставил перед собой задачу восполнить ее «пробелы», обогатить и развить научную версию происхождения нартовского эпоса свидетельствами об обширных межкультурных связях с древними восточными народами. Очевидно, что нужно было обладать несомненной гражданской и научной смелостью, чтобы вскоре, в условиях
жесткого противостояния представителей противоборствующих сторон в вопросе о происхождении эпоса, выступить с обоснованием новаторской идеи существования монгольского компонента в осетинском эпосе.
Исследование исторического и фольклорного материала и основательный сравнительно-терминологический анализ текстов легенд и сказаний подвели Т.А. Гуриева к заключению о том, что длительные историко-культурные контакты алан с татаро-монголами в ХШ-ХУ вв. нашли «рельефное отражение в содержании и структуре осетинского нартовского эпоса, корни которого уходят в скифо-сарматскую эпоху» [14, с. 115]. Влияние монгольских племен на развитие эпоса автор обнаружил в ряде сюжетов, в именах героев сказаний. Результатом влияния монголоязычных племен на развитие осетинского эпоса он считал общее наименование эпического племени нарт «Дети солнца». «Этот важнейший термин вошел в наш эпос..., - отмечал исследователь, - вместе с монгольской легендой о праматери богатырей, имевшей связь с небом» [12, с. 163]. Ученый непосредственно связывал эту легенду с образом Дзерассы. «Подобно тому, - писал он, - как монгольская эпическая Алан-гоа является матерью Нарунидов или Наранидов, точно так ала-но-осетинская Дзерассж-расугъд является матерью нартов или Нараидов» [12, с. 95]. Вместе с этой легендой в нартовский эпос вошли «интересные мотивы и шесть имен: Дзерассы, Бдзнг (вар. Бднг-Деденг-Бадыноко и т. д.), Сохъыр-уйыг, Архъцау, Хмыц, Батырадз» [12, с. 163]. Т.А. Гуриев обратил внимание на наличие в нартовском эпосе также 14 имен явно монгольского происхождения, имеющих аналогии с именами известных исторических деятелей: Хъандзргс
- Хан-Чингис, Сайнг - Саин-хан, т. е. Бату, Балга
- Бэркэ, Тары фырт Нокар - Татара сын Нокай и др. Причем перечисленные имена персонажей сказаний (Хъандзргс, Сайнг, Балга, Тары фырт Нокар) принадлежали врагам нартов, с которыми последние вели жестокую и непримиримую борьбу. Как справедливо замечал ученый, «в этом следует видеть отражение борьбы алан с татаро-монгольскими завоевателями» [14, с. 105].
Т.А. Гуриев полагал, что монгольское влияние имело принципиальное значение и для структурной характеристики осетинского эпоса. По его мнению, оно нарушило развитие аланского эпоса и привело к созданию новых циклов и межцикловых связей. Наиболее полно это проявилось в выделении нового цикла «Хамыц и Батраз». Монгольское влияние он видел также в отдельных богатырских и нартовских сказаниях. Ученый утверждал, что очень важное сказание «Уастырджи нртон нфындз Мргъуыдз» - «Уастырджи и безносый Маргуз» обязано монгольскому влиянию не только именем основного героя, но и некоторыми мотивами [12, с. 163].
Теория о монгольском влиянии, с настороженностью, впрочем, как все новое в науке, воспринятая
в ученом мире, вызвала оживленные обсуждения и неоднозначные оценки. К примеру, авторы рецензии на книгу Т.А. Гуриева «К проблеме генезиса осетинского нартовского эпоса» отмечали, что ученый «подтвердил научность гипотезы В.И. Абаева о монгольском происхождении термина «Нарт» и поднял ее до уровня теории» [15].
Однако многими исследователями обоснованность теории о монгольском влиянии была поставлена под сомнение. Так, Т.А. Хамицаева, признавая несомненный вклад ученого в разработку нартов-ской тематики, писала: «Автор проделал большую работу, использовал огромный материал по монгольскому фольклору и под его влиянием, увлеченный темой, часто в случаях, где следует говорить о типологических сходствах, видит монгольское влияние (монгольская легенда о зачатии от луча солнца Алан-гоа и рождении ее трех сыновей и осетинская легенда о рождении Шатаны; рождение самой Алан-гоа и Дзерассы)» [16, с. 64].
Продолжая эту тему, В.А. Кузнецов ставил вопрос не столько о монгольских, сколько об общетюркских элементах и воздействиях на нартовский эпос. По его мнению, они исторически были обусловлены «весьма длительными и глубокими контактами предков осетин с тюркоязычными степными народами: болгарами, аварами, гуннами, хазарами, печенегами, половцами, обитавшими в Предкавказье на протяжении всей эпохи раннего средневековья». В то же время он подчеркивал: «Признавая наличие в нартском эпосе общетюркских и некоторых возможных монгольских элементов и заимствований, мы вместе с тем считаем его в основе своей самобытным творением осетинского народа и его этнических предков, развивавшимся в течение длительного времени на почве местной кавказской мифологии и в живом общении с соседними культурами.» [17, с. 25].
Однако Гуриев решительно отвергал, по его мнению, «сомнительные аргументы оппонентов»; он предостерегал от непонимания «новой концепции неспециалистами» и продолжал последовательно отстаивать свою позицию. «... бьющие в глаза ярчайшие факты, в том числе чуть ли не текстовые совпадения в двух эпопеях (монгольской и нартовской. - И.Ц.), явные совпадения имен героев не были поняты», - утверждал автор [2, с. 31].
В целом, несмотря на острый характер дискуссий вокруг нартовского эпоса (в частности, о происхождении термина «нарт», имен героев и сюжетов эпоса и др.), непосредственным участником которых был Тамерлан Александрович, они оказали позитивное влияние на развитие нартоведения. Дискуссии углубляли представление о генезисе эпоса, о создателях, о времени, месте и условиях складывания первоначального ядра, ареале функционирования эпоса. Они также открывали новые возможности в использовании Нартиады в качестве исторического источника при изучении древней и средневековой истории и культуры народов Кавказа.
ТОМ 19
ИСТОРИЯ
Очевидно, что и прежде, и сегодня отдельные положения авторской концепции, в том числе о происхождении термина «нарт», который, по мнению большинства нартоведов, имеет иранское происхождение, по-прежнему вызывают споры [18; 19; 20; 21].
Предваряя неизбежный в данной ситуации вопрос, отметим, что в данной статье не ставилась цель дать ту или иную оценку научной концепции Т.А. Гуриева. Думается, что это «поле ответственности» прежде всего лингвистов и фольклористов. Напомним лишь слова ученого, сказанные им еще в начале 1980-х гг. и предостерегающие от попыток увести нартоведение «в сторону от научной разработки» проблем осетинской Нартиады: «Нужно прямо сказать, что без признания монгольского компонента в нартовском эпосе многое останется непонятным. Поэтому речь должна идти не об опровержении иноэтнических влияний в Нартиаде, а о солидном, объективном их изучении» [2, с. 31].
Как известно, время все расставляет по своим местам. Оно в будущем покажет, насколько обоснованна концепция монгольского влияния на осетинский эпос. Сегодня же, говоря об ее авторе, следует обратить внимание на свойства личности, на наш взгляд, чрезвычайно востребованные в современной научной среде. А именно: то личностное качество носителя культуры дискуссии, с которым Т.А. Гуриев вступил более полувека назад в яростное полемическое поле нартоведения. Аргументируя свою позицию, он призывал к взвешенной объективной оценке всех аспектов, к добросовестному честному отношению в работе с источниками, к достойным формам изложения аргументов. В частности, он предлагал проявлять больше ответственности в научном комментировании изданий нартовского эпоса, основательно, но доступно отражать новый уровень научной разработки эпической проблематики [2, с. 31].
Очевидным результатом научной деятельности Т.А. Гуриева является также его вклад в формирование региональной школы нартоведения, определение принципов научной деятельности. Еще в 1971 г. в предисловии к монографии «К проблеме генезиса осетинского нартовского эпоса» он сформулировал принципиальное требование и пожелание научной молодежи: «Часть научной молодежи (к сожалению, не только молодежи) занимается исследованием нартоведческих вопросов, имея
на вооружении знание языка и фольклора только «своего» народа, чего, разумеется, явно недостаточно при исследовании проблемы генезиса такого сложного памятника, каковым является нартовский эпос» [12, с. 3]. Он обращал внимание на неприемлемость местнического подхода в нартоведении, существенно сужавшего и обеднявшего арсенал исследовательских возможностей нартоведов: «Я беру на себя смелость заявить, что вышеуказанные попытки, нотки местничества в нартоведении стали особенно явственно проглядываться в последние годы, что приводит к нежелательным явлениям в этой науке. Очень жаль, что это вообще стало возможным, хотя бы даже временно, хотя бы даже в частностях» [Там же].
Следует подчеркнуть, что Т.А. Гуриеву как ученому и педагогу было свойственно не только последовательное и методическое развитие авторской научной концепции в нартоведении. Его также отличала готовность к восприятию иных взглядов и оценок. Он был открыт для дискуссии и тогда, когда речь шла о критике его теории монгольского влияния на формирование осетинского эпоса. Так, он замечал: «Значение монгольского вклада в алано-осетинский нартовский эпос можно будет окончательно определить только тогда, когда будут выяснены некоторые другие вопросы генезиса этого сложного, многопланового произведения устного народного творчества» [12, с. 164].
Прошли десятилетия, но отмеченные качества ученого и педагога Тамерлана Александровича Гу-риева остаются бесспорными, вневременными в характеристике профессионализма, гражданственности, невзирая на идеологические «измы», которыми подчас пытаются манипулировать «критики прошлого».
Безусловно, школа нартоведения будет развиваться. В нее придут новые поколения талантливых исследователей, у которых, в том числе благодаря современным информационным технологиям, иные возможности обращения к историческим и фольклорным материалам, к языкам, к междисциплинарным связям, научному сотрудничеству. Хочется верить, что эта новая научная среда позволит реализовать требования, которые предъявлял Т.А. Гуриев к научной молодежи, и исполнить его надежды на сохранение традиционных нравственно-этических норм, корни которых уходят в богатое эпическое наследие кавказских народов.
ON THE ISSUE THE OSSETIAN NART EPOS ORIGIN IN T.A. GURIEV&S SCIENTIFIC HERITAGE. I.T. Tsorieva
Dr., Associate Professor, North Ossetian Institute for humanitarian and social research by name V.I. Abaev, Vladikavkaz (tsorin@mail.ru).
Abstract. The article briefly analyses T. I. Guriev&s contribution to the development of the problem of the Ossetian Nart epos origin. It is emphasized that, despite the debatable nature of certain provisions of the author&s conception about the influence of the Mongolian legends on the formation of the heroic epos, in particular, the origin of the term "Narts," the scholar&s researches had a positive effect on the development of Nartology. They deepened the knowledge on the genesis of the epos, its creators, time and conditions of the heroic tales emerging.
REFERENCES
ТОМ 19